Идея Джильпинга. — Подводное путешествие «человека в маске» и «Лебедь». — Последнее объявление войны.

 

Решено было вечером собраться на совет, когда, основательно проспавшись, Джильпинг будет в состоянии принять в нем участие. Порешив на этом, канадец поспешил к своему умирающему другу Виллиго. Тот метался в сильном бреду; ни Черный Орел, ни Коанук не узнавали своего друга. Вокруг них собрались все колдуны и знахари племени, но все их заклинания оставались бессильны.

Канадец приказал прежде всего промыть раны, затем исследовал их зондом и с радостью убедился, что в обоих случаях пуля прошла навылет, и если она не задела какого‑нибудь из жизненных органов, то надежда на выздоровление еще не была потеряна. Но об этом можно было судить лишь по прошествии нескольких дней.

Страшная слабость раненых происходила главным образом от громадной потери крови. Будучи ранены, они поняли, что малейшее движение должно погубить их, что, только прикинувшись мертвыми, они могли остаться в живых, и потому они дали сбросить себя в озеро и нашли в себе даже силы нырнуть, чтобы выплыть саженях в десяти от того места, где стоял капитан, под прикрытием развесистых ив выбраться на берег и с величайшим трудом добраться до родной деревни. Но здесь силы окончательно изменили им.

Однако канадец ушел от своих раненых друзей несколько успокоенным. В тот же вечер Джильпинг был посвящен в положение дел. Ясно было, что необходимо или поднять «Римэмбер» со дна озера хоть на несколько минут, чтобы капитан мог привести в действие пружину элеватора, или же опуститься на дно озера к «Римэмберу». То и другое казалось невозможным. Но каково было удивление Оливье и Дика, Кэрби и самого Джонатана Спайерса, когда Джильпинг, выслушав внимательно все подробности, какие только мог сообщить ему капитан, не без некоторой гордости сказал:

— Только‑то! Ну, так я нашел средство поднять «Римэмбер» на поверхность и продержать его в таком положении хоть час!

— Но как?

— Ну, это уж мое дело! Я требую только, чтобы в мое распоряжение были предоставлены ваши двадцать приисковых рабочих, крытый сарай прииска и разрешение располагать по своему усмотрению всеми материалами и запасами, какие найдутся во Франс‑Стэшене.

— И когда же вы думаете порадовать нас? — спросил Оливье?

— Ровно через две недели, милостивый государь!

— Две недели потерянного времени! — заметил капитан на ухо Оливье.

— Как знать?! — возразил граф.

— Позвольте мне узнать, — продолжал Джильпинг, — некоторые чрезвычайно важные для меня подробности, а именно точную длину вашего подводного судна!

— 50 сажен!

— А высота от киля до палубы?

— Десять сажен!

— А ширина?

— Двенадцать с половиной!

— А средняя толщина обшивки?

— Приблизительно двадцать пять сантиметров; она состоит из трех пластов стали, железа и бронзы.

— Прекрасно! — И Джильпинг с карандашом в руке стал делать какие‑то вычисления и при этом бормотал сквозь зубы: — Всякое тело, погруженное в воду, утрачивает часть своего веса, равную весу того количества воды, которую оно вытесняет.

— Это несомненно! — сказал Оливье.

— Благодаря данным, доставленным мне этим джентльменом, я могу вычислить объем «Римэмбера». Теперь остается еще вычислить, как велика тяжесть, которую придется поднять, принимая во внимание огромное водоизмещение колосса «Римэмбера». Вот, мои вычисления почти готовы… Мне потребуется на поднятие «Римэмбера» напряжение силы, равное тому, какое потребно, чтобы поднять на воздух тяжесть в 7 с половиной пудов.

Присутствующие были крайне удивлены.

Затем Джильпинг продолжал:

— Почему броненосец с обшивкой в 30 сантиметров плавуч, тогда как собственный вес железа несравненно тяжелее удельного веса воды?

— Потому что его водоизмещение чрезвычайно велико! — сказал Оливье.

— Совершенно верно. Почему же тогда «Римэмбер», который, в сущности, построен, как всякое судно, не плавуч? Потому что вес его превышает на 7 с половиной пудов вес вымещаемого им количества воды. Так как 7 с половиной пудов очень незначительный вес, то в воде достаточно было бы толчка сильного человека, чтобы сдвинуть с места «Римэмбер». Это‑то свойство судна позволяет ему одинаково хорошо двигаться и между двух вод, и на поверхности воды.

Джонатан Спайерс положительно недоумевал, как эта простая мысль могла не прийти ему в голову; это объяснялось только тем, что за последние двадцать четыре часа он пережил столько потрясений, что у него голова совершенно шла кругом.

— Теперь мне остается только сделать промер и убедиться, на какой глубине сидит теперь «Римэмбер», чтобы изготовить два каната, к концам которых надо прикрепить два громадных кольца: одно из них должно обхватить «Римэмбер» с носа, а другое — с кормы. Таким образом, судно, захваченное с обоих концов, будет в моей власти; соединив концы канатов, уже легко вытащить «Римэмбер», как рыбу на удилище, расходуя на это дело лишь силу, потребную на поднятие тяжести 7 с половиной пудов, или, иначе говоря, силу пары дюжих рук.

— Это просто великолепно! — воскликнул Дик.

— Таков логический вывод моих вычислений! — продолжал Джильпинг. — Но так как мне неизвестно, да и капитану, вероятно, тоже, каков вес машины, запасов живого и мертвого инвентаря, то весьма возможно уклонение в пять‑шесть тонн (300‑350 пудов) между весом, вычисленным нами, и действительным, и это могло бы причинить мне досадную помеху. Поэтому я подумал, что за отсутствием подъемного крана и набережной, где его можно было бы утвердить, нужно соорудить особого рода «элеватор» с силой в 600‑700 пудов. Каков будет этот элеватор — это мой секрет. Затем спокойной ночи… Завтра утром я примусь за работу!

В заключение Джильпинг попросил, чтобы в его комнату прислали бутылку бренди и графинчик содовой воды для грога на ночь, без чего он никак не мог заснуть.

На другой день Джильпинг, при посредстве Джонатана Спайерса и капитана «Марии», произвел необходимый промер, чтобы определить местоположение «Римэмбера», причем оказалось, что судно сидит на сравнительно меньшей глубине, чем полагали, а именно не свыше 45 сажен. Убедившись в этом, Джильпинг отправился на прииск и заперся с капитаном и рабочими в громадном здании, служившем главным магазином.

Теперь, когда таинственные явления на озере Эйрео объяснились и «человек в маске», как достоверно было известно, находился на «Римэмбере», а Джонатан Спайерс был гостем и другом владельцев Франс‑Стэшена, ничто, казалось, не мешало более спокойствию и полному благополучию наших друзей. Только таинственное исчезновение «Лебедя» оставило за собой как бы какую‑то тень, омрачавшую несколько общее настроение.

Однако как бы для того, чтобы согнать последнее облачко с их горизонта, судьба устроила так, что и эта загадка разъяснилась сама собой.

По уходе Джильпинга Оливье и Дик собрались пойти навестить Виллиго, и Джонатан Спайерс попросил разрешения сопровождать их.

Оливье опасался, как бы присутствие капитана не усилило мучительного состояния Черного Орла, но канадец был другого мнения: он лучше знал великого вождя, знал, что именно мысль о том, что без него друзьям будут грозить опасности, от которых он не в состоянии будет защитить их, всего более беспокоит вождя и мешает его выздоровлению. Поэтому всего лучше, по мнению Дика, было сразу же уничтожить его предубеждение против капитана. Когда они прибыли в деревню нагарнуков, Виллиго был в сознании; бред совершенно прекратился; но он был еще так слаб, что не мог выговорить ни слова. Дик, подойдя к нему, подвел к вождю капитана и сказал:

— Черный Орел заблуждается и дорого платится за эту ошибку; капитан Джонатан Спайерс — друг, а не враг наш!

Виллиго, глаза которого при виде капитана разгорелись страшным, недобрым огнем, отрицательно покачал головой.

— Вождь может поверить своему старому другу Тидане; он знает, что я никогда не обманывал его, а в доказательство сообщаю тебе, что благодаря капитану наш невидимый враг, «человек в маске», теперь в наших руках.

При этих словах в чертах раненого вождя произошла поразительная перемена; они сразу смягчились, и когда канадец спросил его, согласится ли он подать теперь руку капитану, Виллиго знаком ответил утвердительно.

Тогда Джонатан подошел и осторожно взял руку раненого. Мир был заключен; в этот момент у капитана явилась мысль расспросить раненого кое о чем.

— Спросите у него, мистер Дик, — сказал он, — не был ли вождь на берегу озера вчера утром, когда я высадился на берег с «Лебедем».

Когда этот вопрос был повторен канадцем на нагарнукском языке, Виллиго ответил опять‑таки утвердительным знаком.

Тогда капитан в нескольких словах сообщил Дику то, о чем бы он хотел расспросить раненого, после чего разговор велся уже непосредственно между канадцем и Виллиго.

— Знаешь ли ты, Виллиго, что сталось с судном капитана?

— Да! — ответил слабым движением Черный Орел.

— Знаешь тех, кто завладел им?

— Да…

— Белые люди захватили его?

— Нет! — ответил вождь отрицательным жестом.

— Так, значит, это были туземцы?

— Да!

— Нагарнуки?

— Да!

— Где они, эти похитители?

Черный Орел несколько раз моргнул глазами.

— Ты хочешь сказать, что они здесь?

— Да!

— Неужели это был ты и Коанук?

— Да!

— Значит, ты нашел способ управлять им?

— Да!

— Для того чтобы завладеть судном, вы должны были убить тех трех человек, которые были на судне!

Виллиго сделал энергичный утвердительный жест.

— И затем вы скрыли судно?

— Да!

— Где? В каком месте?..

Черный Орел попытался было объяснить знаками, движением глаз и поворотами головы, но это ему не удалось.

По новым указаниям Спайерса Дик продолжал расспрос.

— Судно в сохранном месте?

— Да!

— Никто из бродяг не может найти его?

— Нет!

— Переведя судно в сохранное место, вы не поломали ничего в его механизме?

— Нет!

— А закрыл ли ты медную пластинку, скрывающую кнопки?

Виллиго на этот раз ответил отрицательно, но неуверенно.

— Ты не вполне уверен, не помнишь? — спросил Дик, угадывая значение жестов по выражению глаз и лица своего друга.

— Да!

— А трупы обоих негров и белого ты сбросил в озеро?

— Да!

Теперь, казалось, допрос был окончен. Но Джонатан Спайерс хотел непременно оправдать себя в мнении своих новых друзей и попросил канадца спросить Виллиго еще только об одном, а именно: чтобы он сказал, кто первый напал — капитан ли на них или они на капитана.

— Это бесполезно! — заметил Оливье.

— Простите, для меня это чрезвычайно важно! — возразил Джонатан Спайерс.

— Ты первый напал на капитана? — спросил Дик, уступая желанию американца.

Виллиго ответил энергичным утвердительным жестом.

Сердце капитана преисполнилось теперь радостью: не только его «Лебедь» не пропал бесследно, но и не попал в руки врага, могущего воспользоваться им на погибель ему и его новым друзьям.

Следовательно, все было благополучно, и если, как можно было надеяться, Виллиго и Коанук, или, вернее, Виллиго, так как положение молодого воина было несравненно серьезнее, настолько оправится, что в состоянии будет сказать, где им скрыт «Лебедь», ранее, чем Джильпинг справится с сооружением своего подъемного крана, то можно будет с помощью «Лебедя» отправиться на «Римэмбер», завладеть «человеком в маске», сто раз заслужившим смерти за свои злодеяния, и, учинив над ним суд и расправу, зажить спокойно и безмятежно во Франс‑Стэшене. А по истечении двухлетнего срока, назначенного княжной по той простой причине, что тогда она будет совершеннолетней, граф намеревался отправиться в Петербург вместе с капитаном и предстать вместе с ним перед Верховным Советом Невидимых, потребовав от них отчета в их поступках по отношению к молодому графу и под угрозой страшного наказания вынудить у них обязательство прекратить раз навсегда всякие преследования Оливье. До назначенного срока оставалось еще три месяца, и теперь, казалось, им оставалось только спокойно ждать. Но увы! Часто и несколько дней имеют громадное значение в жизни людей; и время испытаний еще не миновало для наших друзей.

Оставим на время обитателей Франс‑Стэшена и перенесемся на «Римэмбер».

После бесплодной попытки Ивановича на случай надобности выйти дверью, через которую был проведен Таганук, казак, убедившись, что Красный Капитан оставил все свои секреты под охраною сильных электрических батарей, решил спокойно ждать возвращения Джонатана Спайерса и того момента, когда он пожелает поделиться с ним своими секретами, что, судя по его же словам, должно было случиться в непродолжительном времени. Тогда он не замедлит осуществить свой ужасный замысел! Ночью, когда Джонатан будет спать, он направит на него один из проводов аккумуляторов и убьет его спящего, а на другой день экипажу станет известно, что капитан убил себя по неосторожности при обращении с одним из этих опасных механизмов, и так как он один будет в состоянии управлять «Римэмбером», то все поневоле должны будут повиноваться ему. Тогда он уничтожит прежде всего Франс‑Стэшен со всеми его обитателями, чтобы Оливье не мог еще раз уйти у него из рук, завладеет золотым прииском и вернется в Россию. А так как никто не будет в состоянии узнать полковника Ивановича под черной маской, то никто не посмеет приписать ему смерть графа д'Антрэга, и тогда, он льстил себя надеждой, княжна Мария примет его предложение, если он пообещает ей взамен вернуть из Сибири ее отца, чего он думал добиться тем же влиянием, каким он пользовался для того, чтобы добиться его ссылки. Тогда он станет первым богачом и магнатом России… и тогда… тогда, быть может, ему удастся благодаря «Римэмберу» создать для себя царство и воссесть на престол где‑нибудь на Дальнем Востоке.

В ожидании возвращения капитана Иванович жил в полном одиночестве и держал себя настолько надменно по отношению к экипажу, что не поддерживал с ним никаких сношений. По его расчетам, Джонатан Спайерс должен был пробыть в отсутствии не более суток, и потому он думал, что его не совсем приятное одиночество будет непродолжительно. Когда прошла первая ночь и капитан не вернулся, это нимало не удивило Ивановича. Но когда миновала и вторая ночь то он начал уже беспокоиться. Что, если какая‑нибудь неосторожность выдала его?! Ему по собственному опыту была известна решимость канадца и проницательная наблюдательность, хитрость и холодная жестокость Виллиго. Малейшего подозрения с их стороны достаточно было для того, чтобы капитан был мертв; при этой мысли холодная дрожь пробежала по всему телу. Смерть капитана — это такой ужас, какой даже трудно было себе представить! Это была и для всего экипажа, и для него самого страшная, неизбежная смерть, тем более ужасная, что медленная… При мысли об этом «Римэмбер» представлялся ему страшной могилой, громадным саркофагом.

Третий день прошел, а капитан все еще не возвращался. Иванович решился расспросить непроницаемого Дэвиса, но последний сказал ему, что капитан всегда поступает как знает и никогда никому не дает отчета в своих действиях; затем он повернулся к Ивановичу спиной и отошел в сторону. Прескотт ничего не знал, но безусловно верил в своего капитана, и если тот не возвращался, значит, ему нужно было оставаться на берегу.

Литльстон, мистер Джонас Хабакук Литльстон, жаловался с утра до вечера и с вечера до утра. Можно ли подумать, что человек, занимавший в суде столь видное положение, вдруг согласился жить в какой‑то закупоренной жестянке под водою, в компании каких‑то авантюристов… Ах, если бы миссис Литльстон не опередила его в лучшем из миров, всего этого, наверное, бы никогда не случилось!

Таково было положение дела на «Римэмбере», но, когда и на четвертые сутки капитан не вернулся, Иванович снова принялся обдумывать разные планы бегства.

— Бежать, бежать во что бы то ни стало! — думал он. Он готов был даже отказаться от всех своих планов мщения и торжества, так как был подлый, трусливый человек, больше всего дороживший своей жизнью.

Дверь в кабинет капитана, служивший ему для послеобеденного отдыха и курения, была оставлена полуоткрытой. Иванович осторожно попытался приотворить ее. Это удалось ему без труда, причем он не испытал ни малейшего сотрясения, из чего явствовало, что Спайерс не думал воспрещать вход в эту комнату.

Едва переступил Иванович порог этого кабинета, как услышал какое‑то глухое бормотание, похожее на отдаленный шум голосов или рокот волн. В первую минуту он был крайне удивлен этим явлением, которое, впрочем, скоро объяснилось.

Как уже известно, капитан установил на озере целую сеть акустических проводов, которые все соединялись в акустическом рупоре, помещавшемся в этом кабинете, где благодаря превосходному акустическому приемнику можно было, подойдя к трубке, слышать все, что говорилось на воде или на суше на расстоянии не более 25 сажен от берега.

Тотчас же Иванович подошел к трубке и приставил к ней свое ухо; до него явственно донесся голос графа, разговаривавшего с Диком, с которым он прогуливался по берегу озера.

— Да, вы правы, Дик, — говорил граф, — никакое доброе дело никогда не пропадает даром!

— Так нам всегда говорили святые отцы, обучавшие меня в детстве! — сказал канадец.

— Кто бы мог подумать, — продолжал Оливье, — когда я десять лет назад дал эти сто долларов несчастному, бездомному юноше, что мне за это будет во стократ отплачено здесь, в дебрях Австралии!..

— Именно во стократ, — подтвердил канадец, — потому что без него я положительно не знаю, как мы могли бы завладеть этим негодяем, этим «человеком в маске».

Иванович вскрикнул и чуть было не лишился чувств, но тотчас же овладел собой и, с бешенством ухватившись за аппарат, стал жадно слушать: ему необходимо было все знать; дело шло, быть может, о его жизни.

— И на этот раз, надеюсь, вы не проявите вашей обычной слабости! Взгляните, например, на это великолепное дерево, с этим большим горизонтальным суком, протянутым вперед! Вот уже два года, как я любуюсь им, внутренне говоря себе, что на этом суку будет повешен «человек в маске». Но так как такая смерть слишком легка и приятна для такого злодея, то я намерен поручить экзекуторам нагарнуков пороть его розгами до тех пор, покуда на его теле не останется ни лоскутка кожи!

Иванович не в состоянии был ничего слышать более, так как без чувств упал на ковер. Когда он пришел в себя, ему показалось, что он видел дурной сон. Но акустическая трубка была тут, подле него, и слышанные им слова еще как будто вибрировали в воздухе. А в данный момент до его слуха доносилась песня нагарнукских матросов с «Марии», и вдруг Ивановичем овладело бешенство.

— Я должен выйти отсюда! — воскликнул он, — хотя бы мне для этого пришлось взорвать весь «Римэмбер»! Лучше такая смерть, чем медленная пытка, которую для меня готовят. Изменник! Предатель! Трижды клятвопреступник! Он предает меня человеку, давшему ему 100 долларов, а я дал ему 9000000! О, если мне удастся уйти от страшной участи, которую мне готовят эти люди: я клянусь всем, что есть святого в мире, что посвящу весь остаток дней моих на то, чтобы отомстить этому предателю! Надо бежать, и как можно скорее! Но как это сделать? Все равно, я все‑таки попытаюсь.

Иванович, называя капитана изменником и предателем, совершенно упустил из виду, что его собственный обман, когда он уверял, что не питает никакой личной ненависти к графу, а действует только по предписанию Верховного Совета Невидимых, — что этот обман, собственно, развязывал капитану руки и освобождал его от всех его обязательств. Что же касалось 9.000.000, то Дик и Оливье тотчас решили уплатить эту сумму обществу Невидимых.

Несколько успокоившись, Иванович принялся обдумывать, как устроить бегство. Он пришел к убеждению, что единственный способ бегства — это бегство через тамбурованную дверь, которая, вероятно, легко отворялась, раз она была под защитой электрической батареи, и решил попытаться сделать это в эту же ночь. Пусть тогда Джонатан предает его!

Чтобы избежать электрического удара при прикосновении к дверной кнопке, Иванович обернул ручку этой двери шелковой бумагой, а так как он был первоклассный пловец, то вынырнуть на поверхность со дна озера было для него сущим пустяком. Затем у него явилась мысль уложить в ящик из белой жести предметы первой необходимости, в том числе карабин с репетитором и два револьвера. А чтобы предохранить все это от воды, он приказал одному из механиков запаять жестяной ящик и теперь мог быть уверен, что у него будет все необходимое на первое время. Что же касалось пищи, то, в бытность свою в Австралии в первый раз, Иванович знал, что в пищевых продуктах у него не будет недостатка.

Теперь он стал с нетерпением дожидаться удобного момента. Было около двух часов ночи; все спали; двери благодаря каучуковым подушечкам растворялись бесшумно.

Ударом молотка, завернутого в тряпку, Иванович надавил кнопку и благодаря этой предосторожности не испытал никакого сотрясения. Отворив дверь точно так же, как это делали при похищении Таганука, он втащил в тамбур свой ящик и, перевязав его промерным канатом, свернул этот канат кольцом на крышке ящика так, чтобы он легко мог развернуться, а конец захватил с собой.

Очутившись между двумя перегородками, ему оставалось только пустить дверь внутренней комнаты, которая захлопнулась сама собой. Теперь ему нужно было выждать шесть минут, чтобы через отворенную дверь хлынула вода: он вытолкнул в воду свой ящик…

Вдруг им одолел страх и необъяснимый ужас; весь день упражнялся он в задерживании дыхания сперва на 45 секунд, потом на пятьдесят, затем постепенно дошел до 60 секунд. Но, несмотря на все свои усилия, превзойти этой нормы он не мог. Но он не знал, на какой глубине находится «Римэмбер», не знал, на какое расстояние может он подняться в секунду… Допустим, он будет подыматься на метр в секунду, даже на 1 1/2. А что, если «Римэмбер» находится на 100 или 150 метрах глубины?.. Тогда… тогда он погиб, безвозвратно погиб!

Но теперь уже не время было идти назад: дверь в кабинет захлопнулась, а механизм, с помощью которого ее можно было открыть, был незнаком ему; не мог же он так и остаться между двумя перегородками судовой обшивки! Двадцать раз он подносил руку к кнопке и все не решался открыть дверь, стоял и дрожал как осиновый лист. Наконец, сообразив, что волнение, овладевающее им все сильнее, с каждой минутой только уносило его силы, он, судорожно схватив свой ящик и вдохнув в себя как можно больше воздуха, распахнул наружную дверь.

Вода хлынула внутрь. Выкинуть ящик и в то же время выкинуться наружу было делом момента. Подняв руки над головой и сильно работая ногами, Иванович стал всплывать кверху. Будучи выдающимся пловцом, он подымался значительно быстрее, чем на метр в секунду, не то никогда не выплыл бы на поверхность. Что такое минута, но какой бесконечно долгой показалась она ему! Вода шумела у него в ушах, грудь давило от недостатка воздуха, а он еще не достиг поверхности. Еще несколько секунд — и его рот раскроется сам собой и он, лишившись чувств, будет поглощен водой! Еще усилие, страшное, мучительное усилие — и вот ему кажется, что он погиб! Мучительная боль в груди не дает ему долее держать рот закрытым! Кровь стучит в висках, в мозгу, он не в силах более владеть собой и раскрывает рот. О счастье, он вдохнул в себя свежий воздух, и ему сразу стало легко: он достиг поверхности — он спасен. С минуту он держится на воде, спокойно держась на одном месте. Вот всплывает подле него маленький буек от каната, несколько запоздавший против него благодаря тяжести каната. На озере все тихо и спокойно; он медленно направляется к берегу, толкая перед собой буек. Выйдя на берег, он тотчас же подтянул к себе белый жестяной ящик и ножом для откупорки консервов вскрыл его, поспешно оделся, засунул револьверы за пояс, зарядил свой карабин и, сбросив обратно в воду пустой ящик, пустился в путь вверх по берегу озера со стороны, противоположной той, где стояла усадьба Франс‑Стэшен.

Что теперь делать и куда идти? Он находился в стране нагарнуков и ежеминутно рисковал быть задержанным кем‑нибудь из туземцев. Если бы ему удалось благополучно добраться до территории нготаков, своих прежних друзей, то там нетрудно было бы достать себе проводника и вернуться в Мельбурн. Но у него не было ни гроша денег, следовательно, ему нечем было подействовать на них. Устоят ли эти люди перед искушением выдать его врагам?

Ивановичу оставалось только одно: избегать всяких населенных мест, скрываясь целый день в буше, а идти только ночью.

День начинал уже брезжить; чтобы не быть замеченным кем‑нибудь, Иванович забрался в буш, уходя все глубже и глубже в чащу, чтобы отойти как можно дальше от жилья своих врагов.

Пускай теперь Джонатан отправляется на «Римэмбер» и заметит его бегство! Пусть даже разошлет нагарнукских воинов по всем направлениям разыскивать его: он сумеет укрыться от них в этой чаще!

С рассветом он добрался до конца леса. Перед ним раскинулась ровная зеленеющая долина, слева которой тянулась цепь скалистых холмов; он направился сюда в расчете найти здесь какое‑нибудь ущелье или пещеру, где бы можно было провести день до наступления ночи.

Он не ошибся. В конце узкой долины чернелось темное отверстие пещеры. Не без некоторых предосторожностей он вошел в нее: она легко могла служить убежищем охотникам; ведь туземцы, охотясь на кенгуру, часто по четверо и по пять суток кряду ночуют в пещерах и гротах, коими изобилует Австралия.

Та пещера, куда теперь вошел Иванович, была, по‑видимому, глубока и весьма обширна. Когда глаза его мало‑помалу привыкли к царящей здесь темноте, он стал различать в глубине пещеры какую‑то громадную черную массу. Осторожно он стал подходить ближе, и каково было его удивление, когда он увидел здесь «Лебедя»!

Тотчас же ему пришла в голову мысль, что трое людей, взятых с собою капитаном, вероятно, спят теперь внутри судна. Эта мысль сильно смутила его. Он слишком хорошо знал Спайерса, чтобы допустить возможность, что тот оставит свое столь ценное изобретение без надежной стражи. Беглец собирался уже удалиться неслышно, чтобы не возбудить подозрений и не обнаружить своего присутствия. Но абсолютная тишина на судне ободрила его, и он решил убедиться, есть ли здесь люди. Затаив дыхание, он подкрался ближе; верхний люк был открыт. После некоторого колебания он решился наконец взойти на палубу. Нигде никого… Он заглянул вниз, под палубу; тоже никого.

«Ах, если бы я мог управлять им, — подумал Иванович, — какая блистательная отместка! Какой реванш! Но, увы, Джонатан хранил строго свои секреты!»

Однако, вернувшись на палубу, Иванович заметил хрустальные кнопки в углублении, которые Виллиго забыл задвинуть медной дощечкой. Эта забывчивость вождя должна была иметь роковые последствия: Иванович вздрогнул от радости.

«Ах, — подумал он, — если бы эти кнопки находились в связи с механизмом!» — Он осторожно надавил первую кнопку первого ряда — судно слегка двинулось вперед; он надавил вторую — и судно двинулось назад. С Ивановичем чуть не сделалось дурно от радости: этот неожиданный результат искупал все его мучения. Но он был так поражен этим фактом, что не сразу мог собраться с мыслями и отдать себе отчет, что с ним происходит. Он смеялся и плакал, бил в ладоши и был близок к тому, чтобы совершенно лишиться ума. Подумать только, что еще пять минут тому назад он совершенно отчаивался, скрывался в чаще, как дикий зверь, а теперь он будет иметь возможность говорить, как победитель, как властелин мира, и вот теперь она у него в руках!.. Вдруг ему пришло на память, что без «Лебедя» Красный Капитан не может вернуться на «Римэмбер», что этот грандиозный колосс навсегда останется на дне озера, откуда никакая человеческая сила не сможет поднять его. И от этой мысли Иванович совершенно обезумел от радости.

— Смерть! Смерть предателям! — кричал он. — Да торжествует Иванович, властелин вселенной! Ура! Ура! Ура…

Несколько минут он был близок к умопомешательству. Когда же несколько успокоился и собрался с мыслями, лицо его искривилось злостной улыбкой, полной непримиримой ненависти: он решил быть беспощадным ко всем, уничтожить всех обитателей Франс‑Стэшена; он сотрет с лица земли деревни нагарнуков, словом, поступит так, что все обитатели буша долго будут помнить его!

Что же касается канадца, то он подвергнет его той самой пытке и смерти, какие тот готовил для него.

Но прежде всего следовало позаботиться отвести «Лебедь» в надежное место. Ведь Иванович не знал еще очень многого, не знал, как заставить его производить различные эволюции, как им маневрировать, не знал и способа пользования аккумуляторами, чтобы направить всю силу электричества на известную точку, которую желают поразить.

Он знал, что малейшая ошибка могла повлечь за собой страшную катастрофу, а потому хотел не спеша, терпеливо изучить все части этого сложного механизма и только тогда, когда вполне овладеет им, только тогда хотел вступить в бой со своими врагами.

Он решил направиться в страну нготаков, которых теперь решил переманить на свою сторону, пообещав им владычество над всем бушем и полное уничтожение их исконных врагов — нагарнуков.

Остановившись наконец на этом решении, Иванович нажал вторую кнопку — и «Лебедь» плавно вышел задом из пещеры, где его скрыл бедный Виллиго. Иванович стал продолжать свои опыты и в несколько минут убедился, что может по своему желанию управлять судном и на суше, и в воздухе. А это было все, чего ему было нужно в настоящий момент. Раз пробравшись к нготакам, он сумеет как‑нибудь открыть каюту управления, чтобы изучить во всех подробностях диковинное судно. Вдруг у него явилась мысль, которую он решил тотчас же осуществить: он хотел отправиться к нготакам воздушным путем и пролететь над Франс‑Стэшеном, чтобы с подоблачной высоты кинуть дерзкий вызов этим людям! Разве это не будет некоторым предвкушением будущей мести? И это он мог сделать совершенно безнаказанно. Разве Джонатан Спайерс не был теперь совершенно бессилен?

Иванович тотчас поднял «Лебедя» на воздух и направил его прямо на жилище своих врагов, держась на высоте приблизительно 250 сажен, затем зарядил свой карабин несколькими разрывными снарядами и, держа его наготове, стал ждать.

Маленькое воздушное судно неслось с высшей быстротой, на какую только было способно, и менее чем в 10 минут было уже над Франс‑Стэшеном, куда он прилетел, как бомба. Иванович замедлил ход и стал носиться в воздухе над жилищем, описывая плавные круги.

Тогда произошла неописуемая сцена. Все обитатели дома вышли на эспланаду. Оливье, канадец, Джонатан Спайерс, все смотрели в немом оцепенении, точно загипнотизированные этим зрелищем. Между тем Иванович, все продолжая носиться в воздухе, спустился настолько, что можно было слышать его голос, и крикнул:

— Привет предателю Джонатану Спайерсу, Красному Капитану! Привет графу д'Антрэгу и Дику‑канадцу! Привет всем от «человека в маске»!

— Негодяй! — воскликнул капитан с криком бешенства. — Он бежал и похитил «Лебедя»!

— Прощайте, господа! — злобно крикнул Иванович. — «Человек в маске» дает вам сроку восемь дней, чтобы вы успели приготовиться к смерти! Через восемь дней мы с вами свидимся! — И, направив свое воздушное судно на запад, он вскоре скрылся из виду.

— И подумать только, что я бессилен! — воскликнул Красный Капитан, скрежеща зубами. — Сейчас этот негодяй не знает управления аккумуляторами, но через восемь дней, как знать, что будет через восемь дней?

— Бежим скорее на прииск и заявим Джильпингу, что если ранее восьми дней нам не удастся поднять «Римэмбер», то все мы погибли!

На другой день три нготакских вождя, при закате солнца, явились, торжественные и важные, у крыльца Франс‑Стэшена: они пришли для того, чтобы воткнуть топоры в двери белых людей по поводу похищения их кобунга и объявляли войну всем жителям этого прииска, а также помогавшим им нагарнукам.