Глава 16. Разговор с Рыцарем без имени

 

Ива спустилась из ателье и вошла в приёмную на первом этаже. Алоиз в заметном смятении вскочил из‑за стола и поправил пробор: Ива спускалась в приёмную исключительно редко и лишь по делам, имеющим экстраординарную важность. В тот день она вошла в комнату, махнула рукой, чтобы Алоиз сел, и расположилась в кресле для посетителей, глядя на секретаря ласково и значительно.

– Послушай, Алоиз, я сейчас скажу тебе одну очень важную вещь. Нам нужно провести сеанс.

– Да, мисс Ива. Но ведь вы сообщили, что не будете принимать в ближайший месяц, – настороженно ответил секретарь, слегка ёрзая в своём кресле.

– Ты не понял меня, Алоиз. Сеанс проведём мы с тобой. Вдвоём, – так же ласково, но с убедительной силой проговорила Ива.

Алоиз побледнел, губы у него слегка задрожали.

– Мисс Ива… Вы же знаете… Ради всего святого! Я не могу!

– А‑ло‑из, – внятно и выразительно перебила его хозяйка, как учительница перебивает ученика, готового сделать фатальную ошибку.

Она всё также нежно смотрела на своего секретаря, а тот отвёл глаза, взгляд его панически перескакивал с предмета на предмет на столе: он схватился за перо, потом поправил лист бумаги перед собой, потом прижал пробор на голове.

– Послушай меня, дорогой Альвизе. Всего один раз. Больше – никогда, я тебе клянусь. Я обещаю тебе, что ничего страшного не случится. Я знаю, – Ива говорила очень ласково и убедительно, словно медленно продавливая стену страха, вдруг вставшую между ней и секретарём, с усилием раздвигая плотную, вязкую мглу смятения и дотягиваясь голосом до самого сердца Алоиза.

Тот беспомощно и страдальчески свёл брови, сознавая всю бесполезность сопротивления.

– Всё пройдёт хорошо, и ничего дурного не случится. О, да, я знаю, я была неосмотрительна и расточительна. И я должна была хорошенько отдохнуть после этого ужасного сезона. Но мы не можем оставить это так. Я не справлюсь без тебя. В конце концов, кто‑то должен будет вытащить меня обратно, – значительно добавила Ива.

Алоиз моментально поднял голову и посмотрел на хозяйку с решительностью человека, обречённого на смерть:

– О, да, мисс Ива, несомненно. Если вы считаете, что это необходимо.

– Совершенно необходимо. Прекрасно, ты молодец, Альвизе. Я сейчас должна нанести один визит, а ты подготовь всё необходимое для вечера. Скажи Беттине, что сегодня она не нужна. И не волнуйся.

– Подготовить стол, госпожа? – спросил секретарь.

– Нет‑нет, никакого стола. Мы будет проводить материализацию, так вернее.

Алоиз побледнел ещё более, но Ива ободряюще улыбнулась, поднялась из кресла и лёгким шагом вышла из комнаты.

– Только один раз, – сказал сам себе Алоиз, – только один раз, и всё будет хорошо. Ничего страшного не случится.

После этого он тщательно проверил письменные принадлежности и стал аккуратно сверять счета. Руки у него немного дрожали. Время от времени он отвлекался от документов, чтобы вновь вполголоса заверить себя: «Всё будет хорошо…».

 

* * *

 

После госпиталя, по совету инспектора Суона, Гай поселился в небольшой гостинице в Паддингтоне, где его регулярно посещал доктор Ллойд и медицинская сестра. Он получил ободряющую записку Суона и приветливое письмо от коллег по Университету, но скука была смертельная.

– Как вы себя чувствуете, Гай? Сидите, ради бога, – сказала Ива, входя в просторный и комфортный номер. Куда более просторный и комфортный, чем каморки в квартире мисс Грин на Друри‑лейн.

– Теперь уже совсем хорошо, – ответил Гай, стараясь придать себе молодцеватый вид. – Что вы сделали с моей головой?

– О, она больше не болит? – улыбнулась Ива.

– В ней появилось много новых мыслей, – улыбнулся в ответ Флитгейл.

Он рассматривал Иву так, словно видел её впервые.

– Новых мыслей? – заинтересовалась Ива, пряча улыбку.

– Да, однако доктор Ллойд категорически запретил мне послать домой за книгами, а эта… эта заботливая сестра не позволяет мне выйти на улицу, хотя погода… – Гай не договорил и продолжал смотреть на мисс Иву с растерянным, ищущим выражением.

– Вы спасли мне жизнь, Ива… – проговорил он, наконец, мучительно выталкивая слова.

– Ваша жизнь того стоит, – мягко ответила она, подходя к большому креслу, в котором с удобством расположился больной учёный, и нежно кладя руку на его перевязанную голову. – Вам ещё предстоит потрудиться во славу науки. А теперь отдыхайте.

– Я, видимо, вёл себя, как форменный идиот. Мне надо было предупредить Суона. И вообще… я попал в самое око смерча, но не сделал ничего, чтобы помочь в расследовании.

Флитгейл был смущён. Он выглядел виноватым и подавленным.

– О, прошу вас, ваша роль ещё не закончена, дорогой Гай. Я зашла только на минуту, убедиться, что с вами всё в порядке. Ах, да, я принесла вам инжиру. Вы любите инжир? Свежий, – Ива вынула из изящной сумочки три плода, завёрнутые в тончайшую гофрированную бумагу и положила на укрытые пледом колени Флитгейла.

Затем она изящно наклонилась к нему, поцеловала лоб под льняной повязкой и отстранилась, улыбаясь загадочно и словно бы удовлетворённо. Потом пожала его запястье и ушла, оставив ошарашенного Флитгейла под присмотром кроткой сестры.

 

* * *

 

Ателье было затемнено, золотые экраны ширм рассеивали хрупкий свет свечи на каминной полке. Зеркало было занавешено. Не было ни изящной козетки, ни круглого столика: посреди комнаты, обращённые друг к другу на расстоянии порядка трёх ярдов, стояли два кресла. Ива сидела в эркере, в своём любимом кресле, отвёрнутом к плотно зашторенному окну, крепко, до белизны, сцепив пальцы под тонким подбородком. Она смотрела прямо перед собой неподвижными глазами. Лицо её выражало самую сконцентрированную сосредоточенность.

В ателье тихо вошёл Алоиз. Он был в белом, с бескровным лицом, особенно бледным в обрамлении очень тёмных, гладко уложенных волос. Алоиз остановился за креслом Ивы и спросил:

– Мы можем приступить?

От волнения в его речи стал слышен едва заметный акцент, едва приметный гортанный призвук. Ива молча поднялась, пересела в одно из кресел посреди комнаты, Алоиз сел напротив неё.

– Прошу вас, госпожа. Я готов, – тихо проговорил он.

– Спасибо, мой дорогой. Мы попросим прийти того, кто знает. Кем бы он ни был. Мы почтительно встретим любого, кто войдёт к нам. Кто бы это ни был.

В комнате повисла тревожная, глухая тишина, в которой звуком расслаивающегося старого дерева слышно было потрескивание свечи.

– Алоиз, отдай то, что тебе не принадлежит. Сейчас, – голос Ивы стал властным и требовательным, жёстким.

Прошло несколько бесконечных секунд, прежде чем что‑то стало происходить.

Алоиз сперва застыл в кресле, напряжённо выпрямив спину и глядя на Иву, не отрываясь. Затем он затрясся мелкой дрожью, вцепившись в подлокотники. В горле у него забулькало, заклокотало, и он запрокинул голову; в широко раскрытых глазах стоял животный ужас. Из его рта вдруг с клёкотом вырвалось что‑то тёмное, бесформенное, закрутилось смерчем и встало чёрным столбом между ним и Ивой, не касаясь пола, колыхаясь и меняя очертания. Внутри столба что‑то тихо гудело и нечленораздельно стонало, глухо, так, словно звук доносился из‑под воды. В это же мгновение Ива испустила с губ тонкую струйку белого пара, спокойно, словно выдыхая дым папиросы: Струйка плавно излилась на пол, поднялась, извиваясь, и смешалась с чёрным перистым столбом, обвивая его и проникая внутрь черноты. Там, в глубине бурлящего облака сгустилось нечто, сбросило хлопья дыма, оказалось фигурой без плоти, без пола, без возраста, без лица.

– Ииииииива… И‑и‑и‑и‑ива… – простонало нечто утробно, замогильно.

– Да! – Ива, откинувшись в кресле, прошептала едва слышно.

– Зачем… опять… – раздался вновь жуткий голос.

Ива едва разомкнула губы, но фигура скрутилась жгутом, отсутствующее лицо духа обернулось к Алоизу, и тут раздался совсем иной голос:

– И ты здесь, красавчик Алоиз… – задребезжал внезапно старческий смех, – Лоизль, Альвизе, Алек, Алиш, Лоиш, Алонсо, мальчишка, самонадеянный дурачок, ты снова взялся за старое? Хи‑хи‑хи‑хи…. Ну‑ну!

Алоиз молчал, всё так же вцепившись в ручки кресло, сжав зубы до скрипа.

– Кто ты? – прошептала Ива.

– Ива, голубка, ты устала, ты так устала… – раздался из другого конца комнаты сочувствующий голос, ясный и чистый, но бесполый. – Мы тут, мы все тут, а ты? Почему ты здесь? Иди к нам, мы всё расскажем, всё расскажем тебе!

– Вы не имеете этой власти. вы не имеете этой власти. вы не властны надо мной! – шептала Ива, словно заклинание.

Её раскачивало в кресле, как былинку, рот кривился усилием.

– Тогда отдай, – раздался сладкий, приторно‑сладкий голосок откуда‑то из‑за стонущего тёмного столба. – Отдай нам нашего Лоиша. Зачем тебе наш мальчик? От‑дай. От‑дай‑дай‑дай‑дай… – запел дурашливый голосок, и что‑то вроде колокольчиков или бубенцов зазвенело по тёмным углам комнаты.

– Он мой, – сомнамбулически прошептала Ива.

– Отдай! Мы хотим поиграть с Лоишем! Лоизль – наш дружок, а ты – злая, не пускаешь его к нам, к нам‑нам‑нам! – заскулили голоски по всему ателье, сливаясь в омерзительную, глумливую какофонию.

– Мой! – внезапно пронзительно выкрикнула Ива.

Крик её был похож на вопль подстреленной птицы, но бубенцы, голоски, паскудные подвывания – смолкли.

– Ты всё ещё в силе… – произнёс глухой голос из мутно колыхающегося столба, – смотри, ты в силе … – дымный столб сгустился, стал плотным, обратился человеческой фигурой – фигурой высокого сутулого старика в тусклых доспехах и лохмотьях обветшалого рыцарского плаща. Он весь был словно написан сепией – плоть его была лишена цвета, словно подёрнута сухой песчаной пылью. Но это была плоть, а не бестелесный дух.

– Я – Рыцарь без имени. Спрашивай.

– О, благодарю тебя, Рыцарь без имени, – отозвалась Ива тихо. – Если ты пришёл, то ты – тот, кто знает. Лорд Карниваль жив?

– Жив, – с горечью ответил дух.

– У него есть чаша, зачем?

– Чаша власти.

– Скарабей?

Повисла пауза в беспрестанном электрическом гудении уплотнившегося вокруг рыцаря воздуха, вся фигура, явившаяся медиумам, казалось – корчится, словно пронизанная телесной болью.

– Бес‑смер‑ти‑е… бес‑смер‑ти‑е… Он осмелился притязать на бессмертие! – горестно простонал рыцарь, запрокидывая голову.

Ива лишь покачала головой, словно не могла поверить собственным ушам. Её тонкое лицо отразило жалость и что‑то вроде брезгливости. В тишине было слышно лишь её тихое дыхание, тяжёлое, прерывистое – Алоиза, и какой‑то неясный ветреный звук, который исходил от фигуры старика в доспехах. Наконец, она вновь заговорила.

– Что он ищет?

– Что? Посмотри, вот твой Альвизе! – засмеялся надтреснутым смехом рыцарь. – Красавчик Альвизе. У него есть то, чего так ищет старик… Пока – есть…

– Молодость, – сказала чуть слышно Ива, лишь подтверждая уже известное ей. – Но как он достигнет её?

– Есть только одна реликвия, наделённая силой поворачивать время вспять. Вечное тщеславие красоты. Зеркало Елены, убийцы доблестных мужей. Елены Троянской, – столько желчной ненависти звучало в словах духа, что чёрные вихри вновь закружились вокруг его сухой фигуры, и стали рассыпать рыцаря, как песчаный замок.

Старик уходил, его плащ заворачивался вокруг тела воронкой, в которой медленно утопала голова с развевающимися старческими волосами.

– Зеркало! – эхом откликнулась Ива. – Я так устала… Тебе надо уходить, рыцарь.

– Ииииииива… И‑и‑и‑и‑ива… Пойдём с нами, пойдём… Ты отдохнёшь, голубка, девочка, сиротка наша, – с надрывом, умоляюще запели жалобные детские голоски.

Алоиз агонически захрипел; загудело, как в печной трубе, чёрный ком рывком отделился от тающего в воздухе рыцаря, с невероятной скоростью, как пушечное ядро, пронёсся с визгом и ударил его в грудь так, что массивное кресло встало на задние ножки и закачалось. Алоиз схватился за грудь, захрипел, подался вперёд, и кресло с грохотом опустилось на пол. В тот же момент он выкрикнул что‑то на непонятном языке, вспугнул рой бесплотных призраков. Послышалось словно всполошенное хлопанье крыльев, и где‑то уже за стенами комнаты, из дымохода, из‑за окна послышалось, угасая:

– Обма‑а‑а‑анщик… Лоиш, обмааанщик, пойдём домой, пойдём к нам, Лоиш, Лоиш, Лоиш…

А затем – женский плач: безутешный, скорбный, тихий.

 

* * *

 

Прошло не менее десяти минут, прежде чем Алоиз слабо зашевелился в своём кресле, и тут же весь подался всем телом к Иве, ещё даже не имея сил подняться. Ива сидела напротив него, обессиленная, но совершенно спокойная. Глаза её были открыты. Она слабо улыбнулась и сказала чуть севшим голосом:

– Вот и всё. Я обещала, что ничего страшного не произойдёт. Ты умница, Алоиз.

Через некоторое время Алоиз, слегка пошатываясь и придерживаясь за стены, спустился вниз, а Ива осталась в ателье. Она немного посидела в кресле, осторожными движениями разминая ноги и руки, затем осторожно поднялась и прошлась по комнате. Формула стала полной. Теперь всё сошлось.

Чаша власти. Карниваль считал себя всесильным. Но было ли так на самом деле? Убить человека, поджечь особняк, полный великолепных творений, подчинить себе всех и вся – это ли не власть разрушения, которой обладал великий монгол? Пусть так.

Скарабей – это бессмертие. Вечная жизнь. Ива вспомнила слова доктора Хинксли: «Пять дней назад я был уверен в том, что это конец». Но Карниваль жив, и подозрительно жив. Неужели он действительно бессмертен? В таком случае ему, несомненно, нужна вечная молодость. Молодость, которую можно вернуть и удержать, глядя в зеркало Елены Троянской. Да‑да, вокруг было слишком много зеркал: Зеркало, пропавшее из экспедиции Флитгейла, зеркало в приобретениях Зулейки, китайское зеркало, купленное агентом по поручению Карниваля – так которое же?

«Где то, что я ищу?» – спросил Карниваль на сеансе у графа Берлингтона. И кость показала уверенно и твёрдо – между Q и R, но почему? И тут Ива остановилась, как вкопанная, посреди комнаты. Представила тот вечер и всю обстановку салона графа. Ну, конечно! Как можно было не понять очевидного! Перед ней лежит таблица, Зулейка сидит на диване в глубине салона, слева и чуть позади подиума, именно там, куда, как перст судьбы, настойчиво показала фишка. Как раз между Q и R. «Во чреве бога» – конечно, крокодил!

Карниваль принимает это послание, ночью после сеанса он идёт к Зулейке, чтобы любой ценой заполучить предмет… Что там случилось – ссора? Лорд Карниваль потерял самообладание, как потерял его во время беседы с Флитгейлом? О, это более чем возможно! Но зеркала он не нашёл. Бедная Зулейка унесла свою тайну в могилу, хотя вряд ли она сама осознавала, что попало ей в руки. Глупая, самонадеянная Зулейка. Бедняжка.

Ива резко развернулась на месте; уже совершенно уверенным, лёгким шагом подлетела к золотым ширмам, резко хлопнула створками, открыв маленькое бюро, достала всё необходимое и стремительным, летящим почерком написала, даже не присев:

«Дорогой инспектор Суон! Срочно установите наблюдение за Филпотс, ей, возможно, грозит опасность. Поезжайте к ней, и любым способом заставьте на время передать вам античное зеркало, или все зеркала, которые были в инвентаре у мадмуазель Зулейки. Если не найдётся античного зеркала – просите осмотреть чучело крокодила. Привозите всё ко мне как можно скорее. Всё объясню здесь,

Ива».

Через минуту она распахнула дверь на лестницу и крикнула: «Алоиз!»

Алоиз появился из приёмной, уже в партикулярном платье, с сияющим, как ранее, пробором. Он повернул лицо в сторону голоса, как подсолнух оборачивает свой цветок в сторону солнца, но по горькой складке у рта и чёрным кругам вокруг глаз было заметно, как дорого далось ему сегодняшнее превращение. Он поднимался по лестнице нерешительным шагом. Ива протянула ему сложенное письмо.

– Алоиз, это должно быть на столе инспектора Суона, когда он утром придёт в Управление, – распорядилась она как ни в чём ни бывало.

– Да, госпожа. Разумеется, уже утром. Но, госпожа… Вам письмо.

Секретарь нерешительно протянул прорицательнице маленький конверт с вензелем какого‑то пансиона: На дешёвой бумаге было выведено нетвёрдой, но знакомой рукой: «Мисс Иве, лично».

Это была рука Карниваля.