Ресторан «Ле Паве», Четвертый округ, Париж

20.26

Ресторанчик оказался старомодный и очень уютный. Посетителей много. Сигаретный дым лениво вился в воздухе, поднимаясь от жестикулирующих рук; выщербленная керамика, как выяснилось, прекрасно сочеталась с тусклым сиянием белого фарфора. Их столик оказался в дальнем конце зала, толстая пластина холодного мрамора покоилась на ножках из железа; по одну сторону стул, по другую – скамья, красная бархатная обивка изрядно обтрепалась и вся в пятнах. Том выбрал скамью, Дженнифер уселась на стул.

Появился официант. Протянул им меню, зажег свечу, воткнутую в старую бутылку из‑под вина, горлышко которой заплыло толстыми слоями воска. Фитилек ожил, на нем дразняще затанцевал язычок пламени, и оно разгорелось ровным желтоватым светом, отбрасывая отблески на их лица и зеркальный потолок. Дженнифер отклонила меню и оглядела зал.

– Потрясающее местечко.

– Сразу видно, что хорошее, потому что местных полно, – заметил Том и кивком указал на столики вокруг.

За одним – молодая парочка, на пальцах поблескивают новенькие золотые кольца. За соседним – одинокая пожилая женщина, на голове шиньон из мелко вьющихся волос, напоминающий шерстяную шапочку, морщинистое лицо покрыто толстым слоем белой пудры, скармливает какие‑то кусочки крохотному пекинесу, выглядывающему из глубины ее сумки. Чуть поодаль – мужчина средних лет, демонстративно обнимает за плечи красивого молодого любовника, что вызывает неприязнь двух женщин за другим столиком.

– А он давно здесь?

Том поднял голову и произнес:

– О, много лет. Наверное, еще с тридцатых годов. Во время оккупации сюда любили захаживать немцы, а уж они, поверь, знают толк в ресторанах. Вся остальная Европа воевала, здешний хозяин наверняка заработал целое состояние.

Вновь возник официант, принял заказ – салаты из зелени, стейк для Тома и телятина для Дженнифер; все это полагалось запивать бургундским. Бутылка вина появилась почти сразу, и Том попробовал его, прежде чем разлить по бокалам. Одобрительно качнув головой, налил сначала Дженнифер, затем себе. И водрузил бутылку посреди стола между приборами. Принесли салаты – крупные зеленые листья, щедро сдобренные горчичным соусом.

Они ели молча, Дженнифер размышляла над своим разговором с Корбеттом. Наконец Том заговорил, и его вопрос совпал с ее мыслями.

– Наша сделка еще в силе?

Дженнифер кивнула и проглотила кусок.

– Ты помогаешь нам, мы поможем тебе. Сделка в силе, как договаривались. А когда закончишь дело, постарайся забыть об операции «Кентавр» навсегда. Иначе они за тобой явятся и все пойдет насмарку.

– Ты им веришь?

– Почему я должна не верить? Ты их больше не интересуешь. Они хотят вернуть монеты, вот и все.

– А если не удастся вернуть монеты? Если они вообще передумают? Какие у меня гарантии? Их нет.

– Послушай, я даю тебе честное слово. – Дженнифер посмотрела Тому в глаза и увидела в них подозрение. Так же смотрел он на нее в первый день их встречи. Вскоре подозрение вроде бы исчезло, и вот теперь возникло опять.

– А чего оно стоит, твое слово?

– Если бы знал меня, то не стал бы спрашивать.

Приблизился официант, собрал грязные тарелки и унес, ловко лавируя между столиками. Дженнифер попросила подлить ей вина, спиртное успокаивало расшалившиеся нервы.

– Так почему именно бюро? – спросил Том после долгой паузы.

Дженнифер улыбнулась. Ее обрадовала возможность побеседовать о чем‑нибудь ином.

– Наверное, это в крови. Мой отец, дядюшка Ронни и дед Джордж были копами. Ну и служба в бюро – маленький шажок наверх.

– Тебе она нравится?

– Такая же работа, как и остальные. Бывают хорошие времена, есть и плохие. И очень многое тут зависит от тебя самой. Стараешься выполнить все как можно лучше. В этом, видимо, главная приманка.

– А это важно для тебя? Ну, что многое зависит?

– Уверена, для каждого важно, разве нет? Иначе зачем работать?

Том согласился, и Дженнифер показалось, что его не слишком интересуют ее ответы, он лишь поддерживает разговор из вежливости. И еще он, похоже, считает их странное сотрудничество чем‑то таким, что никак не входит в рамки традиционных представлений.

– Ну а чем ты занимаешься в свободное от работы время?

– В основном отсыпаюсь.

– О! – Рот Тома искривился в насмешливой улыбке. – И ни с кем не встречаешься?

– Нет! – коротко и с вызовом ответила она и откинулась на спинку стула.

– Но ведь кто‑то у тебя был?

– Да.

– Почему разбежались?

– Он умер. – Дженнифер пожалела о своей откровенности. Об этом она старалась не вспоминать, похоронила воспоминания как можно глубже даже от себя самой, не говоря уже о других.

– Как?

– Не хочу рассказывать. – Она залпом допила вино и вновь наполнила бокал. Голова немного кружилась, от свечного дыма щипало глаза.

Они продолжили есть в полном молчании. В ресторане стало немного тише, часть столиков опустела. Официант убрал тарелки, и Том заказал себе кофе эспрессо, а Дженнифер предпочла допить вино. Официант принес заказ. Том долго размешивал кофе в чашечке, пока пленка сливок на поверхности не растворилась в темной жидкости.

– Откуда ты родом, Дженнифер?

Она с облегчением улыбнулась. Том сменил тему.

– Знаешь такое местечко, Территаун? В округе Уэстчестер? – Том покачал головой. – Это в северной части штата Нью‑Йорк. Уютный городишко. Тенистые улицы, лавочки и мастерские, красные пожарные машины, весьма активная бейсбольная команда местной лиги.

– А твоя семья?

– Мама у меня парикмахер. Всю жизнь проработала в одном салоне. В этом году вышла на пенсию. Только и мечтает, чтобы я вышла замуж и нарожала ей внуков.

Том улыбнулся.

– Папа совсем другой. Очень спокойный, тихий, но с чувством юмора. Он всегда хотел мальчика, а родились две девочки. Ну и, очевидно, по этой причине всегда поощрял наши мальчишеские выходки.

– Так ты поэтому ездишь так быстро?

– По‑другому просто не умею. – Дженнифер усмехнулась. – Он ушел со службы пять лет назад. Сестра Рейчел недавно закончила колледж Джона Хопкинса. Собирается стать врачом.

– Вы неплохо ладите?

– По‑всякому случается. Но, в общем‑то, да, конечно. Вот только видимся реже, чем хотелось бы.

– Должно быть, они… очень гордятся тобой, – промолвил Том.

Неожиданно Дженнифер помрачнела. Вероятно, причиной тому была грусть, прозвучавшая в голосе Тома и как бы намекающая на его семейную потерю, или же едкий свечной дым, или невысказанное чувство вины. Боль и чувство вины.

Оба они опять умолкли. Официант кружил возле столиков, поплевывал на пальцы и гасил свечи, пламя таяло с тихим шипением.

 

Глава 46