Какой у тебя фактор приспосабливаемости?

 

Ты – новенькая. Все остальные – тоже. Возможна ли в принципе гармония среди пятерых очень разных людей?

 

– Йе‑е‑е‑е‑е! Бэбилон! Эммали!

Смерч в штанах напал на нас с Эммали в ту же секунду, как мы вошли в общежитие Нью‑Йоркского университета на Юнион Сквер, и обнял нас обеих одновременно. Я понятия не имею, как эта девочка узнала нас, но держала она себя так, будто мы – ее давно потерянные и вдруг нашедшиеся кузины.

Одежда – из‑под пятницы суббота, какая‑то мини‑юбка. Толстенькие ножки, огромные блестящие темные глаза и охапка пушистых волос.

– Я – Табби! – объявила она, растягивая гласные. – И я та‑а‑а‑а‑а‑ак рада видеть вас, девчонки!

Наша утонченная мисс Техас чуть не потеряла равновесие от таких активных проявлений любви. Тут Табби выпустила нас.

– Матумба – наш цербер. Только не вздумайте назвать ее так в лицо. О‑о‑ох, она так посмотрела на меня, когда я назвала! Она сейчас ушла куда‑то. Наверное, поговорить с руководством, – излагала Табби. – У них там накладка насчет нашего жилья. Не знаю, как вы, но я та‑а‑ак устала. Я вылетела из Нэшвилла в восемь утра, да еще три часа ожидания пересадки в Кливленде. Бред просто. – Табби возмущенно фыркнула, видимо, осуждая некомпетентность авиалиний. – Ой, а вы‑то как? Хорошо долетели?

Не дожидаясь ответа, Табби упала на диван и сильно дернула за руки Эммали и меня. Мы плюхнулись по обе стороны от нее. Наконец, у меня появилась возможность осмотреть вестибюль общежития. На первый взгляд, здорово – просторное фойе с высокими окнами. Плиточный пол, полированные колонны, доски объявлений, обклеенные разноцветными листовками, удобные диваны и стулья вокруг столов.

Повсюду толкался народ. Кто‑то куда‑то бежал, кто‑то сидел, группами и по отдельности, кто‑то что‑то обсуждал, кто‑то просто болтался. Выглядели они старше меня. У каждого второго парня на лице росли всякие усы‑бороды, девушки отличались нарочито тщательной небрежностью в одежде, которую можно достичь, только долго изучая страницы журнала «Вог», к примеру. Наверное, не из‑за одежды они выглядели так по‑взрослому. Скорее, их объединяла свободная манера держать себя. Видно было, что они после летних занятий ходят куда‑нибудь на практику или на работу, а вечером шатаются по барам, и вся их жизнь – сплошное море удовольствий.

Эти ребята были студентами университета, но мне показалось, что они какие‑то несерьезные, расслабленные. Впрочем, кто из них завтра начнет работать в главном журнале страны?

– Синковитц! – раздался окрик.

К нам приближалась чернокожая девчонка с гладкой короткой стрижкой и тревогой в глазах.

– А, вы уже здесь? – Она сверилась с бумагами. Наверное, это были наши досье. – Эдисон? – Она прищурилась на меня. – Робертс? – Испытующий взгляд на Эммали. Мы одновременно кивнули. Надо же, я и не знала, что тут порядочки, как в лагере для новобранцев. Ужас‑то какой. – Я – Матумба Найт, – продолжала девушка. – Стажер в журнале «Оранж», так что видеть меня вы будете часто. Ну, дело в следующем. Из‑за ошибки в программе вы не будете жить на Юнион Сквер. Вам нашли номер в здании на Гранд Стрит.

В этом месте, надо полагать, необходимо отдать салют?

– Так, быстренько взяли свои чемоданы. Поедем на метро, – распорядилась Матумба. Она явно наслаждалась своей руководящей ролью. Еще раз сверилась с бумагами, потом вытащила мобильник и начала звонить. Насколько я поняла, она давала наши новые координаты оставшимся двум редакторам «Оранж», которые все еще ехали из аэропорта. Вот тут я мысленно порадовалась, что уже добралась до места. У меня нет мобильного телефона – туго бы мне пришлось, если бы я опоздала!

Проорав в трубку инструкции, Матумба рванула вон из вестибюля. Мы встали с дивана и потянулись за ней. Ну, точно как утята. У Эммали и Табби оказались похожие чемоданы – тяжелые такие, основательные, на колесиках. А вот у меня была огромная дура с неуклюжей ручкой, много лет бывшая в употреблении и доставшаяся мне по наследству.

– Скорее, скорее, – торопила Матумба, подгоняя нас ко входу в метро. – Мы должны успеть на Гранд Стрит до того, как ваши коллеги редакторы доберутся туда.

Мне показалось, что в ее словах промелькнул сарказм. А, может, и не показалось. Или, может, она просто злая от природы? Некогда мне было об этом размышлять, потому что я осуществляла бег с техническими препятствиями. К примеру, чем не препятствие автоматы, выдающие билеты для проезда в нью‑йоркском метро?

– Чего вы там застряли! Это не пульт управления космической ракетой, – бесилась Матумба.

У Табби от такого хамства вытянулось лицо. Я только сочувственно посмотрела на нее, но выступать не решилась. Как ни странно, возмутилась Эммали, которая стояла в очереди за мной.

– Извини, пожалуйста, Матумба, но почему, если у нас так мало времени, мы не взяли такси?

Следовало отдать должное Эммали. Эта, в общем‑то, вежливая фраза, была произнесена с большим раздражением. Матумба, впрочем, не смутилась.

– Да потому что, Робертс, такси здесь существует для туристов и тех, у кого денег больше, чем ума, – рявкнула она. – Настоящие нью‑йоркцы ездят на метро. Потому что они знают, что метро быстрее. Сама скоро поймешь.

Мы попали на пещероподобную станцию, прошли по каким‑то переходам. Надписи на стенах отмечали всякие экзотические направления – к примеру, Кони Айленд или Пелхэм Бэй Парк. Затем мы очутились в самой гуще Чайнатауна. Тротуары были забиты пешеходами, словно в центре Пекина.

– Не задерживайтесь, идем, идем! – приказала Матумба.

А не задерживаться‑то было трудновато. Ароматы чеснока и вяленого мяса доносились из ресторанов, которые не просто встречались на каждом углу, каждая дверь с улицы вела в какую‑нибудь забегаловку. Тут я поняла, что еще немного, и я свалюсь в голодный обморок.

– Сюда, давайте, вот здесь, – объявила Матумба.

Секундочку.

Это что, общежитие Нью‑Йоркского университета? Да это ночлежка какая‑то. Я представила себе маму с папой: когда они приедут меня навестить, их обоих хватит удар. Я посмотрела на Эммали: если она и расстроилась из‑за мрачного убожества, а другим словом это помещение назвать было трудно, то виду не показала. В отличие от Табби, которая своих чувств скрывать не умела.

– «Оранж» разместил нас тут? – не понижая голоса, спросила она, оглядывая темную прихожую с продавленными креслами, ковром, потерявшим даже воспоминание о расцветке, и немногочисленными студентами, лениво сидящими по углам с полупустыми чашками остывшего кофе. – Матумба, ты говорила, что все уладишь, но это… – Табби обвела рукой прихожую. Ее большие темные глаза метались из стороны в сторону, становясь все больше и удивленнее. – Это… это просто неприемлемо!

Табби совершенно не снижала громкости. Ее южный выговор звучал резко и замысловато. В голосе послышались истерические нотки. Наверное, она не знала, что в Нью‑Йорке необходимо быть выдержанным, иначе получится негламурно. Я обменялась быстрым взглядом с Эммали. Она, кажется, думала о том же. Матумба уже открыла рот, чтобы поучить жизни напросившуюся на это Табби, но я решила вмешаться.

– Ну, Табби, не переживай, это же просто вестибюль, может, комнаты будут супер.

Не думаю, что моя попытка разрядить атмосферу удалось. Никто не успел ничего сказать, потому что с лестницы вдруг послышался жуткий грохот, заглушивший все остальные звуки. Мы все вздрогнули. Не иначе, полдома от ветхости обрушилось. Но оказалось, что это на скейтборде прямо по ступеням съезжала девчонка. Скатившись вниз, она заложила вираж по вестибюлю, резко остановилась перед нами, поддела ногой доску, та отпрыгнула и оказалась у нее в руках.

– Ну, и чего вы так долго? – спросила она.

Хм. По‑видимому, все крики и понукания Матумбы, которая гнала нас до Гранд Стрит, чтобы успеть до прихода остальных, пропали зря. Одна из них не только опередила нас, но и успела уехать вверх по лестнице на скейте.

– Ой! – завопила Табби. – Ты же Ней‑Хо Родригес!

Так звали редактора рубрики «Вперед!» – у меня было записано в бумагах. Но почему она кажется мне такой знакомой?

– Ну да, конечно! – ответила она.

Ней‑Хо была смуглая, в обрезанных шортах и в лифчике от купальника. Еще на ней была футболка, разрезанная примерно от пупка до верха, приоткрывающая аккуратную наколку на плече в виде шести пивных бутылок в упаковке.

– Твоя статья в «Говори!» мне та‑а‑а‑ак понравилась, – выдохнула Табби.

Ах, да, теперь и я вспомнила. Пару номеров назад Ней‑Хо написала в «Говори!» – эту страницу «Оранж» посвящал девчонкам, которых их друзья объявляли уникальными в какой‑либо области. Я всегда втайне мечтала, чтобы и мои друзья написали обо мне в «Оранж». Тогда я смогла бы послать им свою статью. Хотя, конечно, не те у меня заслуги, чтобы обо мне в «Говори!» писали. Если я правильно запомнила, статья Ней‑Хо была о благотворительном спортивном мероприятии в ее микрорайоне, которое она сама организовала и в котором сама приняла участие, при этом показав такие результаты на скейте, что в шоке были даже некоторые парни‑суперскейтеры.

– Да? – улыбнулась Ней‑Хо и продемонстрировала золотой зуб. – Тогда подари мне свою любовь, чика.

Они с Табби хлопнули друг друга ладонями, и Табби засмеялась.

– Я взяла себе за правило заниматься спортом каждый день, хотя, конечно, больше люблю вечеринки, – объявила Табби.

Табби будет редактором рубрики «Веселись!», раздела о музыке, фильмах, книгах, аниме и видеоиграх, которые обязана знать каждая клевая девчонка.

– Родригес, ладно. Так, все на месте, – проговорила Матумба, шурша бумагами. – Как только объявится Локе, которой давно пора бы уже быть здесь, мы сможем начать заселение в вашу комнату.

Ней‑Хо медленно приблизилась к Матумбе. Наверное, она подходит таким образом к любому человеку, кем бы он ни был. К Хилари Клинтон, например, или к Брэду Питту, да к кому угодно. Развязно, без всякого уважения, лениво помахивая руками при каждом шаге. Длинный черный хвост раскачивался в ритм шагам.

– Это ты про Полину?

– Именно. Полина Локе.

Ней‑Хо криво усмехнулась.

– Вени, види, вичи, детка!

Матумба, да и все мы смотрели на нее удивленно. Мне показалось, что только я поняла фразу Ней‑Хо. То есть, что конкретно она имела в виду, я не поняла. Но я знаю, что такое «veni, vidi, vici» по‑латыни. Это любимая фраза Юлия Цезаря, он ее часто произносил, когда создавал свою империю.

– Пришла, увидела, победила, – пояснила Ней‑Хо. – Ей потребовалось целых три секунды, чтобы осмотреть место преступления, положить глаз на красавчика‑студента и куда‑то с ним свалить.

Матумба потрясла головой, как будто муху отгоняла.

– Что ты сказала?

У нее был такой ошарашенный вид, что мне стало ее почти жаль. Почти.

– Погоди, ты говоришь, что она была здесь и… и ушла? С каким‑то парнем?

– Тук‑тук! – Ней‑Хо помахала пальцами у нее перед носом. – Вы, девушки Нью‑Йорка, такие понятливые, просто жуть!

 

Столько всего надо уладить, прежде чем отправиться завтра на работу в «Оранж»! Во‑первых, разместиться. У нас в номере оказалось три спальни, одна общая гостиная, совмещенная с кухней, и одна ванная. А нас пятеро. То есть будет пятеро, если Полина вернется.

– Ох, Ней‑Хо, мы с тобой должны жить в одной комнате, у нас столько общего! – воскликнула Табби и схватила Ней‑Хо за руку.

Хм? Они знакомы ровно пять минут!

У Табби, кажется, немного общего с реальностью.

– Конечно, если ты хочешь отдельную комнату, я тебя пойму, – упавшим голосом продолжала она. – Но у меня с собой много новых дисков и классный плеер с наворотами, и еще куча всего. Можешь брать что захочешь. Ну, знаешь, шампунь там. Все мое – твое!

Какая‑то Табби беспомощная, что ли…

Но Ней‑Хо пожала плечами.

– Да не беспокойся ты, все нормально, – ответила она. – Я жила в одной комнате с братьями, пока мне не исполнилось восемь. – Она бросила оценивающий взгляд на Эммали. – Я не привередливая.

Непонятно, заметила ли Эммали раздражение в словах Ней‑Хо, но она ничего не сказала, будто не услышала. Я в это время решала дилемму: с одной стороны, мне очень хотелось спросить Эммали, не против ли она поселиться в одной комнате со мной, с другой – не хотела давить на нее. Может, Эммали хочет жить одна, в отдельной комнате. Конечно, у меня тоже была возможность занять одноместную комнату. Вот будет здорово, когда ко мне в гости приедет Джордан. И тут Эммали сама застенчиво предложила мне.

– Хочешь жить со мной, Бэбил?

– Ты хорошо подумала? Потому что если я сейчас поставлю куда‑нибудь свой чемодан, с места я его больше не сдвину.

– Абсолютно!

После безуспешной попытки распаковать сумки и разложить вещи в расхлябанном комоде и общем шкафу, мы собрались в гостиной. Там мы нашли меню ресторана, который предлагает еду навынос. О, еда! Блаженство!

Проклинающие все на свете Матумба и девушка Жанна (она тоже какой‑то там ассистент при «Оранж» и живет в конце нашего коридора) терялись в догадках, куда черти унесли редактора рубрики «Твори!» Они посылали угрожающие эсэмэски на ее телефон. Потом перешли на льстивые и, наконец, стали слать отчаянные. В конце концов, позвонили самой Иззи ЛаПойнте, но главный редактор «Оранж» пребывала вне зоны действия сети.

– Смотрите на них. Сейчас лопнут! – заявила Ней‑Хо, не понижая голоса. Ей было все равно, слышат ее Матумба и Жанна или нет. – Да чего они распылились? Что такого‑то? Может, Полина просто не хочет проводить свой первый вечер в Нью‑Йорке здесь. Ужасно душно.

Душно, верно. Кондиционер в Общаге Мрака производил примерно столько же свежего воздуха, сколько бабушка с бумажным веером. Между тем, мы заказали китайскую еду, съели ее и от этого вспотели еще сильнее.

– Да уж, а мы сидим, как какие‑то задохлики, – вздохнула Ней‑Хо. – Как малолетки на скучной вечеринке.

– Лично я считаю, что Полина ведет себя, как ребенок, – заявила Эммали и промокнула губы салфеткой. – Кроме того, это невежливо по отношению к нам.

Да, пожалуй, верно. Уже почти полночь, наш первый общий вечер… Полина должна быть с нами.

– Я согласна с Эммали, – кивнула я. – Ведь для чего мы здесь? Цеплять парней и болтаться, где ни попадя, или сделать лучший в мире номер «Оранж»?

Табби засмеялась и крутанула палочки между пальцами.

– И то, и другое!

– Я согласна с Табби, – сказала Ней‑Хо и доела последнюю креветку. – «Оранж» – это, конечно, очень круто, но… – Она в упор посмотрела на меня. – В тех местах, откуда я приехала, улица учит оч‑ч‑чень многому.

О боже. Наверное, Ней‑Хо намекает на то, что я на ее фоне этакая приличная домашняя девочка, а она в этой жизни видела уже все? Пытается указать мне место, только потому что я тоже «этническая» девушка, как и она сама? Я вызывающе посмотрела на Ней‑Хо, но потом решила не заострять. Во‑первых, я слишком устала. Во‑вторых, Полина Локе, высотой метр восемьдесят, с ярко‑зелеными коротко стрижеными волосами и слегка навеселе, торжественно вошла в дверь.

 

Изложи четко свою точку зрения!

 

Клевые девчонки умеют четко высказывать свое мнение. Открой и развей в себе этот талант, иначе тебе понадобится ускоренный курс по улучшению навыков общения…

 

На раковине сидела мышка. То есть, я надеялась, что это была именно мышка, потому что крысу или даже крысенка в 7.30 утра мои нервы не в состоянии перенести безболезненно. Я уверила себя, что зверек, наблюдавший, как я чищу зубы, просто одна из очаровательных особенностей жизни в Общаге Мрака. Когда я повернула кран, мышка пропала. Я полезла в душ.

Как я и предполагала, Эммали и Табби одевались и собирались дольше обычного, зато Ней‑Хо, наоборот, собралась за пару минут. Да ей и не надо долго собираться. Я честно признавала, что выглядела она прекрасно и без всякой косметики. Ее основной инстинкт, наверное, – соревноваться. Мне же такое отношение к жизни чуждо. Моя философия – превозносить достоинства и таланты своих подруг. Да и не только подруг. Кстати, основная тональность журнала «Оранж» совпадает с моей философией. Его миссия – поддерживать, поощрять, направлять на верный путь.

К слову о достоинствах и талантах Полины Локе. Жюри все еще в сомнениях. В больших сомнениях. Когда вчера вечером Полина вплыла в комнату, я подумала, что Матумба убьет ее на месте, но наш цербер сдержался.

– Я не буду тратить на тебя слова, – прошипела она. – Ответишь завтра Иззи ЛаПойнте.

Полина возвышалась над ней в футболке, измазанной чернилами и с остатками лака на ногтях. Неизвестно, когда Полина его наносила. Месяца три назад, не иначе. В ответ на угрозу Матумбы Полина равнодушно пожала плечами.

– Да? А что я сделала не так? – спросила она.

Реакцию Матумбы я оставлю без комментариев.

Первой опомнилась Табби.

– Привет, Полина. Я Табби, а Ней‑Хо, ты, конечно, знаешь. Мы с ней живем в одной комнате! – Табби невыразимым усилием воли поднялась с дивана. – А это Бэбилон и Эммали, они живут в другой комнате. Так что, получается, ты остаешься в одноместной.

Табби показала рукой на дверь.

– Круто, – сказала Полина и зевнула. – Все. Я больше не могу. Устала, как собака. Постараюсь не сдохнуть в одиночестве.

Она подняла свой тяжеленный рюкзак и потащилась в комнату.

Нет, я, конечно, понимаю ее сарказм. Но такая высокомерная манера общения не поможет ей найти друзей. В конце концов, мы все сидели, не уходили спать, дожидались ее, чтобы познакомиться. Полина, наверное, почувствовала нашу растерянность и на пороге оглянулась.

– Эй, Неугомонные читатели! – воскликнула она и щелкнула каблуками как офицер. – Салют!

На этой радостной ноте мы и пошли спать.

 

Мы торжественно собрались, вышли все вместе и поехали в метро.

Мы ехали в метро, уцепившись за поручень. Был час пик и куча народу вокруг.

Кто‑то вспомнил, что завтра выходные, на которые, к тому же, выпадает Четвертое июля, День независимости. Поэтому «Оранж» организует вечеринку под названием «Радуйся – ты свободен».

– Ну что за фигня, – жаловалась я. – Так хочется поскорее за работу, а тут праздник какой‑то.

– Понимаю, мне тоже хочется, – поморщилась Полина. – Меня распирают идеи! Но вместо того, чтобы, наконец, начать воплощать их в жизнь, мы будем создавать массовку на каком‑нибудь идиотском рекламном мероприятии!

Хм‑м‑м, подумала я, может быть, Полина все‑таки воспринимает программу «Неугомонные читатели» серьезно, несмотря на свое безответственное поведение накануне вечером. Только катить бочку на мероприятие, организуемое журналом «Оранж», в присутствии редактора рубрики «Веселись!» чревато.

– Полина, ты совершенно не права, – выдохнула Табби. – Ты должна понимать, что подобные рекламные мероприятия заставляют людей говорить об «Оранж», да и сам «Оранж» держится в тонусе. Я уверена, что приглашены и придут все мало‑мальски важные люди в городе.

– Фи, – передернулась Полина. – Потому что это Америка, страна медиакампаний. Ты можешь хоть петушками на палочке торговать, но если правильно их разрекламируешь, население в очередь выстроится, чтобы купить их.

– Эй‑эй, не опошляй американский образ жизни! – возмутилась Ней‑Хо. – Я надеюсь когда‑нибудь провернуть хорошенькую сделку и разбогатеть. Это не значит, что от этого я становлюсь хуже.

Мне очень захотелось внести свой скромный вклад в разговор, не зря же я редактор рубрики «Думай!», в конце концов.

– Полина права, – начала я. – Посмотрите, сколько ненужного барахла покупают дети, просто потому что по телевизору им говорят, что это классно. Особенно если товар рекламирует какая‑нибудь известная личность. Но как ни крути, «Оранж» – не петушок на палочке. «Оранж» – это настоящее, большое, важное дело, и если шумная реклама может привлечь внимание к шикарному содержанию журнала, то в чем вред?

Все закивали, соглашаясь. В итоге даже Полина признала, что она не против на халяву поесть и попить на мероприятии. Только Эммали воздержалась от комментариев. Эммали оделась сегодня в винтажный костюм в стиле сороковых годов. Она была похожа на героиню старого фильма. Белоснежная блузка, узкая серая юбка, босоножки на шнуровке. Волосы собраны в узел. Нежно‑розовый блеск на губах. Я оделась в двадцать раз скромнее – новые капри да майка. Но Эммали, несмотря на отрешенный вид, все это время внимательно слушала нас.

– Замечательно, что вы глобально мыслите, даже не позавтракав. Лично я так волнуюсь, что вообще не могу ни на чем сосредоточиться.

Честно говоря, мы все были в точно таком же состоянии. А наша полемика о розничной торговле в Америке просто помогала развеяться. Хорошо еще, что свою остановку не проехали.

 

«Культ Инк», медиахолдинг, в состав которого входил и «Оранж», располагался в Челси, в западном районе Нью‑Йорка. Это был не небоскреб, а низкое и широкое здание, в котором, наверное, когда‑то размещались всякие лавки да магазины. Модного большого вестибюля здесь не было. У дверей сидел сонный охранник, а за его спиной вдаль уходил коридор, освещенный лампами дневного света. Коридор заканчивался дверями лифта. Пока мы ждали лифт, который должен был отвезти нас на шестой этаж, я начала понимать, что «Оранж» – не единственный бриллиант в короне «Культ Инка».

Сначала к лифту подошел парень. Просто парень, хоть и довольно симпатичный, стройный и высокий, с длинными темными, немного вьющимися волосами и легкой щетиной. Он ничего не замечал вокруг себя, потому что был в наушниках, в которых тихо бацала музыка. Через полминуты подошли еще двое ребят – эти казались какими‑то разболтанными. Один из них ткнул в бок парня с наушниками, тот им кивнул. Потом прибыл четвертый, даже не парень, а мужчина, взрослый, лет, наверное, тридцати, в костюме и в галстуке. Очень эффектный. И, наконец, еще один – такой весь из себя мачо: с еще влажными светлыми волосами, в шортах, как будто только что вылез из океана, где ловил волну.

Вообще‑то, я не повернута на парнях. Кроме того, у меня есть бойфренд. Но это скопление мальчиков – один держал кофе в бумажном стаканчике с крышкой, другой – рюкзак, третий – гитару в чехле – я просто не могла не заметить. Тут я резко опомнилась. Да что это со мной? Я пялюсь? Строю глазки? Или откровенно рассматриваю всех подряд? Боже мой! Я пристально уставилась на носки своих туфель. Стоит мне бросить хоть один взгляд на девчонок, и я засмеюсь как идиотка, не в силах ничего с собой поделать. Наконец, лифт приехал и открыл двери. Молодые люди предупредительно отодвинулись назад. Дам вперед пропускали! В конце концов, мы все кое‑как разместились в лифте. Оказалось довольно тесновато.

Один из парней высадился на втором этаже. Меня просто плющило от смеха. Тут кто‑то двинул меня между ребрами. Полина? Ней‑Хо? Убью обеих. Для меня каждая секунда могла стать последней. Вот сейчас лопну.

Деловой взрослый человек в костюме вышел на четвертом, еще двое – на пятом. Они покинули нас, синхронно махнув на прощанье оставшемуся парню – длинноволосому в наушниках. Мы доехали до шестого этажа. Двери открылись, и мы оказались перед приемной. За конторкой помещался секретарь, тоже парень, и довольно симпатичный. Хотя, у кого какой вкус. Может, кому‑то и нравятся розовощекие парни с младенческим выражением лица. Тут любитель музыки соблаговолил заметить наше присутствие.

– Эй, вы… – начал он и затолкал наушники в карман джинсов, – вы, наверное, и есть те старшеклассницы… которые выиграли в конкурсе.

Он улыбнулся. Смущенно? Развязно? Трудно сказать. Но я завелась с полоборота.

– Ах, старшеклассницы? – взбесилась я. – Ты что, считаешь, что мы собираемся отзываться на такое обращение?

Парень поморщился и отстранился.

– На будущее, – продолжала я, – если тебе понадобится обратиться к нам ко всем одновременно, будь любезен называть нас Неугомонными. И если тебе повезет, может быть, мы и отзовемся.

Тут на его лице появилось совсем странное выражение – не то усмешка, не то гримаса.

– Понял. Неугомонные. Я запомню, – сказал он и, не переставая улыбаться своей непонятной улыбкой, развернулся и ушел по коридору.

Кто‑то из Неугомонных дружески двинул меня в плечо. Полина одобрительно улыбалась.

– Молодец! – шепнула она.

Я ощущала легкое головокружение – побочный эффект от перепада напряжения. Тут секретарь вскочил с места. За его спиной висели увеличенные обложки журналов издания «Культ Инка» – «Оранж», конечно, потом «Планк» (о спорте), «Скуок» (о музыке) и еще какие‑то.

– Привет, Неугомонные читатели! – воскликнул он. – Меня зовут Финни, сегодня утром я буду сидеть в приемной, это одна из моих обязанностей. А вообще я бродячий стажер в «Культ Инке». И если вы любезно последуете за мной, я провожу вас до конференц‑зала, где с минуты на минуту начнется ваше мероприятие.

 

Я встретила своего кумира и повела себя как идиотка!

 

Что может заставить умную, умеющую четко выражать свои мысли девушку испортить на корню первое впечатление о себе?

 

Круассан, круассан, хочу круассан! Фрукты и сок тоже годятся. Я так нервничала с утра, что перед выходом не съела ни крошки. Да не только я, никто из нас ничего не ел. Теперь, после стычки с парнем в лифте, я почувствовала, что жутко проголодалась. К счастью, Финни проводил нас прямо к шведскому столу с завтраком. Это был длинный стол для совещаний. Он ломился от углеводов и сладостей всех форм и расцветок. И самое главное – там стоял огромный кофейник. Вот что сейчас не повредит!

– Мне велели привести вас сюда и передать, чтобы вы все тут слопали, – сказал Финни и посмотрел на тарелку кремового печенья. – Иззи и руководство «Оранж» скоро придут.

Меня не надо было просить дважды. Я набрала полную тарелку ягод и кусочков дыни, потом нагребла кучу разнообразных булок и того, что на них кладется и намазывается. Девчонки тоже навалили себе всего. Мы сели рядышком вдоль длинной стороны прямоугольного стола.

– Бэбилон, ты ругалась, а сама как будто заигрывала, – заявила Полина.

Я предпочла не понять, о чем она говорит.

– Как это – заигрывала? Я? И с кем?

Ней‑Хо весело хмыкнула.

– Скажи, пожалуйста, а каким еще словом можно назвать твой разговор с тем парнем?

– Ничего я не заигрывала! – Они меня смутили, и мне пришлось защищаться. – Еще не хватало! Я не умею, и не умела никогда…

Эммали посмотрела на меня с улыбкой.

– Знаешь знаменитое высказывание? Кокетками не становятся, ими рождаются.

– Я не кокетничала! а) у меня есть парень; б) даже если бы у меня его не было, мне бы не понравился высокомерный самодовольный придурок, и в) я здесь не для того, чтобы цеплять парней, я здесь для того, чтобы работать.

Я могла бы прибавить, что все мои заигрывания все равно закончились бы провалом, учитывая скорость, с которой парень сбежал после того, как я отчитала его. Но в этот момент дверь широко распахнулась, и вошла Иззи ЛаПойнте собственной персоной, в окружении пяти редакторов, которые будут руководить нами этим летом.

Они все были очень разные. И очень взрослые. Но при этом казались молодыми, то есть моложавыми. Одетые в обычные джинсы или свободные летние юбки и прикольные блузки, они не производили впечатления серьезных взрослых тетенек. Мне понравились все и сразу. Но основное внимание привлекала, конечно, сама Иззи.

Мы сразу узнали ее по фотографиям в «Оранж». Кроме того, она регулярно появляется на MTV, Chick‑TV[2] и ESPN.[3] Короткие светлые волосы, чудесная открытая улыбка, пронзительные синие глаза. И вся ее фигура – подтянутая и как будто искрящаяся, излучала ауру здоровья, словно ее день начался не с изнурительной тренировки, а с чего‑то веселого. Например, с бега по парку с Купером. (Каждый читатель «Оранж» знает Купера, ирландского сеттера Иззи). Кроме того, она – образец совершенства. У нее есть и мозги, и бездна обаяния, и драйв, и видение, и то самое, особенное, которое называется харизмой.

Находясь рядом с ней, ощущаешь ее уверенность, ее стиль и те неуловимые странные качества, которые не поддаются классификации. Кроме того, она… ну, что я могу сказать? Она – Иззи ЛаПойнте! Так что при ее появлении мы тут же бросили свои бутерброды, вскочили с мест, подбежали к ней, взволнованные, обалдевшие, и что‑то одновременно заговорили в пять голосов.

– Эй! Ау! Стоп, ребята! А ну, остыньте!

Иззи никак не могла нас успокоить. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы она вдруг не сунула два пальца в рот и не свистнула так пронзительно, что у нас у всех уши позакладывало.

– Ух ты! Вот это встреча! – говорила Иззи. – Так, ребята, я подумала, что сегодня у нас будет неформальная встреча‑знакомство, поговорим о себе, послушаем друг друга. Предлагаю прямо сейчас и начать.

Иззи взяла бутылку воды и села во главе стола. Табби и Ней‑Хо быстро заняли места по обе стороны от нее.

– Предлагаю для начала представиться, сказать пару слов о себе и о том, что вы надеетесь совершить здесь. – Она отхлебнула воды и улыбнулась. – Начнем с меня. Меня зовут Иззи ЛаПойнте.

Ха! А то мы не знали.

– Я – главный редактор «Оранж», журнала, который сама основала два года назад. Я обожаю этот журнал, потому что он помогает девушкам, таким же, как вы, находить свой путь в жизни и обретать уверенность, учит их любить и уважать себя. Я решила запустить программу «Неугомонные читатели», чтобы доказать свою веру в вас. Возможность самим создать журнал докажет всему миру, насколько способны и квалифицированы девочки‑подростки, наши читатели. Плюс, я подумала, что это неплохой метод продемонстрировать моим старшим ассистентам, какие редакторские таланты скоро придут в журналистику, чтобы отобрать у них их работу! На этот раз уже по‑настоящему!

Все засмеялись. Затем Иззи с теплой улыбкой повернулась к нам, давая понять, что пришло время наших выступлений.

– Эй! Хай! Всем привет! – Нэй‑Хо вскочила так резко, что чуть было не опрокинула свой стакан с соком. Нервничает, наверное. А кто бы на ее месте не нервничал? – Меня зовут Нэй‑Хо Родригес, я представляю Лонг Бич, Калифорния, и я приехала, чтобы поставить на уши рубрику «Вперед!»

Хм, подумала я, быстренько же вернулась к ней самоуверенность.

– Я приехала, чтобы доказать, какими сильными и продвинутыми должны быть настоящие клевые девчонки! Может, это потому, что я латиноамериканка. Я чикано – американка мексиканского происхождения, и хоть лично я супергоржусь этим обстоятельством, в моей культуре к женщинам до сих пор относятся так, будто на дворе все еще стоит девятнадцатый век. Дома, в семье, в быту, да везде мы обязаны быть такими милыми, такими скромными, такими послушными!

Молодец Нэй‑Хо. Такие страсти зажигает. Мне даже захотелось встать и похлопать.

– Так что я считаю, что моя миссия – уничтожать подобное отношение к женщине. В большинстве случаев я делаю это через спорт, но стараюсь влиять на окружающих и своим отношением к жизни. Я никогда не притворяюсь милой или скромной. Я всегда активная и жесткая. Я играю, чтобы победить. А здесь, в «Оранж», я смогу по‑настоящему…

И в это момент вдруг открылась дверь конференц‑зала. Иззи подняла взгляд.

– Да, Матумба? Что такое?

Матумба торопливо подошла к Иззи, по дороге злобно оглядев каждую из нас, наклонилась и стала что‑то быстро шептать Иззи на ухо, потом развернулась и быстро вышла. Иззи поднялась.

– Извините меня. Я очень хочу услышать каждое ваше слово, но работа найдет везде. Прошу вас, продолжайте говорить, говорите все, что хотите сказать, покажите все, на что вы способны. Я постараюсь вернуться поскорее, и не волнуйтесь, сегодня на празднике произойдет нечто грандиозное, что нас всех мегаобъединит!

 

Как только Иззи вышла, атмосфера мгновенно изменилась. Как будто все мысленно перевели дух. Все старшие редакторы оказались очень классными. Маргарита, редактор рубрики «Смотри!», пошутила, что проведет лето в массажном кабинете, пока Эммали будет пахать за нее. А Берни, энергичная редакторша рубрики «Веселись!», обошла вокруг стола и обняла каждую из нас. Она была пугающе похожа на Табби. Хотя… откуда же мне знать, может, они все такие, люди, которые любят развлекать других, – очень широкие натуры, причем во всех смыслах.

Конечно, меня больше интересовало, что скажет моя будущая наставница. Худенькая женщина с напряженным взглядом, несколькими серебряными прядями в густых черных волосах и синеватыми кругами под глазами, Натали Гальперин не стала болтать о том, откуда она родом или в каком училась колледже. И сначала мне показалось, что с ней будет тоска зеленая.

– Я никогда не думала, что меня угораздит работать в офисе, что я стану редактором. Я хотела быть писательницей и писать романы. Потом я обнаружила, что страшно люблю поесть!

Вообще‑то, по ней, худышке, сложно было сказать, что она любит поесть, но, может, Натали попыталась так пошутить.

– И я начала скакать из одного журнала в другой, но не верила в то, что делаю, пока не попала в «Оранж», – продолжала она. – Да, «Культ Инк» платит мне хорошую зарплату, а Иззи дала мне работу, но, по правде говоря, я работаю для вас, для девушек, которые читают «Оранж», полагаются на «Оранж» и которых «Оранж» вдохновляет на великие дела.

Ух ты, подумала я. Ведь я об «Оранж» всегда мыслила точно так же, чуть ли не такими же словами. Пожалуй, Натали начала мне нравиться.

Дальше выступали девчонки, я их внимательно слушала, и постепенно на душе становилось все лучше и лучше. Можно даже было сказать, что я вдохновилась.

Эммали говорила про то, что ее подавляют ограничительные рамки общепринятого понятия красоты, что на ее взгляд каждая девушка красивая. Полина словами нарисовала картину, в которой безжалостно высмеяла свой родной город в штате Айова. Она рассказала, что всегда была бунтарем, даже ее первым словом было «нет». Табби описала город Нэшвил, из которого была родом и сообщила, что мечтает когда‑нибудь создать собственную империю развлечений, главным предназначением которой будет ломать стереотипы и воспитывать новые таланты.

С каждой новой речью мне становилось все яснее, что какими бы разными мы ни казались внешне – наши биографии, наши этнические принадлежности, наши индивидуальные стили – мы были похожи в одном: мы все были аутсайдерами. Все пятеро. Классическая красавица, болезненно застенчивая и страдающая из‑за своей редкостной красоты, еврейская девочка из Библейского пояса,[4] панк из чудовищного захолустья и спортсменка, уверенная в себе настолько, что всерьез собиралась сломить вековое господство мужчин в своем родном крае. Ну, и я, конечно, – наполовину черная, наполовину белая, стремящаяся вырваться из рабочих кварталов промышленного города. Мы все стоим немного слева от центра, нас никогда до конца не понимали, нас всегда принуждали объяснять или защищать наше желание выглядеть так, как мы выглядим, думать, как мы думаем, и чувствовать, как мы чувствуем.

А что, если именно это привело нас сюда, и в результате мы стали Неугомонными читателями?

– Йо‑хо, Бэбил! – вопль Табби прервал поток моих удивительных мыслей. – Будешь говорить с нами или собираешься оставаться загадкой века?

Я очнулась и покраснела.

– Ой! Извините, пожалуйста! – Я вскочила. – Меня зовут Бэбилон Эдисон, и, хоть и кажется, будто я витала неизвестно где, на самом деле я задумалась о том, что…

В этот момент вернулась Иззи Ла Пойнте. Она торжественно вошла в зал, шурша шелковой юбкой. Все, конечно, повернулись к ней. Я прервалась на полуслове, у меня просто пропал дар речи… меня вдруг прошиб пот. Иззи, не торопясь, прошла к столу, взяла гроздь винограда, потом прислонилась к подоконнику, отщипнула одну виноградинку, бросила ее в рот, прожевала, проглотила и улыбнулась.

– Бэбилон, да! Я перебила тебя. Пожалуйста. – Она посмотрела на меня узко посаженными глазами и отщипнула е<