Глава 1. Как госпитальеры превратились в Мальтийских рыцарей

 

Истоки событий на крохотном средиземноморском архипелаге, по мнению западных историков, берут начало от создания ордена рыцарей-госпитальеров в разгар Крестовых походов в 1070 году, первоначально призванного врачевать и защищать паломников к святых местах Палестины, еще не зачищенной от магометан, то есть практически на непокоренной враждебной территории. В 1113 году столь благое начинание римский папа принял под свое высокое покровительство в качестве ордена госпитальеров с присвоением эмблемы в виде восьмиконечного красного креста, символизировавшего восемь заповедей блаженства из Нагорной проповеди Христа и одновременно восемь капитулов ордена: немецкий, испанский, французский, итальянский, британский, кастильский, прованский и овернский. Четыре сектора креста в свою очередь отражали силу духа рыцарей ордена, справедливость их помыслов, стремление к воздержанию, и, что важно, стойкость в жизненных испытаниях (особенно военных), которых на их долю выпало немало. Поскольку покровителем ордена считался святой Иоанн Креститель, в историю бывшие госпитальеры вошли также как иоанниты.

Во главе ордена стоял магистр, избиравшийся пожизненно, каждый из его рыцарей, также пожизненно, давал три обета: бедности, целомудрия и послушания, следуя им, разумеется, по мере сил и возможностей, со временем восполняя недостаток означенных достоинств покупкой индульгенций, в основном за счет добычи разбоем на морских путях, разумеется, с Божьей помощью. После изгнания крестоносцев с большей части Ближнего Востока госпитальеры (они же иоанниты) последовательно осели в Сирии (в 1187 году), спустя почти сто лет на Кипре (1291) и, наконец, на Родосе (1308), где их судьба в условиях своеобразного исторического военно-политического вакуума складывалась, с одной стороны, одинаково (при продолжительном равновесии сил сторон), но с другой стороны – по-разному, поскольку в конце концов мусульмане, вытеснив орден на запад, однако не уничтожили его, за что позднее жестоко поплатились.

Дольше всего рыцари ордена задержались на Родосе, в надежде на возвращение в Палестину. При них остров превратился в настоящую крепость, а сами они все больше становились самостоятельной военной силой, противостоящей как Византии, так и набиравшим силу туркам-османам. По мере того как крестоносцы теряли позиции в Леванте, Родос все больше становился перевалочной базой для европейской торговли с Египтом и Сирией, где рыцари обзавелись собственным небольшим флотом из галер для прибрежного плавания, которые одновременно с охраной (за соответствующую плату) собственных купцов попутно занимались откровенным пиратством при встречах с судами мусульман, для чего орден выдавал специальные лицензии. Неудивительно, что в это время возник образ такого пенителя морей, у которого понятия справедливости и совести постепенно заменились понятием добыча, запечатленный и в прозе, и в поэзии, прежде чем занять достойное место на страницах истории:

 

Был он поистине прекрасный малый

И грузов ценных захватил немало.

Лишь попадись ему купец в пути,

Так из Бордо вина не довезти.

Он с совестью своею был сговорчив,

И праведника из себя не корча,

Всех пленников, едва кончался бой,

Вмиг по доске спроваживал домой.

Уже весной он был покрыт загаром.

Он брался торговать любым товаром.

И, в ремесле своем большой мастак,

Знал все теченья и любой маяк,

Мог различить и отмель, и утес.

Еще ни разу с курса не отнес

Отлив его: он твердо в гавань правил

И лоцию сам для себя составил.

 

(Чосер)

Так сформировался своеобразный тип моряка, одновременно знающий и смелый, то ли купец, то ли вояка без принципов и морали, заинтересованный лишь в выгоде, готовый ради нее на все что угодно, и от которого можно было ожидать также всего чего угодно. Таким людям в благодатных водах Средиземноморья, которое на исходе Средневековья оказалось зоной военно-политического вакуума и одновременно противостояния государств и культур Востока и Запада, было настоящее раздолье. Государственная власть могла их использовать лишь в определенной степени для защиты своих интересов, и одновременно они могли ей создать немало забот. Таких примеров в истории множество. На некоторых мы можем остановиться лишь на самых показательных.

Под давлением Османской Порты после длительной и упорной осады 1522–1523 годов рыцари ордена были вынуждены покинуть Родос на довольно сносных условиях, благодаря знаменитому правителю турок-османов султану Сулейману Великолепному, как его звали в христианских странах Запада. На Востоке он был известен как законодатель, несомненно один из самых успешных правителей своего времени, владевший четырьмя языками, талантливый полководец, проводивший успешную агрессивную политику, но в случае с госпитальерами не вполне предвидевший последствия своих решений.

Действительно, подобная публика с хорошим военным опытом и знанием не только театра военных действий, но и особенностей потенциального противника, в условиях Средиземноморья начала XVI века не могла оставаться без дела. Неудивительно, что в сложившейся обстановке император Священной Римской империи Карл V (одновременно он же испанский король Карлос I), который с переменным успехом вел многолетнюю войну с мусульманами в водах Средиземного моря, выделил в 1530 году рыцарям-иоаннитам от своей щедрости крохотный архипелаг Мальту, площадью всего-то 316 квадратных километров в одном из наиболее узких мест Средиземноморья между Африкой и Сицилией (которая, как известно, относится к Европе), чем, выражаясь современным языком, создал очередную горячую точку.

Решение Карла V в обстановке того времени не было ни самым удачным, ни исключительно мудрым, скорее сугубо прагматичным с военной и политической точки зрения. Так бывшие госпитальеры, они же иоанниты, превратились в мальтийских рыцарей, отнюдь не утратив особенностей своего характера, включая повышенную стойкость и такую же агрессивность, делавших их отменными вояками, даже если их поведение в целом ряде случаев не отвечает нормам воинской и гражданской морали нашего времени.

Новые владения ордена не располагали ни к торговле, ни тем более к земледелию, к чему орденская знать отнюдь не стремилась. Вскоре орден во славу Божию вернулся к прежнему привычному разбою на морских путях, не всегда отличая поганых мусульман от благочестивых католиков, тем более, что временные союзы между теми и другими нередко заключались в зависимости от политической или торговой конъюнктуры, нередко вопреки религиозным догматам. В такой обстановке было где развернуться рыцарям удачи с обеих сторон. Дело оставалось за пополнением, неважно, с Запада или Востока!

По мнению последователей Магомета, история в случае с Мальтой обошлась настолько несправедливо, что требовало, естественно, волей всемогущего Аллаха, то ли отмщения, то ли исправления военным путем, по принципу «здесь и сейчас», что относилось к любому христианину (сходным образом поступали и христиане по отношению к своим оппонентам-мусульманам). Если на Мальту потомки крестоносцев пришли с Востока в 1530 году, то пополнение пиратского сословия Алжира и Марокко произошло с Запада почти одновременно.

Как известно, испанская Реконкиста на исходе XV века на Пиренейском полуострове, еще в царствование Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской, завершилась изгнанием мавров. При этом мусульманские единоверцы в Северной Африке совсем не были готовы поделиться своим скромным достатком с беженцами из-за Гибралтарского пролива, и те вскоре превратились в своеобразный сброд без роду и племени, готовый на всё, чтобы не умереть с голоду. Самый простой путь вел этих людей на пополнение любых вооруженных шаек, что на суше, что на море, в условиях своеобразного опять-таки военно-политического вакуума, когда позднее подданные короля Испании Карлоса I (он же волею Божьей Карл V, император Священной Римской империи) быстро ликвидировать пиратские базы на севере африканского побережья так и не смогли, а местные пираты (те же арабы, кабилы и берберы вкупе с беженцами-маврами) не могли продержаться без помощи единоверцев-турок, которым и так хватало своих забот с покоренным христианским населением на Балканах.

На этом общем пестром средиземноморском фоне скромный архипелаг Мальты оказался в своеобразном силовом поле влияния католических государств Запада (прежде всего Испании) и магометан Востока (особенно Турции, поддерживавшей алжирских пиратов). Мальта располагалась между ними ровно на полпути, оказавшись в роли своеобразной болезненной военно-политической занозы, с существованием которой ни та, ни другая сторона не могла примириться.

Вытеснив мавров с Пиренеев, подданные Фердинанда и Изабеллы уже в 1505–1510 годах попытались обуздать чрезмерную активность мусульман северного побережья Африки на море: все тех же арабов, кабилов вместе с берберами и беженцами-маврами, которые питали силы местных пиратов под водительством братьев Аруджа и Хадрейдина по кличке Барбаросса (по цвету бород – рыжебородых), поддержанных стоявшей за их спиной Оттоманской Портой. Старший из братьев, Арудж, в 1518 году погиб, а в Алжире остался правителем его младший брат Хадрейдин, заручившийся для сохранения своей власти поддержкой турок в лице султана Сулеймана 1 Великолепного, которому оказал значительную помощь еще при завоевании Родоса. С помощью турок Хадрейдин выгнал испанцев из Алжира в 1525 году, а в 1533 году стал капудан-пашой, командующим турецким флотом. Доверие султана Сулеймана он заслужил набегами на запад Средиземного моря, где проходила его дальнейшая разбойная деятельность с базированием на Тулон (Франция). Как флотоводец, младший из Рыжебородых превратил в кошмар жизнь обитателей прибрежной полосы Италии, Испании и самой Франции своими повторяющимися набегами с воинством под эмблемой полумесяца. Как дипломат, расставаясь с гостеприимным Тулоном, он получил с Франциска I 800 тысяч экю (вместо собственной оплаты за пользование союзной военно-морской базой!) – такое дано не каждому, – не считая трехсот освобожденных пленных магометан, бывших галерных гребцов.

Тем временем сражения у африканского побережья проходили для обеих сторон с переменным успехом. Завоеванный Хайреддином в 1534 году Тунис год спустя был отбит испанским флотом под командой генуэзца Андреа Дориа, причем сам бывший пират едва избежал плена и гибели, тем не менее добравшись до Алжира, откуда он вернулся снова в Турцию. В отличие от старшего брата, Барбаросса-старший умер своей смертью в 1546 году. Определенно турецкий султан не зря возвел бывшего пирата в высокую должность главнокомандующего флотом. При сложившимся раскладе сил столкновение в районе Мальты становилось вопросом времени и конкретных причин.

Несколько слов о самом предмете спора ведущих сил Средиземноморья. Небольшой архипелаг, площадью всего 316 квадратных километров, представлял остатки некогда гораздо более обширного известнякового плато, где не было заметных возвышенностей, с редкими озерами и реками. Позднейший источник описывает ее ландшафт следующим образом: «Мальта… представляет унылый вид. Поля ее, постепенно поднимающиеся в направлении к югу… усеяны серыми каменьями, а растения покрыты тонкою пылью; деревни с ярко-белыми от солнца стенами походят на каменоломни. Не видно никаких деревьев, кроме апельсиновых садов… но эти фруктовые сады редкие оазисы. Постоянно текущей воды нет. Земля как будто сожжена… Мальтийские крестьяне, малорослые, суровые, сухие мускулистые люди отличаются в обработке земли удивительным трудолюбием и искусством, они взрыхляют землю до самых каменистых склонов, и где нет растительной почвы, там они приготовляют ее искусственно, перетирая камень; они выпрашивают ее даже у сицилийцев, и каждый корабль обязан был прежде привезти в виде балласта некоторое количество земли. Они с величайшей заботой ухаживают за этой драгоценной землицей и на склонах скал строят стены, чтобы ветер и дождь не уносил ее. Несмотря на этот чудовищный труд, земледельцы… собирают так мало продуктов, что их едва хватает на пять месяцев» (Реклю. С. 560). Аборигены острова говорили на диалекте арабского языка, Бога они называли «алла», но, как отмечают ведущие историки, в Средиземноморье не было людей, более укоренившихся в католицизме.

Существовавшие здесь прежде леса давно были вырублены аборигенами и, разумеется, не могли играть какой-либо роли в судостроении. То, что осталось – это жалкие островки в виде небольших парков и искусственных посадок вдоль дорог: рожковое дерево, сосна, фикусы, тамариск и многочисленные цитрусовые, – не могло пригодиться моряку. Зато изрезанное побережье создавало многочисленные удобные бухты для стоянок судов, хотя главным достоинством архипелага оказалось его положение на перекрестках морских путей и одновременно узла европейско-мусульманских противоречий.

Что касается самой географии событий осады 1565 года на самой Мальте, то они происходили на весьма ограниченном пространстве полуострова Шиберрас, шириной до километра у основания между бухтами Марсашлокк и Гранд-Харбор, которые все вместе ориентированы на северо-восток. На севере полуостров Шиберрас оканчивается обрывистым мысом Святого Эльма. Ширина указанных бухт также невелика (в пределах до полукилометра), что в сочетании с обрывистыми крутыми берегами делает их укрытыми от ветров и пригодными для стоянки судов любых типов и размеров. После первой осады Мальты 1565 года территория полуострова стала местом городской застройки столицы архипелага под названьем Валетта, причины появления этого топонима читателю станут понятны со страниц книги. Однако география событий 1565 года и 1940–1943 годов отличается весьма широко.

Восточные берега Гранд-Харбора, где также происходили бурные события первой осады 1565 года, и где располагался главный центр сопротивления христиан, представляют совокупность многочисленных узких заливов, отделяющихся друг от друга многочисленными узкими полуостровами под названиями Сенгли, Биргу и некоторыми другими. Такой характер побережья обеспечивал как закрытые от ветров стоянки судов, так и строительство оборонительных сооружений, недоступных для атак как с суши, так и с моря (замок Святого Ангела на полуострове Биргу, бастион Святого Михаила на Сенгли и ряд других). Совокупность застройки на указанных полуостровах, сливаясь, формировала своеобразный городской анклав в глубине острова под названием Бормола, прикрытый от нападения с суши также системой оборонительных сооружений. Наконец, в глубине главного острова архипелага, в двенадцати километрах от моря, существовал еще один укрепленный оборонительный комплекс под названием Медина.

Приглашая, по сути, беженцев с востока Средиземноморья, Карлос I знал, что делал, причем его выбор был подтвержден всей последующей историей. Спустя три века великий поэт по фамилии Байрон, преодолев приступ извечной английской болезни по названию сплин, лениво поинтересовался: «Смотрю в окошко озадачен, на что сей остров предназначен?» У вершителей судеб Европы на протяжении многих сотен лет подобного вопроса не возникало, ибо значение крохотного архипелага на стыке морских коммуникаций им было понятно изначально.

Действительно, к середине XVI века военно-политическая обстановка на Средиземном море по первому впечатлению выглядела как оформившееся противостояние мусульманского Востока и христианского Запада, если бы не одно примечательное обстоятельство – на ядрах, выпущенных из турецких пушек, нередко красовались лилии: маркировка королевских арсеналов Франции, извлекавшей свою пользу из столкновения противников, не считаясь с догматами веры. Вся Европа знала, что флотилии турок и алжирцев временами базируются на Тулон со всеми вытекающими последствиями.

Изгнанникам, как с запада, так и с востока Средиземноморья, терять было нечего – испытывая не проходящую ненависть к друг другу, они пленных не брали и сами в плен не сдавались, не считая тех, за кого рассчитывали получить богатый выкуп. Это обстоятельство нашло яркое отражение в истории Мальты. Однако прежде нам следует обратиться к судам той эпохи, чьи экипажи во многом определяли судьбы и Мальты, и самого Средиземноморья.

 

Глава 2. Корабли и люди

 

Наиболее распространенным судном в водах Средиземного моря в ту пору была галера, у которой в качестве движителя сочеталась мощь мускулов 150–200 гребцов и сила ветра в треугольных косых парусах обычно на двух (реже трех) мачтах, способных уловить самое легкое дыхание зефира. По свидетельствам разных источников, эти суда нередко достигали в длину около пятидесяти метров при шести метрах в ширину и в глубину трюма до 2, 5 метра с осадкой порядка метра, что делало их пригодными для действий на мелководье, а также при высадке на побережье. Таран былых времен, приподнявшись над поверхностью моря со времен Древней Греции и Рима, выродился в своеобразный клюв, применявшийся при столкновении с противником в качестве абордажного мостика. При определенном везении ударом форштевня можно было обломать весла вражеской галеры, частично жертвуя собственными. Это требовало умения и понимания тактики морского сражения, основой которого оставался абордаж с предшествующим интенсивным обстрелом противника лучниками. Огнестрельное оружие только-только входило в практику морского боя, преимущественно на европейских морских судах, причем само устройство галер исключало размещение более трёх-четырех орудий на полубаке. Командование галеры располагалось на поднятой корме, что позволяло держать в поле зрения всё происходившее на судне. Здесь же иногда размещался небольшой оркестр, своим ритмом (в котором ведущая роль принадлежала барабану) задававший темп гребли, от которой зависела скорость судна, набиравшего разбег в стремлении поразить врага.

По всей длине галеры проходил своеобразный продольный мостик, по которому бегали комиты, вооруженные длинными бичами, чтобы подгонять гребцов, в основном военнопленных или каторжников на положении рабов, прикованных цепями к скамьям или веслам, обычно по три пары рук на весло. Эти люди оставались днем и ночью под открытым небом в любую погоду, причем работа гребцов и надсмотрщиков-комитов была практически одинаково опасной: неработоспособный гребец просто выбрасывался за борт (при попытке сопротивления зарубался или пристреливался), а судьба неловкого комита, сорвавшегося в качку со своего шаткого мостика и оказавшегося среди гребцов, читателю понятна. Вот такая средневековая морская романтика. В распоряжении мальтийских рыцарей было обычно от пяти до семи галер, тогда как объединенные силы христиан и мусульман могли выставить уже сотни таких судов, не говоря о пиратах Марокко, Алжира и Туниса, практически всего магометанского северного побережья Африки.

Иногда в для пополнения экипажа в предстоящем сражении, командование галеры шло на освобождение части гребцов-единоверцев. При всем при том надо было держать гребцов в работоспособном состоянии, для чего на каждого приходилось в сутки почти килограмм хлеба, не считая бобовой похлебки, сдобренной небольшим количеством оливкового масла. Только с XVI века они стали получать простейшую одежду в виде полотняной рубашки и штанов летом, зимой из шерсти, при сильных холодах еще одеяло, реже плащ, защищавший от ветра. «Рабочую скотину» из бывших людей приходилось беречь, поскольку от нее зависело слишком многое, и тем не менее такая жизнь в грязи и среди паразитов не могла быть слишком продолжительной, тем более что в случае необходимости гребля могла продолжаться до двадцати часов и более, как того требовала военная обстановка. Единственной надеждой галерного гребца оставалась победа противника, от которого (если он из земляков) несчастный мог получить свободу. При ином исходе гребца ждала морская пучина, он мог утонуть, сгореть заживо или просто погибнуть от вражеской стрелы или клинка, оставаясь прикованным к рабочему месту… Разумеется, о каком-либо медицинском обеспечении этой части экипажа говорить не приходится.

Поскольку галеры дожили до рубежа XVIII–XIX веков, те же источники упоминают, что из-за неприличного запаха эти суда стыдливо задвигали в отдаленные закоулки порта, ибо гребцы не имели привилегий даже в отправлении обычных человеческих надобностей, последствия которых требовалось регулярно скатывать забортной водой. Неудивительно, что офицеры галер усиленно пользовалось всеми видами духов в стремлении избежать сами понимаете чего…

Тактика боя галер той поры заключалась в стремлении навязать противнику абордажная схватку, когда противники сходились, что называется, грудь на грудь. Такой бой редко заканчивался вничью, о чем участники знали заранее, и, вступая в него, готовились к любому исходу. При этом строй галер (поскольку многие столкновения происходили вблизи побережья) часто определялся очертаниями берегов, что каждый раз давало простор тактической фантазии флотоводцев. На больших акваториях командующие стремились образовать фронт (что позволяло использовать в начале боя немногочисленную артиллерию) в стремлении охватить своими флангами фланги противника, чего противник, естественно, всеми доступными средствами стремился избежать. Во многом возможности галер определялись их ограниченной мореходностью и зависимостью от волнения, что требовало знания побережья и умения определяться по виду берегов, хотя компасы использовались на Средиземном море в описываемое время уже достаточно широко. Во избежание неприятностей разного рода в темное время суток галеры ложились в дрейф (особенно в одиночном плавании) в ожидании рассвета. К тому времени артиллерия продемонстрировала свою роль в сражениях на море, но как раз галеры не позволяли, из-за многочисленных весел по бортам, вооружать их пушками: в лучшем случае несколько орудий (обычно не больше пяти) устанавливали на баке над «клювом». Спустя несколько столетий невозможность наращивания артиллерийской мощи решило судьбу галер как боевых кораблей.

Хотя стремление усилить артиллерийскую мощь судов привело в XVI веке к появлению галеасов с пушечным вооружением в деревянных надстройках на носу и в корме, их размеры (особенно высокие борта) при столкновениях с галерами практически исключали возможность абордажа. Корабли этого типа с частичным сохранением весел, одновременно с увеличением огневой мощи, размеров и осадки, теряли в поворотливости и в способности к быстрому маневру. В событиях на Мальте эти качества не понадобились, и галеасы себя никак не проявили, даже в артиллерийской поддержке с моря.

Отметим в событиях на Мальте также галеоны, выполнявшие роль транспортных судов. По размерам они были крупнее галер, достигая в длину до 60 м и отличаясь обширными трюмами, приспособленными для грузов, и, соответственно, обладали более глубокой осадкой. Первое время на них сохранялись весла, которые играли по сравнению с парусами уже вспомогательную роль. Другим отличием от галер была их повышенная мореходность. Галеоны при необходимости можно было вооружать артиллерией, причем, в отличие от галер, более многочисленной, располагая ее по бортам на палубах за счет отказа от весел. По мере эволюции мореплавания роль галер уменьшалась, тогда как галеоны, прежде всего архитектурно в соответствии с требованиями времени, превратились в линейные корабли и фрегаты позднейшего времени в составе военных флотов или судов дальнего плавания торгового флота под флагами разных торговых компаний.

Мусульманские пираты в Северной Африке часто использовали и суда смешанного весельно-парусного типа, к которым относились тартаны, бригантины, галиоты, палаки и шебеки, отличавшиеся оснасткой, количеством парусов и размерами, а главное – маневренностью. Благодаря этому они успешно противостояли галерам европейских флотов. Действуя количеством, набрасываясь на неуклюжие военные галеры европейцев словно злобная стая охотничьих собак со всех сторон, эти малявки нередко одерживали вверх. Переходя от кораблей к людям, остановимся на главных героях осады Мальты 1565 года.

Со стороны защитников острова это, прежде всего, де Валетт, Жан де Паризо (1494–1568), Великий магистр (гроссмейстер) ордена мальтийских рыцарей, к тому времени достигший почтенного возраста, что компенсировалось солидным военным опытом и также знанием совокупности достоинств и недостатков потенциального противника, которое он усвоил за время пребывания в плену, где овладел также турецким и арабским языками. Именно де Валетту предстояло оказаться на направлении главного удара мусульман. Представитель графского рода Тулузы присоединился к госпитальерам в 1515 году и вместе с ними прошел испытание обороной Родоса в 1522 году, оказавшись позднее на Мальте. В 1534–1536 годах командовал галерой в рейдах на побережье Алжира и Туниса, обзавелся в 1540 году собственным галиотом, на котором угодил в плен к магометанам, превратившись в галерного раба. Обменен на высокопоставленного чиновника Оттоманской Порты, после чего был назначен губернатором Триполи. С падением Триполи участвовал в так называемом рейде возмездия, в ходе которого было захвачено в плен 1500 мусульман, отправленных затем гребцами на галеры, разумеется, христианские. Легенда утверждает, что однажды де Валетт и Драгут (его главный противник в событиях на Мальте в мае – сентябре 1565 года) встретились, когда их галеры, на которых они оказались в качестве гребцов, и даже узнали друг друга. Продемонстрировав будущему противнику свои цепи, де Валетт якобы произнёс:

– Вот она, солдатская доля…

В ответ Драгут не согласился:

– Нам просто не повезло…

Автор ценных записок о событиях на Мальте Бальби ди Караджио так характеризует де Валетта: «Он высок, хорошо сложен, внушает уважение и хорошо подходит к роли Великого магистра. Он выглядит скорее печальным, но для своего возраста весьма крепок, здоров и в здравом уме. Он очень набожен, мудр, и у него хорошая память. Он очень опытен во всем, что касается военного и морского дела. Он умерен, терпелив и знает много языков». Всем перечисленным качествам вскоре предстояло проявиться в полной мере. Нуждаясь в денежных средствах для укрепления Мальты, орден добывал их неограниченным пиратством у африканского побережья, в котором де Валетт принимал активное участие, продемонстрировав свои военные и организаторские способности, которые позволили ему возглавить орден с 1557 года. Активизации пиратской деятельности способствовал по его инициативе более тесный союз с Испанией, что во многом привело к благополучному исходу мусульманской осады Мальты.

Другой деятель обороны Мальты – Матюрен д’О де Леску Ромегас (1528–1581) – происходил из французской аристократической семьи Арманьяков. Он присоединился к ордену госпитальеров Св. Иоанна Иерусалимского, Родосского и Мальтийского (таким к тому времени стало официальное название ордена) в 1542 году, и уже в декабре 1546 года по заслугам был посвящен в рыцари. Среди его приключений – спасение из перевернувшейся галеры осенью 1555 года, в которой он уцелел, оказавшись головой в воздушном кармане. Большую часть жизни посвятил морской службе, командуя собственной галерой, а позднее эскадрами ордена. Впервые упомянут в письменных источниках в связи с корсарской деятельностью в 1547 году в качестве рядового рыцаря. В августе 1556 года, помощником капитана галеры, отличился в сражении с берберийскими пиратами в Неаполитанском заливе и у острова Стромболи (Липарские острова) в схватке с тремя турецкими галиотами, освободив из неволи 200 христианских гребцов. В патрулировании африканских вод и Сицилии быстро приобретал морской опыт. Однако его активность в атаках на суда мусульман в водах Леванта лишь усилила стремление турок покончить с морской базой христиан на Мальте, поскольку один из пленников христиан, видный мусульманский юрист Саджак-бей Александрийский, выкупленный турками за восемнадцать тысяч дукатов, вернувшись в Константинополь, своими рассказами буквально разжег стремление султана искоренить базу христиан на Мальте. В 1564 году у острова Кефалония (вблизи балканского побережья) Ромегас захватил галеон, принадлежавший главному евнуху султанского двора, с массой товара, предназначенного для султанских жен, стоимостью ни мало ни много 80 тысяч дукатов. Теперь на политические и военные соображения султана Сулеймана I Великолепного наложились вопли и стенания десятков (или сотен) султанских жен и наложниц, оставшихся без украшений и макияжа. Эффект этого события, с одной стороны, отрицать невозможно, но с другой – документального подтверждения в нашем распоряжении нет… Однако известно, что гнев султана перешел мыслимые границы, что, по мнению ряда историков, и привело к событиям на Мальте. Во время осады Мальты в 1565 году Ромегас поддерживал связь по морю между главными опорными пунктами отпора мусульманам – укреплениями Святого Эльма и Святого Ангела.

Со стороны мусульман первыми к осаде острова приступили командующий блокадным флотом Пиали-паша и командир осадного корпуса Мустафа-паша, которым султан настолько не доверял, что подчинил их своему более надежному флотоводцу – Драгут-Реису (1485–1565), который в нашей исторической литературе присутствует с целым букетом имен разного написания: Доргут, Даргут, Торгут, Драгут и многих других, которые можно найти в исторических источниках. (Память о нем сохранило название западного входного мыса в Мерсамексет, напротив восточного входного мыса Святого Эльма с его фортом, у стен которого Драгут позднее нашел свою кончину.)

Уроженец юго-западной Анатолии из бедной крестьянской семьи в двенадцать лет связал себя морской службой, пройдя затем все ступени иерархии в османском флоте, впервые обратил на себя внимание в победном сражении у Превезы в 1538 году, где он успешно командовал правым крылом флота Хадрейдина. После этого он предпринял самостоятельный поиск на западе Средиземного моря, увенчавшийся богатой добычей. В июне 1540 года захвачен в плен на собственной галере (похоже, это непременная ступень в военно-морской карьере многих героев эпохи на Средиземном море), выкуплен у генуэзцев Хадрейдином Барбароссой за солидную сумму. Недавний пленник тут же получил в команду 26 кораблей для нападения на Тунис, с чем справился вполне успешно.

С 1546 года он развернул со своими кораблями настоящее наступление против итальянского побережья и прилегающих островов, включая кратковременный десант на Мальту в 1547 году, а год спустя взял на абордаж мальтийскую галеру с казной ордена (20 тысяч дукатов!), подавил антиосманское восстание в Махдии (Тунис) в 1549-м, в 1551 году совершил ознакомительный визит на Мальту, в район будущих событий великой осады. Так что его появление там с началом осады не было случайным. За трехнедельное пребывание на Мальте в 1565 году организовал артиллерийскую блокаду форта Святого Эльма, чем способствовал его падению. По некоторым сведениям, именно он (что оспаривают другие источники) оставил после себя своеобразный памятник эпохи на острове Джерба, у берегов которого в 1560 году наголову разбил испанский флот, – пирамиду из человеческих черепов, простоявшую до середины XIX века, когда Тунис оказался под протекторатом Франции.

Улудж-Али-Канделисса (1520–1587), итальянский ренегат, выходец с Калабрии. Принял ислам, будучи в плену у Хадрейдина Барбароссы, сделав успешную карьеру, присоединился к Драгуту, губернатору Триполи в 50-е годы XVI века. Отличился в битве при острове Джерба. Позднее сражался на Мальте и у Лепанто, о чем подробнее ниже, однако, не покрыв себя неувядаемой славой.

Такой вот набор исторических персонажей, после знакомства с которыми читатель волен прийти в восхищение от очередной галереи исторических героев или окончательно потерять веру в торжество добра по мере развития исторического прогресса. Политические симпатии в отношениях Запада и Востока в акватории Средиземноморья менялись настолько часто, что капитаны галер Мальтийского ордена не успевали следить за зигзагами политики и дипломатии, тогда как соблазн добычи по принципу «здесь и сейчас» оставался всегда. На этом фоне упорство и готовность рыцарей-иоаннитов противостоять натиску магометан те ощутили в полной мере очень быстро, тем более что новые хозяева Мальты на всякий случай заняли городок Триполи на африканском берегу. Это противостояние усиливалось стратегическим положением Мальты (всего-то два-три крохотных бесплодных островка, не имевших достаточно даже пресной воды), не позволявшем мусульманам Алжира и Марокко сомкнуть свои силы с мощным флотом турецкого султана в борьбе с «неверными», нараставшей год от года. По этой причине военное столкновение за Мальту было лишь вопросом времени.

Первая проба сил состоялась в 1551 году, когда у берегов Мальты появился объединенный флот из 120 турецких галер и 30 кораблей алжирских пиратов под общим командованием Синама-паши, состоявшего на службе у турецкого султана. Еще одна примечательная личность, о которых говорят: «Пробы негде ставить». Уроженец Смирны, поменявший веру, по кличке «Чесаут» (еврей), знающий навигатор, пользовавшийся заслуженным авторитетом у пиратов. Соратник Хайдреддина Барбароссы и Драгута в битвах в Тунисе и у Превесы. Поскольку его участие в событиях на Мальте оказалось ограниченным, ограничимся и мы сказанным в отношении этой персоны, тем не менее оставившей свой след в истории Средиземноморья.

Поскольку основные укрепления мальтийских рыцарей располагались на восточном берегу Гранд-Харбора, Синам-паша стал на якорь в удобной соседней бухте Мерсамексет, прикрываясь от обстрела артиллерией главной базы мальтийцев в заливе Гранд-Харбор довольно высоким полуостровом Шиберрас.

По результатам рекогносцировки Синам-паша быстро пришел к выводу, что любая атака главных опорных пунктов рыцарей, расположенных в заливе Гранд-Харбор современных карт замков Святого Ангела и Святого Михаила без артиллерии не сулит успеха, но выгружать с кораблей тяжелые пушки на необорудованный берег в жару показалось предводителю пиратов слишком обременительным занятием, и, несмотря на возражения своего ближайшего помощника Драгута, Синам-паша ограничился лишь нападением на Триполи и соседний небольшой остров Гоцо, захватив в рабство практически всё его население порядка пяти тысяч человек. И мусульмане, и христиане понимали, что появление Синам-паши не было простым визитом вежливости, и готовились к предстоящим событиям со всей серьезностью и в полной мере. Они вовремя учли уроки 1551 года, начав строительство форта Святого Эльма на северной оконечности полуострова Шиберрас, как часть единой оборонительной системы Мальты.

Магистр ордена (в ту пору им был испанец Хуан де Омер) не только срочно приказал укрепить замки Святого Ангела на полуострове Биргу и Святого Михаила на соседнем полуострове Сангли, но и форт Святого Эльма на полуострове Шиберрас, орудия которого позволяли контролировать входы в бухты Мерсамексет на западе и Гранд-Харбор на востоке. Заканчивал подготовку к отражению мусульманского вторжения новый магистр ордена, выбранный на эту должность в 1557 году, уже отмеченный выше де Валетт, с успехом продолжавший пиратствовать в окрестных водах. Помощь с соседней Сицилии была ограниченной из-за голода, поразившего Италию одновременно с поражением христиан у острова Джерба в 1560 году от османского адмирала Драгута, увенчавшего свою победу пирамидой из черепов христиан, простоявшей три столетия, чтобы напоминать старую истину – горе побежденным. Сам Драгут, вскоре возглавивший турецкий флот, образно называл Мальту «змеиным гнездом христиан». Множество признаков подтверждали приближение военного столкновения в борьбе за архипелаг.

 

Глава 3. Враг у ворот

 

Крохотный архипелаг теперь оставался единственным чужим звеном в единой цепи морских коммуникаций мусульман на пространстве от Алжира до Босфора. Уже поэтому атака на него становилась вопросом времени, и возникшая