Угроза, которую несет в себе новое

Все, что меняет привычный уклад, совесть воспринимает как угрозу, причем как совесть индивида, так и совесть его группы, если их здесь вообще можно разделять, поскольку в конечном итоге каждая совесть — это совесть группы. Новое угрожает сплоченности группы и тем самым ее выживанию в прежней форме, ведь если группа впустит в себя новое, она распадется и ей придется организовываться заново.

Так, многие политические идеологии (например коммунистическая) через какое-то время терпели фиаско, потому что не могли долго держать оборону против объективной реальности. Правда, происходило это только после того, как многие из тех, кто указывал на иллюзорность этих идеологий, были казнены или погублены как-то иначе ради выживания этих групп. Например, они погибали в результате голода, разразившегося вследствие реализации этих идеологий.

Только если группы, сформировавшиеся вокруг новых пониманий, достаточно сильны, чтобы защитить своих членов от воли к уничтожению со стороны старых групп, их приверженцы могут быть уверены в безопасности для своей жизни. Кто слишком рано осмеливается выйти вперед, подвергает себя опасности. Многие еретики и другие отступники являют собой предостерегающее тому свидетельство.

Но разве были злы те, кто распинал или публично сжигал еретиков на кострах? Они боролись за выживание своей группы и, следовательно, за свое собственное. Их воля к уничтожению служила выживанию, и потому они следовали своей чистой совести.

Усвоение отвергаемого

Несмотря на то, что под влиянием своей чистой совести кто-то кого- то по каким-то причинам отвергает, под давлением другой внутренней инстанции ему приходится дать этому отвергнутому место в своей душе. Это проявляется в том, что он вдруг начинает ощущать в себе самом то, что отвергает в другом, например его агрессию. Только цель агрессии теперь смещена. Она направлена не на тех же людей, как у отвергаемого им агрессора, а на других, которых он связывает с агрессором, хотя, возможно, они не имеют к нему никакого отношения. Поэтому ему остается невдомек, что в его случае речь идет просто о смещении, но импульс здесь тот же самый.

Однако некая скрытая внутренняя инстанция, восстанавливая равновесие, странным образом заставляет чистую и в то же время слепую совесть становиться жертвой ее же оружия и терпеть неудачу.

В этом контексте существует еще одно смещение. С тем, что мы отрицаем и отторгаем в самих себе, мы боремся не в себе, а в другом человеке, как это было описано Фрейдом в его исследованиях на тему проекций.

Следующее смещение проявляется в том, что дети реализуют в своем поведении то, что отрицает кто-то из родителей. Мы наблюдаем это, например, у многих праворадикалов. Своим радикализмом они нередко отдают дань уважения отцу, которого отвергает и презирает мать. Но то же самое мы наблюдаем и у многих из тех, кто с ними борются. Они делают это с той же агрессией и теми же средствами. И все - с чистой совестью.

Поле

Мы лучше поймем эти взаимосвязи, если рассмотрим их с точки зрения поля. Руперт Шелдрейк говорит в этом случае о духовном поле или о протяженном духе. По-английски это звучит как extended mind. Согласно его наблюдениям, между живыми существами существует коммуникация, понять которую можно только, предположив наличие некоего духовного поля, в границах которого они пребывают. Как иначе объяснить, что животное находит именно то растение, которое ему необходимо, чтобы справиться с болезнью, или что собака знает, когда ее хозяин отправляется домой? Так и феномены, которые проявляются в семейной расстановке, можно понять только, предположив наличие такого общего поля, например, то, что заместители определенных членов семьи, когда их расставляют в пространстве по отношению друг к другу, внезапно начинают чувствовать то же, что и реальные лица, которых они замещают, хотя им ничего о них не известно.

В этом поле все находятся в резонансе со всеми. Из этого поля не может выпасть никто и ничто. В нем по-прежнему присутствует и действует прошлое, в нем по-прежнему присутствуют и действуют умершие. Поэтому любая попытка кого-то исключить или от кого-то избавиться обречена на провал. Если мы пытаемся избавиться от исключенного, презираемого или искореняемого, оно наоборот приобретает в этом поле еще большую силу. Чем больше мы пытаемся от чего-то избавиться, тем сильнее становится его действие. До тех пор, пока вытесняемое не получит признание и не займет причитающееся ему место, в поле царит беспокойство и беспорядок.

Поле и совесть

Нам будет проще понять принципы действия совести, если мы рассмотрим их в связи с духовными полями. При этом очевидно, что мы существуем в различных полях, поэтому в разных полях и совести у нас разные. По реакции совести можно определить, как действует то или иное поле, кого оно охватывает, а кого или что оно исключает или вытесняет.

Под влиянием чистой совести поле поляризуется. Это означает, что только за частью поля или, применительно к человеческим отношениям, только за частью людей, относящихся к этому полю, признается право на принадлежность к нему. На языке совести те, кто имеют право на принадлежность, это «хорошие». Однако «хорошим» с точки зрения совести является лишь тот, кто одновременно отвергает и исключает другое. Но поскольку вытесняемое или исключаемое не может быть вытолкнуто из поля, и вместо этого оно только обретает в нем силу, оно все больше загоняет так называемых «хороших» в угол. Они постоянно вынуждены отбиваться от так называемого «зла» в собственной душе и в своем окружении. Они изводят себя в борьбе против тени своего света, пока у них не кончаются силы и им не приходится дать в себе место злу или подчиниться ему. Но без уважения к нему, с чувством поражения и угрызениями совести.

Так что же такое большой конфликт? Это конфликт между чистой и нечистой совестью. Из него вырастают самые ожесточенные конфликты между группами и в собственной душе.

Ослепление

Под влиянием чистой совести и непреодолимой потребности в принадлежности возникает движение, сопровождающееся слепым энтузиазмом. Оно вызывает эйфорию, возвышенное чувство невиновности, чистой совести и принадлежности, которое в то же время со слепой яростью направлено против других. Оно приводит к готовности умереть в сочетании с волей к уничтожению по отношению к другим, при том что как люди эти другие не рассматриваются. Они анонимно подбрасываются в топку этой эйфории, словно пища в пасть слепому идолу, ради которого их убивают. Из этого ослепления черпает силы большой и в то же время бессмысленный конфликт.

Конечно, это ослепление может проявляться в разной степени, но основное движение остается тем же. В нем собственное «я» растворяется в коллективе в общем-то анонимной группы, которую та же чистая совесть заставила чувствовать превосходство по отношению к другим. В то же время это движение, которое вызывает воодушевление. В воодушевлении восприятие тоже сужается или пропадает вовсе, принимая бредовые черты.

Кто покидает восторженную толпу, чтобы прийти в себя, тот больше не годится для большого конфликта. Он уже не позволит себя в него втянуть. Но для него возникает опасность, что те, кто по-прежнему охвачен энтузиазмом, обратятся против него, как будто он предатель, и тогда он станет жертвой этого конфликта. Почему? Потому что у него уже нет той чистой совести, как у других.

Вывод

Большие конфликты начинаются в душе под влиянием чистой совести. В жертву этому конфликту часто приносится как собственная жизнь, так и жизни других людей. Таким образом большие конфликты превращаются в душе в нечто священное, даже божественное, в жертву которому люди с готовностью приносят самое высшее и последнее, что у них есть. Но только этому собственному богу. Поэтому большие конфликты служат именно этому богу. Он их начинает и он за них вознаграждает. Как? Прежде всего, после смерти. Ибо жизнь здесь — пища, которую ему постоянно поставляют новые жертвы, которая возвышает

его в группе и обеспечивает его господство над ней.

Существует ли для нас выход? Я ищу его в следующей главе.

БОЛЬШОЙ МИР

Любовь

Наряду с конфликтами, которые возникают во многом под влиянием чистой совести и воли к выживанию, людям присуще также движение навстречу другим, потребность в контакте с ними и любопытство, желание познакомиться поближе.

Начинается это движение в любви между мужчиной и женщиной, являющихся представителями разных семей. С появлением новой пары сближаются и их семьи, образуя клан, в границах которого царит мир.

Обмен

Другой путь, позволяющий разным семьям и группам сблизиться и перестать друг друга бояться, это обмен «давать» и «брать». Он выгоден обеим сторонам и потому он прочно привязывает их друг к другу. Иногда через какое-то время, перед лицом угрозы со стороны других групп они объединяются и сообща обеспечивают свое выживание.

Когда в конфликте им нужны союзники, они объединяются против общего внешнего врага. Вследствие этого они наращивают обмен и еще больше сплачиваются. Таким образом внешняя угроза и внешний враг служат внутреннему миру.

Совесть

Одновременно эта группа вырабатывает общую совесть, под влиянием которой она отмежевывается от тех, кто находится вне ее. Совесть заставляет членов группы считать себя лучше, чем другие, и всячески их принижать. Все, что идет на пользу собственной группе и должно выполняться ее членами как условие принадлежности, совесть вознаграждает ощущением, что они - хорошие, что они лучше других. В этой связи совесть приветствует и поощряет все, что направлено против других, не-членов группы, и служит отмежеванию и защите от них, включая агрессивные чувства, которые повышают готовность к конфликту и борьбе с ними. Мир внутри и обеспечивающая его чистая совесть являются предпосылкой для успешного преодоления конфликта снаружи.

Бессилие

Так как же устанавливается мир между группами, которые находились в состоянии конфликта? Как правило, мир наступает только тогда, когда обе стороны больше не могут продолжать конфликт, когда они исчерпали все силы, и при условии, что они были друг другу равны и обе понимают, что дальнейший конфликт принесет только потери. Тогда они заключают мир. Они проводят новые границы, которые уважаются обеими сторонами, и через некоторое время начинают обмен «давать» и «брать» и, может быть, даже объединяются в большее целое.

Триумф

Но что происходит, если одна группа победила и подчинила себе другую, или, может быть, даже попыталась ее уничтожить? Победив, группа утрачивает внутреннюю сплоченность. Таким образом, побежденная группа после своего поражения заставляет снова с собой считаться. Поэтому с триумфом начинается распад и гибель победившей группы.

Постижение

Я описал это обзорно, лишь в самых общих чертах. Как это обычно бывает, такое обобщение не охватывает всей полноты конкретных ситуаций. Но речь об этом и не идет. Если взглянуть со стороны, то война и мир в своем постоянном чередовании и своей взаимозависимости представляются неизбежной судьбой. Так оно и есть, пока мы не можем осознать более глубокие взаимосвязи между войной и миром в собственной душе и пока они по этой причине остаются недоступными для постижения их сути.

Ясно одно: любой большой конфликт в конечном итоге заканчивается неудачей. Почему неудача неизбежна? Потому что конфликт отрицает очевидное и переносит наружу то, что может быть решено только в собственной душе.

Я не хочу этим сказать, что таким образом можно решить все конфликты или что мы можем обойтись вообще без них. Конфликты необходимы для развития индивида и групп. Однако, благодаря постижению природы конфликтов, они могут решаться иначе, осмотрительней и с признанием различных потребностей и границ, которые для них установлены, чтобы были возможны общие решения. Ибо в конечном итоге всякий мир достигается благодаря отказу.

Внутренний мир

Любой человек постоянно ощущает в себе конфликт между различными чувствами, потребностями и стремлениями. И, хотя сами по себе они все важны, но одержать верх и достичь своих целей они могут лишь настолько, насколько они друг с другом считаются и согласуются. При этом они что-то выигрывают, но в то же время, принимая во внимание большее целое, они вынуждены отчего-то отказаться. Если между ними существует баланс, мы чувствуем себя хорошо и спокойно. Но пока между ними сохраняется конфликт, пока их границы и возможности не определены, мы испытываем дискомфорт, чувствуем себя издерганными, больными и обессиленными.

Вопрос в том, идет ли здесь речь только о внутреннем конфликте или же речь идет о внешнем конфликте, который был перенесен внутрь? Речь идет о перенесенном наружу внутреннем внешнем конфликте. Чтобы было проще понять это взаимодействие между «внутри» и «снаружи», я еще раз вернусь к духовным полям.

Мир в духовном поле предполагает, что за всеми, кто к нему относится, признается равное право на принадлежность. Это возможно только в том случае, если так называемые «хорошие» разглядят то злое и опасное, что таит в себе их чистая совесть. Только тогда они смогут перешагнуть границы чистой совести, даже если они будут испытывать при этом чувство вины и угрызения совести. Лишь тогда они смогут дать в этом поле место отвергнутому, прежде всего, отвергнутым людям.

Восприятие

Внутри поля восприятие относящихся к нему людей ограничено. В поле повторяются модели, в том числе модели поведения. Происходит это главным образом потому, что отверженное и отверженные с такой же чистой совестью отвергают тех, кем они были отвергнуты, так что конфликт между ними представляет собой не что иное, как конфликт двух противостоящих друг другу чистых совестей. Обе стороны конфликта ограниченны и обе находятся во власти иллюзии, что одна может наконец победить другую и избавиться от нее. Поэтому колесо конфликта крутится таким образом, что бывшие хорошие оказываются плохими, а бывшие плохие — хорошими, и так без конца.

Согласно наблюдениям Руперта Шелдрейка, поле может измениться

лишь в том случае, если его приведет в движение новый, поступивший извне импульс. Этот импульс представляет собой нечто духовное, это значит, что он является следствием некого нового понимания. Сначала поле защищается от этого понимания и пытается его подавить. Но как только оно охватывает достаточное количество членов поля, в движение приходит и все поле в целом. Тогда оно может открыться для новых пониманий, оставить в прошлом устаревшее и начать действовать по-другому.

Таким новым пониманием может быть, например, наблюдение, что большие конфликты коренятся в чистых совестях и что в них они черпают свою агрессивную энергию.

Другое новое понимание дала семейная расстановка и дальнейшая ее модификация — «движения души». Оказалось, что если дать заместителям в расстановке достаточно времени, так что они могут сосредоточиться и при этом не происходит никакого вмешательства извне, то вдруг они оказываются охвачены неким движением, которое всегда идет в одном направлении. Оно на более высоком уровне соединяет то, что прежде было разделено. Таким образом эти движения души приводят нас на путь познания, в конце которого большие конфликты теряют свое очарование и свой смысл. Эти движения перешагивают границы чистой совести и вместе с тем границы собственной группы. Они соединяют то, что было разделено, создавая некое большее единство, которое способствует обогащению и развитию обеих сторон.

Другая совесть

На уровне движений души действует другая совесть. Как и та совесть, которую мы ощущаем как вину и невиновность, так и совесть, которая за пределами нашей группы приводит нас к согласию с чем-то большим и которая на более высоком уровне связывает воедино то, что прежде друг другу противостояло, проявляет себя в ощущениях. Правда, только если мы уже прошли какую-то часть пути, который выводит нас за пределы нашей прежней совести. Эта другая совесть дает о себе знать при помощи ощущения покоя или беспокойства, сосредоточенной невозмутимости или ощущения бесцельности, суеты и непонимания, что делать дальше. Не говоря уже о том, что, когда мы теряем свою собранность, мы снова попадаем в сферу влияния чистой и нечистой совести. Ведь согласие означает, что я нахожусь в согласии со многим и в конечном итоге со всем, и потому я никому не враг. В сфере же влияния чистой совести я связан только с одной стороной, а с другой я нахожусь в конфликте, вплоть до желания ее уничтожить.

Поэтому вступить в сферу влияния другой совести означает оставить в прошлом образы врага. Да, на этом уровне тоже есть конфликты — они необходимы для роста и дальнейшего развития — но без образа врага и

воли к уничтожению. Но прежде всего — без восторга и энтузиазма.

Так где же начинается большой мир? Там, где кончается воля к уничтожению, чем бы она ни оправдывалась, и там, где человек признает, что нет людей лучше или хуже. Все по-своему переплетены и потому связаны, не больше и не меньше, чем мы. В этом смысле мы все равны.

Если мы это поймем и признаем, если мы поймем, что в силу действия наших совестей мы несвободны, мы сможем подходить друг к другу без всякого высокомерия. Уважая установленные для нас границы, мы сможем выглянуть и выйти за пределы нашей прежней чистой совести и соединиться в чем-то большем. Здесь начинается большой мир.

Другая любовь

Путь к этому миру прокладывает другая любовь, любовь, которая выводит за границы чистой совести. Иисус показал этот путь, сказав: «Будьте милосерды, как Отец мой небесный милосерд. Он повелевает солнцу своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных».

Такая любовь ко всем, таким, какие они есть, это другая, великая любовь, по ту сторону добра и зла и по ту сторону больших конфликтов.

МИР НАРОДАМ

Несколько лет назад я был в Польше, и мы с моим другом Зеноном ехали на поезде из Вроцлава в Краков. Я попросил его: «Расскажи мне про Краков». Он сказал: «Здесь была большая еврейская община. Где- то треть населения были евреи. Неподалеку находилась большая область Галиции. Она тоже была населена преимущественно евреями. Но никого из них здесь не осталось».

Тогда я представил себе город Краков. В моем воображении возникла такая картина: вокруг города стоит множество людей, они хотят, чтобы их впустили, но им не разрешают.

Я проводил в Кракове курс. Наутро после курса я сказал: «Я хотел бы попасть в еврейский квартал». Тогда мы вместе отправились в еврейский квартал. Там все осталось нетронутым. Там стояла синагога, над лавками было множество надписей на иврите, но там больше не было евреев. Я заглядывал в окна и видел множество лиц. У них глаза опухли от слез.

В тот же вечер у меня был доклад в Катовице. В зале было больше тысячи человек. Я им об этом рассказал. Я сказал им: «У меня такой образ, что душе поляков не хватает евреев. Это чувствуется в душе. Эта душа исцелится лишь тогда, когда эти евреи — ведь они все были поляки — получат место в душе сегодняшних поляков».

В тот раз мы проехали и по Силезии. Я точно почувствовал, что не хватает силезцев, полякам не хватает силезцев. Это не значит, что они должны теперь вернуться, но они должны получить место в душе у поляков. Тогда их душа обретет полноту.

Я слышал, что там возникают какие-то конфликты, между потомками силезцев и поляками, но, может быть, то, что я сейчас сказал, станет важным шагом к решению.

Я много работал с такими ситуациями, когда речь шла о конфликтах между народами и большими группами. В первую очередь, конечно, между немцами и евреями, а также между немцами и русскими, а в Палестине между израильтянами и палестинцами. В других странах я тоже работал с этой темой, например, в прошлом году в Никарагуа. После гражданской войны им необходимо решение, им необходимо новое начало.

Приведу пример из Никарагуа. Там был диктатор Сомоса. Он был плохим правителем. Тогда нашелся тот, кто против него восстал, его звали Санди но. И он был убит Сомосой. После этого возникло движение сандинистов. Они организовали восстание против Сомосы и победили. Но они были так же страшны. Сомосу убили в изгнании.

Я поставил заместителя для Сомосы и заместителя для Сандино. Оба заместителя были родом не из Никарагуа, а из Испании. Иногда так бывает легче, поскольку тогда заместители более непредвзяты. Они очень медленно, с поднятыми кулаками направились друг к другу. Тогда я положил между ними заместителей погибших, причем с обеих сторон. Сомоса и Сандино опустили руки и вместе посмотрели на мертвых. После этого я поставил заместительницу для Никарагуа. Она закричала от боли и легла к мертвым. Тогда заместитель Сомосы опустился на колени, прополз мимо мертвых на другую сторону и лег рядом с ними. Заместитель Сандино тоже опустился на колени, тоже прополз вокруг мертвых и лег рядом с Сомосой. Такое ощущение, что они оба хотели покоиться в одной могиле с погибшими.

После этого я поставил заместителей для потомков и сторонников Сомосы и заместителей для потомков и сторонников Сандино. Они направились друг к другу и протянули друг другу руки. Тогда я попросил заместительницу Никарагуа встать и поставил ее в центр между ними. Там Никарагуа с облегчением вздохнула.

Так что же предшествует примирению? Все смотрят на погибших с обеих сторон и вместе горюют: без упрека, с одной лишь печалью. Это оказывает целительное воздействие.

Что оказывает целительное воздействие? Что все это может наконец остаться в прошлом. Это решение. Здесь никто больше не исключен. Больше нет ни злодеев, ни преступников, ни жертв — есть просто люди, такие же, как все. После этого у них есть общее будущее.

ДУХОВНАЯ РЕЛИГИЯ

ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ

Религии играют основополагающую роль в человеческих отношениях. Прежде всего, они обеспечивают сплоченность больших групп. Для своих приверженцев они представляют собой своего рода расширенную семью, в которой они ощущают всеобъемлющую принадлежность, даже за пределами этой жизни. Они дают людям защиту и надежду, которая помогает им справляться с жизненными невзгодами.

Поскольку религии имеют такое большое значение, их защищают — в том числе от других религий. Поэтому в них присутствуют те же движения единения и исключения, как и во всех больших конфликтах. Устанавливая рамки для себя и для других, как религиозные сообщества, они одновременно ограничивают.

В изначальном смысле религия — это личная связь с духовными силами, которые дают нам опору и ведут нас. Мы стремимся прийти к согласию с ее движениями, поскольку чувствуем, что это им мы обязаны своим существованием, что наше глубинное движение ориентировано на них и только в них оно находит покой. Эта личная религия представляет собой в высшей степени духовное движение.

Следующие главы приглашают войти в эти духовные движения и в эту духовную религию, что имеет далеко идущие последствия для наших отношений. Они тоже относятся к Hellinger sciencia. Они показывают, в какие области ведут эти движения, в том числе внутри религии и религий.

Я много лет занимался исследованием последствий антисемитизма, как для христиан, так и для евреев. Я хотел знать, как начался антисемитизм и где его корни. Прежде всего я хотел понять, как примиряющим образом преодолеть его в душе христиан. Неожиданный для меня результат вы найдете в главе «Иисус и Каиафа».

Боголюбие

Боголюбие можно понимать в двух разных смыслах: как любовь Бога к нам и как нашу любовь к Богу.

В Ветхом Завете любовь к Богу является одной из заповедей: «Люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею и всеми силами твоими». Что это означало на практике? Это означало: ты должен соблюдать заповеди Бога всем сердцем твоим и всею душою твоею, и всеми силами твоими.

Какие заповеди? Были ли это заповеди Бога? Или же это были заповеди людей? Кто возвестил эти заповеди от имени Бога? Дал ли им Бог такое поручение? И что это был за Бог? Действительно ли Он дал коленам Израилевым, когда они вторглись в Ханаан, заповедь: «Убейте их всех, мужчин, женщин, детей и скот — в жертву всесожжения для Яхве»? И разве те, кто сострадал другим, действительно согрешили тем самым против заповедей Бога и любви к нему?

А что, если эти заповеди окажутся заповедями людей — людей, которые назвали себя Его посланцами, не будучи ими в действительности? Какое воздействие оказывает тогда эта «любовь к Господу, Богу твоему, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими»? Не уводит ли она прочь от Бога? Не направлена ли она против Бога и против человека?

Со сходными ситуациями мы сталкиваемся всюду, где люди ощущают себя наместниками Бога или Его избранниками. Они ссылаются на Бога, как если бы Он был на их стороне и являлся их Богом. При этом не важно, какие имена даются этому Богу. Иногда его, например, именуют Истиной или Наукой, или Народом и Отечеством.

Любовь, которой этот Бог требует через своих посланцев, всегда одинакова: «всем сердцем, всей душой и всеми силами». Доказать эту любовь можно только, став последователем этих посланцев, храня им верность и исполняя их заповеди и повеления. А в отношении тех, против кого эта любовь направлена, она бесчеловечна.

Но заповедь боголюбия можно рассматривать и по-другому. Ибо она была дополнена заповедью: «Возлюби ближнего своего как самого себя». В этом случае можно, например, сказать: «Если ты любишь ближнего своего как самого себя, то любишь и Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими».

В таком случае этот Бог был бы уже не только моим Богом, но и Богом всех людей. Тогда никто из провозвестников не мог бы ссылаться на Него, от Его имени призывая к борьбе с другими людьми.

Почему же тогда заповедь любви к ближнему в действительности столь бессильна? Потому что Бог, повелевающий любить ближнего своего, остается Богом одного народа, и потому что под ближним, о котором здесь идет речь, зачастую подразумевается лишь ближний из собственной группы. Можно представить себе, какой переворот означала бы новая формулировка этой заповеди, с дополнением: «Возлюби ближний к тебе народ как твой собственный и ближнюю к тебе религию как твою собственную». В таком случае никто уже не смог бы присваивать себе Бога в качестве своего собственного. Тогда мы не смогли бы притязать на обладание Им.

Но можем ли мы и вправе ли мы вообще любить Бога? Разве Он является нашим визави, желающим нашей любви или даже нуждающимся в ней? Может ли наша любовь действительно Ему что-то дать? Или же мы низводим Его своей любовью до нашего уровня и с ее помощью овладеваем Им? Или даже обязываем Его своей любовью и подчиняем Его с ее помощью себе? Разве не является тогда этот Бог Богом по образу и подобию нашему, столь же ничтожным, как и этот образ?

Наш человеческий опыт учит нас, что тайну, скрытую за нашим миром, за нашей судьбой, за жизнью и смертью, нам разгадать не дано. Мы не можем ни познать ее, ни овладеть ею. Уже то, что мы называем это Сокрытое от нас Богом, представляет собой подобную попытку, особенно когда мы еще и представляем Его себе как личность, обладающую человеческими свойствами. Например, такими, как способность любить или обижаться, ревновать или испытывать разочарование.

Но в то же время мы чувствуем, что силы, недоступные нам, защищают и опекают нас, руководят нами, берут себе на службу и таким образом нас любят. Мы доверяем этим силам, знаем свое место по отношению к ним и чувствуем, что они поддерживают нас в нашем бессилии. Сохранять это чувство, не желая ничего собственного, и оставаться преданными, не делая никаких самостоятельных движений — вот подлинный религиозный опыт. Этот опыт без-божен, ибо он признает недоступным для нас все, что мы связываем с именем Бога. Он вглядывается во тьму, не видя.

В этом чувстве все, что есть, такое, как есть, занимает свое равноправное место, являясь со-бытием со мной. Я глубочайшим образом связан с ним, но при этом я ничего не хочу. Я просто есть здесь вместе с ним.

И это — любовь. Она близка к тому, что многие так глубоко предполагали и познавали в своей любви к Богу.

Бог и боги

Богов много. Они различаются между собой. Богов много только потому, что они различаются между собой. У каждого из этих богов чего- то больше и чего-то меньше, чем у других богов — или других богинь. Ибо боги различаются и по половому признаку.

Боги существуют для чего-то. У них есть определенная задача и особая способность для решения этой задачи. Поэтому их призывают и используют в зависимости от их задач и способностей. В христианстве задачи богов взяли на себя святые. Они заняли место богов, в них эти боги воскресли.

Но и Бог иудеев и христиан также является лишь одним из многих богов. У него тоже есть своя задача и своя сфера ответственности. Например, он отвечает за избранный народ или за своих верующих. У него тоже есть пол. Когда он дает заповедь: «Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим», он ставит себя на один уровень с ними. Только будучи одним из них, он может к ним ревновать. То же самое относится и к «истинному Богу». Поскольку он — истинный, он отличается от других и становится одним из многих. Бог, дающий знать о себе в откровении, тоже может быть лишь одним из богов. Ему нужен кто-то, через которого он говорит, и уже этим он демонстрирует свою ограниченность.

Возникает вопрос: что же нам остается тогда от Бога? Ответ: ничего.

Не нужно ли нам бояться говорить что-то подобное? А, собственно, почему? Бояться нужно только богам. Только боги могут чувствовать, что им угрожает опасность. Именно вследствие этого они оказываются ничтожными.

Возникает вопрос: а не существует ли чего-то за этими богами? Чего- то, на чье место мы их поставили?

Этого мы не знаем. Это остается скрытым от нас. Но расставание с богами делает нас открытыми для этого другого. Прежде всего, это расставание служит миру. Ибо люди, в сущности, отличаются друг от друга своими богами. Они воюют друг с другом во имя своих богов, кого бы из них они в данный момент особо ни почитали.

Боги — это прежде всего боги определенных групп. Без этих богов, расставшись с ними, мы становимся отдельными людьми и можем по- отдельности встречаться с другими людьми, как равные с равными. Правда, тогда мы становимся открытыми для чего-то общего для всех нас, того, что смиренно соединяет нас именно вследствие того, что мы не можем дать ему имени.

Богоподобие

В ветхозаветной истории Творения сказано: И сотворил Бог Адама, первого человека, по образу Своему*. Поэтому когда человек смотрит на себя и на других людей, он видит в них образ Божий. Но это означает также, что он видит в Боге себя самого. Поэтому он говорит с Богом, как с человеком, и ждет, что Бог ответит ему, как человек, что Он испытывает те же чувства, что и человек. Таким образом, в действительности смысл этого текста прямо противоположен его поверхностному содержанию. Он говорит, что это человек сотворил Бога по образу своему. Поэтому «богоподобие» вовсе не означает, что человек подобен Богу, а наоборот, что Бог подобен человеку. Можно было бы также сказать, что без человека не было бы и этого Бога.

Что же мы делаем с собой и что сделало с нами то, что мы сотворили этого Бога по нашему образу? В Нем мы переживаем не только наши самые возвышенные, но и самые низменные побуждения. Например, когда Его именем мы судим других, желаем им зла и надеемся, что Бог совершит над ними возмездие. Поэтому, пока мы удерживаем Его в качестве нашего Бога, нам трудно перерасти эти побуждения и научиться подлинно человеческому со-чувствию. Поэтому этот Бог не только сам человечен, но он еще и нас делает бесчеловечными.

Но разве этот Бог не есть также и любовь? Вопрос только: какая любовь и какой ценой? С каким страхом и с каким трепетом?

Более человечными мы становимся без этого Бога.

Другой Бог

Другой Бог — если он есть — отличается оттого Бога, который сотворил нас по образу Своему и которого мы сотворили по нашему образу.

Естественно, говоря это, я тоже творю другого Бога по некоему образу, и даже по моему образу. Поэтому этот образ такой же ложный, как и всякий другой. Ибо как можем и как смеем мы — если он есть - вообще творить себе его образ или образ того, чье мощное действие мы предполагаем за всем, что есть? Но здесь речь не об этом.

Речь идет о том, какое действие оказывает на пашу душу тот или иной образ, и, прежде всего, какое действие он оказывает на сосуществование людей.

Мы можем задать и третий вопрос. Какое действие будет иметь наш отказ от любого образа, если мы сознаем нашу неспособность и границы, положенные нам и в этой области? Но, если быть точным, то это тоже образ. Даже так мы не можем уйти от наших образов.

Так что же нам остается, если мы хотим говорить о Боге, или о Целом, или о Тайне, скрытой за нашим и за всеобщим бытием? Ничего. Только бессилие. Но именно в этом бессилии мы приходим к нашей сути и становимся подлинно человечными и по-человечески религиозными.

ПРИМЕР: ИИСУС И КАИАФА

ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ

На конгрессе в Лионе меня попросили посвятить первую половину дня разговору о нас и наших предках и показать, что нас с ними сближает и примиряет. Я уже давно обратил внимание на то, что исключение кого-либо из членов семьи часто оказывает губительное влияние на протяжении целых столетий.

Измаил и Исаак

В этой связи я думаю, например, об исключении Измаила, перворожденного сына Авраама, которое освободило место для его второго сына Исаака, и о, возможно, связанном с этим, продолжающемся и по сей день исключении еврейского народа другими народами, которое словно бы искупает несправедливость, причиненную Измаилу и его матери Агари. Но я думаю также о конфликте между Израилем и его арабскими соседями, которые считаются потомками Измаила. Как и в любом другом случае, где произошло подобное исключение, исцеляющим душу действием стало бы возвращение исключенного и его потомков в лоно семьи, причем на причитающееся им с точки зрения иерархии первое место.

Каиафа и Иисус

Сравнимый с этим конфликт — это исполненная горя и страданий история евреев среди христиан и связанный с этим, до сих пор существующий антисемитизм христиан. На мой взгляд, у этого конфликта тоже есть свое начало. Это конфликт между Каиафой и Иисусом, а также между теми, кто чувствует свою приверженность Каиафе и иудаизму, представителем и защитником которого он был, и теми, кто встал на сторону Христа. Несмотря на то, что и те, и другие принадлежат к одной семье, и с точки зрения иерархии христиане должны занимать второе место, они поставили себя на первое. При этом следует помнить о том, что исключение было взаимным.

Поэтому мне уже давно казалось, что этот конфликт должен быть сначала рассмотрен и решен там, где он берет свое начало, то есть между Иисусом и Каиафой.

Духовный путь познания

Я много размышлял о том, как сделать зримой всю глубину и значение этих отношений. Но мне с самого начала было ясно, что постижение этих взаимосвязей выходит за рамки моих личных возможностей, тем более что и эти движения, какими бы невообразимыми они нам ни казались, должны быть признаны нами как движения духа, причем как движения обращенности ко всем, которая в конечном итоге снова соединяет тех, кто был разделен.

Эти движения мы можем ощутить и увидеть в духовной семейной расстановке. Они приводят в действие значимые движения, которые выходят за рамки наших прежних представлений и находятся за гранью нашего сожаления и наших возражений. Они приводят нас на путь познания, пойти которым сами по себе мы не могли.

Поэтому в Лионе, на гл