Категория субъекта в экономической науке.

Явление, категоризации которого посвящен настоящий параграф, выступает одним из самых сложных для рассмотрения, поскольку пронизывает собой все пласты общественной жизни. Кроме того, особую сложность создает необходимость примирения между собой целой плеяды подходов, выработанных за длительный период существования научного способа познания мира, без которого решение проблемы, вынесенной в заголовок не возможно. В этой связи отметим, что наше рассмотрение не преследует собой достижение единственно верного для экономической науки ограничения категории «субъект». Наоборот, настоящий параграф служит своего рода тезаурусом для дальнейшего рассмотрения проблемы капитала.

Наиболее распространенной в современной науке (прежде всего в психологии и философии) точкой зрения на суть феномена «субъект» выступает его понимание как активно действующего и познающего, обладающего сознанием и волей социального элемента, основной характеристикой которого выступает способность ставить и корректировать цели, осознавать мотивы, самостоятельно выстраивать действия и оценивать их соответствие задуманному, т.е. выстраивать планы жизни[6].

Что касается определения сущности категории «субъект» в рамках экономической науки, то в ней субъектом признается такой элемент экономической системы, который обладает рациональностью, свободой, собственными интересами, способностью к институциональному проектированию, формированию собственных целей и хозяйственной независимостью[7]. Правда, надо сразу оговориться, что такая характеристика субъекта как рациональность подвергается значительной критике в целом ряде работ[8], и не может быть в настоящее время, охарактеризована как общепринятая.

Вообще в современной науке, по нашему мнению, можно четко разграничить три сферы рассмотрения субъекта: как действующей силы социальных отношений (например, в экономике), как общенаучной категории (в философии) и как объекта анализа (в психологии); каждая из которых предоставляет определенные факты, способствующие выдвижению интегрального содержания категории «субъект»[9]. Необходимость решения данной задачи с экономической точки зрения, актуализируется отсутствием «полноценной теории развития хозяйствующего субъекта в виде теоретических обобщений используемых для описания реальной ситуации, прогноза развития и принятия оптимальных управленческих решений»[10]. Кроме того, рассматриваемая нами в данном параграфе задача, в случае ее позитивного решения может послужить основанием для развития экономической психологии, а значит, позволит в определенной мере преодолеть существующий ныне в экономической науке методологический кризис.

Действительно, несмотря на то, что в экономической науке категория «субъект» используется достаточно часто, она при этом практически не подвергалась специальному изучению. Так, в частности, нами не было обнаружено ни одной специализированной работы, посвященной рассмотрению содержания категории «экономический субъект» (чего, впрочем, нельзя сказать о «хозяйствующем субъекте», анализу которого посвящено некоторое количество работ). Несмотря на этот факт, можно говорить о том, что существует общепринятое мнение, вполне адекватно отраженное в экономико-математическом словаре, расположенном в сети Интернет. Согласно ему, субъект рассматривается как синоним экономического агента, а также хозяйствующего субъекта, и определяется как «действующее лицо в экономике (как физическое, так и юридическое), которое может принимать экономические решения, самостоятельно составлять хозяйственные планы и действовать согласно им, получать задания на производство или распределение тех или иных продуктов или услуг, выступать в качестве их покупателя»[11]. Надо сказать, что подобная синонимичность использования терминов «агент» и «субъект» наблюдается в экономических работах начиная с первого десятилетия XX в. и во многом может быть объяснена становлением математического аппарата как основного инструмента экономических исследований (на этом мы остановимся ниже).

Между тем такое положение было не всегда. На заре политэкономии для обозначения активно действующего элемента экономики использовался исключительно термин «субъект». В связи с этим представляется, что анализ соотношения таких обозначений участников экономической деятельности как «экономический субъект» и «экономический агент» выступает одним из основных моментов в категоризации экономического содержания субъекта. Остановимся на нем подробнее.

Как известно, первоначально понятие «субъект» (от лат. subjectum – подлежащее) обозначало носителя свойств, состояний и действий и в этом отношении было тождественно понятию субстанции, которая (от лат. substantia – сущность) в свою очередь определялась как объективная реальность в аспекте внутреннего единства всех форм ее саморазвития, вещество, из которого состоят все вещи, или, пользуясь словами И. Канта, – «то постоянное, лишь в отношении с которым можно определить все временные явления»[12]. В то же время, согласно другому философу Дж. Локку, subjektum и есть единство всего нашего внутреннего чувства, а представление «Я» (идея «Я») – только репрезентант для этого единства[13].

В настоящее время, с общефилософской точки зрения субъект обычно рассматривается как: «познающий ум, в отличие от познаваемого объекта»; автор действия; тот, «кто несет за него ответственность»[14]. Причем, отличие так называемой «философии субъекта», (разрабатываемой такими учеными как И. Кант, И.Г. Фихте, Ж. Ланьо, Э. Гуссерль и др.) от философии марксизма, широко распространенной в той или иной форме в современной экономической науке, заключается в том, что первая естественным образом приводит к идеализму, сводящему реальность к духовной природе, к надситуативной активности, тогда как вторая, т.е. марксизм (но не сам К. Маркс), наоборот выводит субъекта из его участия в мире и истории. Обе вышеозначенных научных традиции наглядно продемонстрировали свою ограниченность, неспособность без определенной интеграции друг с другом комплексно объяснить явления человеческого общества, к коим, безусловно, относится и экономическая сфера.

Во многом, именно последним обстоятельством объясняется разработка выдающимся отечественным ученым С.Л. Рубинштейном новой субъектной парадигмы, в основе которой лежат обе вышеозначенные философские школы. Согласно данному подходу, психическое (идеальное) рассматривается не только как отражение физического мира, но как творческое начало самой психики человека в мире.

При этом, отлично знакомый с немецкой философской традицией, С.Л. Рубинштейн в своих работах последовательно не соглашается, прежде всего, с основной идеей, идущего от Платона и И. Канта, идеализма, гласящей, что «бытие не существует, а полагается мыслью», поскольку «мысль создает основу бытия». По мнению российского ученого, напротив, никакой конечный комплекс понятий и определений не может исчерпать бытие. Вместе с тем он отвергает и материализм, который «совершил уже свое опустошительное шествие», а также другую, «более утонченную форму натурализма» – психологизм. В качестве альтернативы идеализму и материализму, Рубинштейн последовательно разрабатывал как бы «третий путь», получивший позже название субъектно-деятельностного подхода.

В кратком изложении суть последнего можно выразить следующей цитатой: «Человек – конечное существо – включается в мир, в его бесконечное бытие как: 1) бытие, преобразующее реальность и 2) как преходящее в форму идеального существование»[15]. При этом самого субъекта С.Л. Рубинштейн определял как способ реализации человеком своей человеческой сущности в мире. Особо отметим, что данное определение предполагало такие характеристики субъекта как:

·  активность, т.е. качество субъекта как детерминанты осуществляемых им изменений в мире;

·  способность к самостоятельности, самодетерминации (саморегуляции, самоорганизации) и самосовершенствованию[16].

Разводя человека и субъекта как причину и следствие, автор указывает на важное положение, зачастую пропускаемое как психологами, так и экономистами – субъект – это лишь один из способов жизнедеятельности человека, а значит, ни в коей мере нельзя ставить знак равенства между ними. Можно даже в развитие вышеприведенного положения Рубинштейна указать, что человек – это необходимая, но не достаточная причина возникновения субъекта. Этот тезис мы еще не единожды упомянем в данной работе. Пока же отметим, что субъектно-деятельностная концепция относится к области психологии, поэтому абсолютно логично, что именно в ней она получила наибольшее освещение. Однако, по мере рассмотрения достижений данной отрасли знаний[17] в рассмотрении субъекта, мы увидим, что помимо создания необходимого фундамента для анализа экономических субъектов, она в то же время, оставляет нам простор для существенного расширения и уточнения экономико-психологического содержания интересующей нас категории.

По мнению продолжателей научной традиции С.Л. Рубинштейна: «Одним из теоретических достоинств понятия “субъект” является его интегральный характер и возможность использования в психологии для обозначения характеристик как индивида (“индивидуальный субъект”), так и группы (“групповой, коллективный субъект”)»[18], что в свою очередь позволяет выявлять общее в психологических свойствах личности, малой и большой группы и общества в целом, но «субъектом в психологии является личность»[19].

И это положение (концентрацию психологии, прежде всего, на индивидуальном субъекте – личности) можно и нужно признать справедливым. Так, выдающийся отечественный психолог, академик РАО А.В. Петровский разрабатывая теоретическую психологию, отвел субъекту место одной из базисных психологических категорий, служащей основой для построения метапсихологической категории «Я», которая в свою очередь выступает основой для экстрапсихологической категории «личность»[20]. При таком подходе психологи сознательно выводят «субъект» из поля своего непосредственного внимания, оставляя ему лишь методологическую функцию, позволяя нам заключить, что субъект – это категория, занимающая центральное место в гуманитарном знании вообще, тогда как личность – это категория психологическая.

Тем самым одновременно проводится и серьезное разграничение использования категории «субъект» в экономике и психологии. Оно состоит в том, что психологи концентрируются на личности и, в меньшей степени, на коллективе – как видах изучаемых субъектов, тогда как в экономике движущими силами выступают в основном фирмы, домохозяйства, государства – т.е. интегральные субъекты.

Подобное положение, однако, не отменяет того факта, что фактически субъектом может быть общность любого масштаба, включая все человечество[21]. Именно с рассмотрения макросубъектов, кстати, некогда начинала свой путь политэкономия. Например, К. Маркс в своих работах выделяет в качестве экономического субъекта общество вообще[22]. Вышеозначенные моменты побуждают нас провести тщательный анализ соотношения индивидуальных, коллективных и интегральных субъектов, которому будет посвящен следующий параграф настоящей работы. Пока же продолжим рассмотрение индивидуального субъекта и его соотношения с термином «агент».

Через всю историю философии прослеживается отграничение субъекта от объектов по критерию наличия «духа» или «души», т.е. именно за одушевленными элементами исторически признается право на звание субъекта.

Например, американский психолог Н. Смит, рассматривая психофизическую проблему, лежащую в основе древа психологического знания, проводит достаточно глубокий анализ истории появления терминов «душа» и «дух», указывая среди прочего на то, что последний произошел от «дышать». В представлении охотников-собирателей, отмечает данный ученый, жизненная сила вообще имела две формы: одна овладевала человеком в состоянии сна, обморока и экстаза, она считалась бессмертной, и после смерти тела способной принимать иные формы; другая – была активной в то время, когда человек находился в бодрствующем состоянии, и часто отождествлялся с дыханием[23]. Интересно, что именно жизненной силе в обеих формах и приписывалась способность воздействовать на природные явления, выступающая содержанием современного понимания субъекта.

Отметим также, что для обозначения степени, в которой тот или иной элемент выступает субъектом, в настоящее время все большее распространение получает уже неоднократно упоминаемый нами термин «субъектность». Наиболее распространенным определением последней выступает следующее: «способностьиндивида или группы бытьсубъектом, т.е. проявлятьсубъектные качества»[24]. В данном определении привлекает внимание определение субъектности как способности, а не наличной («здесь и сейчас») ситуации. Тем самым, получается, что субъектность – это потенция, а не факт.

Поэтому можно сказать, что именно субъектность, как способность воздействовать на среду, является тем самым «духом», который исчезает вместе с превращением субъекта в объект[25]. Отсюда очевидным становится и постулат о бездуховности общества потребления – человек в нем превратился в объект воздействия, почти утратив способность самостоятельно определять свою жизнь и принимать решения. Вышеозначенным можно также объяснить, к примеру, и такие литературные образы как Мефистофель или Воланд, которые присваивая чужую субъектность, компенсируют это внешними, социальными благами, которые зависят от субъектности других.

Более того, из такого понимания сути субъекта становится понятным и то, почему для всех древних цивилизаций дух не противопоставлялся телу, а был целостным образованием, включавшим в себя материальное и идеальное, не сводимым ни к одному из них. Кстати, подобное единство замечательно передается классической фразой буддизма: «не два и не один». Дело в том, что подобный подход был вызван рассмотрением обеих этих частей как элементов поля субъекта. Выделение же за пределы души тела, характерное для античности и позже закрепленное толкователями христианства, превратило тело в объект, способный к отчуждению от субъекта, что и было с успехом сделано в рабовладельческом (сам человек как раб), феодальном (крепостной, тело которого обязано быть привязано к определенной территории), а затем и капиталистическом обществе, когда на этом основании человек в своем телесном воплощении был превращен в объект, ресурс под названием «товар рабочая сила».

Окружающая нас в настоящее время реальность наглядно демонстрирует, что развитие общества идет по пути постепенного возвращения субъектности и, следовательно «духа» каждому человеку, и группам людей. Этот процесс лежит и в основе экономического развития – например, последовательно смещается акцент с человека, как поставщика товара «рабочая сила», на «человеческий капитал», и дополнение традиционных уровней экономического анализа (микроэкономика, макроэкономика) наноуровнем[26], затрагивающим социальный первосубъект – человека. Нельзя также забывать и то, что помимо человека духом обладал и мир, к подобному пониманию в частности сейчас возвращаются философы[27]. Параллельно с возвращением целостности социальным субъектам происходит и процесс осознания их множественности. Интересно, что этот же процесс наблюдается и в геополитике, где вместе биполярного и монополярного мироустройства, по сути, начинает формироваться многополярный мир.

Как мы уже отмечали, С.Л. Рубинштейн убедительно показал в своей эпохальной работе «Основы общей психологии» тождественность идеального и психического. В какой-то мере развитием его идеи можно считать концепцию психосферы, предложенной для решения проблемы определения предметной области психологии Н.Н. Ланге. По нашему мнению, особый интерес предложенная последним концепция вызывает в контексте ее соотнесения с концепцией биосферы и ноосферы, берущей свое начало в работах В.И. Вернадского (по-видимому, впервые подобное соотнесение было проведено А.В. Петровским, пришедшим к выводу, что психосфера интегрирует в превращенном виде процессы, совершающиеся в биосфере и ноосфере[28]).

Развивая данное положение, напомним, что по В.И. Вернадскому биосфера – активная оболочка Земли, представляющая собой совокупную деятельность живых организмов, тогда как ноосфера – новое эволюционное состояние биосферы, в котором на ведущие позиции в деятельности живого вещества выходит сознательная деятельность человека[29]. Однако, если академик А.В. Петровский рассматривал соотнесение вышеозначенных сфер применительно к задаче построения единого категориального поля психологической науки, то нас интересует другой аспект.

Если представить соотнесение биосферы, ноосферы и психосферы в виде следующей схемы (рис. 1), то можно выявить многие закономерности современного социально-экономического развития.

 

Биосфера

Ноосфера

Психосфера

трансформация

 

Рис. 1. Соотнесение трех сфер в общественном развитии

Как видно из схемы, мы полагаем, что роль психосферы, т.е. идеального, состоит в инициации изменений материального, к которому относятся и биосфера и ее новое эволюционное состояние – ноосфера. Надо сказать, что здесь мы, помимо идей В.И. Вернадского, отталкиваемся и от утверждения А.Л. Чижевского, согласно которому «сознание, присущее человеку, явилось тем геологическим и геохимическим фактором, который внес новые процессы в ход химических реакций Земли»[30]. Кроме того, со времени работ данных ученых, получены результаты множества эмпирических исследований отечественных психологов, показавших, что «самочинное» развитие деятельности, совершаемое вне утилитарной потребности, по своей воле, свободному выбору – это и есть проявление подлинного субъекта деятельности[31]. Тем самым, можно считать доказанным фактом, что: «Личность как субъект «ваяет» себя, выстраивая и создавая пространство собственной жизни, уникальный жизненный мир. Субъект ставит цели и намечает жизненные планы, избирает стратегии жизни»[32].

Тем самым, учитывая вышеозначенную тождественность идеального и психического и того факта, что психическое есть субъективное, мы постулируем субъекта как инициатора общественной и природной трансформации. Это положение, кстати, полностью согласуется с представлением Ф. Бэкона, считавшего, что деятельность субъекта сама способна создавать «новые природы», которые он называл «формами» или законами. Английский ученый, как известно, развивал мысль, что познание «истинности вещи» не может происходить без предварительного образования объектов типа «новые природы» или «причины» (в современной терминологии их называют абстрактными объектами). Результирующим эффектом от данного положения выступает мысль о возможности создания новых, «вторичных» природных объектов в результате человеческой деятельности. Как отмечает современный отечественный психолог К.А. Абульханова, «субъект потому субъект, что через разрешение противоречий он постоянно стремится к совершенству», тем самым выдвигая в качестве критерия субъекта, способность разрешать противоречия. Более того, по ее мнению, без этой способности личность либо не становится субъектом, либо утрачивает его статус[33]. Возникает вопрос: что означают данные противоречия, из чего они складываются? И Ф. Бэкон, и К.А. Абульханова говорят о том, что субъект создает внутри себя идеальную модель реальности, модель желаемого, именно ее отличие от реального положения дел и инициируют активность по приведению материального и идеального в соответствие. Очевидно, что данная модель – это и есть психосфера (см. рис. 1), задающая саму возможность трансформации среды из биосферы в ноосферу.

Другой отечественный психолог Е.А. Сергиенко, оспаривая вышеозначенный критерий, отмечает, что личность вообще есть результат разрешения противоречий, «именно эти разного уровня противоречия, стоящие перед субъектом, целостность которого является системообразующим фактором психической организации и регуляции, обеспечивают его развитие и как индивида, и как личности»[34]. Более того, по мнению данного ученого – «избирательность этой активности и ее индивидуализированная результативность и вариабельность указывают на то, что эти действия совершает субъект»[35]. Как это не парадоксально звучит, но мы согласны с обоими вышеприведенными авторами.

Дело в том, что активность, порожденная противоречием между идеальным и наличным – это атрибут субъекта, поэтому сложно оспорить факт, что, только разрешая данные противоречия, социальный элемент остается субъектом. Однако это не означает, что его активность должна быть всеобъемлющей. Более того, последнего не может быть по ряду причин: во-первых, противоречия не могут присутствовать одновременно во всех сферах жизни. Во-вторых, даже если допустить возможность комплексного противоречия, все равно усилия субъекта должны распределяться во времени на разные участки жизнедеятельности. В-третьих, субъект потому и носит это обозначение, что сам выбирает способ ответа на противоречия, а значит, он может и отказаться от их разрешения. В то же время, хотя отказ от активности в определенной сфере реальности автоматически ведет и к утрате им статуса субъекта в ней, нельзя забывать, что это «объектность здесь и сейчас», а не «объектность вообще».

Другим случаем утраты субъектности, по-видимому, выступает передача права на инициацию активности другому субъекту, так в частности происходит при трудоустройстве или при создании семьи, или после призыва на военную службу. Именно этим, в частности, объясняется мысль А.В. Брушлинского, который с одной стороны признает непрерывность развития человека как субъекта деятельности, а с другой, постулирует субъектность как высший уровень активности, целостности, автономности[36].

Итак, субъект – это автономный, свободный, самодеятельный элемент, способный создавать в идеальной форме «новые природы», а затем стремиться к их материальному воплощению. Тем самым мы и получаем схему (см. Рис. 1), при которой отражение наличной ситуации (биосферы) и ее преломление сквозь психосферу задает саму возможность трансформации материи, постепенного превращения биосферы в ноосферу. Научный потенциал данного тезиса мы постараемся показать в последующих главах настоящей работы. Пока же рассмотрев, тем самым сущность данной категории перейдем к понятию «агент».

Данный термин семантически происходит от лат. agens – действующий, и в широком смысле представляет собой любую причину, движущую силу явления. При этом в неявной форме подразумевается, что у каждого агента есть в свою очередь своя инициация, т.е. он выступает не от своего имени (как субъект – подлежащее), а выступает проводником чьей-либо идеи, интересов[37]. Отечественный психолог Б.Г. Мещеряков, отмечает, что «в семантическом анализе текста термином «агент» обозначают одушевленного участника ситуации, который непосредственным выполнением действия контролирует ситуацию; другими словами, это субъект действия: инициатор, исполнитель, «источник энергии», виновник действия»[38], но при этом, с точки зрения современной психологии указывается на различие агента и субъекта, вызванное тем, что действия первого могут быть инициированы как им самим, так и внешней средой, тогда как действия субъекта – это результат самодетерминации. Поэтому согласно современным психологам: «Агент – это личность с подавленной свободой воли, вынужденная выполнять чужые приказы»[39].

Если взять указанное разграничение за точку отсчета, то получается, что агент и субъект схожи в том, что и тот и другой инициируют действия других (объектов), однако если субъект делает это по собственной воле, то агент лишь выступает проводником чьих-либо интересов, посредником. Вспоминая приведенное нами выше высказывание С.Л. Рубинштейна о том, что субъект есть способ реализации человеком своей активности, можно заключить, что тогда агент – это альтернативный способ такой реализации, заключающийся в отчуждении ответственности за инициацию действий окружающей среде.

Отметим также, что действие по собственной воле означает не отсутствие тех или иных причин появления активности, но лишь несводимость инициации данного действия к этим причинам. В психологии это различие выражается с помощь акции – самостоятельной инициации действия, и реакции – действия в ответ на внешний импульс. Так вот субъект не нуждается для своего действия во внешнем раздражителе, хотя этот самый раздражитель и может присутствовать. Агент же выступает лишь реакцией направленной на отличный от раздражителя объект.

Изобразим различие субъекта и агента схематически (см. Рис. 2).

 

Субъект

Объект

Агент

 

Рис. 2. Роль в инициации действия.

Подобное семантическое различие, может показаться несущественным, однако оно имеет серьезные последствия при употреблении каждого из вышеуказанных терминов к экономическим процессам.

Дело в том, что субъект может обойтись и без посредника между ним и объектом, тогда как агент без субъекта (т.е. подлинного инициатора действия) обойтись не может[40]. Поэтому при использовании категории «экономический агент» по отношению к фирмам, домохозяйствам, государству и т.д., мы автоматически подразумеваем, что они являются проводниками чьих-либо интересов. Если идти по этой логике дальше, то становится очевидным, что все вышеперечисленные образования (фирмы, домохозяйства и т.д.) могут быть проводниками только двух видов интересов: либо индивидуальных (людей, входящих в них, или управляющих ими), либо общественных. В случае же когда мы обозначаем фирмы, домохозяйства, государство и т.п. экономические образования как экономических субъектов, мы автоматически исходим из того, что каждый из них уникален, свободен, и обладает своими интересами, не сводимыми к интересам их собственников, учредителей, руководителей и т.д.

Правда, в последнем случае мы вынуждены признать и тот факт, что детерминация поведения (т.е. процесс принятия решений) каждого из экономических субъектов (точнее их классов) различна. Например, что фирма отличается по степени рациональности (или ее типу) от степени рациональности индивидуального потребителя, что, несомненно, усложняет процесс построения экономических моделей, ставя под сомнение ключевой принцип максимизации, как целевой функции всех экономических образований[41].

Важным обстоятельством выступает то, что хотя и первый и второй подходы обладают существенным объяснительным потенциалом, в современной экономической науке экономический агент и экономический субъект в большинстве случаев рассматриваются как синонимы. Подобный, эклектический, подход автоматически выводит из рассмотрения экономической науки причину поведения каждого экономического образования, и, по всей вероятности, восходит к самым первым работам неоклассического направления в политэкономии. Более того, его использование, по сути, детерминирует односторонний взгляд на экономические процессы, поскольку позволяет изучать экономику лишь как закрытую систему, в которой потребности – инициатор активности экономических агентов, – остаются «за скобкой».

Между тем, очевидно, что «субъект» как категория, позволяет рассматривать каждого участника экономических процессов как целое, самостоятельное образование, тогда как понятие «агент» – нет. Надо сказать, что окончательным переходом от разделения субъекта и агента (такое разделение в определенной мере, присутствовало в работах А. Смита, К. Маркса и Ж.-Б. Сея) к их слиянию можно считать эпоху «маржиналистской революции». Предположительно, причиной для подобной ситуации, как мы писали выше, выступило то, что именно в этот период (со второй половины XIX в.) в экономическую науку пришла математика.

Так, по авторитетному мнению английского историка экономической мысли М. Блауга: «Все экономисты того периода, за исключением К. Менгера, Е. Бем-Баверка и Ф. Визера обладали по меньшей мере средней математической подготовкой. У.С. Джевонс, А. Маршалл, Ф. Уикстид, К. Виксель, Г. Кассель – примеры так называемых грамотных экономистов, хотя среди них только Маршалл и Виксель могут считаться владеющими математической техникой. Такие экономисты, как Л. Вальрас, А. Курно, Ф. Эджуорт и В. Парето, были, конечно, в чистом виде экономистами-математиками, хотя здесь стоит отметить, что Вальрас обладал только чутьем математика, а не какой-либо техникой. Тем не менее, впечатляет тот факт, что среди великих экономистов второй половины XIX в. только Дж.Б. Кларк и Е. Бем-Баверк сумели внести фундаментальный вклад в экономическую теорию без использования или знания математики»[42]. Учитывая, то обстоятельство, что работы экономистов XVIII – XIX вв. обходились практически вовсе без математического аппарата, можно сказать, что именно во второй половине XIX столетия происходит широкое распространение математических методов в экономических исследованиях[43].

Как известно, математический инструментарий формализует получаемые результаты, переводя тем самым акцент с качественного на количественный анализ происходящих процессов[44]. При несомненных преимуществах подобного перехода, он все же содержит и негативные последствия для исследований, а именно – де-факто исключает из рассмотрения процессы, которые не могут быть описаны с помощью математического аппарата. Именно в этот период, по-видимому, и был приравнен к экономическому агенту, а, по сути, исключен из рассмотрения экономической науки, экономический субъект. Правда, это исключение касалось не самого понятия, а рассмотрения участников экономической среды как источника субъективности.

Отметим, попутно, что отмеченный переход произошел во второй половине XIX в. в гуманитарных науках вообще: математика пришла в психологию, социологию, историю, точно так же как и в экономическую науку. Только если в психологии она пришла через эксперимент, то в экономике и социологии – как инструмент анализа вторичных данных и выведения новых теоретических построений.

Австрийский экономист того времени К. Менгер в предисловии к своему труду «Основания политической экономии» достаточно четко говорит о том основании, на котором базируется вышеозначенный процесс – это заимствование методологии у естественных наук. Так, по его мнению, основой для использования предельного анализа выступает методологический принцип сведения сложных явлений человеческого хозяйства к их простейшим элементам, еще доступным точному наблюдению. «Это тот метод исследования, который, будучи применен в естественных науках, привел к столь значительному результату, что по недоразумению стал называться естественнонаучным, тогда как он является общим для всех наук, основанных на опыте, и правильнее должен быть назван эмпирическим… Делавшиеся до сих пор попытки перенести особенности естественнонаучного метода исследования в область науки о народном хозяйстве приводили, поэтому, лишь к весьма грубым методологическим ошибкам и к пустой игре внешними аналогиями между явлениями народного хозяйства и явлениями природы»[45]. Действительно, одновременное появление предельной полезности в целом ряде работ во второй половине XIX в., по всей вероятности, во многом связано с успехами применения математического аппарата (дифференциального исчисления) к экономическим процессам. Сама идея подобного заимствования (из математики в экономику) определялась успехами естественных наук, применявших подобные методы. Не будем забывать и аксиому науки, гласящую, что в самой постановке вопроса уже содержится ответ. Или говоря иначе, использование исследователями схожей методологии (точнее методологических принципов), конечно при их высокой научной добросовестности, дает схожие результаты, что и произошло в случае «маржиналистской революции».

Математика – это проявление абстрактного мышления, оперирующего символами. Тем самым за счет построения экономической науки на более прочных методологических рельсах, из нее выпал целый пласт явлений, сложно формализуемых по своей природе. Именно так и ушел за пределы внимания ученых, к примеру, экономико-психологический аспект. И это несмотря на то, что в то же время, учитывая появление экспериментальной психологии, экономисты получили шанс эмпирической проверки своих теоретических построений. Однако, вместо ее осуществления на авансцену вышел максимизирующий экономический агент, т.е. упрощенный математизированный человек. Несколько позже к нему добавились не менее математизированные фирма и домохозяйство. Переход от рассмотрения экономической системы как среды действия экономических субъектов к пониманию ее как закрытой системы экономических агентов произошел содержательно, в терминологии же это выглядело как приравнивание экономического агента (которого рассматривали экономисты-математики) к экономическому субъекту (который обосновывался в рамках философии хозяйства).

Превращение человека в объект, проводимое экономической наукой в конце XIX в. очень хорошо сформулировано во введении к своему труду, уже упоминавшимся нами выше австрийским ученым К. Менгером: «Нам хотелось … лишь оградить себя от нападок тех, которые отрицают закономерность народнохозяйственных явлений, ссылаясь на свободу воли людей, так как этим самым отрицается вообще наука о народном хозяйстве как точная дисциплина»[46]. Мы, кстати, также предчувствуем подобную реакцию на наше утверждение о том, что экономика – это поле деятельности множественных субъектов, каждый из которых обладает соответственно известной свободой действий. Дабы ее предупредить, оговоримся, что свобода действий не означает невозможности существования закономерностей, поскольку как только субъектов больше одного (т.е. как только они начинают взаимодействовать) их свобода уже ограничена свободой другого. Если же их множество (а количество субъектов, как мы покажем ниже, постоянно увеличивается), то ограничения столь многочисленны, что позволяют выделять некое общее для всех. Ясно, что через призму общего ярко проявляет себя особенное – индивидуальное. Тем самым, посредством предлагаемого нами уточнения, мы получаем возможность, как для установления закономерностей, так и для сохранения за субъектами свободы действий и воли (в смысле построения научной модели, поскольку отобрать ее у субъекта не может никто). В связи с этим, мы никак не можем согласиться с пониманием предмета экономической науки как изучения закономерностей «явлений, совершенно независимых от человеческой воли и обусловливающих собой результат хозяйственной деятельности»[47], предложенного К. Менгером.

Дело в том, что хотя такое понимание и разводит экономическую науку от психологической, оставляя последней все явления, зависящие от воли человека, по нашему мнению, не может быть совершенно независимым то, что инициируется кем-то, поскольку оно, очевидно, произошло не само по себе. Другое дело, что как отмечал выдающийся отечественный экономист М.И. Туган-Барановский: «Из совокупности индивидуальных и независимых друг от друга волей создается нечто качественно новое – стихийный комплекс капиталистического хозяйства, бессознательный и не руководимый ничьей волей, не проникнутый ничьей мыслью, но, тем не менее, стройный, устойчивый, закономерный. Законы движения этого комплекса устанавливаются не волей образующих его отдельных индивидов, наоборот, каждый индивид подчиняется этим законам»[48]. А так как экономика появляется только после появления хотя бы двух субъектов, то инициация экономической деятельности человеком очевидна. Следовательно, экономическая наука должна заниматься закономерностями этой деятельности, безотносительно к тому, зависит она от воли человека или нет. Более то