Возвращение восьми апостолов и прибытие в Ачсиб

9 ноября 1945

                  

              Иисус, Который так бледен, худ и печален, что, должно быть, испытывает страдания, находится на высшей точке небольшой горы, на которой расположено также село. Но Иисус находится не в селе, которое, хотя и расположено на вершине горы, тянется вниз по юго-восточному ее склону. Иисус же, напротив, находится на маленьком уступе горы, на высшей точке, обращенной к северо-западу; фактически более к западу, чем к северу.

              Поскольку Иисус смотрит в разных направлениях, Он может видеть волнистую цепь гор крайние северо-западная и юго-западная оконечности которых вдаются в море, на юго-западе горой Кармел, которая исчезает из виду в пасмурные дни, а на северо-западе острым мысом, подобным корабельному тарану, очень похожим на наши Апуанические горы, особенно что касается белых скальных прожилок, сияющих в солнечном свете. Стремительные потоки и ручьи, которые в это время года переполнены водой, стекают с этой волнистой цепи гор и через равнину, тянущуюся вдоль морского побережья, впадают в море. Река Кишон, самая значительная из всех них, втекает в море у широкого залива Сикаминона, образовав прежде обширную водную поверхность в месте слияния с другим маленьким потоком у своего устья. Вода потоков сверкает подобно топазам или сапфирам на полуденном солнце ясного дня, а море выглядит подобно огромному сапфиру с прожилками светлых нитей жемчуга.

              Весна на юге уже начинается, являя себя в новых листочках, вырывающихся из лопнувших почек, нежных блестящих на солнце листочках, таких свежих, что я могла бы назвать их девственными, еще не знакомыми с пылью, бурями, укусами насекомых и еще не имеющими контактов с людьми. А ветви миндальных деревьев уже украшены клочьями белой розоватой пены, такой нежной и эфирной, что кажется, что они готовы улететь со своих родных ветвей, чтобы плыть подобно маленьким облачкам в тихом прозрачном воздухе. И поля на равнине, плодородной, хотя и небольшой, ограниченной северо-западным и юго-западным мысами, зеленеют всходами проросшей пшеницы, которые придают им приятный вид, тогда как незадолго до этого они были нагими.

 

              Иисус вглядывается. С того места, где Он стоит, видны три дороги. Одна выходит из деревни и оканчивается там, где Он находится: узкая дорога, пригодная только для пешеходов и две другие проезжие дороги, которые спускаются из деревни, разветвляясь в противоположных направлениях, к северо-западу и юго-западу.

              Каким болезненным выглядит Иисус! На Его лице сейчас больше следов епитимий, чем когда Он постился в пустыне. Тогда Он тоже побледнел, но Он был еще молодым и сильным. Сейчас же Он предельно устал и истощен совокупностью страданий, которые сокрушают как физическую, так и моральную силу. Его глаза печальны, печалью одновременно сладостной и суровой. Его исхудавшие щеки еще больше подчеркивают духовность Его профиля, Его высокого лба, длинного прямого носа и губ, абсолютно лишенных чувственности. Ангельский лик, исключающий всякую материальность. Его борода длиннее, чем обычно и растет на Его щеках, переплетаясь с Его длинными волосами, свисающими поверх Его ушей, так что на Его лице видны только Его лоб, глаза, нос и тонкие скулы, бледные как слоновая кость  без малейшего намека на цвет. Его волосы взъерошены и тусклы и, как напоминание о пещере, в которой Он был, в них запутались маленькие частички сухих листьев и веточек. Его измятые пыльные туника и мантия свидетельствуют о том диком месте, где они износились, ни разу не сменившись.

              Иисус смотрит вокруг. Полуденное солнце греет Его и, кажется, Он наслаждается его теплом, потому что избегает тени нескольких дубов, стоя на солнце. Но хотя солнце ярко  сияет и день ясный, это не может оживить Его пыльные волосы или Его усталые глаза, так же, как не может оно окрасить Его изнуренное лицо.

              Но не солнце восстанавливает Его силы и не от него светлеет Его лицо, но при виде Его дорогих апостолов, которые поднимаются по менее крутой северо-западной дороге, жестикулируя и глядя на село. Затем Он преображается. Его глаза заблестели и Его лицо, кажется, стало менее изнуренным благодаря розоватому оттенку, распространившемуся по Его щекам, но, прежде всего, благодаря улыбке, осветившей Его лицо. Он протягивает Свои руки, прежде сложенные на груди, и восклицает: «Мои дорогие!» Он говорит это подняв лицо, бросая взгляды по сторонам, как если бы Он хотел сообщить Свою радость стебелькам травы и растениям, ясному небу, воздуху, который уже пахнет весной. Он подоткнул мантию за пояс, чтобы она не цеплялась за кусты, и напрямик устремляется вниз навстречу поднимающимся апостолам, которые еще не видят Его. Оказавшись в пределах слышимости, Он зовет их, чтобы они прекратили подъем к деревне.

              Они слышат далекий зов, но, возможно, из-за рельефа места, где они находятся, не могут увидеть Иисуса, Чья темная мантия сливается с тенями леса, покрывающего склон. Они, жестикулируя, осматриваются вокруг… Иисус снова зовет их… Наконец они увидели Его на поляне среди леса, освещенного солнцем, с протянутыми руками, как если бы Он уже желал обнять их. Затем громкий крик, многократно повторенный эхом, раздался по всему побережью: «Учитель!» И они начали бежать вверх по скалам, сойдя с дороги, продираясь сквозь колючие кусты, спотыкаясь, задыхаясь, не чувствуя веса своих мешков или трудности подъема… подгоняемые радостью увидеть Его вновь. Те из них, кто более молоды и более проворны, естественно, первыми достигли Его, то есть сыновья Алфея, Иоанн и Андрей, которые бежали быстро, как молодые олени, радостно смеясь. И они падают к Его стопам с преданной любовью и с благоговением, излучаясь счастьем… 

Затем достигает Иаков Зеведеев и вслед за ним остальные, которые менее опытны в беге и лазании по горам, Матфей и Зилот прибывают почти вместе, и последним… Петр.

              Но он локтями прокладывает себе путь среди группы апостолов недвусмысленным образом, чтобы приблизиться к Учителю, Чьи ноги обнимают первые прибывшие, которые еще целуют Его мантию или Его руки. Он хватает Иоанна и Андрея, которые вцепились в одежды Иисуса как устрицы к скале, и, тяжело дыша от усилий, он расталкивает их в стороны, чтобы самому упасть у стоп Иисуса со словами: «О! Мой Учитель! Я, наконец, снова вернулся к жизни! Я больше не смог бы этого вынести. Я постарел и исхудал, как если бы был серьезно болен. Посмотри, верно ли это, Учитель…», - и он поднимает свою голову, чтобы посмотреть на Иисуса. Но сделав это, он видит перемены в облике Иисуса и встает с криком: «Учитель?! Но что Ты сделал? Какие мы глупые! Только посмотрите! Разве вы ничего не видите? Иисус заболел!... Учитель мой, Что с Тобой случилось? Скажи Твоему Симону!»

              «Ничего, друг Мой».

              «Ничего? С таким лицом? Тогда, значит, кто-то обидел Тебя?»

              «Нет, Симон».

              «Это невозможно. Ты или заболел, или подвергся гонениям! У меня есть глаза, чтобы видеть!...»

              «И у Меня они есть. И Я вижу, что ты действительно постарел и похудел. Итак, почему ты стал таким?», - говорит Господь, улыбаясь Петру, который пристально разглядывает Его, как бы желая узнать истину у волос Иисуса, кожи, бороды…

              «Но я страдал! И я не отрицаю этого. Ты думаешь было приятно видеть так много печали?»

              «Ты сказал это! Я также страдал по той же причине».

              «Только потому, Иисус?» - спрашивает Иуда Алфеев с огромным состраданием и любовью.

              «Да, из-за этой печали, брат Мой. Из-за этой печали, вызванной необходимостью послать их в такую даль…»

              «И от печали о том, что был принужден к этому из-за…»

              «Пожалуйста!... Замолчи! Молчание о несправедливом поступке в отношении Меня дороже Мне, чем слова, произнесенные, чтобы утешить Меня: “Я знаю, почему Ты страдал”. Во всяком случае, вы все можете знать, что Я страдал по многим причинам, не только из-за этой одной. И если бы Иуда не прервал Меня, Я бы сказал вам об этом». Иисус суров, говоря эти слова. Все подчиняются Ему.

              Но Петр первым овладел собой и спрашивает: «Но где Ты был, Учитель? И что Ты делал?»

              «Я был в пещере… молился… медитировал… укреплял Свой дух, обретал силу для вас в вашей миссии, и для Иоанна и Синтихии в их печалях».

              «Но где? Без одежды, без денег! Как Ты обходился?» - взволнованно говорит Симон.

              «В пещере я ни в чем этом не нуждался».

              «Но что насчет пищи, огня, постели, всего этого… я имею в виду! Я надеялся, что Ты мог бы гостить, подобно заблудившемуся паломнику, в Ифтах-Эле, или еще где-нибудь, в доме, я имею в виду. И эта надежда доставляла мне некоторый мир. Но… это?! Скажите Ему, мучился ли я от мысли, что Он без одежды, без пищи, без возможности обрести что-нибудь, и, прежде всего, без воли обрести это. Ах! Иисус! Ты не должен был делать этого! И ты никогда не сделаешь этого снова! Я не буду покидать Тебя даже на один час. Я пришью свою тунику к Твоей так, чтобы я мог следовать за Тобой как тень, нравится ли это Тебе или нет. Я разлучусь с Тобой, только если я умру».

              «Или если умру Я».

              «О! Не Ты. Ты не должен умереть прежде меня. Не говори этого. Ты действительно хочешь разбить мое сердце?»

              «Нет. Наоборот, Я хочу возрадоваться вместе с тобой и со всеми в этот прекрасный час, который вернул Мне Моих самых дорогих друзей. Видишь! Я уже чувствую Себя лучше благодаря вашей искренней любви, питающей, согревающей и утешающей Меня во всем». Он ласкает их одного за другим, а их лица при этом сияют счастливыми улыбками, их глаза искрятся радостью, а губы дрожат от эмоций, вызванных Его словами, и они спрашивают: «Действительно, Господи?, «Это так, Учитель?», «Мы так дороги Тебе?»

              «Да. Так дороги. Есть ли у вас какая-нибудь еда с собой?»

              «Да. Я был уверен, что Ты истощен, и позаботился об этом по дороге. У меня есть хлеб и жареное мясо, молоко, сыр, и яблоки, и фляжка доброго вина и несколько яиц для Тебя. В том случае, если они не разбились…»

              «Хорошо. Давайте сядем здесь, на этом чудесном солнечном свете, и поедим. А пока мы будем есть, вы можете рассказывать Мне…»

              Они садятся на солнце на уступе скалы, и Петр раскрывает свой дорожный мешок и осматривает свои сокровища: «Все в полном порядке!» - восклицает он. «И также мед из Антигонии. Хорошо! Разве я не говорил вам! На обратном пути, если бы они посадили нас в бочку и нашелся бы безумец, который катил бы ее, или если бы они посадили нас в лодку без весел, даже если бы в лодке была течь и был бы шторм, мы все равно вернулись бы живыми и здоровыми… Но когда мы плыли туда… Чем больше я думаю об этом, тем больше я убеждаюсь, что демон препятствовал нам, чтобы помешать нам доплыть (до места назначения) с теми двумя бедными и несчастными душами…»

              «Конечно! На нашем обратном пути не было целеустремленности…» - подтверждает Зилот.

              «Учитель, Ты совершал епитимьи для нас?» - спрашивает Иоанн, который так погружен в созерцание Иисуса, что забывает есть.

              «Да, Иоанн. Моя мысль следовала за вами. Я чувствовал опасности, в которых вы оказывались и ваши страдания. Я помогал вам как мог…»

              «О! Я чувствовал это! Я даже говорил вам (об этом). Вы помните?»

              «Да. Это верно», - подтверждают все.

              «Хорошо, теперь вы возвращаете Мне то, что Я дал вам».

              «Ты постился, Господь?» - спрашивает Андрей.

              Конечно, Он постился! Даже если бы Он захотел есть, то так как в пещере Он был без денег, как могли бы вы ожидать, что у Него будет пища?» - отвечает Петр.

              «И все это ради нас! Как я сожалею!» - говорит Иаков Алфеев.

              «О! Нет! Не беспокойся! Я делал это не только ради вас, но также ради всего мира. Как Я поступил, когда начинал Свою миссию, так же Я поступил и сейчас. Затем, под конец, Мне помогали ангелы. А теперь Мне помогаете вы. И, поверьте Мне, для Меня это двойная радость. Потому что у ангелов отправление обязанностей милосердия непрерывно. Но его не так легко установить среди людей. Вы практикуете это. И среди людей вы стали ангелами ради Меня, будучи избранными Мной, чтобы стать святыми во что бы то ни стало и любой ценой. Поэтому вы радуете Меня и как Бога, и как Богочеловека. Потому что вы возвращаете Мне то, что приходит от Бога. Вы возвращаете Мне Милосердие, и то, что подобает возвращать Искупителю: ваше возвышение к Совершенству. Вот что приходит (ко Мне) от вас, и это более питательно, чем какая-либо пища. Также и тогда, в пустыне, Я был накормлен любовью после поста. И это восстановило Меня. И то, что произошло тогда, происходит и сейчас! Мы все страдали. Как вы, так и Я. Но не вотще. Я думаю, Я знаю, что это помогло вам больше, чем целый год обучения. Печаль, размышления о вреде, который человек может причинить своему ближнему, добродетельные поступки, вера, надежда, милосердие, которые вы совершенно самостоятельно проявляли, послужили вашему созреванию. Подобно тому, как это бывает с детьми, которые становятся (взрослыми) людьми…»

              «О! Да! Я постарел, я действительно стал старше. Я больше никогда не буду тем самым Симоном Иониным, каким я был, когда отправлялся в путь. Я понял, какой печальной, какой трудной является наша миссия, несмотря на всю ее красоту…», - говорит Петр со вздохом.

              «Ну, теперь мы все вместе. Расскажите Мне…»

              «Говори, Симон. Ты умеешь говорить лучше, чем я», - говорит Петр Зилоту. «Нет. Как хороший лидер, ты должен говорить от имени всех», - отвечают остальные.

              И Петр начинает, сказав в качестве предварительного введения: «Но помогайте мне». Он подробно изложил все в надлежащем порядке, вплоть до отъезда из Антиохии. Затем он начал говорить об их возвращении: «Мы все были печальны, как Ты можешь легко понять. Я никогда не смогу забыть последних слов этих двоих…» Тыльной стороной своей ладони Петр утер две большие слезы, скатившиеся по его щекам… «Они звучали как последний крик какого-нибудь утопающего… Послушайте… ты сможешь лучше продолжить… Я не могу…» - и он встал и ушел, чтобы совладать со своими эмоциями.

              Симон Зилот продолжил: «Никто из нас долгое время не говорил… Мы не могли… У нас в горле стоял комок, который болел… И мы не хотели плакать… потому что если бы один из нас начал плакать, то это был бы конец… Я взял поводья, потому что Симон Ионин, чтобы скрыть свое скорбное состояние, перешел в конец повозки под тем предлогом, что ему нужно что-то найти в сумках. Мы остановились у маленького селения на полпути между Антиохией и Селевкией. Хотя свет луны становился все ярче так как ночь становилась темнее, мы остановились там, потому что дорога была нам незнакома. И мы там задремали, улегшись на наши вещи. Никто из нас не стал есть… потому что нам не хотелось. Мы думали о тех двоих (учениках)… На рассвете мы проехали по мосту и перед третьим часом мы были в Селевкии. Мы вернули лошадь с повозкой хозяину гостиницы, и поскольку он был таким хорошим человеком, мы попросили у него совета относительно судна. Он сказал: “Я пойду в порт с вами. Я знаю тамошних людей, а они знают меня”. И он так и сделал. Он нашел три корабля, отплывающих в порты этого региона. Но на одном было несколько… странных парней, с которыми мы не захотели плыть. Наш человек сказал это нам, так как он услышал о них от хозяина судна. Второе судно было из Аскалона, и они отказались причалить в Тире, пока мы не заплатим сумму денег, которую мы не могли себе позволить. Третье было действительно жалким маленьким суденышком с грузом лесоматериалов. Бедное судно с несколькими работниками и, я думаю, находящееся в большой нужде. Вот почему они согласились зайти в Тир, хотя направлялись в Кесарию, договорившись, что мы заплатим за питание в течение дня и дневную заработную плату всей команды. Это нас устроило. В действительности как Матфей, так и я были несколько обеспокоены. В это время года бывают штормы… и Ты знаешь, что случилось на нашем пути туда. Но Симон Петр сказал: “Ничего не случится”. Итак, мы поднялись на борт. Судно поплыло так гладко и быстро, как если бы ангелы действовали вместо парусов. Мы достигли Тира всего за половину времени, которое заняло бы у нас плавание туда, и когда мы прибыли на место, хозяин судна был так добр, что согласился взять на буксир нашу лодку, пока мы не окажемся около Птолемаиды. Петр, Андрей и Иоанн сели в нее, чтобы управлять ею…. Но это было очень легко. Ничего похожего на наше путешествие туда. У Птолемаиды мы расстались. И мы были так довольны, что перед тем как пересесть в нашу лодку, где были все наши вещи, мы дали ему больше денег, чем было условлено. Мы остались на один день в Птолемаиде, а затем мы пришли сюда… Но мы никогда не забудем, что мы пережили. Симон Ионин прав».

              «И разве мы не правы, когда говорим, что демон препятствовал нам только на нашем пути туда?» - говорят некоторые из апостолов.

              «Вы правы. Теперь слушайте. Ваша миссия закончена. Мы сейчас пойдем к Ифтах-Элю, чтобы ожидать там Филиппа и Нафанаила. Сперва мы подождем их, затем придут другие… Тем временем мы будем проповедовать Благую Весть здесь, на границах Финикии и в самой Финикии. Но все, что произошло недавно, должно быть навечно похоронено в ваших сердцах. Вы не должны отвечать никому, интересующемуся этим».

              «Даже Филиппу и Нафанаилу? Они знают, что мы пошли с Тобой…»

              «Я буду говорить с ними. Я  много страдал, мои дорогие друзья, как вы сами видите. Своими страданиями Я заплатил за мир Иоанна и Синтихии. Не позволяйте Моим страданиям стать бесполезными. Не перегружайте Мои плечи новым бременем. Оно у Меня и так уже тяжелое. И его вес становится все больше день ото дня, час за часом… Скажите Натаниэлю, что Я очень много страдал. Скажите Филиппу, и скажите им, чтобы они были хорошими. Скажите двум другим. Если вы скажите им, что вы поняли, что Я страдал, и что Я подтвердил это, то вы скажете им правду. Ничего больше не нужно (говорить)».

              Иисус говорит устало… Восемь апостолов с печалью смотрят на Него, а Петр осмеливается ласкать Его голову, стоя за Его спиной. Иисус поднимает Свою голову и смотрит на Своего честного Петра с печальной любящей улыбкой.

              «О! Мне невыносимо видеть Тебя таким! Кажется… Я чувствую, что радость от нашего воссоединения прошла и осталась только его святость! Хорошо… Давайте пойдем к Ачсибу. Ты переменишь Свои одежды, побреешь Свои щеки и приведешь в порядок Свои волосы. Ты не можешь оставаться в таком виде! Мне невыносимо видеть Тебя таким… Ты выглядишь как кто-то… кто вырвался из жестоких рук, как кто-то, кого били, или измучили… Ты выглядишь как Авель из Вифлеема Галилейского, избавившийся от своих врагов…»

              «Да, Петр. Но это с сердцем Твоего Учителя жестоко обошлись… и оно никогда больше не исцелится… Напротив, его будут ранить все больше и больше. Пойдем…»

              Иоанн вздыхает: «Мне жаль… Мне хотелось бы рассказать Фоме, который так нежно любит Твою Мать, о чуде, которое произвели песня и мазь…»

              «Однажды ты расскажешь ему… Не сейчас. Однажды ты расскажешь все. Тогда тебе будет позволено говорить. Я Сам скажу тебе: «Иди и расскажи все, что ты знаешь». И в то же время узри истину в чуде. То есть силу Веры. Иоанн успокоил море, а Синтихия исцелила человека не благодаря словам или мази. Но благодаря вере, с которой они упоминали Имя Марии и применяли Ее мазь. И также благодаря вашей вере было там также ваше милосердие. Милосердие к раненому, Милосердие к Критянину. Вы спасли жизнь первому и попытались даровать веру второму. Но если легко исцелять тела, то очень трудно исцелять души… Нет болезней более трудно излечимых, чем духовные…» - и Иисус глубоко вздохнул.

              Они уже видят Ачсиб. Петр уходит вперед вместе с Матфеем, чтобы найти жилье. Остальные идут следом собравшись вокруг Иисуса. Солнце быстро садится, когда они входят в селение…