Бросок вверх на фоне смятения духа

Однако вернёмся в лето 1969 года. Этим летом я не только копал яму на трудовом фронте социалистического отечества. Выходные дни завязанного на «яму» месяца, а также второй, свободный месяц каникул я полностью посвятил изучению великой книги – «Биология» К. Вилли.

Я уезжал на велосипеде в лес, доставал книгу и красный карандаш и читал, читал, читал. Медленно, вдумчиво, делая пометки на полях. Всё так же по часам, со скоростью 4-5 страниц в час. Когда уставал, развлекался, как мог. Например, вырывал длинные, под метр, травинки и метал их, подобно копью, устанавливая всё новые рекорды.

Другой такой всеобъемлющей книги по биологии тогда не было. Я заново открывал для себя живой мир – клетки, всевозможные растительные и животные организмы, эволюцию, генетику, азы биохимии и физиологии, экологию и многое другое.

Конечно, и здесь мысли нередко норовили свернуть вбок. Наиболее часто вспоминались два эпизода конца учебного года.

Эпизод первый. Лекция по анатомии. Профессор Г.С.Сатюкова произносит слово, которое я слышал уже несколько раз, но значение которого совершенно не представляю. Я, как это было принято, пишу записку лектору с просьбой пояснить термин и передаю её по рядам вниз.

Сатюкова ответила на ряд других вопросов. Прочитала про себя мой, как-то скривилась и отвечать не стала. Закончив лекцию, ушла, оставив мою записку на кафедре.       

Пашка Павлов и Таня Бойко из нашей группы обратили на это внимание и прочитали записку. В ней было написано:

«Скажите, пожалуйста, что такое менструация?»

– Илья! – с изумлением обратились они ко мне. – Это ты писал? Здесь – твой почерк. Ты что, не знаешь, что такое менструация??!!

Я, действительно, не знал! Причём, не знал не только термина, но и обозначаемого им явления! Я, выросший в семье, где из трёх человек двое были женщинами, дожил до 18 лет и совершенно не представлял, что каждый месяц у женщин бывают маточные кровотечения! Эта естественная физиологическая особенность женского организма была мне ну абсолютно неизвестна!!!

Дома от меня всё тщательно скрывалось, дворовые компании не проинформировали, учебники стыдливо промолчали. А я сам ровно ничего не замечал. И не делал никаких выводов, например, из того, что для девочек посещение физкультуры носило не такой обязательный характер, как для мальчиков. И из того, что то одна, то другая девочка из-за неважного самочувствия пропускала урок физкультуры.

Да, я не знал, но уже к концу лекции по каким-то микропризнакам понял, что вопрос мой вопиюще неприличен из-за своей глупости. Понял, что просто нельзя не знать таких вещей и что моя записка чудовищно меня дискредитирует.

И вот теперь Павел и Татьяна предъявляют мне эту записку.

– Да нет, какой почерк? Не я это писал! Я же говорю, не я!!

Так и не сознался, хотя это вряд ли их убедило.

Этот мой грех искупился после того, как я тщательнейшим образом изучил по книге К. Вилли менструальный цикл. Причём, настолько, что, когда через несколько месяцев мы проходили эту тему на гистологии, я уже выступал в качестве эксперта и давал консультации трём венграм из нашей группы по поводу «опасных» и «безопасных» периодов цикла.

Второй эпизод ещё более смущал мой дух. Дело было в конце мая. Ко мне подошла наша ангелоподобная умница-красавица Аллочка Рабинович и сказала, что хочет со мной поговорить. Уже одно это меня поразило чуть ли не в самое сердце.

Мы вышли из анатомического корпуса и медленно направились к метро «Проспект Маркса» («Охотный ряд»). Я ужасно волновался; Аллочка, кажется, тоже.

­– Видишь ли, Коля, – в отличие от многих, она называла меня настоящим именем. – Прости, что вмешиваюсь, но я – по поводу твоего заикания. Его можно лечить. Есть специалисты, моя мама их знает. Они часто помогают. Если хочешь, мы тебя с ними сведём.

Она говорила очень тактично, мягко; она говорила о моём недуге и заботливо предлагала помощь… – этого было более чем достаточно, чтобы в душе моей всё всколыхнулось и вспыхнуло.

Ну, а по поводу предложения лечиться… Да, и в институте я продолжал заикаться, и порой – весьма сильно. К публичным выступлениям на первых курсах я ещё не был готов. Но читатель, наверно, заметил, что в последних главах этот мотив практически не звучал. Потому как заикание уже не столь сильно ограничивало моё общение с людьми.

А привитое мне мамой скептическое отношение к возможностям логопедов оставалось неизменным. Иногда в «Комсомольской правде» (которая была основной газетой для нашей семьи) я читал о чудесах исцеления от заикания; но к себе это считал неприменимым.

Считал так потому, что причина заикания, как я понимал, лежит в сфере психики, а допускать кого-либо с, условно говоря, скальпелем в эту сферу я отнюдь не желал. С такими проблемами надо справляться самому. Все же эти психотерапевты, столь модные на Западе, – шарлатаны, соломинка, за которую цепляются лишь слабые люди.

Поэтому, помолчав, я сказал:

– Знаешь, Аллочка, я как-то в это не очень верю. Это будет только напрасная трата времени. Я уж как-нибудь сам…

– Не спеши, подумай до осени; тогда окончательно и скажешь, – ответила она.

… Летом же, в лесу, я не то, чтобы раздумывал – соглашаться или не соглашаться, – здесь мне всё было ясно, и прежнего мнения я не переменил. Но двигавшие ею мотивы: простая ли участливость или нечто иное, – размышления на эту животрепещущую тему, стоило только зазеваться, и отвлекали меня от Вилли.

Тем не менее, я успел его дочитать до конца каникул. И это, на самом деле, означало резкий бросок вверх. Отставания от «спец-детей» в вопросах биологии вообще, а также молекулярной биологии, биохимии, физиологии (не говоря об анатомии и гистологии) – такого отставания больше не существовало: оно осталось в прошлом. Более того, в понимании целого ряда вопросов я оказался даже выше уровня многих из этих баловней судьбы. И затем эти различия, пожалуй, только усиливались.

Помимо всего прочего, тогда же я понял, что к геронтологии надо идти через биохимию. Это было, вероятно, важнейшим выводом из прочитанного летом. Действительно, отсюда следовала основная стратегическая линия моей последующей жизни.

И отсюда же вытекало то, о чём я уже говорил в главе 6: а именно, что, поступив именно в Первый, а не во Второй ММИ, я допустил, в общем-то, ошибку. – Во Втором меде недавно открылся медико-биологи-ческий факультет, специально предназначенный для подготовки научных кадров в области биохимии и биофизики.

Об этом я узнал чуть позже; конечно, расстроился, но решил ничего не менять, ибо и через Первый мед путь в биохимию и в геронтологию был отнюдь не заказан.

Более того, если в медико-биологических дисциплинах я смогу усовершенствоваться и самостоятельно, то глубоко разобраться в клинике, в бесчисленном сонме болезней, которые тоже имеют непосредственное отношение к старению, скорее всего, на том факультете мне бы не удалось.

Так или иначе, с общей стратегической линией было всё ясно.