История раскопок Помпей и Геркуланума

Несмотря на огромное количество свидетельств о существовании Помпей и Геркуланума вплоть до извержения 1631 года, лишь малая толика которых была озвучена мной в предыдущих главах, до сих пор официально считается, что в «темное Средневековье» об этих городах благополучно забыли и лишь местные жители целое тысячелетие из поколения в поколение, на удивление, хранили память о погибших Помпеях, называя соседний холм «La Civita» или «La Città», что означает «город» или же «городище».

В 1689 году при рытье колодца на одном из склонов Везувия, на расстоянии около мили от побережья, были обнаружены некие артефакты и надпись «decurios Pompeiis», которые Франческо Пиккьятти, неаполитанский архитектор, идентифицировал, как принадлежащие вилле Гая Помпея Магна (Помпей Великий (106—48 до н. э.; римский военачальник, муж дочери Юлия Цезаря, впервые проявивший себя в битве с Марием на стороне Суллы). Стратиграфия этого колодца описывается им следующим образом:

«3,17 м – гумус; 1,06 м – лава, идентичная той, которой мостят улицы в Неаполе; 0,79 м – плотная земля (terra soda); 1,98 м – лава, под которой были найдены угли, металлические ключи (из других источников части от дверного замка. – Авт.) и две надписи, которые подтверждают, что на этом месте находилась вилла Помпея; 2, 65 м – плотная земля; 0,66 м – лава, 2,12 м – твердая земля; 0,60 м – легкая лава; 6,61 м – плотный грунт, похожий на туф; 4,23 м – очень твердая лава; 3, 17 м – туф. Производить дальнейшие раскопки помешали грунтовые воды».^[87]

В 1697 году вышла книга итальянского философа, астронома и археологога Франческо Бьянкини (1662–1729) «La Istoria Universale provata con monumenti e figurata con simboli ddegli antichi», в которой он утверждает, что Пиккьятти нашел именно Помпеи. До сих пор доподлинно не известно, в каком именно месте копался колодец, стратиграфию которого описал Пиккьятти, но, судя по его описанию, данный колодец никоим образом не мог находится на территории Помпей. Дело в том, что над Помпеями нет никаких слоев лавы и твердых пород, более характерных для стратиграфии западных и юго-западных склонов Везувия. Да и находятся Помпеи чуть далее одной мили от побережья, по сравнению с колодцем Пиккьятти. Так что эйфория Бьянкини по поводу обнаружения Помпей была преждевременной, а его утверждение ошибочным. Тем не менее я бы отдал должное Бьянкини, хотя бы за его твердое убеждение, что археологический материал «storia per simboli», как он его называет, является более солидной основой для истории, чем литературные источники. Он считает, что историки, которых он называет «хронографами», если они пользуются исключительно античными литературными источниками, совершают ошибку. В немалой степени зарождающаяся в то время наука археология может считать Франческо Бьянкини одним из главных своих отцов-основателей. А к Франческо Пиккьятти я еще вернусь.

Другой энтузиаст-исследователь Везувия, Джузеппе Макрини, четыре года спустя проводил пробные раскопки на склоне вулкана и наткнулся на крепостную стену, из чего он сделал вывод, что городище Чивита (La Civita), скорее всего, те самые искомые Помпеи и есть, о чем он написал в вышедшей в 1699 году книге «De Vesuvio». Но Макрини никто не воспринял всерьез, и «открытие» Помпей было отложено еще на полвека.

В 1710 году крестьянин Амброджио Нучерино по кличке Enzechetta, что в переводе означает нечто вроде «клещак», копал колодец в деревушке Ресина и наткнулся на несколько мраморных фрагментов. До воды он не докопался, его колодец уперся в сцену античного театра, и его огороду была уготована незавидная судьба. Но не его хозяину, вошедшему в историю археологических изысканий в окрестностях Везувия. О находке стало известно французскому герцогу д’Эльбефу, командующему австрийским полком, стоявшим в Неаполе. Находки такого рода в этой местности были нередки и пользовались большим спросом у королевского дома, знати и зажиточных граждан, которые использовали их для украшения своих дворцов, парков и вилл. Поэтому герцог не раздумывая выкупил у крестьянина весь участок земли и организовал там раскопки, тем более что у порта Гранателло в Портичи строилась его собственная вилла, и он надеялся украсить ее за счет возможных находок. Пробивая из колодца горизонтальные и наклонные штольни, он, кроме прочего, нашел девять статуй, которые раздарил своим родственникам и покровителям. Три из них, самые лучшие, проделав дальний путь через Вену, где их принял в подарок кузен герцога принц Евгений Савойский, после смерти последнего попали в Дрезден, где им было суждено оказать косвенное влияние на судьбу одной девушки, будущей супруги короля Неаполя.

«В 1738 году Мария Амалия Кристина, дочь Августа III Саксонского, покинула Дрезденский двор и вышла замуж за Карла Бурбонского, короля обеих Сицилий. Осматривая обширные залы неаполитанских дворцов и огромные дворцовые парки, живая и влюбленная в искусство королева обратила внимание на статуи и скульптуры, которые были найдены незадолго до последнего извержения Везувия: одни – случайно, другие – по инициативе некоего генерала д’Эльбефа. Красота статуй привела королеву в восторг, и она попросила своего венценосного супруга разыскать для нее новые.

Со времени последнего сильного извержения Везувия 1737 года, во время которого склон горы обнажился, а часть вершины взлетела на воздух, вулкан вот уже полтора года молчал, спокойно возвышаясь под голубым небом Неаполя, и король согласился. Проще всего было начать раскопки там, где кончил д’Эльбеф. Король посоветовался с кавалером Рокко Хоаккино де Алькубиерре, испанцем по происхождению, который был начальником его технических отрядов, и тот предоставил рабочих, орудия и порох. Трудностей было много. Нужно было преодолеть пятнадцатиметровый слой твердой, как камень, лавы. Из колодца шахты, проложенной еще д’Эльбефом, прорубили ходы, а затем пробурили отверстия для взрывчатки. И вот наступил момент, когда заступ наткнулся на металл, зазвучавший под его ударами как колокол. Первой находкой были три обломка гигантских бронзовых коней. И только теперь было сделано самое разумное из того, что можно было сделать и с чего, собственно, нужно было начинать: пригласили специалиста. Надзор за раскопками взял на себя маркиз дон Марчелло Венути – гуманист, хранитель королевской библиотеки. За первыми находками последовали другие: три мраморные статуи одетых в тоги римлян, расписные колонны и бронзовое туловище коня. К месту раскопок прибыли король с супругой. Маркиз, спустившись по веревке в раскоп, обнаружил лестницу, архитектура которой позволила ему прийти к определенному выводу о характере всей постройки; 11 декабря 1738 года подтвердилась правильность сделанного им заключения: в этот день была обнаружена надпись, из которой следовало, что некий Руфус выстроил на свои собственные средства театр – «Theatrum Herculanense» ^[88].

Казалось бы, все ясно, в приведенной цитате Курт Керам (настоящее имя Курт Вильгельм Марек) говорит, что под Ресиной покоится античный Геркуланум и тому есть документальное подтверждение: «…обнаружена надпись…». Надпись обнаружил Венути, а точнее, его рабочие, которые кирками сокрушали все, что, на их взгляд, не представляло из себя никакой ценности. Такая же участь постигла и эту надпись, вернее две, почти идентичные, надписи на архитравах (горизонтальных балках-перемычках между колоннами), которые достались маркизу в виде пазла или же мозаики-головоломки, из которых ему удалось сложить следующий текст^[89]:

L. ANNIVS. L. F. MAMMIANVS. RVFVS. IIVIR.

QVINQ. THEATR. O……P. NVMISIVS.

P. F. AR…TEC…

и

A … MAMMI…RVFVS. IIVIR. QV N. THEATR.

ORC…DE SVO…

(Полужирным шрифтом в книге, очевидно, выделены попытки реконструкции текста самим Венути. – Авт.)

С тех пор, претерпев многочисленные реставрационные работы и получив регистрационные номера, обе эти надписи заняли свое место в своде Corpus Inscriptionum Latinarum (CIL) в таком вот окончательном виде:

CIL X, 1443

L. ANNIVS. L. F. MAMMIANVS. RVFVS. II. VIR.

QVINQ. THEATR. ORCH… S. P./ P. NVMISIVS.

P. F. ARChiTEctus

CIL X, 1444

L. ANNIVS.MAMMIANVS.RVFVS.II.VIR.QVINQ.THEATR.

ORCHESTRam DE.SVO

Позволю себе выдвинуть довольно дерзкое предположение. Венути, подобно Генриху Шлиману (1822–1890), сто лет спустя всеми правдами и неправдами убеждавшего научный мир, что холм Гиссарлык это и есть воспетая Гомером Троя, мечтал открыть свою «Трою» и был уверен уже задолго до своего назначения соглядатаем раскопок, что в Ресине находится именно Геркуланум. В этом он сам признается в предисловии к своей книге. Ну очень ему хотелось найти этот Геркуланум, о котором он читал у Диона Кассия! Видимо, будучи человеком довольно честным, или же просто не желая запятнать свое имя подлогом, ему пришла в голову следующая идея. Он пишет две книги, одну от своего имени, где он несколько раз повторяет, что описывает только то, что видел собственными глазами, а другую от анонимного автора (авторство которой сегодня приписывается некоему Муссино). Недаром их тексты и стиль очень похожи друг на друга. Причем в своей книге он как бы вскользь ссылается на другую, но никоим образом не называет имени автора книги, которая «готовится к печати во Франции», но «рукопись которой он уже видел», и видел также надпись, очень похожую на ту, что нашел он сам, но, в отличие от его находки, с обрывочным упоминанием Геркуланума:

L. ANNIUS.L. F. MAMMIANUS.RVFVS.II.VIR.

QVINQ.THEATRO……NVMISIUS.P.F.

ARO……HERCVLANEN……

В книге анонимного автора Венути подстраховывается на всякий случай вот этой фразой:

«Мрамор, на котором она была выгравирована, был настолько поврежден, что невозможно было расшифровать всю надпись целиком: об этом сообщаем здесь лишь постольку, поскольку это было первым доказательством того, что подземный город в действительности является Геркулеей».

Этой последней надписи, с упоминанием Геркуланума, нет в официальном своде Corpus Inscriptionum Latinarum (CIL)! То есть это означает, что она никогда и не существовала!

Но хитрость Венути удалась. За ним осталась слава первооткрывателя Геркуланума и процесс самофальсификации истории, подкрепляемый перекрестными ссылками реальных и мнимых авторов, подобно сплетне, начал набирать обороты уже без участия самого Венути. И остановить такой процесс, как правило, очень трудно. Почти невозможно.

Аналогичная ситуация складывается и с конными статуями Нония Бальба и его сына. Как пишет Е. Шуршиков, основательно разобравшийся с предысторией вопроса:

«Чтобы разбираться с другими надписями, содержащими слово «геркуланский», посмотрим, какие надписи реально нашли во времена М. Венути. «Теперь я перечислю несколько других любопытных вещей, которые были найдены в упомянутом театре, в января 1739 года… Пять мраморных статуй, товарищи к трем вышеупомянутым бронзовым, больших, чем в натуральную величину, четыре из которых были одеты в мантии и на своих пьедесталах; некоторые из них не были сломанными, на них были следующие надписи. Под статуей консула, одетого в мантию:

M. NONIO. M. F. BALBO

PR. PRO. COS.

D. L.

Под статуей старого мужчины:

M. NONIO. M. F. BALBO

PATRY.

D. D.

Старая женщина закрытая вуалью и одетая в мантию, в натуральную величину:

VICIRIAE. A. F. ARCHAD

MATRI. BALBI

D. D.

Данные надписи были на пьедесталах мраморных статуй, далее перечисляются еще ряд найденных надписей, которые для нас пока не имеют существенного значения. Необходимо только отметить, что ни в одной надписи, найденной при участии М. Венути, не встречалось слово «геркуланский». А вот что сообщает нам Ф. Пиранези в книге «Театр Геркуланума»: «(ниша, обозначенная буквой) Е. Место трех статуй, с надписями, как они читаются во внутреннем дворике Музея Портичи; на той, что размещена в середине, написано: CIRIAE. А. М. FACARD. MATRIS. BALBI. D. D. На той, которая была справа, читалось: M. NONIO. BALBO. PAT. D.D.D. И внизу другая слева: M. NONIO. M. F. BALBO. PR. PRO. COS. ERCVLANENSES».

Если вспомнить, что данные три статуи были найдены в присутствии М. Венути и что надписи, приводимые им и Ф. Пиранези, имеют всего лишь одно, но принципиальное отличие, а именно для Нония Бальба сына, у М. Венути отсутствует всего лишь одно слово «ERCVLANENSES». Получается, что сообщение Ф. Пиранези о статуе Н. Бальба с надписью приводимой Ф. Пиранези – очередная фальшивка, хотя, возможно, статуя с такой надписью реально стояла в музее Портичи, но реально найденная статуя имела на пьедестале надпись без какого-либо упоминании о Геркулануме. Далее начинается странная и удивительная история конных статуй Нония Бальба, отца и сына. М. Венути сам конной статуи не видел и в тексте своей книге пишет следующее: «Также другая прекрасная конная статуя из мрамора имеется во внутреннем дворе Королевской виллы Портичи; надпись на которой ясно показывает, что она была воздвигнута Геркуланцами. Об этой статуе срочное сообщение было передано Его Превосходительством кардиналом Квирино как следующее: «Еще не обосновано кто этот (Ноний) был: P.R. не имеет до настоящего времени понимания, и т. д»… Затем следовало: «Это самая прекрасная статуя на сегодняшний день в мире, лучше, чем статуя Антония на Капитолии, как более старая и сделанная лучшим мастером». Утверждение, которое требует более тщательного рассмотрения. Надпись, которая была прислана мне, подобна упоминавшейся выше:

M. NONIO. M. F.

BALBO

PR. PRO. COS.

HERCVLANENSES

Из этого замечания М. Венути следует, что до середины 1740 года никаких конных статуй с надписями на пьедестале не было обнаружено, и все они появились позже, когда М. Венути уже покинул Неаполь. Вот что он пишет в конце своей книги: «Его Величество, будучи занятым в очень важном деле (война), возглавлял свою армию, чтобы защитить свое королевство, пренебрегая собственной безопасностью ради спокойствия королевства, что было причиной, почему они приостановили свой поиск, который так старательно производился в течение нескольких лет; но когда дела были снова улажены, провидение вознаградило их новыми, великими и неслыханными открытиями. Две прекрасные колоссальные конные мраморные статуи, которые стояли перед одними из двух ворот театра, то есть на фасаде театра к той улице, которая вела к городу Гераклея. Они были установлены в честь двух Бальб, отца и сына; их статуи в мантиях описывались ранее. Одна из этих статуй была разбита на части, другая лучше сохранилась, была восстановлена и поставлена во дворе дворца в Портичи. Надпись на пьедестале, как я прежде упоминал, была:

M. NONIO. M. F.

BALBO

PR. PRO. COS.

HERCVLANENSES

Обратим внимание на замечание М. Венути: «Одна из этих статуй была разбита на части, другая лучше сохранилась, была восстановлена и поставлена во дворе дворца в Портичи». Обе статуи, по слухам, разбиты. Однако что же нам известно о находке конной статуи Бальба сына? И здесь начинаются чудеса, ни место, ни время, когда была найдена данная статуя, науке не известны. Тем более неизвестно, кто ее откопал. Известно только, что до середины 1740 года такой статуи при раскопках не было найдено; свидетельство – М. Венути и имеющейся подробный журнал раскопок за этот период времени. За период с середины 1740 года по 1748 год, как утверждает наука, в отчетах за это время никаких упоминаний о такой находке нет, но также говорят, что отчеты за этот период времени крайне неполные. Таким образом, наша статуя вместе с надписью всплывает у Анонима (Муссино) без каких либо комментарий и далее у М. Венути, который утверждает, что копию надписи ему переслали. Реально статую видел в 1750 году М. Фриман, который пишет следующее:

«Следующие были две конные статуи, которые были найдены на каждой стороне одних из вышеупомянутых ворот, и они, полагают, были обращены на улицу, которая вела к театру. Статуи, я говорил, были воздвигнуты в честь двух Бальб, отца и сына, как великих благодетелей геркуланцев. Одна из этих статуй так разбита, что не может быть восстановлена; другая которая счастливо лучше сохранилась, чрезвычайно хорошо восстановлена и помещается у площади в воротах королевского дворца Портичи».

«Чрезвычайно хорошо восстановленную статую», из более, чем четырех сотен обломков, через 50 лет пришлось восстанавливать еще раз, когда голова статуи в 1799 году была вдребезги разбита прямым попаданием французского пушечного ядра, залетевшего на территорию королевского дворца в Портичи, но, по свидетельству Иоганна Якоба Бернулли, некоему скульптору Анджело Брунелли удалось голову склеить заново^[90].

Путеводитель Неаполитанского музея 1876 года сообщает о конной статуе Бальба следующее:

«В середине – ном. 63. Конная статуя М. Ноний Бальб отец, проконсул Геркуланума – как она спереди подписана. (Театр Герк.)» ^[91]

Статуя Бальба-сына (под № 62) приводится без надписи, лишь говорится, что это именно у нее в 1799 году ядром разбило голову, которую чудесным образом восстановил скульптор Брунелли. Но Доменико Романелли, ссылаясь на некоего маркиза Жерома де ля Ланде^[92], в 1817 году пишет, что надпись:

M. NONIO M. F. BALBO

PR. PRO. COS.

HERCVLANENSES —

находится на пьедестале конной статуи Бальба-сына!^[93]

Еще четыре женские статуи, найденные в театре, были причислены к сестрам Маркуса Нония Бальба автоматически, «по месту находки», «по внешней похожести черт лица». Найденную в Базилике рядом с театром конную статую со всадником без головы без всяких на то причин сочли за статую его отца. Имеет ли данное семейство местных меценатов какое-либо отношение к народному трибуну 34 г. до н. э. Нонию Бальбу (заике), которого упоминает Дион Кассий, не известно.

В 1758 году Геркуланум и Помпеи посетил Иоганн Иоахим Винкельман (1717–1768), немецкий теолог, антиквар и искусствовед, к тому времени уже много лет живший в Италии. Четыре года спустя Винкельман публикует свои первые «Sendschreiben» (письма), посвященные раскопкам и найденным в их результате артефактам. К сожалению, статуи описывает он не очень детально. Вероятно, причиной этому был запрет Винкельману делать какие-либо зарисовки во время его посещений дворца в Портичи, где первоначально помещался королевский музей.

«Театр и этот храм являли собой часть главной площади города, где были найдены конные статуи Нония Бальба Старшего и Нония Бальба Младшего. Последняя из этих статуй, будучи в лучшей сохранности, чем другая, была первой, которую они восстановили; и после восстановления она была помещена в вестибюле королевского дворца, в витрине. Другую поместили напротив, в части здания, которое пока еще полностью не закончено. Гравюры этих двух статуй в Symbolae Litterariae Gori (Franciscus Gorius, Антонио Франческо Гори ( 1691–1757; флорентийский священник и антиквар. – Авт.), хотя и сделаны по памяти ( выделено мной. – Авт.), сносно передают их идею» ^[94]

Следует отметить, что этот запрет касался не только и исключительно Винкельмана, но и всех других посетителей «со стороны», что только усиливает подозрения в возможном подлоге и фальсификациях Accademia Ercolanese ( Геркуланской академии), созданной королевским указом 13 декабря 1755 года под руководством маркиза Бернардо Тануччи, будущего регента при малолетнем короле Фердинанде и премьер министра. Был ли заинтересован Тануччи, а вместе с ним и Бурбоны в таком подлоге?

Упомянутый Винкельманом Антонио Франческо Гори в письме «флорентийскому другу», датированном 15 июля 1747 года, как раз и описывает конную статую Маркуса Нония Бальба, которую восстанавливает, а точнее делает заново, некий «Скульптор» по эскизам некоего «Художника», и что не все получается. Пришлось изменить положение головы лошади и внести некоторые другие поправки, а еще установить под брюхо лошади подпорку-колонну вместо оригинальной железной, что не очень эстетично, но иного выхода нет. Приводится в порядок и другая конная статуя такой же замечательной работы, как и первая, посвященная, по всей видимости, отцу М. Нония Бальба.

«То, что касается надписи, то вынужден признать, что ошибся, так как доверил слишком много своей памяти. В надписи только три строки, а не четыре; так, что одну необходимо вычеркнуть и переделать. Верхние буквы M. и N. вовсе не капительные и абсолютно вертикальные. Теперь я уверен; красота и правдивость превыше всего в любом произведении, как и в этой великолепной и архикрасивой конной статуе. О замеченном я сообщил и NN. Надеюсь и рассчитываю, что наши Великие Покровители, повлиять на которых у иностранцев есть больше возможностей, чем у их подданных которые обязаны их прославлять, должны к нам прислушаться» ^[95].

Гори пишет намеками, подразумевая, что адресат знает, о чем идет речь, и не называет ни его имени, ни имен покровителей. Во всяком случае в опубликованном варианте его письма «флорентийскому другу» имена опущены и заменены либо на NN, либо на «Художник» и «Скульптор» с заглавными буквами. В письме он признает свою ошибку и сожалеет о том, что пошел у кого-то на поводу. Его замечание про «верхние буквы M. и N». выглядит как сделанное не к месту, но тем самым он намекает, что лишней строкой в этом «четверостишьи» как раз и является последняя.

M. NONIO. M. F.

BALBO

PR. PRO. COS.

[HERCVLANENSES]

На самом деле «Художник» и «Скульптор» не такие уж неизвестные особы. Скорее всего, это аббат Камилло Падерни, будущий директор Королевского музея в Портичи, и французский скульптор Джузеппе Канарт, которые, согласно Винкельману, были ответственными за реставрацию находок и их консервацию. К Камилло Падерни я еще вернусь, но о Джузеппе Канарте стоит сказать несколько слов. О нем известно довольно мало, и его произведения с трудом поддаются однозначной идентификации, скорее всего потому, что он часто работал под несколькими именами, такими как Филиппо Канарте, Жозеф Канард и др. Но доподлинно известно, что он был мастер своего времени по изготовлению скульптур под античность, в частности «Хмурящийся Каракалла», Неаполь, 1758 г., которые, однажды попав в коллекцию именитых собирателей древностей, таких как Фарнезе, по прошествии времени признавались специалистами как величайшие работы античных скульпторов. Это ему, после того как Таннучи отстранил смотрителя музея Падерни из-за его постоянных скандалов и разногласий с Алькубиерре от надзора за раскопками в Помпеях, было дано право единолично решать, какие фрески в Помпеях вырубать и перевозить в музей, какие оставить на месте, а какие уничтожить.

Очевидно, что «Великие Покровители» ни к кому не прислушались и сделали по-своему, совершив самый настоящий подлог. Через два года, 16 сентября 1749 года, Гори пишет еще одно письмо своему «флорентийскому другу», не менее ехидное и двусмысленное:

«Что касается надписи Конной статуи Марко Ноньо Бальбо; на самом деле надпись была найдена на некотором расстоянии от упомянутой Конной Статуи, разбитая на множество кусочков; после того, когда их составили вместе, исходя из контуров, прожилок мрамора и по смыслу, то с нее была сделана копия из красивого белого мрамора и прикреплена на большой современный постамент статуи, что находится у Короля ( в Портичи. – Авт.). Король воспрепятствовал тому, кто предлагал сделать такую нелепость; и прикрепить старый мрамор, где были бы обрамлены осколки надписи со вставками недостающих кусочков, к новому постаменту. Говорят, что те, кто видел буквы ( копии. – Авт.) собственными глазами, утверждают, что они древние.

Что касается другой почти сходной надписи, где вместо Herculanenses есть D. D., что, как вы знаете, означает Decreto Decurionum, то ходят сплетни, что якобы вместо D. D, и там приставили Herculanenses, что является самой настоящей ложью. Так что считайте, что надпись никто не изменял; и в первой там на самом деле Herculanenses, а в другой – D.D.».

Действительно, случайное открытие Геркуланума было сразу включено в амбициозный проект формирования нового Королевства обеих Сицилий, чтобы привлечь сюда капиталы, а Неаполь превратить в один из центров европейской культуры. Король, по советам Тануччи, был настроен закончить престижные раскопки. Поэтому он ревниво следил за их проведением и очень редко допускал туда посетителей. Опасаясь, что другие получат дивиденды от публикации исключительных находок, он отклонял любые запросы на художественное и печатное их воспроизведение.

Лишь после 1775 года посетителям наконец разрешили зарисовывать руины под обязательным наблюдением сопровождающей охраны. Публикация оставалась привилегией короля, но, в конечном счете, официальный информационный вакуум привел к утечке новостей, которые часто были неточны, а то и явно сфальсифицированы. Как пишут в своем эссе, посвященному относительно регулярному журналу Геркуланской академии «Le Antichità di Ercolano Esposte», печатавшемуся с 1757 по 1792 год, профессоры Неапольского и Токийского университетов Умберто Паппалардо и Масанори Аойаги, «например, утверждалось, что была найдена золотая статуя Юпитера, но небольшое количество посетителей музея в Портичи признавалось, что не видели такую. В другой раз ходили слухи, что была обнаружена целая военная трирема со всеми железными и бронзовыми деталями». ^[96]

Вполне естественно, что отсутствие гласности, которая касательно Помпей и Геркуланума, между прочим, отсутствует в той или иной степени до сих пор, порождает слухи и, разумеется, вызывает обоснованные подозрения.

Так же, практически случайно, как и Геркуланум, были открыты и Помпеи. Зимой 1748 года Алькубиерре было поручено восстановить нарушенное водоснабжение порохового завода в Торре Аннунциата, мельницы которого приводились в движение водой из верховьев реки Сарно, поступающей по специально устроенному для этого арыку-каналу. Один из участков этого водовода у Торре Аннунциата был подземным и проходил под холмом, заросшим виноградниками и оливковыми деревьями. Исследуя данный канал и беседуя с местными жителями, рассказавшими ему о многочисленных находках старинных предметов и обломков мрамора в этих местах, Алькубиерре пришел к выводу, что холм хранит в себе какой-то погребенный Везувием город. Его догадка подтверждалась и самим названием холма – «городище». В книге «Pompeianarum Antiquitatum», изданной в Неаполе в 1860 году, приводятся дневники раскопок за период с 1748 по 1808 год. Нерегулярный журнал открытий велся на испанском языке вплоть до 7 июля 1764 года, с этого дня его заменил итальянский.

23 марта 1748 неаполитанский аббат Марторелли, будучи уверен, что удалось напасть на следы древних Стабий, с высочайшего соизволения и при поддержке Алькубиерре, выделившего для этих целей 24 человека рабочих, половина из которых были заключенными, начал раскопки в городище «Чивита». Сам Алькубьерре с этого дня начал вести свой дневник, первой записью в котором были следующие слова:

«Начав несколько дней назад на месте производить осмотр канала, который несет воду на фабрику боеприпасов в Торре Аннунциата, и на основе информации, которую я ранее получил – в особенности от офицера Дона Хуана Бернардо Боски – согласно которому в этом районе есть место под названием «Городище», приблизительно в 2 милях от вышеупомянутого Торре, где были найдены несколько статуй и другие остатки древнего города Стабии, я решил, что своевременно посетил это место и собрал некоторую информацию» ^[97].

На начальном этапе на территории городища, которое потом будет идентифицировано как Помпеи, раскопки проводились беспорядочно и нерегулярно вплоть до 1749, не принеся искателям сокровищ каких-либо ощутимых, сравнимых с геркуланскими, результатов, и возобновились уже с бо́льшим прилежанием в 1754 году в так называемой Вилле Цицерона у Геркуланских ворот, начерно исследованной в 1749 году. Между 1764 и 1766 годами была освобождена от пепла и лаппилей территория обоих Театров, Треугольный форум, и храм Изиды. Около 1770 года исследования сместились снова к Геркуланским воротам, где был открыт Дом Хирурга, преподнесший копателям целый набор хирургических инструментов, и вилла, почему-то приписанная Диомеду (1771–1774), в подвалах которой нашли множество жертв извержения.

В журнале раскопок, кроме всего прочего, описывается артефакт, обнаруженный 16 августа 1763 года в виде пьедестала с надписью, приписываемой Сведию Клеменсу, в которой упоминаются Помпеи, и хранящийся якобы в Неаполитанском музее.

«20 августа [1763 года] – В том же месте текущего [месяца] 16 числа встретилось туловище статуи из белого мрамора человека, одетого в тогу, без головы и отдельно две руки, у левой кольцо и папирус: к этой статуе принадлежащая голова была найдена 21 мая этого же года. И нашел также другую часть статуи белого мрамора одетую в тогу, множество обломков колонн, с хорошо сохранившейся великолепной ионической капителью из известняка. Кроме того, нашел пьедестал из травертина, размерами 5 пальм на 2 пальмы и 2 м. пальмы в ширину (ок. 1 м х 0,4 м х 0,14 м. – Авт.), со следующей надписью:

EX AVCTORITATE

IMP. CAESARIS

VESPASIANI AVG.

LOCA PVBLICA A PRIVATIS

POSSESSA T. SVEDIVS CLEMENS

TRIBVNVS CAVSIS COGNITIS ET

MENSVRIS FACTIS REI

PVBLICAE POMPEIANORVM

RESTITVIT.

«Именем Императора Цезаря Веспасиана Августа. Места общие, в частную собственность взятые, Сведий Клеменс трибун, изучив случай и взвесив (дословно – измерив) факты, народу помпейскому вернул».

Считается, что именно эта, обнаруженная рядом с Геркуланскими воротами в 1763 году, надпись позволила окончательно идентифицировать разрушенный город с Помпями. По словам Эрнеста Бретона, пьедестал с надписью в Помпеях был заменен на копию, а оригинал был помещен в музей. Самое интересное, что этого пьедестала в музее нет и о данной надписи там никто ничего не знает. Нет ее и в музейном каталоге «античных надписей». Название «Помпеи», на самом деле, впервые уже используется в журнале 27 ноября 1756 года, за семь лет до находки пьедестала, но не ясно, как было идентифицировано название города.

В одном из своих писем некоему Томасу Воллигу, датированном 28 июня 1755 года Камило Падерни пишет:

«В апреле 1755 года королю обеих Сицилий сообщили, что невдалеке от Торре делля Нунциата, где стояли старые Помпеи, во время раскопок у амфитеатра была обнаружена мраморная капитель колонны коринфского ордера и имело бы смысл продолжить в этом месте раскопки. Его Величество уже до этого распорядился рабочим копать в этом месте, но после того, как ему сообщили, что в раскопе появились испарения, так называемые Мефитис, которые были настолько сильными, что убивали любого пребывающего там даже непродолжительное время, приказал работы остановить….» ^[98]

Не говоря уже о мофете (скоплениях углекислого газа) – явной приметы в сравнительно недавнем прошлом произошедшего извержения, обращает на себя внимание сам факт упоминания Помпей за восемь лет до 16 августа 1763 года, когда была обнаружена надпись Сведия Клеменса. Значит, у него не вызывало никаких сомнений месторасположение Помпей? Почему же Алькубиерре был так уверен, что раскапывает Стабии? Кроме того, согласно журналам раскопок, амфитеатр и окрестности начали раскапывать только в начале XIX века. Это означает, что либо амфитеатр был вполне видим и выступал над пеплом, либо же Падерни принял большой театр, где действительно в то время проводились раскопки, за амфитеатр.

Но еще задолго до этого и даже почти за год до начала раскопок Алькубиерре, Антонио Франческо Гори 15 июля 1747 уже описывает некие раскопки в Помпеях:

«В Помпеях сделаны красивые находки и любопытная живопись, которые были описаны мне правдивыми людьми; но я хотел бы сам видеть найденные под конец две очень большие картины с морским сюжетом, c красивыми кораблями и т. д. не говоря о других картинах с птицами, и фигурами; их бы достали из раскопа, если бы не зловонные испарения (мофете), которые делают в раскопах воздух порочным, поэтому раскопки были перенесены на осень».

Неужели дурной пример выдавать желаемое за действительное, поданый Венути с Геркуланумом, оказался таким заразительным?

Раскопки, продолжавшиеся с перерывами почти сорок лет (1738–1780), проводились, как уже было сказано, под непосредственным руководством Алькубиерре, при участии инженеров Рорро и Бардета, Карла Вебера и Франческо Ла Вега. Рокко Хоаккино де Алькубиерре (1702–1780), майор Неаполитанского королевского инженерного корпуса прибыл в 1734 году из Испании в Неаполь в качестве члена испанской военной экспедиции. По прелиминарному миру 3 октября 1735 года, завершившему войну за польское наследство, Австрия отказалась от королевства Неаполя и Сицилии в пользу дона Карлоса Пармского, ставшего первым королем Неаполя из династии Бурбонов Карлом VII. Король Неаполя Карл VII, гораздо более известный как король Испании (1759–1788) Карлос III, кроме проведения раскопок Геркуланума и Помпей, поддержал испанские археологические изыскания в Юкатане, на развалинах относящихся к племени майя пирамид.

Рокко Хоаккино де Алькубиерре не был профессиональным археологом, в первую очередь он был профессиональным военным инженером. Упорный, ответственный и в то же время авторитарный Алькубиерре не перенес интриг Карла Вебера, постоянно конкурирующего с ним, и негативного влияния подчас несправедливых писем Винкельмана, жестко критикующих его методы ведения раскопок. Устраненный от дел и оскорбленный, он умер в Неаполе в 1780 году и был похоронен в крепостной башне Кармен, командиром которой он числился последние годы.

В Энциклопедии Брокгауза и Ефрона в качестве первого невольного первооткрывателя Помпей упоминается знаменитый папский архитектор-инженер Доменико Фонтана (1543–1607), из Мелиды (Швейцария), кроме всего прочего прославившийся завершением строительства собора Св. Петра в Ватикане, переносом и установкой египетского обелиска на его главной площади, Латеранского собора и строительством Палаццо Реале в Неаполе:

«В эпоху средних веков даже само место, где находилась Помпеи, было забыто, и она, в течение полутора тысяч лет, таилась никому не ведомой под засыпавшим ее пеплом и позднейшими почвенными наслоениями. В 1592 г. архитектор Д. Фонтана, проводя существующий доныне подземный канал для доставки воды из реки Сарно в Торре Аннунциату, наткнулся на помпейские развалины, но на них не было обращено никакого внимания» ^[99].

Энциклопедии, почти слово в слово, вторит сэр Томас Генри Дайер – Thomas Henry Dyer (1804–1888), английский писатель и историк:

«В течение периода 1669 лет Помпеи оставались похороненными и казались полностью забытыми, несмотря на то, что это место, вероятно начиная с момента их гибели, всегда носило название Civitiа, или Город. Странно, что они не были обнаружены раньше, Доменико Фонтаной, выдающимся архитектором шестнадцатого столетия, задействованного в 1592 году, чтобы доставить воды Сарно к городу Торре Аннунциата, проведшим подземный канал под Помпеями, который, входя в город около Ворот Сарно, пересекает его по извилистому маршруту, проходит рядом с большим театром и под Форумом, пока это не находит свой выход на западной окраине, немного севернее Морских Ворот. В ходе этой работы часто натыкались на фундаменты зданий; все же это обстоятельство, судя по всему, не возбудило никакого любопытства и не вызвало желания продолжить дальнейшие исследования». ^[100]Данный водовод был заказан в конце 1500-х годов графом Сарно у архитектора Доменико Фонтана с целью подачи воды в Торре Аннунциату. Именно этот водовод, исправно проработавший более ста лет, инспектировал Алькубиерре, когда наткнулся на погребенный город. С начала 1900-х годов водовод использовался крестьянами как ирригационный, для орошения полей и функционировал вплоть до 60-х годов XX века, когда использование канала прекратилось и он пришел в упадок.

Из этих слов можно сделать вывод, что инженер Фонтана, занимался производством горнопроходческих работ по прокладке туннеля на некоторой глубине и в процессе этих работ наткнулся на крыши и стены домов погребенного под многометровым слоем пепла города. Вроде бы ничего удивительно здесь нет, если не задаться вопросом, а как, чисто технически, ему удалось пройти почти два километра в вулканическом грунте, отнюдь не благоуханном, выделяющем так называемое мофете^[101] (состав мофете, CO₂ – 96 %, CH₄ – 2 %, O₂ – 1.5 %, H₂S – 0.2 %, другие – 0,3 %), без принудительной вентиляции горной выработки?

Сэр Уильям Гамильтон в своей книге «Observations on Mount Vesuvius, Mount Etna, and other volcanos» пишет:

«Я часто встречался с этими мофете, когда производил свои наблюдения в окрестностях горы Везувий, особенно