Личная лётная книжка пилота лейтенанта Л.В. Рыкова

 

 

«Не сдадут ли нервы за эти сорок секунд прямого, без малейшего отклоне­ния, полёта? Не дрогнет ли рука, чтобы не рвануть самолет прочь от смертельно рвущихся снарядов? Леонид Рыков с че­стью выдержал свой первый экзамен на мужество. В полку зна­ли — такой не подведёт», — со знанием дела писал впоследствии штурман 23-го гвардейского полка Рэм Буеверов.

Кстати, и на­шему герою достался отменный напарник, с которым он совершил более 200 боевых вылетов. О Ростовцеве Рыков говорил так: «Отличный штурман. Всегда и на цель точно выведет и от­бомбится, как надо». Недаром в ходу тогда была довольно шутливая присказка: «Лётчик - это извозчик, который возит штурмана на работу». Лётчик пилотирует, а курс и высоту ему определяет штурман.

Спустя несколько дней, по сообщениям войсковой разведки, стало ясно, что 598-й авиаполк успешно справился с поставлен­ной перед ним задачей: на долгое время был выведен из строя вражеский аэродром, и на месте уничтожено около трёх десятков самолётов противника.

Наземное командование выразило благодарность всему лётно­му составу полка за оказанную помощь: меньше немецких само­лётов стало появляться над позициями наших войск.

Особенно интенсивные боевые вылеты у лётчика Рыкова оказались в пери­од с 19 по 24 февраля 1942 года, когда в течение шести дней подряд им было произведено двадцать ночных вылетов общей продолжительно­стью 28 с половиной часов.

В марте он вместе со своим штурманом Петром Ростовцевым совершил вдвое больше боевых вылетов, чем в феврале. В этот период Леонид Рыков подал заявление о вступлении в партию и стал кандидатом в члены ВКП (б). Вскоре в районе Харькова ему пришлось помогать нашим пехотным частям, окружившим груп­пировку войск противника.

«Вначале разбрасывали листовки, в которых немцам пред­лагалось сдаваться в плен. Они упорствовали. Тогда начали их бомбить. Туго пришлось фашистам», — вспоминал впоследствии Леонид Васильевич Рыков.

  А вот лётчик А.А. Максименко, по собственному признанию, применял в своих полётах другую тактику: «Возили листовки. Мы их брали с удовольствием - они нас иногда спасали, поскольку пачку листовок пули не пробивали. Сначала отбомбимся, а потом летим, агитируем».

 

СБИТЫЙ ЛЁТЧИК

 

Взлетишь ты в ночку тёмную, Весеннюю, безлунную...

Идёшь по огонькам к передовой: Там ждут тебя зенитчики,

Там ждут тебя прожекторы,

А «мессеры» гуляют над тобой...

Из полковой песни

За одну ночь 16 марта 1942 года его самолёт поднимался в воздух семь раз. Сильное переутомление лётчика сказалось уже следующей ночью, когда Рыкову было поручено взорвать большой склад бое­припасов с уничтожением боевой техники и живой силы против­ника.

«Наш полк базировался тогда на полевом аэродроме в районе населённого пункта Белый Колодезь, примерно в 70 км от Харь­кова. Ночь для боевых вылетов была неблагоприятной — шёл небольшой снег. Но шла война, и необходимо было громить нена­вистного врага.

Ввиду сложных погодных условий было принято решение вы­пускать экипажи самолетов в полёт с определенным временным интервалом, примерно через пять минут. Под самолёты были подвешены бомбы, прогреты двигатели. Поступила команда в установленной очередности на взлёт.

Взлетев, мы над аэродромом набрали необходимую высоту и взяли курс к намеченной цели. Сильная облачность не позволя­ла подняться выше, а из-за снегопада была ограничена горизон­тальная видимость, и мы могли просматривать землю лишь на незначительное расстояние. Этим заметно затруднялось веде­ние визуальной ориентировки и пилотирование. Управляя само­летом, мне приходилось его положение в пространстве прове­рять по приборам, что требовало дополнительного физического и морального напряжения.

А штурман должен был внимательно следить за курсом са­молёта и временем полёта. Поставленная перед нами задача предусматривала всю ночь держать противника в напряжении, изматывая его силы непрерывными бомбёжками. Этим обеспе­чивался боевой успех нашим наземным войскам.

Пролетая над линией фронта, мы видели очаги пожаров, вы­званные артиллерийской и минометной перестрелкой воюющих сторон. Нам предстояло точно определить своё местонахожде­ние и взять заданный курс на цель.

Через несколько минут полёта впереди по курсу самолёта мы увидели на земле вспышки взрывов авиабомб. Это бомбили врага наши боевые друзья, вылетевшие ранее. Вскоре в ночном небе по­казались следы трассирующих пуль и снарядов. Это вражеские зенитки обстреливали наш самолет над целью.

Мы устремились в самое пекло, где один за другим взрыва­лись снаряды зенитной артиллерии, а вокруг извивались огнен­ные кнуты из трассирующих снарядов малокалиберных пушек. Мы подходили к цели на высоте около 800 метров, под нижней кромкой облачности.

Первый заход — холостой, с освещением в течение примерно трёх минут территории склада, с помощью сброшенной штур­маном на парашюте светящейся авиационной бомбы. Второй —с бомбометанием. Слышу голос штурмана:

— Довернуть пять градусов вправо, ещё два градуса вправо. Так держать!

За несколько месяцев боевой работы на фронте мы с Петей Ростовцевым «слетались», и у нас было полное взаимопонима­ние и доверие. А в боевой обстановке это очень важно. Как говори­ли в таких случаях на земле: я с ним могу идти в разведку. Петя был грамотным штурманом и храбрым человеком.

Сброшенные бомбы попали точно в цель, и ночную тишину потряс огромной силы взрыв. Самолёт подбросило взрывной вол­ной, и он накренился. В ночное небо взметнулся огромный столб огня: пламя озарило всё вокруг, и стало светло, как днём. Был взорван крупный склад боеприпасов, который продолжал гореть.

Гитлеровцы на какое-то время опешили, а затем стали об­стреливать наш самолет с прежним ожесточением из зенит­ных орудий и пулемётов,— продолжил свой рассказ Леонид Ва­сильевич.—Я стал маневрировать, чтобы вывести самолет из опасной зоны. Но при большом количестве средств противо­воздушной обороны противника сделать это было нелегко. Мы летели в сплошной лавине огня и стали. С начала и до конца об­стрела прошло, вероятно, не более пяти минут, а нам они пока­зались вечностью. Всё-таки выйдя из-под обстрела, я взял курс на свой аэродром. Штурман наконец-то заговорил, вымолвив только одно слово:

— Всё!

Нервное напряжение сброшено, словно какой-то тяжелый груз, который всё время давил. Радовались, что успешно выпол­нили боевое задание, и даже хотелось запеть.

Но наше приподнятое настроение омрачилось неопределен­ными погодными условиями. Из-за сильного снегопада резко ухудшилась видимость. Земля совершенно не просматривалась, и самолёт перемещался в сплошной белой пелене, что вновь вы­звало у нас большую тревогу и напряжение.

Управление самолётом без видимого естественного горизон­та крайне затруднено, и поэтому приходится контролировать его положение в пространстве по приборам.

Нетренированный летчик в таких экстремальных условиях вообще управлять самолётом не сможет. Он будет беспорядочно падать, пока не ударится о землю. Поэтому прежде чем присту­пить к боевым действиям на фронте, все лётчики нашего полка прошли определенную программу подготовки полётов по прибо­рам.

Несмотря на имеющийся определенный опыт вождения са­молёта по приборам, длительное управление им вне видимости земли требовало колоссального нервного и физического напряже­ния. Я предупредил штурмана, чтобы он внимательно следил за курсом самолёта и временем полёта, а сам прилагал все усилия, как можно точнее выдерживать курс и скорость самолёта.

В таких условиях в район расположения своего аэродрома мы могли выйти только по курсу и расчёту времени. Хотя и нор­мальная посадка вне видимости земли тоже не обеспечивалась. Мы с нетерпением ждали линии фронта, которая запомнилась нам по пути к цели огнями пожарищ.

А тут нас всё время сопровождала сплошная белая пелена. Вдруг я почувствовал перебои в работе мотора. Посмотрев на бензочасы, убедился, что бензин в баке был. Показания приборов контроля работы двигателя оставались в пределах нормы.

Но я предупредил штурмана, что мотор в любую секунду мо­жет заглохнуть, и сказал, чтобы он приготовил ракеты белого цвета и зарядил ракетницу для освещения земли в случае захода на посадку. Работа мотора с перебоями снизила его мощность. Скорость самолёта стала падать, и он пошёл на снижение.

Мне хотелось во что бы то ни стало пролететь ещё какое- то расстояние, чтобы убедиться, что мы находимся на терри­тории, занятой нашими войсками. Я очень сильно устал, но го­тов был лететь на восток до полного расхода горючего.

Мы ждали хоть какого-то улучшения погоды. Однако, по- прежнему, валил густой снег. Высота полёта всё время падала. Скоро должна быть земля. Я пытался дать мотору полную мощ­ность, но он предательски глох. Приходилось уменьшать его обо­роты и дополнительно подавать в мотор бензин.

Вдруг я почувствовал сильный толчок и треск. Наступила абсолютная тишина и покой. Сколько продолжалось такое со­стояние,— не знаю. Я будто очнулся ото сна и услышал отда­лённый человеческий голос. Не мог только понять, где я, что со мной и кто зовёт меня. Пытался на голос повернуть голову, но что-то её удерживало. Затем попробовал поворачивать своё тело, но оно не подчинялось моей воле. Лежу и думаю, что со мной случилось, где я.

Кто-то опять зовёт меня, а я ответить не могу. Стал дви­гать голову вправо, что-то прижало шею. Стал вместе с корпу­сом поворачивать голову влево, шея освободилась. Стал двигать и освобождать руки. Затем с помощью рук с трудом стал пере­мещаться и увидел в кабине светящиеся от излучения фосфора приборы контроля работы мотора.

Только тогда я понял, что нахожусь в кабине самолёта, и в моём сознании всё стало постепенно восстанавливаться. Я вспомнил, как мы летели и снижались на посадку вне аэро­дрома. И моё сознание подсказало мне, что приземлились мы неудачно, раз не могу выбраться из самолёта. И только тогда я узнал голос Пети Ростовцева.

Я напряг последние силы и выбрался из самолёта, который был сильно разрушен. Из-под его обломков звал меня штурман и просил его вытащить. Я осмотрелся и понял, что Пётр Ростов­цев замурован в своей кабине, как в норе, и без моей помощи ему не выбраться.

Постепенно убирая разрушенные детали самолета, с трудом добрался до сержанта и вытащил его из кабины. Он был прижат и находился в согнутом положении. У Петра была повреждена кисть левой руки, которую я ему перевязал. В голове у меня был сплошной шум. Я плохо слышал, что мне говорил Пётр. Оказы­вается, я находился без сознания около часа.

Мы осмотрели то, что называлось самолётом, и сделали за­ключение, что нам повезло. От неминуемой гибели спасло то, что самолёт врезался под небольшим углом в вершину возвышен­ности, в самую верхушку холма, был смят в гармошку и перевер­нулся.

Экипаж остался в живых по счастливой случайности. Если бы мы не дотянули до этого места, то самолёт мог удариться прямо в склон горы. Тогда от нас ничего бы не осталось, так как он мог взорваться и сгореть.

Хотя мы получили сильную контузию, но считали себя счаст­ливчиками. А потом вдруг опомнились, что не знаем своего места нахождения. Штурман стал мне доказывать, что мы находимся на территории, занятой противником, так как он не видел, что мы пересекали с обратным курсом линии фронта.

Я ориентировки совсем не вёл, будучи занят пилотированием самолёта и работавшим с перебоями мотором. Штурман никак не мог найти бортовой журнал, чтобы проверить записи по времени до момента столкновения с землей, а по памяти их не помнил.

После того, как мы выбрались из самолёта, пистолеты из ко­буры переложили в комбинезоны на грудь, чтобы они не замерз­ли. Я поставил Петра ближе к обломкам самолёта, а сам пошёл в разведку.

Снегопад к тому времени стал менее интенсивным, и види­мость улучшилась. Увидев невдалеке от самолёта что-то тёмное, Ростовцев принял это за ползущего на нас врага. Я пошёл в сторо­ну тёмного предмета и увидел, что из-под снега торчат сельскохо­зяйственные орудия.

Обошёл вокруг самолёта, не теряя его из поля зрения. Ничего подозрительного не нашёл и возвратился к нему. Стали держать совет: что делать дальше? Штурман по-прежнему настойчиво до­казывал, что мы находимся на оккупированной врагом террито­рии.

Поэтому решили ночью найти населённый пункт и установить своё место нахождения. В каком направлении идти, мы не знали. Судя по положению самолёта, решили идти в ту сторону, куда ле­тели. Передвигаться по свежевыпавшему снегу было тяжело, но дорогу осилит идущий.

Вскоре начался склон, и мы спустились на дно оврага, а затем поднялись на возвышенность. На нашем пути встретилось ещё несколько похожих оврагов. Силы были на исходе, а населённо­го пункта мы так и не нашли. Стало постепенно рассветать, и со склона горы увидели впереди что-то тёмное. Подошли ближе и узнали свой самолёт.

От зря потерянного времени чуть не заплакали. Осмотрев­шись получше, у подножия возвышенности недалеко от самолёта увидели населённый пункт, и пошли к нему. Не доходя до него ме­тров пятьсот, пересекли полевую дорогу, рядом с которой стоял камыш. Забрались в камыши и стали ждать прохожего, у которо­го могли бы получить сведения о своём местонахождении.

Вдруг рядом с нами на лошади, запряжённой в сани, появился мужчина. Мы выскочили из камышей и стали его останавливать. А он вместо того, чтобы остановиться, стал стегать лошадь кну­том и ускакал. Пётр сказал:

— Теперь ты убедился, что мы у немцев?

А я вместо ответа спросил:

—Почему? — Потому что он нас испугался. Если бы был свой, то не уехал.

Залезли в камыши и снова стали ждать. На наше счастье скоро на дороге появился одинокий пешеход-мужчина. Заранее преду­предил Петра, что как только он поравняется с нами, мы ему с обеих сторон отрежем отход. Так и сделали.

Заметив, что тот от неожиданности побледнел, сказали, чтобы он не волновался. Мы сразу же спросили:

— Кем занята эта территория?

Он ответил:

— Советской Армией.

— Далеко ли до линии фронта?

— Около тридцати километров.

У нас на душе появилась радость, перемешанная с сомнени­ем. Оно было вызвано тем, что мы находились далеко на нашей территории, в то время как штурман уверял меня, что находимся в расположении немецких войск. Тогда я достал из планшета по­лётную карту крупного масштаба и задал мужчине вопрос:

— Какой ближайший районный центр?

— Купянск.

Рядом с нами была небольшая деревня, а вдали виднелся на­селённый пункт с церковью.

— Как он называется?

— Борки.

Попросил его назвать деревню, которая была рядом с нами. Опять название и расположение совпало. Убедившись, что нахо­димся у своих, отпустили пешехода и стали совещаться.

Вновь закралось сомнение в связи с тем, что он, узнав в нас советских лётчиков, назвал те населённые пункты, которые на­ходятся на нашей территории. Появившиеся тревожные мысли, возможно, происходили из-за нарушения нашей психики, вы­званной контузией.

Мы стали сверхбдительными, осторожными, недоверчивыми. Не поверив показаниям мужчины, решили идти в деревню, кото­рая находилась неподалеку от нас, и проверить ещё раз там.

Деревня состояла из тридцати-сорока дворов. Снегопад пере­стал, и стояла тишина. В крайнем доме из трубы вертикально вверх поднимался дымок. Нам хотелось есть, но чувство голода подавлялось неопределённостью нашего положения.

На улице никого не было, так как было ещё очень раннее утро. Мы решили пройти всю деревню и войти в последний дом, кото­рый стоял близко к лесу. Если в деревне окажутся немцы, то мы сможем укрыться в лесу.

Мы сильно страдали от болей, шума в голове, страшной устало­сти и голода. У меня распухло повреждённое лицо, которое было в кровоподтёках. Петя признался, что вид у меня был страшный, зверский, отталкивающий. Войдя в последний дом, мы встрети­ли там мужчину и без всяких предисловий заявили ему, что мы, советские лётчики, потерпевшие ночью возле деревни аварию. Он обрадовался, оживился, даже затанцевал и сказал, что видел ночью белые ракеты, посчитав, что освещает землю немецкий са­молёт.

А когда мы вошли в дом, он сначала нас принял за немецких лётчиков и сильно испугался. Мы петлицы на гимнастерках заранее закрыли воротниками комбинезонов, и он не смог сразу определить, кто мы. Поэтому так сильно обрадовался, узнав, что мы свои.

Хотя всё его поведение нас убедило, что мы на своей террито­рии, всё-таки решили спросить название села с церковью, кото­рое было видно через окно. Он сказал, что это Борки. Мы тогда успокоились и сразу попросили у него закурить, хотя раньше ни­когда не курили. У нас закружилась голова, мы опьянели. Было неприятное ощущение, сидели, словно очумелые. Просто нервы не выдержали.

Крестьянин нам приготовил яичницу на свином сале, и мы с аппетитом её съели. Так как в этой деревне не было ни свя­зи, ни наших войск, мы попросили крестьянина отвезти нас в ближайшее село Борки. Оттуда мы надеялись сообщить о себе в свою часть.

Мы не могли бросить самолёт, пока не расследованы при­чины нашей аварии. Крестьянин с любовью отнесся к нам и от­вёз на лошади, запряжённой в сани. Там мы связались с постом ВНОС — воздушного наблюдения, оповещения, связи и сообщили о себе в часть.

Через несколько дней к нам прибыл представитель части, который признал самолёт не подлежащим ремонту. Когда мы вернулись в свой полк, то были радостно встречены боевыми друзьями, которые уже считали нас погибшими. В ту роковую ночь погибли два наших экипажа, думали, что и мы тоже. И ещё один раз меня «хоронили». Как в песне: «Похоронен был дважды заживо...» У меня были зафиксировано сотрясение мозга с тре­щиной черепа. После непродолжительного лечения у себя в санча­сти и предоставленного отдыха, мы получили другой самолёт и опять приступили к боевым полётам».

 

КРЫЛЬЯ ДАЮТСЯ СМЕЛЫМ

 

Смелый к победе стремится, Смелым дорога вперёд.

Смелого — пуля боится, Смелого — штык не берёт.

Алексей СУРКОВ

  «О страхе на войне. У каждого человека существует ин­стинкт самосохранения, он подсказывает, как действовать, чтобы сохранить жизнь,—писал штурман Александр Николае­вич Боднар в своей книге «О времени и о себе».—Страшно было под первой бомбёжкой. Казалось, сброшенные с самолёта бомбы, которые при падении часто издают какой-то непонятный гул или визг, летят именно на тебя. Из-за страха быть убитым че­ловек ищет место, где бы можно было укрыться, защититься. Но его не всегда можно найти. Что делать? Человек падает на землю, пытается вжаться в неё.

Страшно и в первых полётах, когда наблюдаешь рядом раз­рывы снарядов в виде чёрных шапок или разноцветных гирлянд трассирующих пуль пулемётов, и, кажется, что они должны попасть в самолёт. Но после двух-трёх благополучных исходов в следующем полёте человек начинает привыкать к обстрелу, и ему кажется, а точнее он надеется, что, сколько бы немцы ни стреляли, всё равно в самолёт не попадут. Хотя в душе при этом понимаешь, что никакой гарантии нет».

По мнению лётчика Николая Ивановича Нестеренко, «самые страшные были немецкие прожектора, ведь самолёты У-2 име­ли небольшую скорость. Поэтому если в прожектор попал, то, считай, что тебя уже нет. Мы же видим прожектора раньше, чем немец на нас навёл, и это дело штурмана, куда лететь, что­бы цели достичь, и в прожектор не попасть. Дело лётчика вести самолет, и за мотором следить.

Нас ни разу не сбили, но под зенитный обстрел попадали. Немцы по нам из лёгких зениток били, ведь У-2 был самый ма­ленький самолёт на войне, его ведь можно из пистолета повре­дить. Тогда в первую очередь думаешь, как от этой стрельбы скрыться.

А когда уже тебя немецкие зенитки потеряли, там уже смо­трит штурман, каким путём лучше добраться до той цели. В зависимости от горючего и скорости летели снова к цели или назад возвращались. При низком подлёте к цели главное так зайти, чтобы под немецкие автоматы и пулеметы не попасть. Тут уж надо обхитрить немцев, но нам как-то удавалось».

«Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не зна­ет о войне», — справедливо писала фронтовичка, а затем уже по­этесса Юлия Друнина. В противоположность страху смелость есть отличное знание своего дела плюс осмотрительность, то есть разумная голова на плечах, и всё это умноженное на жгучую ненависть к врагу. Недаром на крышу кабины самолёта у некоторых лётчиков была нанесена надпись: «Презрение к смерти рождает героев».

  Только на десятый день после случившегося Леонид Рыков вновь сел в кабину самолёта У-2, совершив с 26 по 31 марта свы­ше двадцати боевых вылетов.

Вот как он сам описывал один из них: «Весной 1942 года наше­му 598-му авиационному полку ночных бомбардировщиков было дано задание разведать и уничтожить движущуюся к линии фронта колонну вражеских танков. Долго летали, пока, нако­нец, не увидели мерцание фар в районе Чугуева, возле населённого пункта Каменная Круча.

Обнаружив танковую колонну, движущуюся с включёнными фарами, заваливаю машину и даю команду штурману:

— Захожу на боевой! Приготовься!

Однако фашисты, услышав гул самолета, немедленно вы­ключили фары. Цель исчезла.

— А мы их перехитрим, а, Пётр? — с лукавством обращаюсь к Ростовцеву в переговорное устройство.

— Давай-ка уйдем в сторону и понаблюдаем.

Так и сделали. Немцы, посчитав, что опасность миновала, возобновили движение с включёнными фарами.

— Вижу, командир, вижу их снова! — услышал через несколь­ко минут голос штурмана. Тогда мы с приглушённым мотором, с максимальным снижением незаметно подошли к цели.

— Ишь, фашистики, не могут по нашим дорожкам впотьмах ехать! Вот сейчас мы им устроим иллюминацию! Курс двести двадцать, командир!

Убрав «газ», планирую на цель. Тишину ночи нарушал лишь свист встречного воздушного потока.

— Чуть влево, ещё немного, — направлял Ростовцев, рука ко­торого уже сжимала шарик бомбосбрасывателя.

— Хорошо, хорошо... Сбрас-с!!! Попали, командир! В самую ко­лонну угодили!

После взрыва образовался пожар. Из танка фейерверками по­летели во все стороны взрывающиеся снаряды. Мы радовались. Дали сигнал ракетой, чтобы остальные экипажи шли на осве­щённую пожаром цель. А сами полетели за новой порцией бомб. Когда на аэродроме доложили о выполнении боевого задания, ко­мандир полка майор Дзюба поздравил экипаж с успешным его выполнением».

В следующий месяц Рыков поднимался в воздух ночью 27 раз. Весьма характерна боевая характеристика к аттестационному листу на присвоение очередного военного звания, выданная его непосредственным начальством — командиром звена младшим лейтенантом Зубенко, командиром эскадрильи капитаном Илла­рионовым и командиром авиаполка майором Дзюбой.

 

Боевая характеристика

на пилота 1-й авиационной эскадрильи 598-го авиацион­ного полка ночных бомбардировщиков младшего лейте­нанта Рыкова Леонида Васильевича за период с октября 1941 г. по 8 марта 1942 г.

Рождения 1921 г., из крестьян, член ВЛКСМ, русский. Окончил военную школу лётчиков в 1940 году.

В части с октября 1941 г. Из 315 разведывательного полка. Во время переучивания проявил себя как дисципли­нированный командир. За короткий срок овладел техни­кой пилотирования в ночных условиях, имеет закреплён­ный самолёт №6205. По прибытии на фронт 26.1.42 г. проявил себя отважным, храбрым командиром, смело ле­тающим в ночных условиях. Не имеет ни одного случая потери ориентировки. Полученное задание выполняет чётко в срок.

За 20 лётных ночей имеет 70 боевых вылетов с успеш­ным выполнением боевых заданий. На головы фашистов им сброшено 400 бомб разного калибра. Уничтожено 4 ав­тоцистерны с горючим, 3 огневые точки, 3 ДЗОТа. Уни­чтожен один склад с боеприпасами. Разрушен мост на шоссейной дороге. Своими бомбами возбудил несколько по­жаров в расположении противника, разрушил проводную связь и железную дорогу в тылу противника, уничтожил несколько вагонов на путях железнодорожных станций. Участвовал в ночном налёте на крупный аэродром про­тивника, где создал один пожар, уничтожил не один деся­ток фашистов. Сброшено в тылу врага 40 тыс. листовок.

Достойный сын социалистической Родины, предан партии Ленина-Сталина.

Дисциплинирован, вежлив, опрятен, исполнителен.

ВЫВОД: Должности пилота ночной бомбардировоч­ной авиации соответствует. Достоин присвоения очеред­ного военного звания «ЛЕЙТЕНАНТ».

 

С этой аттестацией непосредственных командиров и выводами старших и высших начальников согласились представители окружной аттестационной комиссии — заместитель командую­щего ВВС 38-й армии полковник Кузнецов и полковой комиссар Толстухин.

С 14 апреля 1942 года летчик Л.В. Рыков стал лейтенантом, а спустя пять дней прошла очередная проверка техники пилоти­рования во время дневного полета. Показательно, что при общей оценке «хорошо» за различные элементы полётного задания у него оказалось уже семь отличных оценок.

В заключении, подписанном командиром 1-й авиаэскадрильи капитаном Илларионовым, читаем: «Техника пилотирования и координация хорошие. В воздухе спокоен. При большей внима­тельности может летать отлично».

Как признавался потом сам Л.В. Рыков, «твёрдые первона­чальные знания и подготовка, полученные в аэроклубе, стали моей дальнейшей дорогой в жизни. На фронте мой боевой опыт и знания росли и совершенствовались». Практически каждые сут­ки он поднимался в воздух. Так, с 7 мая по конец месяца отваж­ный лётчик совершил 55 ночных вылетов, включая выполнение спецзаданий общей продолжительностью почти 76 часов. В июне боевые вылеты перемежались с разведкой и испытанием матери­альной части, а в последний день первого летнего месяца прика­зом по 272-й авиационной дивизии ближних бомбардировщиков лейтенант Л.В. Рыков направлен пилотом в 714-й авиационный полк ближних бомбардировщиков.

К этому времени приказом командующего Юго-Западным фронтом от 17 июня 1942 года «за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчи­ками» он был награждён орденом Красного Знамени.

Следует отметить, что судьба Леонида Рыкова хранила. Ведь по завершении наступления на Харьков в период летней битвы 1942 года командир 598-го полка майор Дзюба получил строгое взыскание за плохую организацию перебазирования, и полк исчез из отчётных ведомостей ВВС Юго-Западного фронта.

 

НЕ ЩАДЯ СИЛ И ЖИЗНИ

Мы забываем, воины, о смерти

Не потому, что гибель не страшна,

А потому, что в нашем небе чертит

Чужой мотор чужие имена.

Василий ГРИШАЕВ

В июле к прочим обязанностям добавилась еще и связь с ко­мандованием Сталинградского фронта, которую он неоднократ­но осуществлял. Особенно запомнилось ему 6 июля 1942 года, когда его экипажу было приказано вылететь днём на малой высоте на разведку линии фронта. Определив на участке реки Дон линию фронта в направлении Россоши и разведав места переправ, Леонид Ры­ков привёл самолёт на аэродром с десятками пробоин, а штурман получил тяжёлые ранения. Его боевые товарищи тогда удивлялись, как это он на машине, совершенно не пригодной к полёту, перетянул линию фронта и благополучно приземлился. Командование 8-й воздушной армии объявило ему тогда благодарность за отличное выполнение поставленной бое­вой задачи с такой формулировкой:

«Несмотря на бешеный огонь наступающих немецких орд, тов. Рыков, не щадя сил и жизни, благодаря своему лётному ма­стерству спас самолёт и доставил ценные сведения о противни­ке и своих войсках».

 

Ночной бомбардировщик У-2 на взлётной полосе

Высокого роста и могучего телосложения, энергичный и умный командующий этой армией Герой Советского Союза генерал-майор авиации Тимофей Тимофеевич Хрюкин отличался твёрдостью и решительностью характера.

Горячий и вспыльчивый, он выделялся продуманностью и обоснованностью своих требований, был непримирим к недостат­кам и в то же время справедлив и заботлив по отношению к подчинённым независи­мо от их ранга и занимаемого положения. Особым его расположением и доверием пользовались лётчики. Поэтому высокая оценка командармом Леонида Рыкова до­рогого стоит.

  272-я ночная бомбардировочная диви­зия, куда входил теперь его полк, имея в строю 65 самолётов У-2, действовала не только ночью, но и днём. Она выполняла задания командования фронта по разведке положения своих войск, отходивших с тя­жёлыми боями, а также для связи с ними. Полёты производились на небольшой высоте для более надёжного­ распознавания войск, не имевших чет­ко выраженной линии боевого соприкосновения.

  Один пленённый под Сталинградом немецкий офицер отзы­вался об У-2 так: «Эта адская машина останавливается точно над целью, а затем лётчик, сбросив бомбы, даёт задний ход и бес­шумно исчезает».

Летом 1942 года над Донскими степями и Волгой происходи­ли жаркие воздушные схватки. В боях под Сталинградом наши авиаторы проявили массовый героизм, ежедневно совершая но­вые подвиги.

В отдельные дни вспыхивало по пятнадцать-двадцать воздуш­ных боёв, в каждом из которых принимало участие по пятьдесят-шестьдесят самолётов. В борьбе с ненавистным врагом советские лётчики показывали примеры мужества, героизма и высокого боевого мастерства.

В ходе непрерывных ожесточенных сражений они часто при­меняли такие приёмы воздушного боя, которых избегали хвалё­ные немецкие асы,— это стремительные лобовые атаки и таран. Воздушный таран применялся в решительные моменты боя, ког­да не было возможности сбить вражеский самолет другими сред­ствами.

«В эти тяжёлые дни особенно большую волю

Командарм Т.Т. Хрюкин к победе проя­вили лётчики-истребители. Коман- дир звена 183-го истреби­тельного авиационного полка старший лейтенант М.Д. Бара­нов 6 августа 1942 года, прикрывая и охраняя переправу через Дон от нападения фашистских бомбардировщиков, четверкой самолётов-истребителей Як-1 вступил в неравный бой с 25-ю ис­требителями врага и в первой же атаке сбил один самолет.

Затем атаковал подошедших к переправе немецких бомбар­дировщиков, один из них подбил и принудил его произвести по­садку в расположении наших войск.

В это время немецкие истребители атаковали наших штур­мовиков, тогда Михаил Баранов пришёл им на помощь и сбил ещё один самолёт-истребитель Ме-109. Израсходовав все свои боеприпасы, он пошёл на таран и крылом своего самолёта на­нёс удар по хвостовому оперению немецкого истребителя, а сам спасся на парашюте.

Таким образом, отважный лётчик в течение нескольких ми­нут сбил четыре самолёта. Всего за короткий срок М.Д. Бара­нов уничтожил 24 самолёта противника, за что был удостоен звания Героя Советского Союза. К сожалению, в начале 1943 года он погиб смертью храбрых»,—рассказывал впоследствии Леонид Васильевич.

 

Гроза фашистов М.Д. Баранов на своём Як-1

  Уже на новом месте дислокации за июль и август Л.В. Рыко­вым было совершено около пятидесяти боевых вылетов, включая и выполнение спецзаданий особого рода. Пожалуй, самым чёр­ным делом люфтваффе в битве под Сталинградом было варвар­ское разрушение города.

  «Для этого был использован почти весь 4-й воздушный флот немцев. Только за одни сутки 23 августа в налётах на город участвовало около 2000 самолетов. Воздух сотрясался от непрерывного грохота рвущихся бомб», — вспоминал маршал авиации С.И. Руденко в книге «Двести огненных дней».

 

  А вот что писал об этом страшном дне Леонид Васильевич Ры­ков в своей неопубликованной статье «Возмездие наступит».

«Наш 714-й авиаполк ночных бомбардировщиков рано утром 23 августа 1942 года произвёл посадку на центральном сталин­градском аэродроме. Рассредоточили самолеты, и пошли отды­хать после ночной боевой работы, как вдруг подверглись атаке немецких бомбардировщиков.

Это был первый налёт врага на город Сталинград. На аэродроме возникло много очагов пожаров. В этот день немецкая авиация на Сталинград совершила более двух тысяч самолетовылетов. Город находился в огне пожарищ. Погибло много мирного населения. Среди личного состава нашего полка тоже были жертвы.

В воздушном пространстве Сталинграда и на подступах к нему происходили жаркие воздушные схватки. Наши лётчики-истребители в борьбе с врагом показывали массовый героизм и высокое боевое мастерство. На стороне врага было большое пре­восходство в самолётах, но, несмотря на это, наши лётчики вы­ходили победителями».

В тот момент в составе 16-й воздушной армии было всего 152 исправных самолёта, в том числе 42 истребителя, 79 штурмо­виков и 31 лёгкий бомбардировщик. Но и в этих трудных услови­ях лётчики проявляли образцы мужества и беззаветного служе­ния Родине.

  «Небо над Волгой стало ареной героической борьбы наших авиаторов. В этот день шестёрка самолётов-истребителей под командованием капитана И.П. Моторного вступила в бой с 65 самолётами противника. Герои-истребители метким огнем сбили пять самолётов врага, а сами потерь не имели, —писал Л.В. Рыков.—Всего за день наши лётчики провели над Сталин­градом 25 воздушных боёв и совместно с зенитчиками сбили де­вяносто немецких самолетов, а когда не хватало боеприпасов, смело шли на таран».

 

          Герои войны В.Н. Макаров, И.П. Моторный, З.В. Семенюк

 

Шестнадцать таранных ударов совершили советские летчики над Волгой. Только за время боев в Сталинграде противник по­терял 929 самолетов. «Болью в сердце отзывались воздушные налёты немцев на город. Мы дали клятву отомстить фашистским захватчикам за вар-

варскую бомбардировку Сталинграда и гибель многих сотен людей,—продолжил свой рассказ Леонид Васильевич.—Наш полк перебазировался вечером на восточный берег реки Волги, на аэродром Верхняя Ахтуба и стал наносить бомбовые удары по врагу. Это были тяжёлые дни и ночи для на­ших войск под Сталинградом. С наступлением темноты наши легкокрылые ночные бомбардировщики по нескольку раз бомбили военные объекты врага. Мы уничтожали самолёты на аэродро­мах, боевую технику и живую силу, огневые точки, переправы врага через реки. Мы верили твердо в победу над врагом и ждали скорого возмездия за горе и слёзы нашего народа».

7 сентября 1942 года командир штурмовой эскадрильи ка­питан П.С. Виноградов во главе семёрки самолётов Ил-2, нано­ся удар по танкам и технике врага на поле боя, будучи атакован четвёркой самолётов-истребителей «мессершмитт-109», умело организовал оборону и боевые действия группы штурмовиков.

Он лично вступил в неравный бой с истребителями врага и два из них сбил. Раненный в бою отважный командир под прикры­тием своих подчиненных сумел довести повреждённый самолёт до аэродрома и произвёл посадку. Приказом заместителя наркома обороны СССР генерал-лейтенанта авиации Новикова ка­питану П.С. Виноградову было присвоено внеочередное звание подполковника, его назначили командиром 694-го штурмового авиаполка и наградили орденом Ленина.

Беспримерный подвиг совершил в небе под Сталинградом мо­лодой лётчик Б.М. Гомолко, о котором Леонид Васильевич Рыков рассказывал следующее: «8 сентября 1942 года группа истреби­телей 520-го истребительного авиационного полка во время при­крытия наших войск встретила десять немецких бомбардиров­щиков. Старший сержант    

  Б.М. Гомолко               Борис Гомолко, совершающий свой первый боевой вылет, смело врезался в строй самолетов врага и сбил один бомбардировщик «хейнкель».

  В последующих атаках, израсходовав боеприпасы, будучи ра­неным, он пошёл на таран. Винтом своего самолёта он отрубил хвостовое оперение второму немецкому бомбардировщику, после чего покинул с