Немецкие мужчины и их боязнь брака

Несмотря на самообман и показуху, присущие вызванному бэби-бумом западному молодежному сбою, он вызывает определенное недоумение. Этот прорыв начался с движения за женскую эмансипацию, которое приступило к борьбе за долгожданное освобождение от «тысячелетнего патриархального давления» и добилось победы. После успеха этой сексуальной революции в странах первого мира появились десятки тысяч должностей, связанных с защитой прав женщин. За этими событиями тоже скрываются мотивы превышения показателей рождаемости. И вот вопрос – к чему можно было обратиться в поисках тысячелетнего врага, если не к гендерному вопросу?

Что произошло на самом деле? В ходе многовековой истории Европы женщины выработали сценарий поиска мужчины. Они сохраняли для него целомудрие, а он, в свою очередь, должен был обеспечивать их в браке. Для этого требуется наличие устойчивого социального отношения и рождение сына-наследника вместе с некой гарантией, что единственный сексуальный партнер его супруги – это он сам. Женщинам приходилось соглашаться с таким сексуальным подавлением, но взамен они получали статус жены на содержании у мужа, причем такой договор оставался негласным.

Жизненный сценарий, в котором «благодетельная супруга» жила на полном содержании мужа, с начала XIX века заложил бомбу в трансформацию трудовых отношений в Европе, создав систему оплаты труда, учитывающую иждивенцев работника. У них не было собственности или иного источника дохода, который мог бы позволить внести в негласный брачный контракт пункт о рождении второго сына, выходе на пенсию по возрасту и медицинской страховке. С экономической точки зрения разрастающийся слой населения потерял стремление к размножению, которое становится больше эмоциональным или биографическим действием. Таким образом, около 1875 года в Европе начинается спад рождаемости, который длится до сих пор. Несмотря на то что население продолжает расти при шести или восьми детях на мать, к 1900 году понадобился настоящий первооткрыватель в науке (Вольф, 1931), чтобы по-новому объяснить сложившуюся демографическую ситуацию.

Начиная с двадцатых годов XX века исследования показывают, что занимающие высокие посты служащие склонны к выбору такой партнерши, которая готова зарабатывать самостоятельно и скорее откажется от продолжения рода, чем от собственного статуса. Так как эта группа борется за наиболее привлекательные рабочие места, то ее члены пытаются получить конкурентное преимущество за счет того, что тратят свое время, энергию и деньги не на семью, а на повышение квалификации. Чем многочисленнее становится эта группа, тем меньше становится предложений от мужчин, готовых содержать своих жен. Если потенциальные жены хотят выжить, им приходится искать работу, то есть им нужно иметь право заключать трудовые, арендные договоры и договоры купли-продажи. Ради этого и борются за равноправие. Оно подразумевает не что иное, как получение женщинами договорной правоспособности наравне с мужчинами. Этот процесс полностью оформился в развитых странах в течение XX века.

После получения равноправия женщины смогли перенять поведенческие сценарии мужчин. Чтобы обогнать конкурентов (теперь уже обоих полов) в поиске наиболее привлекательных рабочих мест, они теперь стремятся получить лучшую квалификацию, а не стать иждивенцем. Возникнув на уровне высокоранговых женщин, война за материальное равноправие не прекращается до сих пор. С 1875 года (Германский рейх) до 1975 года (ФРГ) показатели рождаемости на 1000 человек сократились с 40 до 8 детей. То, что немецкие семьи имели больше двух детей до 1875 года, связано с общеевропейским скачком рождаемости, зафиксированным еще в начале XV века (подробнее об этом в главе III).

Унаследованный из прошлого отказ женщин от добрачного секса отбрасывается прочь вместе с отживающими свое время предложениями содержания от мужчин. За девственность больше никто ничего не предлагает. Сегодня девочки бунтуют против традиционного полового воспитания, а мальчики получают от этого свою выгоду. Современный парадокс наиболее богатых районов Земли заключается в том, что они не могут воспроизводиться самостоятельно. Мужчины и женщины Европы в наиболее плодородном и при этом наиболее фертильном возрасте посвящают себя заработку в четырех из пяти случаев, что делает их репродуктивную деятельность практически невозможной.

Тем временем около 62 % немцев мужского пола в возрасте 20–30 лет и 71 % мужчин в возрасте 31–45 лет боятся семейных отношений. Этот страх связан с тем, что желание завести ребенка не исчезло, и его чаще и настойчивее высказывают молодые женщины в возрасте от 25 до 35 лет. После этого возраста рожать детей неоптимально. 90 % яйцеклеток женщин в возрасте старше 42 лет имеют аномалии. Это узкое окно биологической и социальной поры продолжения рода сокращено на десять лет, и оно совпадает с тем периодом, когда молодые мужчины вместе со своими партнершами ведут конкурентную борьбу за ранг. Победа одного из участников этой борьбы неминуемо обращается поражением для остальных. Даже те, кто хочет стать отцом, вынуждены отказаться от этой мысли или хотя бы отложить момент отцовства, чтобы выдержать давление конкурентной борьбы.

Такую безвыходную ситуацию не переломишь никакой, даже самой передовой политикой поддержки семьи. Более того, выход будет тем сложнее найти, чем меньше останется рабочих мест с минимальными требованиями к квалификации. Именно поэтому мода на бездетность, появившаяся среди высококвалифицированных специалистов, уже давно распространяется в нижних социальных слоях. В связи с этим единственной точкой опоры для семейной политики остается эмоциональная мотивация и желание женщин рожать детей. Так как эта психическая потребность вполне удовлетворяется рождением одного ребенка, западные общества все больше склоняются к модели семьи с одним ребенком. С этой точки зрения молодежные демографические сбои развивающихся стран не несут угроз для стран-участниц Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). Напротив, они предлагают им временное и частичное демографическое оздоровление (подробнее об этом в главе VI).