Пролетаризация самозанятых и госслужащих

Теперь следует коснуться тех слоев трудящихся, которые обладают изначально специфическим положением в производственных отношениях, но в современных условиях все больше приобретают черты пролетариата, фактически вливаясь в его состав. В частности, выше мы коснулись вопроса о самозанятости, т. е. такого положения индивидуального работника, когда он производит продукт с помощью собственных средств производства, не прибегая к чужому наемному труду. Формально это означало бы отнесение такого работника к мелким буржуа. Однако и здесь реальность спорит с "правовым фетишизмом".

Картина оказывается сложной, даже если мы исключим тех работников, которые прибегают к самозанятости лишь как к дополнительному, незначимому источнику дохода, который не может обеспечить воспроизводства их рабочей силы сам по себе. Эту сложность вносит т. н. "гиг-экономика" или "платформенная экономика", когда доступ к рынку для самозанятого возможен лишь через держателя онлайн-платформы, вроде такси Uber, Lyft, YouDo и или печально известная Яндекс.Еда. Известно, что в РФ те же крупнейшие агрегаторы такси (Яндекс/Uber, “Везет”, “Максим”, Gett) на данный момент суммарно занимают порядка 50% рынка, практически вытеснив привычный "частный извоз" [1]. Обладая с юридической точки правами собственности на средства производства, фактически работник платформенного сервиса не может произвести продукт иначе, как посредством сервиса, - точно так же, как не может произвести продукт и "классический" наемный рабочий, отчужденный от средств производства.

Таким образом, "гиг-экономика" служит не более, чем средством пролетаризации самозанятых, позволяющей плюс ко всему обойти ограничения трудового законодательства. Характерно, что, к примеру, таксисты Uber в США и Великобритании борются за признание их наемными работниками, поскольку это дает право хотя бы организовывать профсоюзы и бороться за трудовые права, такие как нормированный рабочий день, гарантии от произвольного увольнения (отключения от сети) и т. д. [2] В частности, борьба концентрировалась вокруг закона AB 5 штата Калифорния, включающего “ABC test for independent contractors”, который позволяет фактически определить, является ли работник наемным, а следовательно, должен иметь все полагающиеся трудовые права и гарантии. [3] Стоит также упомянуть решение Лондонского трибунала по делам наемных рабочих, приравнявшему таксистов Uber к таковым. [4]. Следовательно, даже если мы не можем еще говорить о полной пролетаризации самозанятых, то, во всяком случае, тенденция налицо.

Другая стремительно пролетаризующаяся, и притом массовая прослойка - рядовые государственные служащие, “бюджетники”. Следует отметить, что в эпоху Маркса, Энгельса и даже Ленина государственный аппарат большинства стран находился на гораздо более низком уровне развития, чем сейчас, пополняясь преимущественно из представителей буржуазии, мелкобуржуазной интеллигенции и потомственных служащих. Даже в развитых странах это была сравнительно немногочисленная прослойка. Поэтому положение госслужащих по большей части не привлекало пристального внимания классиков.

Однако по мере развития государственно-монополистического капитализма (и особенно - в период “социального государства”) картина изменилась. В результате сегодня, напротив, мы имеем громадное количество государственных и муниципальных служащих. Во многих (а иногда и во всех) отношениях их труд организован аналогично труду рабочих на частных производствах, в рамках “фабрик” государственных служб: документооборота, образования, медицины, социального обеспечения, ЖКХ, дорожных работ и т. д. Средствами производства в конечном счете здесь также владеет капиталист - только не отдельный, а совокупный, интересы которого обслуживает буржуазное государство.

Часть госслужащих относится к пролетариату вообще безо всяких оговорок. Таков, например, персонал, занятый в оказании “государственных услуг”. Напомним, что об производительном характере труда, в частности, оказывающих рыночные "образовательные услуги" учителей писал еще сам Маркс [5]. Но даже находясь полностью на бюджетном содержании, рядовые госслужащие делят с “классическими” пролетариями все трудности общего положения угнетенных наемных работников: их труд оплачиваем на уровне, необходимом для простого воспроизводства рабочей силы, часто не гарантирован и эксплуатируем с систематическим нарушением трудовых норм. Служащие часто являются жертвами деспотизма начальства всех уровней одновременно - находясь в зависимости как от “спускаемых вниз” министерских инструкций, так и иногда неправомерных требований руководства вроде широко известного “заваливания бумажками”.

Иными словами, даже в тех случаях, когда по формальным признакам мы не можем говорить об использовании рабочей силы для возрастания (формально национализированного) капитала, мы все равно должны констатировать значительную близость, если не полное совпадение, объективных интересов “бюджетников” и пролетариата. Если мелкий буржуа, менеджер среднего звена или даже “рабочий аристократ” в силу своего промежуточного положения балансируют между поддержкой буржуазии (прямо или косвенно обеспечивающей их относительно выгодный статус) и противостоянием ей, то в случае рядового госслужащего мы такого не видим. Важным “проверочным” признаком совпадения интересов этой прослойки с пролетарскими является активная деятельность профсоюзов госслужащих. Примерами могут служить осенние забастовки учителей в США, “итальянки” медицинского профсоюза “Действие” в России или массовые декабрьские “пенсионные” забастовки во Франции. Служащими выставляются те же самые требования, которые мог бы выставить любой рабочий: нормированные нагрузки, достойная своевременная оплата труда, социальные гарантии.

Тем более, как мы уже указывали в разделе “Границы пролетариата”, капиталисты делают всё, чтобы “исправить положение”, постоянно расширяя сферу платных услуг, “выводя за бюджет”, в рыночную плоскость, все больше функций, возложенных на государство в эпоху западного “социального государства” и “восточного блока”. Тенденция к пролетаризации врачей, учителей, работников аварийных и коммунальных служб и т. д. дополнительно закрепляет тенденцию к совпадению интересов рабочих частных предприятий и госслужащих. Таким образом, мы однозначно можем говорить о том, что сегодняшние бюджетники - это прослойка если не полностью входящая в состав пролетариата, то наиболее ему близкая по положению в общественных отношениях. С политической точки зрения это означает, что рассматривая перспективы пролетарского движения, мы должны учитывать в т. ч. “бюджетников”.

Проблема "рабочей аристократии"

Тем не менее, раз уж мы заговорили о классовом интересе, встает вопрос об интересе ряда групп наемных работников с противоречивым, не "традиционно пролетарским" положением в системе производства. Вновь зададим себе вопрос: не слишком ли широко берем, пытаясь избежать формализма?

Что ж, за "сваливание в кучу" пытались критиковать еще классиков. Такова, например, критика марксизма Вебером и его последователями, определявших класс не через роль в производстве, а через уровень потребления. И действительно, на первый обывательский взгляд, раз уж иной наемный работник может получать больше иного мелкого буржуа, какой же он угнетенный? А вот те, у кого есть недешевое авто и квартира не в ипотеке, но нет заводов и пароходов - их куда?

Несмотря на всю примитивность деления на "высший", "средний" и "низший " классы, оно вновь наталкивает на вопрос об имущественной стратификации рабочих и прежде всего - о рабочей аристократии как об особом социальном слое. Напомним, что под рабочей аристократией в классической марксистской литературе понимается наиболее привилегированный слой производительных работников, "подкупаемый" (по Ленину) буржуазией за счет перераспределения в их пользу части прибавочного продукта. Говоря ленинскими словами, " Капиталисты могут выбросить частичку (и даже не малую!) [монопольной сверхприбыли], чтобы подкупить своих рабочих " [6].

В XIX - начале XX вв. образцовым примером рабочей аристократии считались объединенные в профсоюзы, прежде всего высококвалифицированные, работники из наиболее развитых стран, добившиеся некоторых преференций; так, в предисловии к изданию "Положения рабочего класса в Англии" 1882 г. Энгельс прямо писал, что " Они [члены тред-юнионов] образуют аристократию в рабочем классе; им удалось добиться сравнительно обеспеченного положения, и это они считают окончательным " [7]. Такое понимание рабочей аристократии нашло развитие и в работах Ленина, который смогу связать буржуазный курс социал-шовинистских партий II Интернационала с интересами их основной социальной базы (все тех высокооплачиваемых рабочих):

"Оппортунизм порождался в течение десятилетий особенностями такой эпохи развития капитализма, когда сравнительно мирное и культурное существование слоя привилегированных рабочих «обуржуазивало» их, давало им крохи от прибылей" [ 8 ].

Проблемы с механическим перенесением конкретных рамок рабочей аристократии в понимании Энгельса-Ленина на сегодняшнюю ситуацию очевидны. На фоне общемирового упадка профсоюзов, откровенного и окончательного превращения старых социал-демократических партий в "левую ногу" неолиберального колосса и почти полного исчезновения из политического поля большинства стран партий революционных, едва ли можно рассматривать профсоюзное членство или поддержку. Напротив, наиболее привилегированные слои производительных работников сегодня нередко настроены откровенно либерально или даже консервативно, они не составляют базы левых реформистов. У нас больше нет слоя, который бы являлся объективной верхушкой рабочих и одновременно составлял массовую базу современной социал-демократии.

Эта проблема решается разными теоретиками по-разному. Одна из наиболее радикальных точек зрения - ограничить современную рабочую аристократию рамками топ-менеджмента и других наиболее обеспеченных наемных работников. Но выше мы уже видели, что приравнивать формально наемных работников к пролетариату в строгом смысле некорректно, а классики понимали под рабочей аристократий именно слой производительных рабочих. Перенося термин на высших управленцев, мы фактически переизобретаем его и наделяем совершенно отличным от изначального смыслом, т. к. они прямо участвуют в эксплуатации, а не просто получают часть ранее изъятой прибавочной стоимости, оставаясь частью пролетариата.

Другая позиция, типичная для т. н. "третьемиристских" групп - приравнивание к рабочей аристократии всего рабочего класса развитых стран. Стоит отметить, что для такой точки зрения можно было найти определенные основания в прошлом. С одной стороны, еще Ленин указывал на тенденцию к поляризации международного рабочего движения. С другой стороны, в середине XX в., когда сильные и массовые профсоюзы вместе с послаблениями правящего класса в виде "социального государства" действительно обеспечивали высокий - и сравнительно одинаковый, - уровень жизни в "первом мире" за счет перераспределения сверхприбылей от монополистической эксплуатации (в т. ч. колоний и полуколоний).

Однако наступление неолиберальной эпохи привело к резкому расслоению доходов и внутри пролетариата стран центра. Если ранее можно было говорить о более-менее дихотомическом делении на высокооплачиваемых членов тред-юнионов и всех остальных, или на рабочих "первого" и "третьего" мира, то сегодня мы видим пропасть между рабочими "верхами" и "низами" в развитых странах, - и такую же пропасть между даже самыми низкооплачиваемыми работниками в США или Европе и большинством трудящихся Юго-Восточной Азии или Африки. А если учитывать существование полупериферии (в т. ч. "малых империалистов"), рабочий класс которой тоже неоднороден, а также сравнительно более обеспеченных прослоек пролетариата периферии (таких как индийские программисты), то можно выделить еще больше градаций.

Плюс к этому границы бесспорно привилегированных слоев пролетариата достаточно условны, а главное - текучи: любое технологическое новшество, любое колебание экономического маятника может лишить "аристократического титула" одних рабочих и наделить им других. Так массовое внедрение конвейера в 1910-х - 1920-х гг. снизило потребность в высококвалифицированной рабочей силе; к подобному эффекту привела и "информатизация", продолжающаяся с середины 1980-х. Так вывоз производства из Европы и США в страны "третьего мира" в начале 1980-х привел к разгрому профсоюзов и падению уровня жизни ранее привилегированных рабочих. Так в еще сравнительно недавно "элитной" сфере IT появились свои "рабочие лошадки" вроде низкооплачиваемых junior-веб-разработчиков, тестировщиков или технических писателей.

Следует также отметить также, что “подкуп” рабочих капиталистического центра буржуазией во многом следствие рабочей борьбы (в ХХ веке - еще и влияния опыта СССР и Китая), а не просто положения в системе разделения труда самого по себе. Такие преференции не были бы отвоеваны без усилий профсоюзов и левых (пусть и буржуазных левых), начиная с английских чартистов. Показательно, что сегодня, в пору упадка рабочего движения и неолиберальной реакции права даже рабочих центра вновь урезаются (см. "либерализацию" трудового и пенсионного законодательства в Европе).

"Аристократический" статус, отвоеванный борьбой, начинает таять. На этом фоне мы можем говорить об определенном возрождении радикальных настроений - пусть пока и крайне аморфных, - даже в странах центра. Мы можем видеть это на примере бастующей Франции, подъеме активности профсоюзов и даже робкие попытки выйти на создание собственно рабочей партии в США (движение Labor and Community for an Independent Party https://www.forapeoplesparty.org/organizing-committee/). Все это также подталкивает к выводу, что "аристократичность" оказывается нестабильным, "колеблющимся" и исторически конкретным признаком, а не абсолютно четким классифицирующим критерием.

Следовательно, в текущих условиях нам не видятся оправданными попытки использовать термин "рабочая аристократия" как абсолютный, обозначающий единый и сравнительно замкнутый слой, противопоставленный всему остальному пролетариату и обладающий вполне оформленным самостоятельным политическим интересом. С точки зрения практического анализа социальной структуры куда логичнее говорить о множестве относительно более или менее привилегированных или угнетенных, в большей или в меньшей степени "подкупаемых" слоев со специфическими узкогрупповыми интересами, о чем мы поговорим в предпоследнем разделе.