Информационные товары меняют всё

 

В 1990 году американский экономист Пол Ромер разгромил одно из ключевых утверждений современной экономики и заодно выдвинул на первый план вопрос об информационном капитализме.

В своих поисках модели, которая могла бы предсказать темпы роста той или иной страны, экономисты определили список различных факторов: сбережения, производительность, рост населения. Они знали, что технологические изменения оказывают влияние на все эти факторы, но, исходя из соображений построения модели, считали их «экзогенными», т. е. внешними по отношению к ней, а значит, не влияющими на уравнение, которое они пытались вывести. В своем исследовании «Эндогенные технологические изменения» Ромер целиком пересмотрел этот вопрос[165]. Он доказал, что, поскольку инновациями движут рыночные силы, их следует рассматривать не как случайные или внешние применительно к экономическому росту факторы, а как неотъемлемую («эндогенную») их часть. Инновации сами по себе нужно включить в рамки теории роста: их воздействие носит предсказуемый, а не случайный характер.

Однако Ромер не просто вывел общее математическое заключение о капитализме, но и выдвинул предположение непосредственно относительно информационного капитализма, которое имело революционные последствия. Он определил технологические изменения нарочито просто – как «улучшение инструкций по сочетанию между собой исходных материалов». Он отделил вещи от идей – ведь именно это подразумевается под «инструкциями». Информация, по мнению Ромера, подобна проекту или рецепту, который рассказывает, как сделать что‑то в физическом или цифровом мире. Это ведет к тому, что он называл новой фундаментальной предпосылкой: «инструкции для работы с исходными материалами по сути своей отличаются от прочих экономических товаров»[166].

Информационный продукт отличается от любого физического товара, производившегося до сих пор. А экономика, основанная в первую очередь на информационных продуктах, будет вести себя иначе, чем экономика, основанная на производстве вещей и оказании услуг. Ромер объяснил почему: «После оплаты стоимости создания нового набора инструкций они могут использоваться снова и снова без дополнительных расходов. Разработка новых, более качественных инструкций равносильна уплате фиксированной стоимости»[167].

В одном абзаце Ромер отразил революционный потенциал простого действия, которое я только что совершил для того, чтобы взять цитату из файла PDF и вставить ее в эту книгу – вырезать и вставить. Если вы можете вырезать и вставлять абзацы, вы можете делать это и с музыкальным треком, с фильмом, с проектом турбореактивного двигателя и с цифровой моделью фабрики, которая будет его производить.

Когда вы можете вырезать и вставлять что‑то, это что‑то может воспроизводиться бесплатно. Выражаясь экономическим языком, у этого действия «нулевые предельные издержки».

У информационных капиталистов есть решение: сделать юридически невозможным копирование определенных видов информации. Например, мне разрешено бесплатно цитировать Ромера в этой книге, но скачивание файла PDF с его знаменитой работой 1990 года с университетского сайта JSTOR обходится мне в 16 долларов 80 центов. Если бы я попытался скопировать и вставить проект турбореактивного двигателя, я мог бы угодить в тюрьму.

Однако права интеллектуальной собственности сильно запутаны: я могу легально скопировать компакт‑диск, который у меня есть, в папку iTunes, но конвертировать DVD нелегально. Законы, касающиеся того, что можно, а что нельзя копировать, неясны. Они приводятся в исполнение социально и юридически и, подобно патентам доцифровой эпохи, со временем отмирают.

Если вы пытаетесь «владеть» какой‑то информацией – неважно, являетесь ли вы рок‑группой или производителем ТВРД, – ваша проблема заключается в том, что она не приходит в негодность вследствие ее использования и что человек, потребляющий ее, не может не допустить, чтобы ее потреблял другой человек. Экономисты называют это «неконкурентностью». Проще это назвать «коллективным доступом».

Когда речь идет о физических товарах, их потребление одним человеком обычно препятствует их использованию другим: это моя сигарета, а не твоя, мой взятый напрокат автомобиль, мой капучино, мои полчаса психотерапии. Мои, а не ваши. Но в случае mp3‑трека товаром является информация. Технически она может существовать в разных физических формах и в таких мелких масштабах, что я могу держать любую купленную мной песню на двухдюймовой флешке, также известной как iPod.

Когда товар «неконкурентен», единственный способ защитить права собственности на него – это то, что экономисты называют «исключением». Вы можете настроить программное обеспечение так, что копировать товар становится невозможно – как это происходит с DVD, – либо сделать копирование нелегальным. Но факт остается фактом: как бы вы ни защищали информацию – будь то путем настройки программного обеспечения, кодирования или ареста продавца пиратских DVD на парковке, – саму по себе информацию все равно можно копировать и делиться ею с другими, причем по ничтожной цене.

Это оказывает серьезное воздействие на функционирование рынка.

Традиционные экономисты предполагают, что рынок способствует совершенной конкуренции и что несовершенства, такие как монополии, патенты, профсоюзы, ценовые картели, всегда носят временный характер. Они также предполагают, что люди на рынке располагают совершенной информацией. Ромер показал, что, когда экономика состоит из информационных товаров, которыми можно обмениваться, несовершенная конкуренция становится нормой.

Своего равновесного положения экономика, основанная на информационных технологиях, достигает тогда, когда доминируют монополии, а люди имеют неравный доступ к информации, которая им нужна для принятия рациональных решений о покупках. Коротко говоря, информационные технологии разрушают нормальный ценовой механизм, тогда как конкуренция снижает цены до уровня издержек производства. Трек в iTunes не стоит почти ничего магазину на сервере Apple, также как почти ничего не стоит передать его на мой компьютер. Во сколько бы ни обходилась компании запись песни (учитывая платежи исполнителям и маркетинговые расходы), я плачу 99 центов просто потому, что копировать ее бесплатно незаконно.

Взаимное влияние между спросом и предложением не учитывается в цене трека iTunes: предложения песни The Beatles «Love Me Do» в iTunes бесконечны. И, в отличие от физической записи, цена не меняется в зависимости от колебаний спроса. Цена определяется совершенно законным правом Apple взимать плату в 99 центов.

Для ведения многомиллионного бизнеса, основанного на информации, Apple полагается не только на законодательство об авторском праве – она построила настоящую золотую клетку из дорогих технологий, которые работают вместе – компьютеры Mac, iPod, iCloud, iPhone и iPad, – чтобы нам было проще подчиняться закону, а не нарушать его. В результате iTunes господствует в области продажи цифровой музыки, занимая около 75 % рынка[168].

В условиях информационного капитализма монополия – это не просто хитрая тактика для максимизации прибыли. Индустрии иначе развиваться не могут. Поражает, как мало компаний господствует в каждом секторе. В традиционных секторах, как правило, есть от четырех до шести крупных игроков на каждом рынке: четыре крупные бухгалтерские фирмы; четыре или пять ритейлинговых групп; четыре крупных производителя ТВРД. Однако основным брендам в сфере информационных технологий нужно полное господство: Google нужно стать единственным поисковиком; Facebook должен быть единственным местом, где вы создаете свой образ в интернете; Twitter – единственным местом, где вы публикуете свои мысли; iTunes – единственным музыкальным интернет‑магазином. На двух ключевых рынках, коими являются поиск в интернете и мобильные операционные системы, ведется борьба не на жизнь, а на смерть между двумя фирмами и пока что Google одерживает верх на обоих.

До тех пор пока не появились информационные товары, которыми можно делиться, основной закон экономики заключался в том, что все ресурсы ограничены. Спрос и предложение исходят из недостатка. Теперь некоторые товары не ограничены, они есть в избытке, поэтому спрос и предложение теряют значение. Предложение трека в iTunes – это, в конечном итоге, один файл на сервере в Купертино, которым с технической точки зрения можно поделиться с кем угодно. Лишь закон об интеллектуальной собственности и маленькая часть кода в треке в iTunes не позволяют всем и каждому на земле владеть любой когда‑либо написанной песней. Если правильно сформулировать миссию Apple, то она состоит в том, чтобы не допустить изобилия музыки.

Поэтому новая теория Ромера была одновременно плохой новостью для традиционной экономики и хорошей новостью для нарождавшихся гигантов информационного капитализма. Она связывала в одном объяснении многие аномалии, которые пыталась объяснить традиционная экономическая наука. И она подспудно оправдала положение технологических монополий на рынке. Журналист Дэвид Уорш так резюмировал ее воздействие:

 

Земля, труд и капитал перестали быть теми фундаментальными категориями экономического анализа, которыми они были на протяжении двухсот лет. На смену этой самой элементарной классификации пришли люди, идеи и вещи… привычный принцип недостатка был дополнен важным принципом изобилия[169].

 

Так что же, когда в 1990 году Ромер опубликовал свою работу, мир экономистов начал петь «Аллилуйю»? Нет. К Ромеру отнеслись враждебно и безразлично. Критики из лагеря традиционных экономистов во главе с Джозефом Стиглицем на протяжении многих лет говорили, что его основные доводы о совершенной информации и эффективных рынках были ошибочны. Но Ромер, работая в русле традиционной экономической науки и используя ее метод, направил против своих критиков их же защитные приемы. Исследования Ромера показали, что при переходе к информационной экономике рыночный механизм определения цен со временем сведет предельные издержки для некоторых товаров к нулю и устранит тем самым прибыль.

Короче говоря, информационные технологии подрывают нормальное функционирование ценового механизма. Это оказывает революционное влияние на все, как будет показано в оставшейся части этой книги.

Если бы Ромер и его сторонники рассматривали капитализм как конечную систему, они могли бы исследовать масштабные последствия этого поразительного постулата – но они так не считали. Они исходили из того, что экономика, как пишут в учебниках, состоит из активных и пассивных участников рынка, т. е. из рациональных индивидов, которые пытаются удовлетворять свои эгоистические интересы посредством рынка.

Более масштабную картину видели не профессиональные экономисты, а технологические провидцы. К концу 1990‑х годов они начали понимать то, чего не понимал Ромер: информационные технологии делают возможной нерыночную экономику и приводят к появлению людей, готовых преследовать свои эгоистические интересы при помощи нерыночных действий.

 

Появление открытого кода

 

Вероятно, вы читаете это с планшета Kindle, Nexus или iPad. Они редко зависают, и вы даже мечтать не можете о том, чтобы их запрограммировать, но тем не менее это тоже компьютеры. Чип одного iPad Air – это миллиард транзисторов, встроенных в одну микросхему, что соответствует вычислительной мощности пяти тысяч стационарных компьютеров тридцатилетней давности[170].

Базовый уровень программного обеспечения, необходимого для работы iPad – это операционная система iOS. Сегодня компьютеры довольно просты в обращении, поэтому нам очень трудно понять, каким вызовом были операционные системы для пионеров 1970‑х годов. На заре существования программного обеспечения началась битва за операционные системы, которая вылилась в борьбу за то, кто будет или кто может владеть информацией.

В первые тридцать лет компьютеры были большими и их было мало. Вычислениями занимались в компаниях и в университетах. Когда в середине 1970‑х годов были изобретены стационарные компьютеры, они представляли собой лишь набор электронных схем и монитор. А их изготовлением занимались не корпорации, а любители.

Altair 8800 был принципиально новым устройством, продававшимся – благодаря журнальным рекламным объявлениям – чудаковатым представителям определенной субкультуры, которые хотели научиться программированию. Для того чтобы заставить компьютер делать то, что вы хотели, вам нужен был язык программирования, и два парня из Сиэтла его разработали. Это был Altair BASIC, распространявшийся на рулонах перфорированной бумаги по цене 200 долларов за штуку. Однако скоро они заметили, что продажи языка стали отставать от продаж компьютеров. Пользователи бесплатно копировали и распространяли рулоны перфорированной бумаги. В гневном «Открытом письме» автор программного обеспечения пригрозил вышвырнуть пиратов с собраний компьютерных клубов и заставить их платить: «Большинство из вас ворует программное обеспечение. [Вы считаете], что за железо надо платить, а обеспечение можно распространять бесплатно. Кого волнует, заплатили ли за это людям, которые его разработали?»[171]

Автором письма был Билл Гейтс, и скоро он нашел решение проблемы владения операционной системой и языком программирования. Гейтс разработал Windows, которая стала стандартной операционной системой для ПК. Вскоре Windows добилась почти полной монополии на корпоративные стационарные компьютеры, а Гейтс стал миллиардером. Его «Открытое письмо» стало вторым по значимости документом в истории цифровой экономики.

А вот выдержка из документа, который я считаю самым важным:

 

Если что‑то и заслуживает вознаграждения, так это вклад в развитие общества. Творчество может быть таким вкладом, но в том случае, если общество в состоянии свободно пользоваться его результатами. Выкачивание денег из пользователей программы и ограничение ее использования разрушительно, поскольку такие ограничения сокращают масштабы и способы использования этой программы. Это уменьшает объем богатства, которое человечество может получить благодаря этой программе[172].

 

Эти слова взяты из «Манифеста GNU» Ричарда Столлмана, который в 1985 году основал движение за бесплатное программное обеспечение. Столлмана бесила не только Microsoft, но и вообще попытка производителей намного более мощных компьютеров для компаний «завладеть» конкурирующей операционной системой Unix. Его план состоял в том, чтобы написать версию Unix под названием GNU, распространять ее бесплатно и привлечь энтузиастов для работы над ее усовершенствованием – с условием, что никто не мог ею владеть или зарабатывать на ней. Эти принципы стали известны как «открытый исходный код».

К 1991 году GNU вобрала в себя Linux – версию Unix для ПК, разработанную сотнями бесплатно сотрудничавших между собой программистов и лицензированную оригинальным законным контрактом, который составил Столлман.

Перенесемся в 2014 год – примерно 10 % всех компьютеров в компаниях используют Linux. Десять самых быстрых суперкомпьютеров в мире используют Linux. Еще важнее то, что стандартные инструменты для управления сайтом – от операционной системы и веб‑сервера до базы данных и языка программирования – это инструменты с открытым кодом.

Firefox, браузер с открытым кодом, в настоящее время занимает около 24 % мирового рынка браузеров[173]. Целых 70 % смартфонов работают на платформе Android, которая с технической точки зрения также является программным обеспечением с открытым кодом[174]. Отчасти это обусловлено стратегией Samsung и Google, которые не скрывают, что используют программы с открытым кодом, чтобы подорвать монополию Apple и удержать собственные позиции на рынке. Однако это не отменяет того факта, что доминирующий на мировом рынке смартфон использует программное обеспечение, которое не может никому принадлежать.

Успех программного обеспечения с открытым кодом поражает. Он свидетельствует о том, что новые формы прав собственности и управления стали не просто возможными, но и необходимыми в насыщенной информацией экономике. Он показывает, что есть такие аспекты информационных товаров, которые не могут монополизировать даже монополии.

Согласно стандартной экономической науке, такой человек, как Ричард Столлман, не должен был бы существовать: он не преследует собственные интересы, а подавляет их ради коллективного интереса, не только экономического, но и нравственного.

Согласно рыночной теории, те, кто стремится зарабатывать деньги, должны были бы быть самыми эффективными новаторами. Согласно традиционной экономике, крупные корпорации вроде Google и Samsung должны были бы поступать так же, как и Билл Гейтс: захватить все, что можно, и постараться уничтожить программное обеспечение с открытым кодом. Сегодня Google и Samsung – это агрессивные капиталистические фирмы, но для удовлетворения собственных интересов они должны бороться за то, чтобы некоторые стандарты оставались открытыми, а некоторая часть программного обеспечения – бесплатной. Ни Google, ни Samsung не являются посткапиталистическими компаниями, но пока они поддерживают Android с открытым кодом, они вынуждены предпринимать определенные действия, которые предвосхищают некапиталистические формы собственности и обмена.

Появление бесплатного программного обеспечения и разработка совместных проектов в этой области в 1980‑е годы стали лишь первыми выстрелами в войне, которая все еще продолжается и поле брани которой изменчиво. Движение за открытый код также дало толчок развитию движения за свободу информации – Википедии, Wikileaks и целому направлению в юриспруденции, занимающемуся составлением контрактов, которые должны защищать открытость и право коллективного доступа.

Именно в этой среде в конце 1990‑х годов впервые стали систематически размышлять над вопросом, который был очевиден для Друкера, но не для Ромера: может ли экономика, основанная на информационных сетях, создать новый способ производства за рамками капитализма?

 

Скольжение по краю хаоса

 

Есть один звук, который сегодня уже забыт, но который останется впечатанным в память поколений, родившихся до 1980 года: пронзительный протяжный вой, который сначала колеблется, а затем выливается в череду хрипов, увенчанную двумя шумными басовыми нотами. Это звук подключения телефонного модема.

Я впервые услышал его в 1980‑е годы, когда пытался подключиться к Compuserve. Compuserve была частной сетью, которая позволяла пользоваться электронной почтой, пересылать файлы и была целым собранием досок объявлений. То был черно‑белый мир, состоявший только из слов. Но даже тогда он был переполнен злостью, диверсиями и порнографией.

В 1994 году я отказался от Compuserve и стал пользоваться услугами Easynet, одного из первых интернет‑провайдеров: та же технология, но в другом виде. Теперь, гласило руководство пользователя, у меня был доступ «ко всей дорожной системе, а не только к одной автозаправке». Она давала вам доступ ко всемирной паутине – системе, позволявшей найти все, что имелось в подключенных к ней компьютерах по всему миру.

Там мало чего было. Мой рабочий компьютер был подключен лишь к другим компьютерам, находившимся в здании издательства Reed Elsevier. Когда мы попытались написать нашу первую интернет‑страницу, IТ‑отдел не разрешил нам сохранить ее на «их» сервере, который использовался для составления зарплатных ведомостей. На моем рабочем «Маке» не было ни электронной почты, ни доступа в интернет. Компьютеры занимались обработкой данных и были связаны друг с другом только для решения специальных задач.

Тем большим провидцем оказался американский журналист Кевин Келли, написавший в 1997 году следующее:

 

Великая ирония нашего времени в том, что эпоха компьютеров закончилась. Все основные последствия обособленных компьютеров уже дали о себе знать. Компьютеры немного ускорили нашу жизнь – вот и все. Напротив, все самые многообещающие технологии, которые сейчас только появляются, рождаются из соединения компьютеров друг с другом, т. е. скорее благодаря подключению, чем благодаря вычислениям[175].

 

Статья Келли в журнале Wired стала откровением для моего поколения. Все, что появлялось до этого момента: пятидюймовая дискета для университетских системных блоков, зеленые экраны первых компьютеров Amstrad, хрипы и шумы модемов, – все это было лишь прологом. Внезапно сетевая экономика начала обретать формы. Келли писал: «Я предпочитаю термин “сетевая экономика”, потому что информации недостаточно, чтобы объяснить скачки, которые мы наблюдаем. На протяжении последнего столетия мы барахтались во все нараставшей волне информации… но лишь недавно полная перестройка самой информации изменила всю экономику»[176].

Сам Келли не ратовал за посткапитализм. Его книга «Новые правила для новой экономики» стала бесполезной инструкцией по выживанию для старых компаний, которые пытались найти свое место в сетевом мире. Однако он сделал важную вещь. Именно в этот момент мы начали понимать, что «умная» машина – это не компьютер, а сеть и что сеть ускорит темпы перемен и сделает их непредсказуемыми. В одной фразе Келли определил нашу эпоху: «Сегодня мы вовлечены в огромную систему, которая увеличивает, расширяет, усиливает и растягивает отношения и связи между всеми существами и всеми предметами»[177].

Вехами с того момента и до наших дней стали: запуск eBay (1997), который привел к буму интернет‑компаний; первый «Мак» со встроенным вайфаем (1999); внедрение широкополосного интернета, который работал всегда и был в десять раз быстрее телефонных модемов (2000); распространение телекоммуникационных сетей 3G, сделавших возможным мобильный интернет; запуск Википедии (2001); внезапное появление дешевых, стандартизированных цифровых инструментов, которые получили название Web 2.0 (2004).

В этот момент программы и данные стали размещаться скорее в сети, чем на индивидуальных компьютерах. Типичными действиями стали поиск, самостоятельная публикация материалов и взаимодействие, в том числе посредством онлайн‑игр, с многомиллионным оборотом.

Настал черед запуска социальных сетей – MySpace в 2003 году,

Facebook – в 2004‑м, Twitter – в 2006 году. В 2007 году появился iPhone, ставший первым настоящим смартфоном. В том же году iPad и Kindlе дали толчок быстрому росту публикаций электронных книг, объем которых вырос менее чем с 1,5 миллиарда долларов в 2009 году до 15 миллиардов по всему миру в 2015‑м. В 2008 году объем продаж ноутбуков превзошел объем продаж стационарных ПК. Первый телефон Samsung на платформе Android был выпущен в 2009 году[178].

Тем временем в области высокопроизводительных вычислений первым компьютером, достигшим порога в один квадриллион операций в секунду, стал компьютер IBM в 2008 году. В 2014 году китайский суперкомпьютер «Тяньхэ‑2», работающий на Linux, уже мог производить 33 квадриллиона операций. Что касается хранения данных, то в 2002 году объем цифровой информации в мире превзошел объем аналоговой информации. С 2006 по 2012 год ежегодный объем информации, создаваемой человечеством, вырос в десять раз[179].

Трудно точно сказать, на каком этапе технологической революции мы находимся, но мне кажется, что одновременное появление планшетов, потокового видео и музыки и расцвет социальных медиа в период с 2009 по 2014 год будет рассматриваться как ключевой момент синергии. Благодаря процессу создания миллиардов связей между машинами, получившему название «интернета вещей», в ближайшие десять лет мировая информационная сеть пополнится таким количеством более «умных» устройств, которое превосходит число людей на земле.

Наблюдать за всем этим было волнительно. Еще более волнительно видеть, как сегодня ребенок получает свой первый смартфон и находит все это – Bluetooth, GPS, 3G, беспроводной интернет, потоковое видео, фотографии с высоким разрешением, пульсиметры, – как будто это было всегда.

Сетевая экономика появилась и стала социальной. В 1997 году всего 2 % мирового населения имело доступ в интернет. Теперь этот показатель достигает 38 %, а в развитом мире – 75 %. Сегодня на каждые 100 человек в мире приходится 96 договоров об оказании услуг мобильной связи, а у 30 % обитателей Земли есть мобильник с поддержкой сетей 3G (или более мощных сетей). Количество стационарных телефонных аппаратов на душу населения в настоящее время сокращается[180].

Всего за десятилетие сеть наводнила нашу жизнь. У среднестатистического подростка, имеющего смарт‑устройство, жизнь психологически больше связана с интернетом, чем у самого эксцентричного компьютерного чудака пятнадцать лет назад.

Когда Ромер и Друкер писали в начале 1990‑х годов, главной проблемой все еще было влияние «умных» машин. Сегодня мы внутренне понимаем, что сеть – это машина. И по мере того, как программное обеспечение и данные смещаются в сеть, споры об экономических последствиях информационных технологий также стали сосредотачиваться вокруг сетей.

В 1997 году Келли возвестил о становлении нового экономического порядка, имевшего три основные отличительные черты: «Он глобален. Он предпочитает неосязаемое – идеи, информацию и отношения. И он тесно взаимосвязан. Эти три атрибута создают новый тип рынка и общества»[181].

Келли считал банальностью то, в чем Ромер видел новизну семью годами ранее, а именно тенденцию информационных технологий к такому удешевлению данных и физических продуктов, что предельные издержки их производства падают до нуля. Однако, уверял он своих читателей, у бесконечного предложения и падающих цен есть противовес – бесконечный спрос: «Технологии и знания увеличивают предложение быстрее, чем снижают цены… Масштабы человеческих потребностей и желаний ограничены лишь человеческим воображением, а это, с практической точки зрения, означает, что ограничений нет»[182].

Выход, по словам Келли, был в том, чтобы изобретать новые товары и услуги быстрее, чем они будут скользить по кривой к полному отсутствию ценности. Вместо того чтобы защищать цены, нужно признать, что со временем они все равно рухнут, и создать свой бизнес в этом промежутке между единицей и нулем. Нужно, предупреждал он, «катиться по краю хаоса», использовать свободные знания, которые клиенты дарят, когда взаимодействуют с интернет‑сайтами. К концу 1990‑х годов те, кто понимал эту проблему, разделяли убеждение в том, что капитализм выживет, поскольку инновации будут противодействовать давлению, которое технологии оказывают на цены. Однако Келли не стал рассуждать о том, что может случиться, если этого не будет происходить.

Затем наступил крах интернет‑компаний. Впечатляющий обвал индекса Nasdaq, начавшийся в апреле 2000 года, изменил представления поколения, боровшегося с телефонными модемами и разбогатевшего на этом. Вскоре после краха Джон Перри Барлоу, активист движения за права в киберпространстве, потерявший 95 % своих денег, пришел к неутешительному выводу: «Вся история интернет‑компаний – это попытка использовать представления об экономике, сложившиеся в XIX и XX веках, в условиях, которых раньше просто не существовало; интернет их просто игнорировал. Это был наскок чужеродной силы, который был отбит естественными силами интернета». И он указал, в каком направлении могут развиваться дебаты. «В долгосрочной перспективе дела у интернет‑коммунистов будут идти очень хорошо»[183].

 

Новый способ производства?

 

В 2006 году Йохай Бенклер, бывший тогда профессором права в Йельском университете, пришел к выводу о том, что сетевая экономика представляла собой «новый способ производства, зарождающийся в самых развитых экономиках мира»[184]. Бенклер попытался определить юридические рамки публикаций с открытым кодом, получивших название «творческого сообщества». В «Сетевом богатстве» он описал экономические силы, которые подрывали права интеллектуальной собственности, способствуя распространению моделей совместного владения и неуправляемого производства.

Во‑первых, говорил он, благодаря появлению дешевых физических вычислительных мощностей и коммуникационных сетей средства производства интеллектуальных товаров оказались в распоряжении многих людей. Люди могут вести блоги, могут делать фильмы и обмениваться ими, могут сами публиковать электронные книги, создавая в некоторых случаях миллионную аудиторию еще до того, как традиционные издательства узнают об их авторах: «В результате теперь намного больше ценностей может создаваться индивидами, которые взаимодействуют друг с другом в социальном плане, в качестве социальных существ, а не в качестве участников рынка, взаимодействующих посредством ценовой системы»[185].

Это, утверждал он, ведет к складыванию нерыночных механизмов: децентрализованной деятельности индивидов, которые работают, опираясь на кооперативные, добровольные формы организации. Это создает новые формы «солидарной» экономики, в которых деньги либо вовсе отсутствуют, либо не являются основной мерой стоимости.

Лучший пример тому – Википедия. Основанная в 2001 году энциклопедия пишется сообща и к моменту написания этой книги насчитывает 26 миллионов страниц. 24 миллиона человек, зарегистрировавшиеся на сайте, могут писать и редактировать статьи – при этом 12 тысяч человек регулярно занимаются редактированием и еще 140 тысяч участвуют в проекте время от времени[186].

У Википедии 208 сотрудников[187]. Тысячи людей, занимающиеся редактурой, работают бесплатно. Одно исследование пользователей установило, что 71 % из них делают это потому, что им нравится мысль работать бесплатно, а 63 % – потому, что верят, что информация должна быть бесплатной[188]. Количество просмотров Википедии достигает 8,5 миллиарда ежемесячно, что делает ее шестым по популярности сайтом в мире – это больше, чем у Amazon, самой успешной в мире компании, занимающейся интернет‑торговлей[189]. Согласно одной оценке, если бы Википедия была коммерческим сайтом, ее доход мог бы составлять 2,8 миллиарда долларов в год[190].

И тем не менее Википедия не получает прибыли. Это делает практически невозможным получение прибыли кем‑либо другим в той же области. Более того, Википедия – один из самых ценных когда‑либо изобретенных образовательных ресурсов. Ей удалось пресечь все попытки подвергнуть ее цензуре и троллингу или как‑то нарушить исправную работу сайта, потому что сила десятков миллионов человеческих глаз мощнее любого правительства, хакера, лобби или вредителя.

Википедия работает по тому же принципу, который первые разработчики открытого кода использовали в GNU или Linux, но применяет его в отношении продукта массового потребления. Когда мы заходим на сайт Amazon.com и покупаем камеру или книгу, наши зарегистрированные покупки помогают другим пользователям сделать выбор. В экономике это называется положительным «внешним эффектом» – непреднамеренной экономической выгодой.

В случае с Amazon бóльшая часть прибыли достается корпорации в виде растущих покупок и продаж. В случае Википедии прибыль носит чисто человеческий характер: ни одному ребенку никогда больше не придется сидеть в библиотеке маленького городка, как это делал я, теряясь в лабиринте посредственных и случайных знаний, навсегда заточенных на листах бумаги, которые можно обновить или исправить только путем издания совершенно новой книги.

Бенклер извлекает экономический урок из такого явления, как Википедия: благодаря сети производство может быть децентрализованным и совместным и не опираться на рыночную или управленческую иерархию.

Экономисты любят демонстрировать архаическую природу командного планирования интеллектуальными играми вроде «представьте, что было бы, если бы Советский Союз попытался создать Starbucks». Теперь есть более интригующая игра: представьте, что было бы, если бы Википедию попытались создать Amazon, Toyota или Boeing.

Без совместного производства и открытого кода это можно было бы сделать только двумя способами – используя либо рынок, либо систему управления какой‑нибудь корпорации. Раз в Википедии есть где‑то 12 тысяч активных авторов и редакторов, вы могли бы нанять такое же количество людей и, возможно, найти надомных работников в потогонных экономиках мира, находящихся под контролем лучше оплачиваемых управленцев из солнечного пояса США. Потом вы могли бы вдохновить их идеей написать лучшую интернет‑энциклопедию из всех возможных. Вы дали бы им задачи и бонусы, поощряли бы командную работу через «кружки качества» и т. д.

Но вы не смогли бы произвести ничего, что сравнилось бы по динамизму с Википедией. Создание корпорации с 12 тысячами сотрудников, которая выдала 26 миллионов страниц, имело бы столько же смысла, сколько попытки Советского Союза создать собственную версию Starbucks. Организация, в которой заняты 208 человек, в любом случае будет делать это лучше. И даже если вам удалось бы сделать что‑то такое же хорошее, как Википедия, вы бы столкнулись с большой проблемой – с самой Википедией, вашим основным конкурентом, который делает все это бесплатно.

Поэтому, возможно, вместо того, чтобы использовать корпорацию для воплощения в жизнь Википедии, вы могли бы использовать силы рынка, чтобы сделать ее коммерческим проектом. В конце концов, разве бизнес‑школы не учат нас, что рынок – это самая эффективная система?

Вероятно, люди платили бы немного денег за небольшие фрагменты знаний, мирясь с мыслью о том, что информация остается бесплатной и в общественном пользовании. Вероятно, ученые, любители и энтузиасты, которые пишут статьи, были бы рады получить немного денег за каждую из них.

Действительно, это больше похоже на то, что происходит на самом деле, но участники проекта обмениваются вовсе не деньгами. Они обмениваются подарками. А, как уже давно поняли антропологи, подарок – это физический символ чего‑то менее осязаемого, можете назвать это доброй волей или счастьем.

Википедия, как и Linux, радикальна в двух отношениях. Во‑первых, из‑за коллективной природы того, что она производит: ее продукт можно использовать, но нельзя захватить, сделать своей собственностью и эксплуатировать. Во‑вторых, из‑за совместного характера производственного процесса – никто в головном офисе не решает, чему должны быть посвящены статьи, сотрудники Википедии просто регулируют стандарты их написания и редактирования и защищают платформу от разъедающего воздействия собственности и управленческих иерархий.

Бенклер называет это «одноранговым производством на равных» – это понятие бросает еще более серьезный вызов устоявшимся представлениям традиционной экономики. Человечество нисколько не изменилось. Просто наше человеческое желание заводить друзей, выстраивать отношения, основанные на взаимном доверии и обязанностях, удовлетворять эмоциональные и психологические потребности прорвалось в экономическую жизнь.

В конкретный исторический момент, когда стало возможно производить вещи без рынка или фирм, этим стало заниматься много людей.

В первую очередь, благодаря удешевлению вычислительных мощностей и сетевого доступа не единицы, а очень многие получают возможность создавать информационные товары. Далее, вам нужна, как пишет Бенклер, «плановая модулярность», т. е. любая задача разбивается на части, достаточно мелкие для того, чтобы люди могли с ними справиться и затем передать свои результаты в более широкую сеть. Статьи Википедии – прекрасный тому пример, т. к. добавление нового фрагмента или удаление ошибочной информации – это модульная задача, которую можно выполнить, сидя на верхнем ярусе автобуса со смартфоном в руках или работая на ПК в интернет‑кафе в трущобах Манилы.

Согласно Бенклеру, дешевые технологии и модулярные формы производства подтолкнули нас к нерыночному, совместному труду. Это не причуда, утверждает он, а «жизнеспособная модель человеческого производства». Бенклер хотя и использует словосочетание «новый способ производства», но не говорит, что он чем‑то отличается от капитализма. Напротив, он у<