А ну-ка песню нам пропой весёлый ветер .

Веселый ветер, весёлый ветер.

Моря и горы ты обшарил все на свете.

И все на свете песенки слыхал…

и ещё:

Кто привык за победу бороться.

С нами вместе пускай запоёт.

Кто весел – тот смеётся.

Кто хочет – тот добьется.

Кто ищет – тот всегда найдёт…

В конце 30-х годов по разговорам взрослых чувствовалось, что напряжение в мире нарастает и приближается что-то страшное.

Но тогда я был твёрдо убеждён, что нашу страну – самую лучшую на свете, которую некоторые капиталистические страны только и мечтают уничтожить – никто и никогда не победит. Я был уверен в этом потому, что у нас был Сталин и самая сильная в мире Красная Армия!

В какой-то мере этому способствовал фильм «Если завтра война…» и его заводная песня с такими словами:

В целом мире нигде

Нету силы такой,

чтобы нашу страну сокрушила

И всегда, и везде

С нами Сталин родной

С нами маршал идёт Ворошилов!

На земле, в небесах и на море

Наш напев и могуч и силён

Если завтра война,

Если завтра в поход,

Будь сегодня к походу готов! (38)

Поскольку никто лишнего не болтал, не было и панических заявлений о невероятной силе противника, под которым в первую очередь подразумевалась фашистская Германия.

Что меня в то время действительно волновало, так это события во дворе и взаимоотношения с ребятами. Так получилось, что я был заводилой почти всех игр, хотя особо и не выпячивал себя. Своё лидерство уступать никому не собирался. Постоянно что-нибудь придумывал и в чём-нибудь участвовал: например, в драках с мальчишками, проживающих на других улицах нашего посёлка. Моей стихией в этот период жизни было действие – часто стремительное и безрассудное.

Конечно, это не значит, что я жил для себя и только интересами улицы. Когда мама просила, я всегда помогал ей по дому. Иногда она давала задание сходить на Рынок и что-нибудь там купить. В Кунцеве он был один и находился в ста метрах от одноимённого вокзала. Рынок был небольшой – всего несколько рядов столов с навесом от дождя и палящих лучей солнца. Зато на нём было всё то, чего не было у нас, но росло у других в саду и огороде.

Торговали здесь, в основном, женщины и только из ближайших деревень. И поэтому продавали они всё не дорого. Например, картошка и капуста шли по полтора рубля за килограмм, а семечки по 50 копеек за двухсотграммовый гранёный стакан (из него обычно пили чай и водку), а яблоки, особенно в урожайные годы – по 70-80 копеек за килограмм.[3] Купив то, что она просила – чаще всего несколько килограммов картошки – я, как правило, возвращался назад через Можайское шоссе. Дело в том, что рядом с ним, недалеко от вокзала, стоял скромный одноэтажный домик, где летом жил знаменитый певец и выдающийся бас страны Максим Дормидонтович Михайлов (39).

Это был скромный и доступный в общении человек. В нашей семье его очень любили и уважали за удивительный голос и интеллигентность. И каждый раз, с волнением подходя к его дому, я надеялся, что увижу его и смогу с ним поздороваться. Но, увы, мне, в отличие от других ребят, никогда не везло. Но потом, уже после войны мне посчастливилось несколько раз видеть и слышать его на сцене Большого театра в знаменитых операх. И сейчас, когда вспоминаю Максима Дормидонтовича, в голове у меня звучит его редкий по силе, красоте и величию бас.

Особое место в жизни семьи занимало чтение книг. Конечно, такого пристрастия к чтению, как, например, у Иосифа Ермуса и Бориса Воронцова (о них рассказ впереди) у меня не было. Тем не менее, читать книги я любил, особенно с картинками. Тут же включалось воображение. Записался в Библиотеку ДК «Заветы Ильича»: она находилась на втором этаже и имела отличный фонд книг, газет и журналов. Только с их помощью мы и могли иногда ответить на сложные вопросы, которые любил задавать мне и моим друзьям мой отец: «Давайте вспомним, – спрашивал он, когда мы сидели на терраске нашего дома, – какие оперы идут сейчас в Большом театре? Кто композитор? Кто автор того или иного рассказа и стихотворения?» и прочее.

Но это было позже, когда мы учились в старших классах. А в мае 1941 года я окончил начальную школу и был переведён в среднюю школу № 1. Она находилась на улице Пионерская, как раз посередине между станцией Кунцево и нашими домами. Начались долгожданные летние каникулы.

Однако начало лета было омрачено следующим трагическим событием «местного значения». В Кунцеве недалеко от нас, в деревне Давыдково, произошла страшная авария. Вечером около Можайского шоссе на Станции распределения электроэнергии, где находились провода высокого промышленного (400 и больше вольт) и бытового низкого (120-220 вольт) напряжения, из-за грозы и ураганного ветра порвались провода высокого напряжения, которые упали на провода низкого напряжения. В результате в жилых домах начался пожар.

По рассказам выживших, вдруг на потолке начали гореть провода. Эта сейчас электропроводка скрыта от глаз и внешнего воздействия. А тогда мало, что в этом понимали: главное, чтобы лампочка в доме горела. Поэтому провода открыто шли по стенам и потолку. И вот люди, особенно не задумываясь, брали в руку кочергу или что-то наподобие этого – длинное металлическое (ведь у всех в домах стояла русская печка) и рвали эти провода. И тут же на кочерге замертво повисали, чернея и обугливаясь от удара высоким напряжением. А кто-то, пытаясь спасти родных, хватался за них руками, чтобы оттащить или освободить от металлических предметов, и тут же погибал сам.

Было убито током, сгорело заживо и задохнулось от угарного газа около 20-ти человек всех возрастов. Такого количества гробов одновременно я раньше никогда не видел. Поэтому в церкви отпевали сразу по несколько покойников. Но я тогда красный галстук носил и в церковь не ходил.

В случившемся было что-то зловещее. Оно стало предвестником куда более страшных событий лета 1941 года.

IV. Годы войны (1941-1945)

Когда днём 22 июня 1941 года неожиданно объявили о начале войны, особого страха я не испытал. Меня в первый момент даже удивили слёзы и тревога в глазах взрослых. Я был уверен, так нас учили и воспитывали, что война для нашей страны очень скоро и победоносно завершится. Такая уверенность, например, следовала из фильма «Если завтра война…» Из него мы точно знали, что фашисты нападут на нас первыми, что это будет летом, но что очень скоро (через один, ну, может быть два дня) мы будем бить врага на его же территории. В тот момент мы, дети, конечно, всего ещё не осознавали.

Запомнился первый день войны. Было воскресенье, утро, нерабочий день, взрослые ещё находились дома. Стояла тёплая безветренная погода, настраивающая на отличный отдых.

И вдруг в 11 часов по радио объявляют, что в 12 часов дня с важным правительственным сообщением выступит министр иностранных дел СССР Вячеслав Михайловича Молотов. Я это точно помню, потому что ещё не убежал на улицу играть с ребятами. Как и родители остался дома и стал ждать его выступление.

У нас в посёлке жил друг отца – Рубцов Андрей Родионович. Его дом находился недалеко от нас (улица Горького), рядом с домом Оли Цветковой (улица Первомайская). Как только по радио объявили о начале войны, отец, взяв меня за руку, пошёл к Андрею Родионовичу. Всю дорогу мы шли молча, не говоря ни слова, каждый думая о своём. Пришли, молча посидели. Потом папа о чём-то коротко переговорил с дядей Андреем, и мы также молча вернулись домой.

Очень скоро всё взрослое население посёлка было мобилизовано, кто на боевой, а кто на трудовой фронт.

На войну уходили по-разному. Одни – в тот же день с блеском в глазах и абсолютной уверенностью в быстрой победе над врагом. Другие (их было большинство) тоже добровольцами, т.е. не дожидаясь повестки, но без всякого энтузиазма, хмурыми и печальными, а кто-то, даже несмотря на неотвратимость ареста, не сразу после её получения. Зато почти все прекрасно понимали, что идут на верную смерть и, может быть, навсегда расстаются с родными и близкими.

Мой отец из-за непризывного возраста, ему шёл 44-й год, и тяжёлого положения на всех фронтах, был призван в армию только в середине июля 1941 года. Но перед тем как уйти на войну, он два месяца проходил переподготовку в Москве в Военно-инженерном училище и только после этого был отправлен на Калининский фронт в Инженерно-технические войска (с февраля 1942 года – Инженерные войска).

Московское Военно-инженерное училище (1941 год) [48]

Инженерные войска – это, прежде всего, войска переднего края. Они идут в бой одновременно с мотострелками и танкистами, а часто и раньше них.

Мало кто знает, что именно Инженерные войска первыми осваивали новейшие средства ведения войны, внедряли их в арсенал армии. Из инженерных войск выделились в самостоятельные рода войск железнодорожные войска, войска связи, автомобильные войска, танковые войска. И уж совсем фантастикой покажется утверждение, что и авиация родилась в недрах инженерных войск. И между тем это так. Задача создания и боевого использования сначала воздухоплавательных, а затем и аэропланных отрядов была возложена именно на инженерные войска. Вплоть до конца Первой Мировой войны авиационные части оставались в ведении Главного Инженерного управления. Как-то незамеченным в истории Великой Отечественной войны проходит тот факт, что в начале 1942 года было сформировано десять саперных армий: по одной саперной армии на каждый фронт.

Если кратко – Инженерные войска как особый род войск Красной Армии предназначены для решения задач инженерного обеспечения боя, которые осуществляются с целью создания другим войскам необходимых условий для своевременного и скрытного выдвижения, развертывания, маневра, успешного выполнения ими боевых задач, повышения защиты войск и объектов от всех видов поражения, для нанесения противнику потерь, для затруднения действий противника.

Во время Великой Отечественной войны инженерное обеспечение включало в себя:

инженерную разведку противника, местности и объектов;

фортификационное оборудование позиций, рубежей, районов, пунктов управления;

устройство и содержание инженерных заграждений, и производство разрушений;

установку и содержание мин и фугасов;

уничтожение и обезвреживание мин противника;

проделывание и содержание проходов в заграждениях и разрушениях;

устройство проходов через препятствия;

разминирование местности и объектов;

подготовку и содержание путей движения войск, подвоза и эвакуации;

оборудование и содержание переправ при форсировании водных преград;

инженерные мероприятия по маскировке войск и объектов;

инженерные мероприятия по восстановлению боеспособности войск и ликвидация последствий бомбовых ударов противника;

добычу и очистку воды, оборудование пунктов водоснабжения.

В то же время необходимо подчеркнуть, что задачи инженерного обеспечения выполнялись также частями и подразделениями всех родов войск и специальных войск. Они самостоятельно возводили сооружения для ведения огня, наблюдения, укрытия личного состава и техники; прикрывали минно-взрывными заграждениями и маскировали свои позиции и районы расположения; прокладывали и обозначали пути движения; преодолевали заграждения и препятствия; форсировали водные преграды.

Но в отличие от них Инженерные войска выполняли наиболее сложные задачи инженерного обеспечения, требующие специальной подготовки личного состава, применения инженерной техники и специфических инженерных боеприпасов. Кроме того, они наносили поражение технике и личному составу противника минно-взрывными средствами.

Таким образом, всё вышесказанное свидетельствует о том, что Инженерные войска не имели никакого отношения к «стройбатам» и к строительству.

Такое подробное объяснение сущности Инженерных войск и первоочередных их задач, взятое из обширного исследования на эту тему военного историка Юрия Еремеева (40), приведено мною лишь для того, чтобы подчеркнуть трудности и опасности службы моего горячо любимого отца.

Как я уже рассказывал, рядом с нашими домами проходила железная дорога. Не сговариваясь, мы, дети, стали участвовать в добровольном почине «Помощь фронту». Писали письма фронтовикам с разными добрыми пожеланиями (скорейшей победы и, конечно, живыми и здоровыми вернуться домой) и просьбой – переписываться. Для этого в конце письма указывали свой обратный адрес. А затем бросали эти письма-треугольнички в открытые двери теплушек, которые медленно проезжали мимо наших домов в сторону Можайска.

Двухосные вагоны-теплушки 1941 года [49 ]

С некоторыми бойцами Красной Армии у меня потом завязалась переписка, иногда продолжавшаяся ни один месяц и даже год. Жалко, что я не сохранил эти письма.

Письма Войны [50]

В это время многие из нас хотели участвовать в войне. Мы даже немного завидовали взрослым. Я мысленно представлял себя с винтовкой и биноклем, стреляющим по врагу из пулемёта. Об этом же мне снились сны, в которых, конечно, мы всех легко и быстро побеждали. В них, этих снах, я даже был представлен к самой высокой награде Родины! Пока я мечтал, кто-то из старшеклассников (по-моему, это был Борис Палкин), числящийся в неуспевающих и среди «хулиганов», прибавив к своему возрасту необходимое количество лет (два или три года), ушёл вместе с отцом Василием Ивановичем Палкиным добровольцем на фронт.

Может быть, именно в эти, для нас детей ещё полувоенные дни, мне и моему другу Мише Глебову, ужасно захотелось сбежать …в партизаны. Недолго думая, пошли на станцию Кунцево, залезли в пустой металлический вагон в виде корыта, предназначенный для перевозки зерна, и доехали до Можайска. В это время моя мама и родители Миши хватились нас. Ребята сказали, что мы уехали …на фронт. Родители тут же подняли тревогу. Сообщили, куда следует. И почти сразу же нас обнаружили, сняли с поезда и вернули домой.

Как известно, в начале войны события на фронте складывались не в нашу пользу. Каждый день Советское Информбюро грустным голосом Юрия Левитана (41) сообщало о положении на фронте. Эти Сообщения в отличие от их даты почти не отличались друг от друга: «В течение – число и месяц – продолжались упорные бои с противником на всем фронте. Особенно упорные бои шли на западном направлении, на котором части Красной Армии отбили несколько ожесточенных атак вражеских войск» (42). От ежедневного, утром и вечером, их повторения не трудно было выучить их наизусть… И тем не менее в них всегда жила надежда на благополучный исход войны. Она подкреплялась статьями из газет «Правда», «Известия», «Комсомольская правда», «Вечерняя Москва», которые читали взрослые и пересказывали нам потом.

Но людская молва жила по другим законам и была точнее и беспощаднее. Из неё мы знали реальное положение дел на фронтах: что мы отступаем и сдаём города. Отец Игоря Журкина, у которого дома находился радиоприёмник, был вынужден в срочном порядке сдать его в отделение милиции. Репродуктор, размещённый на терраске нашего дома, замолчал.

Наконец, в начале июля по радио мы услышали долгожданную речь Сталина. Её потом не один раз повторяли. Затем впервые прозвучала незабываемая песня-набат:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашистской силой тёмною,

С проклятою ордой!

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна, -

Идёт война народная,

Священная война!

Дадим отпор душителям

Всех пламенных идей,

Насильникам, грабителям,

Мучителям людей!

и ещё:

Гнилой фашистской нечисти

Загоним пулю в лоб,

Отребью человечества

Сколотим крепкий гроб! (43)

Стало окончательно ясно – страна в огромной опасности и быстрой и лёгкой победы не будет.

Когда ровно через месяц после начала войны 22 июля 1941 года на наш посёлок посыпались первые бомбы, я, наконец, понял, что такое война. Но всё равно продолжал верить в нашу победу.

Как сейчас вижу. Летит самолёт и от него отделяются бомбы, которые с нарастающим визгом несутся к земле. И кажется, что они летят прямо на тебя. И от их взрыва всё сотрясается вокруг и так страшно становится, что буквально мороз по коже. Трудно поверить, но со временем к этим бомбардировкам я стал относиться значительно спокойнее. Позже я узнал, что для психологического воздействия на атакуемых, немцы специально на стабилизаторах некоторых бомб крепили так называемые «свистульки», которые иногда они называли «Иерихонскими трубами». Именно, из-за них, падающие бомбы издавали такой пронзительный свист (44).

Почти сразу же рядом с каждым домом (деревья и кустарники пришлось спилить) взрослые начали рыть небольшие – два метра в глубину и три-пять метров в ширину – землянки с односторонним входом и выходом. Стены обкладывали досками, ставили на земляной пол одну или две скамейки, сверху всё это сооружение накрывали деревом, листом железа или толем, а затем для маскировки присыпали землёй с травой.

Конечно, главной задачей войск противовоздушной обороны Красной Армии было не дать самолётам противника активно бомбить Москву и сделать всё возможное и невозможное, чтобы свести к минимуму бомбардировку столицы. Поэтому очень многие самолёты фашистов вынуждены были сбрасывать весь свой бомбовый запас на территории Кунцева.

Для того чтобы самолёты противника не могли вести по наземным объектам низкое прицельное бомбометание, красноармейцы (часто это были совсем юные девушки) поднимали высоко в небо заградительные, большие по размерам баллоны с гелем, очень похожие на тросовые аэростаты, образуя из них надёжную завесу, и одновременно из зениток вели шквальный огонь по самолётам противника. Благодаря этому прямых попаданий бомб в наземные объекты почти не было.

Но иногда они, всё-таки, достигали цели. Так однажды одна из бомб точно попала в трёхэтажный дом. Он находился рядом с платформой «Рабочий посёлок» – там, где сейчас живёт Галя Щербакова. Дом был полностью разрушен, кругом валялись куски арматуры, погибли люди, в том числе ребёнок.

Ещё одна пятисоткилограммовая бомба упала уже недалеко от нас, рядом с домом, где жили семьи брата и сестры Кирсановых (улица Первомайская). Образовалась очень большая воронка, которая со временем превратилась внебольшой пруд. Около их дома было вырыто сразу две землянки, в одной из которых прятались две девочки и мама. И их засыпало землёй из образовавшейся воронки. Несмотря на то, что подоспевшие на помощь соседи всех быстро откопали, контуженные женщина и её дети с большим трудом и только с помощью людей смогли выбраться из укрытия. Потом они ещё долго чувствовали себя плохо. А дом остался цел, но от взрывной волны в нём выбило несколько стёкл.

Тут же всех заставили делать светомаскировку – затемнение окон. На окна вешались тёмные покрывала, одеяла или тёмная ткань. Было приказано также во всех домах обклеить окна бумагой крест на крест. Это делалось для того, чтобы, когда от сильной взрывной волны оконные стёкла разбивались, их острые осколки не могли сильно поранить находящихся в квартире. Именно за этим занятием меня как-то застала неожиданная бомбёжка. Бомба разорвалась недалеко от дома, разбив воздушной волной наши окна вдребезги. Я упал и с ног до головы был засыпан осколками стёкл, и мама потом долго и осторожно освобождала меня от них.

После взрыва бомб их осколки как пулемётная очередь – тра-та-та-та – прошивали землю и крыши домов. И я потом очень любил их собирать и коллекционировать. Они были разной формы и переливались на солнце. Долгое время я хранил их в ящике моего письменного стола: он просто забит был ими. Жалко, что потом они куда-то делись.

С первыми бомбардировками Кунцева сразу же началась эвакуация людей. Первыми стали уезжать родственники высокопоставленных железнодорожников (дети и взрослые непризывного возраста) и некоторые еврейские семьи.

Уже в июле в город Троицк Челябинской области эвакуировалась семья Иды Шамшуриной: два её брата и мама.

Фрагмент КАРТЫ

Места временного проживания

семьи Иды Шамшуриной [ 51 ]

По рассказам Иды её папа, уверенный в нашей скорой победе, обещал вернуть их назад через несколько месяцев: «…Мы их быстро разгромим. Месяца три – не больше». Вместе с ними в теплушке, по обеим сторонам которой находились нары, ехало ещё пять таких же семей. Конечно, это были семьи людей, которые занимали высокие посты в Министерстве железнодорожного транспорта и Московском Отделении Белорусской железной дороги. Какие посты – я не знаю. Эту очень своевременную эвакуацию организовал отец Иды. Он сделал так, что их вагон прицепили к составу, который спешно вывозил заводы и ценное оборудование за Урал, на Восток, но самое главное, их поезд везде быстро пропускали. Папа Иды всё время отслеживал, где они находятся: ведь под его началом был не только весь грузовой транспорт этого Отделения дороги, но и диспетчера.

Ехали они днём и ночью, и больше часа нигде не стояли. Благодаря этому их поезд преодолел огромное расстояние очень быстро, всего за одну неделю. Иначе бы они попали во весь тот ужас, в котором оказались семьи простых людей – беженцев (в основном, это были еврейские семьи). Их составы стояли на остановках одну, а то и две недели. Из-за этого эта часть пути была вся загажена, и смрад стоял страшный. А что было делать, если не могло быть предусмотрено такого количества туалетов, и людям деваться было некуда! При этом очень многие из них так и не добрались до места назначения: погибли или тяжело были ранены при бомбардировке вокзалов и железнодорожных составов.

Не забуду гул самолётов. Наши истребители и бомбардировщики гудели ровно – ууууу, а у немецких самолётов звук был неровный, пульсирующий – у-у-у-у-у. Дело в том, что у них не было синхронизации между двигателями. По этому гулу мы точно определяли чей самолёт летит – наш или фашистов. Днём прилетали самолёты-разведчики, конфигурация которых чем-то напоминала обычную раму. Поэтому, если вдруг среди бела дня без объявления тревоги начиналась стрельба из зениток – все знали – это немецкая «Рама» прилетела.

Как-то разбомбили Толевый завод в Филях. Он и сейчас там стоит. Конечно, немцы собирались уничтожить, прежде всего, авиазавод Авиагоризонт (сегодня Завод имени Хруничева) (45), который они перед войной сами же и строили. Но промахнулись и разбомбили рядом находившийся Толевый завод. Начался сильнейший пожар и дым, а с ними жуткая вонь на всю округу. Несмотря на приличное расстояние, обрывки бумаги и пепла легко долетали до нашего посёлка.

В мирное довоенное время немцы строили не только этот авиазавод, но и Минское шоссе, чтобы во время войны иметь прямую магистраль на Москву. Это результат не только головотяпства ответственных лиц, но и всевозможных предательств. К сожалению, всё было. Были случаи, когда ночью фонариком специально обученные люди указывали фашистам место, куда надо бросать фугасные и зажигательные бомбы. Так что НКВД не зря тогда работало. Если бы либеральничали, как сегодня, то эту войну мы ни за что бы не выиграли. Немцы были очень сильным противником, не случайно только в первые месяцы войны попали в плен и пропали без вести более двух миллионов солдат и офицеров Красной Армии (46).

В целях безопасности (Сталин опасался, что немцы прорвутся к Москве по железной дороге) на всём протяжении Московского Отделения Западной (Белорусской) железной дороги по приказу Ставки был снят один из путей. Если до этого поезда шли туда и обратно по двум путям, то с августа 1941 по апрель 1942 года они ходили только по одному пути и, в основном, только в одном направлении – от станции Белорусская до станции Можайская (47).

В начале сентября я пошёл в 5-й класс. Но уроки и домашние задания не лезли в голову. Всё шло как-то не так как мне хотелось. Все мысли были о том, что со всеми нами будет. Миф о быстрой победе над Германией и о том, что «если враг сунется к нам, мы, конечно, будем бить его на его же территории», увы, не подтвердился, и это ещё более пугало и угнетало.

В конце сентября 1941 года, когда немецко-фашистские войска уверенно приближались к Москве, все занятия в школе были отменены. Нам выдали штыковые лопаты и в школьном дворе мы стали рыть свои первые в жизни окопы: глубиной 1м. 10см. узкие траншеи для стрелков по всему периметру школьного двора. Поначалу я очень уставал, а из-за отсутствия рукавиц ладони сразу покрылись кровавыми мозолями. Но потом, как и все, втянулся и привык. Через два дня нас сменили рабочие с местных заводов и фабрик.

В это время колхозы сворачивали свою работу. А в сторону Заречья было поле с морковью. Основной урожай колхоз собрал, но всё равно её ещё много осталось. И вот нам разрешили добрать остатки. После этого мы эту морковку мыли в луже, а потом в ближайшем окопчике с удовольствием грызли. Всё это было удивительно и странно, поскольку ничего подобного раньше делать не разрешалось. За такую «уборку урожая» в мирное, а потом и в военное время могли судить и даже посадить в тюрьму, не взирая на возраст. Тюрьмы были переполнены такими «сборщиками урожая».

Гитлеровцы уже были недалеко от Можайска, но здесь им не давала пройти Вяземская группировка. Борьба за каждый метр нашей территории шла яростная и беспощадная, поэтому немцы застряли. Они хотели пройти на танках по Минскому шоссе – на тот момент единственной шоссейной дороге прямо ведущей к Москве. Ситуация для этого складывалась благоприятная.

Чтобы не допустить этого, в целях укрепления обороны столицы было принято решение ближе в Кунцеву у самой дороги, но перпендикулярно шоссе, вырыть длиннющий, метров пять в ширину и два-три метра в глубину, противотанковый ров. Для усиления эффективности всей конструкции по бокам рва установили, сооружённые из металлических рельс, мощные, метра два в высоту и три в ширину, «противотанковые ежи». Предполагалось, что ров и «ежи» на какое-то время замедлят продвижение тяжёлой техники противника к Москве. Таких «ежей» было изготовлено с помощью сварочных аппаратов всего пять или шесть. Ими собирались перекрыть дорогу именно в тот момент, когда фашисты будут совсем недалеко от противотанкового рва. Планировалось также заминировать подступы ко рву, чтобы потом взрывать в этом месте многочисленную технику ненавистного врага.

Кунцевский противотанковый ров [ 52 ]

С каждым новым днём для жителей Кунцева ситуация в этом направлении Западного фронта становилась всё напряжённее и опаснее.

Наступил октябрь. Немцы всё ближе к Москве. День и ночь не смолкает артиллерийская канонада. Она хорошо слышна и в Рабочем посёлке. Люди уже не те, что были в начале войны: притихли, приуныли, шепчутся... Все чаще и чаще приходят похоронки, всё больше потухших, заплаканных глаз. В госпиталях ранеными забиты не только палаты, но и все коридоры! Кунцевская средняя школа № 3, которая располагалась за клубом «Заветы Ильича», с началом войны также переоборудована под госпиталь.

Вскоре многие жители стали покидать Рабочий посёлок. Отца Игоря Журкина, как отличного специалиста и имевшего бронь, направили за Урал на строительство какого-то очень важного завода в помощь фронту. Вместе с ним уехала и его семья.

Приближаясь к Москве, фашисты уничтожали всё на своём пути и даже тех, кто им не сопротивлялся. В первую очередь это относилось к евреям, которых убивали поголовно и с особой жестокостью, расстреливая и сжигая в домах и сараях стариков и детей.

В то время в Рабочем посёлке их проживало очень много. Поэтому, когда немецкие войска были уже совсем близко, начался активный отъезд еврейских семей в различные регионы нашей необъятной страны, где фашистские войска в ближайшей перспективе не могли появиться.

Среди отъезжающих мне запомнились те, кто жил рядом с нами:

– соседи по дому семья Шнейдера. Старший Шнейдер занимался изготовлением и ремонтом матрацев на пружинах. Как специалист по этим матрацам, он пользовался большой известностью среди кунцевчан. Его дети – Абрам и Фима (Ефим) – были младше меня, но какими-то неактивными, поэтому я с ними особенно не дружил (48);

– проживающая на нашей улице семья Ермуса: дядя Володя, работавший мясником в местном магазине, и его сын Ёся (Иосиф). Он потом пошёл по стопам отца и тоже стал мясником (49). Недалеко от нас жила дочь дяди Володи – Фира Ермус – продавщица одного из продовольственных магазинов посёлка;

– соседи по улице семья Кушнира. С младшим – Сюней (Семёном) Кушниром – мы были друзьями. После войны он вернулся в Рабочий посёлок и потом долго работал на заводе по изготовлению и монтажу металлоконструкций для военных целей.

Эвакуировались на Дальний Восток, город Биробиджан жена и дети репрессированного Виктора Львовича (?) Долматова. Его семью захватили с собой их ближайшие по дому соседи.

А наша семья осталась и никуда не уехала. В это время отец служил в должности заместителя командира сапёрного батальона на Калининском фронте. Так вот, он специально приехал, чтобы запретить нам куда-либо уезжать. Дело в том, что во время многочисленных бомбёжек эшелонов очень много было погибших и искалеченных,а среди них особенно много детей.

Ситуация на Западном (Московском) направлении фронта, где по сводкам Совинформбюро «…идут ожесточённые, кровопролитные бои…» с каждым днём становилась для нас всё хуже и опаснее.

К середине октября немецко-фашистские войска охватили Москву полукольцом. Наиболее близко к Кунцеву они подошли сначала со стороны Кубинки, а потом Голицина (правда, вскоре их оттуда выбили) и находились от нас в каких-то 30-35 км. Как никогда громко была слышна канонада (день и ночь беспрерывно гудела земля) и хорошо были видны всполохи огня от стрельбы орудий, а самолёты ещё чаще стали бомбить нас в дневное и ночное время суток.

Наконец, 16 октября 1941 года решением ГКО Москва была переведена на военное положение. Поползли слухи, что Сталин и правительство в срочном порядке эвакуируются. Гражданское население сразу поняло, что его ожидает, нервы его не выдержали, началась паника. Люди быстро собрали свои скромные пожитки, некоторые даже взяли с собой коров, и пошли сплошной молчаливой толпой по Можайскому шоссе в сторону Центра, а там уже расходились кто куда. Кое-кто из нашего посёлка тоже поддался настроению толпы и уехал на машине на противоположную сторону Москвы-реки к своим родственникам. И, на мой взгляд, правильно сделал.

СХЕМА

Героической обороны Москвы

( 30 сентября – 5 декабря 1941 года ) [ 53 ]

После этого во всём Кунцеве отключили свет. Рабочий посёлок и прилегающие к нему деревни погрузились в кромешную тьму. Ночью вражеской авиации, мотострелковой технике и пехоте стало намного тяжелее ориентироваться по наземным жилым объектам.

Электрические лампочки надолго – вплоть до 1944 года – заменили коптилки. Мужчины делали их из консервных банок или бутылок и за копейки продавали на рынке. В банку/бутылку вливали керосин, накрывали крышкой с маленьким отверстием; в него вставляли фитилёк, который быстро пропитывался керосином, а затем фитилёк зажигали. Запах в комнате стоял жуткий. Но ничего, привыкли. Даже умудрялись книги читать с помощью такой коптилки.

Мне тогда особенно нравилось стихотворение Эдуарда Багрицкого «Смерть пионерки». Оно было написано ещё до войны. Но в нём были строки, созвучные моему душевному состоянию:

…Пусть звучат постылые,

Скудные слова –

Не погибла молодость,

Молодость жива!

Нас водила молодость

В сабельный поход,

Нас бросала молодость

На кронштадтский лёд.

Боевые лошади

Уносили нас,

На широкой площади

Убивали нас.

Но в крови горячечной

Подымались мы,

Но глаза незрячие

Открывали мы.

Возникай содружество

Ворона с бойцом, –

Укрепляйся мужество

Сталью и свинцом.

Чтоб земля суровая

Кровью истекла,

Чтобы юность новая

Из костей взошла.

Чтобы в этом крохотном

Теле – навсегда

Пела наша молодость,

Как весной вода… (50)

В то время я даже представить себе не мог, что дача моего любимого поэта (51) находилась всего-то в нескольких сот метрах от моего дома и совсем близко от станции Кунцево на улице Пионерская (сегодня она носит имя Эдуарда Багрицкого).

Рабочие батальоны 1941 года [53А]

С введением военного положения в Москве стали формироваться добровольные батальоны. В связи с тем, что их основу составили рабочие (часть из них проживала на территории Кунцева), их назвали рабочие батальоны. Потом из них организовали полки. Но сразу их не направили на Калининский фронт.Преждеиз этих полков сформировали несколько дивизий. Поскольку на 80% они состояли из коммунистов и комсомольцев их назвали – Московские коммунистические дивизии, которым присвоили звания: Первая Коммунистическая дивизия, Вторая Коммунистическая дивизия, Третья Коммунистическая дивизия. Сформированы они были, в основном, из рабочих и инженерно-технических кадров завода Авиагоризонт (Завод имени Хруничева) и Московского Отделения Западной (Белорусской) железной дороги, а также студентов и преподавателей Геологоразведочного и Бауманского институтов.

И.С.Конев беседует с бойцами пополнения.

Калининский фронт. Январь 1941 г. [54]

Первые две дивизии уже в начале декабря были отправлены на Калининский фронт и сразу же приняли участие в боевых действиях. Третья Коммунистическая дивизия, в которой находился отец Иды – старший политрук капитан Шамшурин Александр Алексеевич, осталась в районе Химок, в деревне Ростокино (сегодня один из микрорайонов Северного округа столицы), где занимала последнюю линию обороны столицы. Её личный состав, на случай прорыва обороны, специально обучали и готовили к уличным боям в Москве.

А в это время в Рабочем посёлке остались, в основном, старики, женщины и дети. Когда появлялось свободное время, собирались у кого-нибудь дома, на терраске, и тихо пели песни под мамину балалайку. Это были всем известные песни гражданской войны:

Там вдали за рекой,

Зажигались огни,

В небе ясном заря догорала,

Сотня юных бойцов

Из будёновских войск

На разведку в поля поскакала...

Наверх вы, товарищи, все по местам,

Последний парад наступает!

Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»,

Пощады никто не желает…

Дан приказ ему на запад,

Ей в другую сторону,

Уходили комсомольцы

На гражданскую войну…

Наступает минута прощания,

Ты глядишь мне тревожно в глаза,

И ловлю я родное дыхание,

А вдали уже дышит гроза …(52)

Ну, и, конечно, пели песни, сочинённые во время Великой Отечественной войны, но сразу всем полюбившиеся:

Тёмная ночь, только пули свистят по степи,

Только ветер гудит в проводах,

Тускло звезды мерцают.

В тёмную ночь ты, любимая,

Знаю, не спишь,

И у детской кроватки тайком

Ты слезу утираешь…

Помню, как в памятный вечер

Падал платочек твой с плеч

Как провожала и обещала

Синий платочек сберечь…

Я уходил тогда в поход

В суровые края

Рукой взмахнула у ворот

Любимая моя…