Продолжение отношений со срединным царством

В завершающей трети XVIII столетия о безмятежности в русско-китайских отношениях оставалось только мечтать. Притом что весьма часто внимание обращается на препирательства, споры и даже угрозы применения насилия в период истории до заключения Нерчинского договора в 1720-х годах, в пору екатерининского правления после 1768 года еще появлялись свидетельства застарелых нерешенных проблем для налаживания спокойного общения. Следует отметить, что с по-настоящему переломными проблемами удалось покончить: джунгарская война закончилась тем, что Цяньлун разгромил и расчленил давних непримиримых китайских врагов; границы на всем протяжении российских и маньчжурских владений наконец-то вполне четко обозначили и по большому счету признали; а договором от 1768 года закреплялись нормы вполне лояльного отношения к перебежчикам и нарушителям границы. После запрета на посещение китайской столицы русскими торговыми обозами исчезли мелкие, но накопившиеся за долгое время причины споров между Москвой и Пекином, из-за которых китайцы в прошлом прекращали торговые связи с Россией, что считалось самым действенным средством выражения недовольства политикой российской стороны. И на протяжении второй половины XVIII столетия известная доля энергии и жажды наживы русских предпринимателей направлялась мимо Даурии, Монголии или Средней Азии. Огромный свой творческий пыл они обратили на северные окраины Тихого океана, богатые морскими котиками, на Камчатку, Командорские, Алеутские острова и Русскую Америку, отвернувшись от районов вероятных вооруженных конфликтов с китайцами. После 1768 года какой-либо призрак войны полностью испарился. Несмотря на несколько продолжительных прекращений торговых отношений, проблемы как таковые по сравнению с первыми тремя четвертями XVIII столетия заключались главным образом в сферах второго или третьего порядка. Речь идет об эпохе своего рода добрых отношений и, как нам предстоит убедиться, общего торгового благополучия.

Первое десятилетие после возобновления обычной торговли в 1768 году обошлось без особых омрачающих событий. Единственная угроза спокойствию исходила от торгутов. Торгутов, населявших среднее и нижнее течение Волги, пытались соблазнить, как отмечалось выше, представители маньчжурских миссий в 1714–1715 и 1729–1733 годах, но они не поддались их уговорам вернуться в бассейн реки Или и принять участие в схватках с джунгарскими врагами. В конце 1770 года большое количество этих «русских» торгутов предприняли оказавшийся очень длительным и дорогостоящим поход назад на свою родину. Их численность на протяжении долгого времени оставалась предметом научных споров, и, несомненно, скоро эти споры не закончатся. В летописях «Шофан бэйчэн» значится, что в путь отправилось 400 тысяч человек и чуть меньше 300 тысяч из них достигли области реки Или. Такие цифры выглядят вполне приемлемыми, как и все остальные; в любом случае число переселенцев называется большим в начале пути и его трудности стоили путникам значительных потерь.

Объяснений переселению торгутов можно привести несколько. Авторы китайских документальных источников предпочитают подчеркивать бедственное положение данного народа из-за обременительной воинской повинности в Российской империи наряду с прочими притеснениями. И на самом деле русскому чиновнику, отвечавшему за дела торгутов, с началом Русско-турецкой войны приказали набрать из них 20 тысяч рекрутов. Еще в июле 1770 года Екатерина II в рескрипте астраханскому губернатору Никите Афанасьевичу Бекетову упоминала о намерении этих монголов пересечь реку Яик и переселиться на территорию Джунгарии. Тогда к тому же торгуты давно поддерживали тесную связь с их среднеазиатскими братьями и с Пекином. За много лет до того, например, джунгарский контайша Цэван Араптан женился на дочери предводителя торгутов по имени Аюки. Ближе к описываемым событиям (в 1756 году) миссия торгутов посетила Пекин, а затем еще и далай-ламу в Тибете. В конце князь Шееренг (Церен) и прочие беженцы среди торгутов, по-видимому, помогли убедить их вернуться на родину.

Теперь российские войска занимались преследованием бегущих торгутов, они провели несколько боев, разграбили деревни и поселения, истребили боевые порядки отступников. По прибытии в район Или торгутские предводители предпочли сдаться китайскому генералу области Иледу, а их вожака Убашы с Шееренгом препроводили в Пекин. Оставшиеся в живых переселенцы обосновались вдоль течения Или за счет помощи маньчжуров в размере 200 тысяч лянов императорским серебром.

Если бы такое переселение случилось лет на десять раньше, очень даже вероятно, что все закончилось резкими встречными обвинениями, угрозами вооруженных столкновений и даже откровенными усилиями русских властей по возвращению своих подданных на место. Однако в 1770 и 1771 годах на Россию навалились проблемы дорогостоящей и неутешительной войны против Турции, завершившейся только в июле 1774 года. В Санкт-Петербурге впоследствии удовлетворились преследованием мятежников до границы. Русские стремились не столько заставить их вернуться на насиженные места, сколько покарать за разграбление русских городов на их пути. Конечно же посыпались протесты в Пекин, а также требования вернуть властям отступника Шееренга. Цяньлун категорически отклонил российские требования, он обратил внимание на то, что торгуты безо всякого принуждения просили у маньчжуров пристанища, причем терзаемые голодом. Императрица Екатерина на самом деле приказала губернатору Иркутска А.И. Брилю и коменданту Сибирского рубежа принимать всех торгутов, пытающихся вернуться на территорию России, создавать им благоприятные условия для существования и докладывать о них в столицу. Кроме того, вдоль Селенгинск – Нерчинского рубежа в 1773 году поселилось некоторое количество казаков, но планы относительно такого усиления охраны государственной границы составили еще во время затянувшейся приостановки торговли 1764–1768 годов, и связывать их с торгутскими делами напрямую не стоит. В дальнейшем при всяком удобном случае российские чиновники пытались призвать маньчжуров к ответу за то, что они не смогли убедить торгутов вернуться на Волгу, но такие упреки никем тогда всерьез не воспринимались.

В 1775 году случилась эпизодическая приостановка торговли на три дня, вызванная спором по поводу толкования соглашений семилетней давности, касавшихся сбора таможенных пошлин и обращения с перебежчиками. За исключением данного инцидента после 1768 года китайские власти больше не вмешивались своими приостановками в ход торгов на протяжении целого десятилетия. В 1778 году покой снова нарушился из-за проблемы перебежчиков, нарушавших границу, и китайцы прекратили всю официальную торговлю на целых 2 года и 13 дней. Джунгары напали на российский торговый обоз, разграбили его и вернулись на маньчжурскую территорию. Российские власти потребовали выдачи и наказания разбойников, на что маньчжуры ответили запросами о выдаче им многочисленных дезертиров, в том числе тех, что скрылись на территории Сибири еще до 1768 года. Ситуация усугублялась из-за застаревшего спора по поводу сбора таможенных пошлин в Кяхте. Не стала легче она даже после того, как русский студент из группы по овладению монгольским языком Григорий Федорович Шарин, которому разрешили пересечь границу за месяц до прекращения торговли в апреле, заверил маньчжурских чиновников в том, что на Кяхтинской таможне берут небольшие деньги только с военнослужащих и купцов. И эти собранные денежные средства предназначаются на содержание местных чиновников и военного заведения. В китайских источниках к тому же находим упоминание о склонности к волоките и однобокости главы управы Кяхты в его поведении в конце весны 1778 года (май – июнь) во время совместного расследования незаконного перехода на монгольскую территорию русских людей, искавших там лошадей для приобретения. По-видимому, торговлю фактически приостановили в июле 1778 года, хотя мандарины пекинского двора через своего представителя в Угре Солиня, принадлежавшего к маньчжурскому роду Синего знамени без полос, передали на сей счет распоряжения только в следующем месяце. В китайских источниках содержится предположение о том, что выбор Пекина находился в русле мирного урегулирования разногласий, но при том условии, что разговор состоится между людьми равного звания и положения, причем проходить будет в атмосфере согласия. Солиню, которого посчитали слишком рьяно взявшимся за порученное дело человеком, сначала устроили нагоняй и лишили его высокого звания, а затем в сентябре 1778 года сняли с должности. Его преемник вице-президент Лифаньюаня Поцзинъэ и тушету-хан Чжэдэн Тоэрцзи сразу же отправились на границу, чтобы переговорить о разногласиях, то есть убедиться в том, что русские представители раскаялись в своем высокомерном поведении и сбавили тон. Ситуацию удалось успокоить, и в конце апреля 1780 года торговля возобновилась.

Тогдашняя приостановка деловых отношений на два года с небольшим стала причиной весьма значительного ущерба торговле. Если верить Е.П. Силину, в иркутских архивах хранятся многочисленные заявления местных купцов с жалобами по поводу понесенных ими убытков. Ведущий иркутский торговец Алексей Сибиряков сообщил о предполагаемом убытке только за первую половину 1778 года в размере 800 рублей. Некоторую часть товарных потоков перенаправили в город на реке Аргунь под названием Цурухайтуй. Сибирские купцы, прежде всего из Селенгинска, Верхнеудинска и самого Иркутска, стали отправлять свои товары туда, но в своем большинстве эти коммерсанты принадлежали к мелкому торговому сословию, и Цурухайтуй никак не мог заменить Кяхту, даже на некоторое время. После возобновления товарного обмена в Кяхте Цурухайтуй снова превратился в привычный для него медвежий угол.

Следующие пять лет отмечены относительным покоем, напоминавшим затишье перед бурей. Обе стороны ловко заставляли свои администрации по пограничным делам заниматься ужесточением контроля над общей границей, над торговавшими там купцами и местным населением. При этом власти не шли на решительное изменение ее структуры, построенной на фундаменте Кяхтинского договора и протокола от 1768 года. Императорскими декретами, разосланными придворными Цяньлуна в 1779 и 1780 годах, всем офицерам пограничной службы и старшим чиновникам в северо-западных областях Китая предписывалось проявлять все усердие в задержании иноземцев, пытающихся перейти государственную границу с разбойными или мирными намерениями. Всех задержанных нарушителей границы требовалось тут же брать под стражу, а также докладывать о них по команде и ждать дальнейших распоряжений. Должностных лиц, принявших мзду за освобождение злоумышленников, ждала смертная казнь. Китайских и монгольских торговцев, направлявшихся к границе, требовалось останавливать на заставах, расположенных на значительном удалении от Маймачена, для проведения досмотра их повозок, верблюдов и товаров. Если подтверждалось, что у торговцев все было в порядке, им выдавался документ на проезд, который предъявлялся на границе. Прибывший на границу торговец ни под каким видом не мог приступить к торгам без предъявления соответствующим образом оформленного документа. Этими несколькими приказами китайские власти всего лишь восстановили и укрепили механизм пограничного надзора, внедренный еще с незапамятных времен.

Единственным крупным раздражителем между 1780 и 1785 годами считалась ситуация, складывавшаяся со старообрядцами. Эти раскольники самостоятельно переселились в Южную Сибирь в 1760-х годах, пользуясь благоволением престола и государственной поддержкой в форме предоставления наделов земли, а также освобождения от налогов и поденных работ. Как и духоборы в Западной Канаде, русские старообрядцы отличались редким трудолюбием, благодаря которому их тощие земли превратились в плодородные житницы, прославившиеся по всей Сибири. Из них 59 человек в 1783 году попытались перебраться в район Кобдо, находившийся далеко на западе от Кяхты. Пекинские чиновники предпочли отказать этим раскольникам в убежище и предложили им на выбор добровольно вернуться на родину, пока их бегство не превратилось в тему для обсуждения между правительствами двух стран, или насильственную выдачу российским пограничным властям. В качестве обоснования отказа в предоставлении убежища упирали на то, что данный народ настолько отличается складом ума и традициями от западных монголов, среди которых ему предстояло осесть, а потому переселенцам не удастся приспособиться к новому окружению. В качестве же решающего довода ссылались на то, что предоставление им убежища может вызвать большое беспокойство среди русских людей и, следовательно, послужить причиной ухудшения нынешних дружественных отношений. Чиновнику из Кобдо по имени Хайнин приказали предоставить русским старообрядцам деньги на дорогу и проводить до границы. Окончательное решение по данному делу остается загадкой, однако на состояние русско-китайской торговли оно никак не повлияло.

На следующий год, однако, случилось еще одно незатейливое происшествие, вызвавшее тем не менее весьма далекоидущие последствия. Из-за него китайцы объявили затянувшуюся на самый долгий за весь XVIII век период времени приостановку торговли, оказавшуюся далеко не самой тяжкой. Та последняя из значительных приостановок упорядоченной русско-китайской торговли продлилась в общей сложности 6 лет 11 месяцев и 23 дня.

Шайка русских бурят во главе с неким Улалдзаем (Улад-заем) подстерегла и ограбила китайского купца из Угры по имени Цзинь Мин, когда тот торговал среди монголов области Урянхай (Улянхай). По требованию чиновников из Угры правитель Иркутской губернии Иван Варфоломеевич Дамб и офицер пограничной охраны майор Калина Налабардин арестовали тех разбойников, взяли с них штраф в десятикратном размере, наказали их палками, а также распорядились выжечь клеймо у всех на ушах и на носу. Потом, видимо, по собственному почину Налабардин приказал отвезти их в необжитой район на северо-востоке Сибири. Китайский наместник в Угре по имени Лао (или Лэ) Бао вместе с двумя монгольскими вождями, то есть заместителем воеводы племени халха Юньдуном Тоэрцзи и князем четвертого разряда Суньдуном Тоэрцзи, встретились с Налабардиным, чтобы выразить протест по поводу итога того дела на том основании, что Протоколом от 1768 года предусматривалась публичная казнь тех преступников на границе. Справедливости ради стоит отметить, что данным протоколом человека, совершившего первое преступление, казнить не требовалось. И, судя по дошедшим до нас документам, китайские представители не смогли установить факта того, что те разбойники уже совершили три одинаковых преступления, хотя они на самом деле утверждали в ходе переговоров, будто Улалдзай вернулся и совершил нападение на китайский караульный пост. Все закончилось дипломатической нотой в резких тонах из Лифаньюаня в адрес Сената от 27 ноября 1785 года, в которой содержался решительный выговор русскому майору пограничной охраны за то, что он самовольно принял неправомерное решение по тому случаю. Досталось и иркутскому губернатору за оказанную им поддержку своему подчиненному офицеру тем, что объявил дело закрытым. Из Лифаньюаня поступило требование о наказании «нерадивого» губернатора и о казни Улалдзая.

В своем ответе сенаторы возразили в том плане, что вызвавшее разногласия дело во всех отношениях закрыто. Ведь казнь Улалдзая будет означать повторное наказание, что выглядит абсолютно несправедливым поступком со стороны властей. Руководители Русского государства давно воздерживались от применения смертной казни за совершенные преступления на границе, о чем иркутскому губернатору поручили сообщить в Пекин. Майор К. Налабандин по настоянию Сената изначально надеялся посоветоваться с дзаргучеем, но, когда у него появились сомнения по поводу приезда того для переговоров, он принял решение ограничиться телесными наказаниями преступников. Авторы дипломатической ноты в заключение добавили, что власти России по-прежнему заинтересованы в продолжении торговли с Китаем, отвергли войну как средство решения данного недоразумения и выразили готовность принять китайского полномочного представителя для ведения переговоров о сохраняющихся разногласиях. Не удовлетворенное объяснением позиции русского Сената руководство в Пекине распорядилось приостановить торговлю в Кяхте с 26 марта 1785 года.

В своей следующей ноте из Лифаньюаня, отправленной в конце весны 1786 года, китайцы отвергли логику русской дипломатии и согласились в будущем на переговоры только ради восстановления положений уже существующего договора без перехода к составлению проекта нового пакта. Повторное наказание человека за одно и то же преступление конечно же выглядело деянием несправедливым, но абсолютную законность китайского требования тем не менее оспаривать не имело смысла. Соль спора заключалась тогда в том, что, пока Улалдзая с подельниками не доставят на границу для расправы, никакой полномочный представитель из Китая не приедет, а граница останется закрытой вразрез с требованием русских властей по-прежнему разрешать их подданным переход на монгольскую территорию. И в таком положении дело встало на несколько лет.

На протяжении тогдашней приостановки торговли с Китаем неоднократно появлялся призрак военной конфронтации, хотя, в отличие от того препирательства, что зарегистрировано двумя десятилетиями раньше, ни одна из сторон не занималась значительными военными приготовлениями или маневрами и обе они воздерживались от военного выхода из тогдашней тупиковой ситуации. Императрица Екатерина действительно 26 июня 1785 года отослала секретный рескрипт президенту Военной коллегии фельдмаршалу Григорию Александровичу Потемкину-Таврическому: «Вам известны происшествия, случившиеся на границе китайской, закрытия тамошнего торга и нынешнее того края состояние, не меньше как и желание наше поставить оный на такую степень, чтобы во всяком положении дел с соседями нашими, пределы Сибирских губерний были безопасны. Исполнение сего намерения нашего возлагаем мы на попечение ваше, препоручая вам составление там нужных войск регулярных и нерегулярных, снабжение того края довольною артиллериею и прочим оружием и снарядами, преподание правил для укрепления пограничных или близких к границе важных мест, выбор и доставление туда людей потребных для проведения всего оного в действо; и словом, все распоряжения необходимые к обеспечению означенной части. Усердие ваше к нам и к пользе государственной и искусство довольно нас обнадеживают в успехах таковых распоряжений, о коих мы ожидаем подробных от вас донесений, пребывая вам Императорской нашей милостию всегда благосклонны».

Несмотря на внешнюю искренность данных указаний, никаких серьезных усилий по наращиванию численности войск, уже размещенных на сибирско-монгольской границе, никто предпринимать не стал. До 1787 года вся энергия и внимание Екатерины Великой посвящались одной только затянувшейся войне России против турок, и к тому времени все выглядело так, что ни одна из сторон не решится перенести данный спор на поле Марса.

Иногда разговоры о войне и воинственные высказывания можно было услышать в определенных кругах Сибири и самой России. Александр Николаевич Радищев, тогда же как раз совершавший поездку по Сибири, отметил в своем дневнике, что в Тобольске и Иркутске народ обсуждал не торговлю, а войну. Самого И.В. Якоба в 1789 году отправили в отставку с поста генерал-губернатора Иркутска и Колывани якобы за активную пропаганду потенциальных вооруженных столкновений в расчете на личную наживу в войне на территории, где числился губернатором. Екатерина Великая, как считается, прислушалась было к его аргументам, но более трезвые головы в Сенате уперлись, и И.В. Якоби сняли с ответственной должности. Император Павел восстановил И.В. Якоби в его правах вместе с целым рядом сановников, попавших в немилость при Екатерине II, и повысил его в звании до генерал-лейтенанта, после чего возникают сомнения по поводу обоснованности измышлений относительно воинственных намерений, приписываемых ему.

На китайской стороне картина мало чем отличается. Русский купец по фамилии Пеньевский, торговавший в районе бассейна реки Или, сообщил в 1785 году о том, что в Кульдже в готовности к боевым действиям находится китайская армия численностью 20 тысяч человек. Данную армию собрали предположительно осенью 1785 года после того, как «турецкий посол» прожужжал Цяньлуну все уши своими рассказами о русском вероломстве. Само вооруженное соединение специально разместили подальше от Маймачена, чтобы не давать русским военачальникам повода для ответных действий. Пеньевский утверждал, что получил данную информацию от торгутов из Поволжья, с которыми он вел торговые дела. Данная фабула как таковая подкрепления из альтернативного источника не получила. И на поверхности ее источник вызывает сомнение. Ведь как наш купец к тому же доложил, будто в беседе о привязанностях торгутов ему сказали, что из оружия у них, кроме пик, луков и стрел, больше ничего нет. Но даже если бы они получали от русских помощи меньше, чем от китайцев, против России воевать они все равно не станут. К подобным рассуждениям нельзя относиться слишком серьезно, поскольку они ничем не подтверждаются и следует учитывать тягу к преувеличениям, когда имеешь дело с разыгравшейся фантазией купца.

Власти обеих империй избегали обстоятельств или инцидентов, способных по случайности испортить все налаженное было дело. Экспедицию Адама Лаксмана, готовившегося посетить Японию, предостерегали в 1791 году избегать любой провокации во время исследования ее участниками речного пути по Амуру и стараться предотвращать возникновение новых споров. В том же самом году из-за происшествия с участием торгутского ламы на пастбище Тарбагатай едва не усугубились без того натянутые отношения. Тогда обе стороны добровольно согласились на самое простое толкование произошедшего. Лама Самалин, прогулявшийся по территории в окрестностях Омска, населенной киргизскими казахами, возвратился в Китай с письмом или документом, содержащим намек на русские тайные козни среди торгутов. Русские сенаторы в июльском ответе Лифаньюаню категорически отвергли возможность существования подобного документа, назвали упомянутую китайцами бумагу фальшивкой на том основании, что печать на ней не та (для пущей важности к ней приложили обычную рублевую монету) и в любом случае составлена она «очень глупо», поэтому «понять ее содержание практически невозможно». Своим декретом от 31 октября 1791 года Цяньлун принял объяснение российской стороны и обещал скорейшее восстановление нормальной торговли. И даже перед той провокацией несколько тривиальных случаев на границе в виде убийства, похищения лошади и т. д. разобрали вполне в товарищеском духе и с отправкой на место сотрудников пограничной стражи с обеих сторон. Приостановление торговли не привело к приостановке всех отношений как таковых.

При дворах одновременно в Пекине и Санкт-Петербурге к тому же осознавали, что дело Улалдзая запутали тогдашние чиновники, отвечавшие за охрану границы на месте. Поэтому, заметьте, с обеих сторон поменяли ключевые фигуры среди этих государственных служащих. Вскоре после прекращения торговли монгол Сунъюнь, принадлежавший к клану Синего знамени без полос и удостоенный чина важного сановника, получил распоряжение выехать на место для проведения расследования и доклада о его результатах. Сунъюнь начал свою выдающуюся карьеру в качестве толмача при Лифаньюане в 1772 году и завершил ее в 1834 году, после того как послужил на самых ответственных руководящих должностях в столице и в провинциях. Джордж Макартни, посольство которого тот сопровождал в 1793 году, считал его «молодым человеком, отмеченным большими достоинствами». Его первейшая задача состояла в том, чтобы обеспечить на деле приостановку торговли; обуздать контрабанду; позаботиться о том, чтобы китайские подданные в приграничной зоне начали получать все необходимые товары, которые прежде приобретались у русских купцов; упорядочить деятельность всех торговцев, прибывающих на границу, и, в частности, пресечь вывоз ревеня из Поднебесной. Но в конце концов он подтвердил свою репутацию человека редких дарований, способного мастерски вести переговоры с русскими чиновниками и налаживать дело.

Кроме И.В. Якоби, уже названного нами в качестве вельможи, попавшего в 1789 году в немилость императрицы, которого сменил на посту генерал-лейтенант Иван Алфе-рьевич Пиль, в 1787 году освободили от его обязанностей Ивана Варфоломеевича Дамба. Его место занял генерал-майор Михаил Михайлович Арсеньев, скончавшийся на своем посту пять лет спустя. Вслед за ним пришел еще один генерал-майор – Ларион Тимофеевич Нагель. Постоянную критику конкретно И.В. Дамба китайцами в Санкт-Петербурге начали воспринимать всерьез, и его посчитали ответственным за провал всего дела Улалдзая. Отставка И.В. Якоби и И. В. Дамба могла как никакой иной фактор послужить формированию условий, когда китайцев стоило бы убедить в российских благих намерениях. Только еще одна утрата вроде бы выглядела более важной – сам Улалдзай в конечном счете внес свой решающий вклад в закрытие своего дела тем, что умер в 1788 году.

К началу 1788 года императрица Екатерина со своим двором, находившаяся под бременем турецкой войны, начавшейся в августе предыдущего года, решила как можно скорее покончить с китайскими разногласиями. Потребовалось совсем немного времени, чтобы догадаться о неизбежности уступок и о том, что восстановление ценной торговли с китайцами стоит любых концессий. Обращали на себя внимание громадные убытки, понесенные Государственным казначейством и купцами-единоличниками, которые в середине 1790 года оценивались в 600 тысяч рублей для государства и в пять раз больше для купцов ежегодно. Уже в июле 1788 года в Государственном совете согласились с необходимостью заключения с китайцами нового соглашения относительно нарушителей границы и приграничных мародеров. Новый иркутский губернатор М.М. Арсеньев докладывал в сентябре того года о совершенно определенной готовности китайского пограничного коменданта договариваться по всем имевшимся проблемам. А два месяца спустя он поделился выводом о том, что китайцы ждут только дипломатической ноты из Сената с демонстрацией желания совместно рассмотреть соответствующие изменения в действующий договор, касающиеся наказания нарушителей границы. Генерал Арсеньев попросил наделить его полномочиями на ведение переговоров по данной теме, в Государственном совете согласились делегировать ему такие полномочия.

В 1789 году имя Улалдзая все еще продолжало отравлять в остальном благополучно назревающие пограничные переговоры. Представитель местного совета Долгополов доносил о нескольких беседах, показавшихся ему «приятными и дружелюбными», в ходе которых китайцы должным образом отозвались о смерти Улалдзая, но при этом настаивали на информации о судьбе его подельников. Они ждали решающей дипломатической ноты из русского Сената, хотя новые вылазки через границу разбойников-бурят российского подданства продолжали омрачать дело. Чиновники в Маймачене и Угре высказывали свои подозрения в том, что эти новые преступления вполне могли совершать люди Улалдзая. В декабре 1789 года из Государственного совета генерал-губернатору И.А. Пилю поступило распоряжение, предписывающее провести всестороннее расследование. Формальная встреча пограничных комиссаров прошла в следующем апреле, после нее обе стороны обратились в свои столицы за дальнейшими указаниями. И.А. Пиль попросил конкретных указаний относительно изменения статьи 10 Кяхтинского договора, в соответствии с которой позиция Государственного совета состояла в предпочтении наказания нарушителей порядка на границе по законам их собственной страны. Если бы китайцы непреклонно настаивали на смертной казни, тогда следовало бы дать ясно понять, что высшую меру наказания следует в равной мере применять по обе стороны границы. К тому же в Госсовете рассчитывали на включение статьи, которой налагался бы запрет на односторонний разрыв торговли, минуя предварительные переговоры. Но тут обнаружилась принципиальная невозможность взаимного согласия. В конце 1790 года И.А. Пиль убедил сенаторов отправить еще одну дипломатическую ноту в Лифаньюань. Что и было сделано, причем на нее пришел благожелательный ответ. Но весной 1791 года возникла очередная неурядица, которую внес лама Самалин в виде подложного письма, описанного выше. Объяснение Сената в Пекине приняли без малейших проволочек, путь к возобновлению торговли наконец-то открылся, и к сентябрю 1791 года из Государственного совета И.А. Пилю дали поручение заняться всеми необходимыми приготовлениями к открытию границы.

Все затянулось до начала февраля 1792 года, прежде чем чиновников равного уровня, уполномоченных на подписание нового договора, удалось собрать вместе. 8-го числа они наконец собрались: А.И. Пиль, Л.Т. Нагель и комендант пограничной стражи встретились с Сунъюнем, монголом из клана Синего знамени с полосами Пуфу и тушету-ханом Цзетеном Тоэрцзи. Нагель и три его коллеги подписали протокол, исполненный на маньчжурском, монгольском и русском языках.

Пакт 1792 года назвали международным протоколом, международным актом и даже полноценным договором. По своей сути и по форме он представлял собой поправку к Кяхтинскому договору 1727 года с внесенными в него в 1768 году дополнениями. Торговлю предполагалось восстановить в виде, существовавшем семь лет тому назад, за исключением того, что долги, возникшие между купцами, следовало ежегодно погашать до назначенной даты. Стороны обязались назначить толковых чиновников, способных заниматься пограничными делами. Российская сторона взяла на себя обязательства по обузданию разбоя в приграничной зоне со стороны бурят и прочих российских подданных. Кяхтинский договор и дополнение к нему 1768 года прошли процедуру официального подтверждения, и участники переговоров еще раз повторили обещание о выдаче подданных соседней империи их властям, а также о совместном расследовании случаев убийства, грабежа и т. д. Всех таких преступников следовало судить по законам их собственной страны, и в этом состояло единственное значительное изменение в положениях действовавшего тогда договора, так как в предыдущих документах такая норма отсутствовала. Как и прежде, за хищение товаров с сопредельной стороны границы полагались штрафы. В заключение троих русских подданных, содержавшихся в тюрьме Угры на протяжении нескольких лет за переход границы и грабеж, договорились вернуть в Сибирь.

Как и протоколом 1768 года, данным пактом подтверждалось действие Кяхтинского договора, а также подкреплялись договоренности, достигнутые в ходе его обсуждения, через более точное толкование противоречивого вопроса, касающегося наказания нарушителей границы. Найденное решение выглядело наиболее подходящим в сложившихся тогда обстоятельствах; каждой из сторон передавалось право обращаться со своими подданными в соответствии с нормами ее собственного права. От русских властей теперь не требовалось проводить публичные казни и выставлять тела жертв расправы на границе. Значение данного соглашения лежит главным образом в плоскости того факта, что его удалось заключить в духе дружелюбия, без серьезных угроз применения оружия и в конце затянувшегося периода приостановки торгов, которую обе стороны искренне считали временным явлением. Как и все предыдущие договоры и соглашения, данный пакт заключался между равными сторонами; в отличие от Кяхтинского договора процедуры не омрачались даже демонстрацией физической силы, тем более серьезной угрозой ее применения. Урегулирование проблемы наказания преступников, омрачавшей китайско-российские отношения на протяжении почти трех четвертей столетия, позволило убрать один из главных барьеров на пути беспрепятственной торговли. Обратите внимание на то, что поступательно нараставшая торговля между двумя империями в первой половине XIX века развивалась без эпизодов продолжительной приостановки торгов.

Последствия

Торговые обмены возобновились в конце апреля 1792 года. За несколько недель до этой даты в Кяхте и Маймачене собрались купцы; сразу после получения официального уведомления из Санкт-Петербурга и Пекина об одобрении договора Нагеля – Сунъюня местные власти с обеих сторон границы обнародовали приглашение торговцам снова прибыть в данные города. Российский представитель пограничного совета и дзаргучей провели встречу между 21 и 24 апреля и избавились от всех мелких проблем, остававшихся в деле возобновления торговли.

Сами торги возобновили с той отметки, на которой их остановили семь лет тому назад. К середине июля русские куптты доставили на границу товаров, оцененных директором Троицкосавской таможни Вонифатьевым, в 1 189 301 рубль, четверть из которых уже успели сбыть с рук. К 28 июля А.И. Пиль смог доложить в столицу, что больше половины российских товаров (на 600 тысяч рублей) ушла в обмен на иноземные товары, а 5 сентября он добавил сообщение о поступлении в виде таможенных пошлин 182 383 рублей. И этот показатель считался самым важным результатом для чиновников в Санкт-Петербурге. Вонифатьев проявил такое похвальное рвение по службе, что А.И. Пиль ходатайствовал за него перед ее величеством как за офицера, заслужившего особую милость и благосклонность императрицы, а также достойного дворянского ордена Святого Владимира.

В завершающие годы XVIII столетия валовой объем торговли на границе с Китаем колебался на уровне 5 миллионов рублей. Только в 1800 году он наконец-то превысил предельный показатель 1781 года. Понятно, что та самая продолжительная приостановка торговли оставила свой разрушительный след в кяхтинских деловых отношениях, ведь до 1785 года они демонстрировали все признаки мощного, успешного развития. Как бы то ни было, от того следа удалось избавиться, так как в первые годы наблюдалось постепенное расширение торгового проспекта в атмосфере практически абсолютного отсутствия опасных угроз сложившейся тогдашней коммерческой идиллии. Мелкие шероховатости удавалось сглаживать на границе, в Иркутске или Угре, и создавалось такое впечатление, будто с обеих сторон всех крутых нравом и властных руководителей отправили в какие-то другие места. В иные времена незначительные осложнения, такие как выставление русских сторожевых застав вдоль границы поблизости к реке Нарым, притоку Иртыша выше Бухтарминска, закончились бы обидами, угрозами, приостановлением торговли и затяжными утомительными переговорами. По итогам нескольких встреч осенью 1794 года между генералом Густавом Густавичем Штрандманом из Омска и китайскими чиновниками удалось убедить Государственный совет в том, что, несмотря на полезность всех заборов в деле пресечения проникновения российских подданных на китайские территории, возражения китайских соседей стоит уважить. Г.Г. Штрандман распорядился часть этих заборов снести.

Все сказанное не дает повода предполагать, будто дела шли по-прежнему, а тишь и благодать полностью сменили периодические раздоры и постоянное раздражение. Наоборот, торги и условия их проведения в самом конце XVIII и начале XIX века претерпели значительные изменения по многим параметрам. Те изменения послужили качественной перенастройке условий китайско-российской торговли в целом.

Самое поразительное изменение составил рост и расширение российских коммерческих интересов в Тихоокеанской зоне. По большому счету оно определялось промыслом редкого пушного зверя. Следующим источником пушнины стали Камчатка, Командорские и Алеутские острова, а также континентальная Америка, и одна только морская выдра привлекала многочисленных охотников за быстрой и крупной наживой. Ловцы-спекулянты поодиночке и мелкими артелями осваивали коварные воды северных морей еще с начала 1740-х годов, хотя из-за переменчивой погоды, о<