Первая миссия И.И. Кропотова и сворачивание торговли

К началу 1762 года ни одно из застарелых разногласий между Россией и Китаем к удовлетворению обеих сторон уладить не удалось. Китайцы продолжали настаивать на закрытии дела Амурсаны: если плоть его трупа на самом деле разложилась, то оставался еще скелет, а его-то и требовали в Пекине. Претензии по поводу угона скота нарастали как снежный ком, и настал момент, когда ни одна из сторон уже не могла даже верить в слова другой, тем более отпала возможность убедить противоположную сторону в своей правоте. Даже притом что решением Сената в сентябре 1761 года санкционировался перевод пункта сбора таможенной пошлины из Кяхты в какое-нибудь место в глубине территории России, о чем докладывал М.Ф. Соймонов, в интересах удаления источника опасности для торговли, китайцы на протяжении всего следующего года настаивали на своем требовании, состоявшем в том, чтобы освободить от поборов все товары, предназначенные для обмена в Кяхте и Маймачене. Из Сената поступило указание на тот случай, если китайцев все-таки не устроит перенос таможенной службы в Троицкосавск, довести до их сведения, что никакие сборы с продаж и обмена русскими и китайскими товарами не причитаются. Пошлину платят только русские купцы. Такой аргумент выглядел в лучшем случае лукавым, но якобы должен оказаться убедительным для китайцев в том случае, если они не заметят фактическую обираловку прямо в приграничной зоне. И конечно же китайские купцы не платили таможенных пошлин на товары, которые они привозили или увозили. Китайский дзаргучей к тому же по-прежнему выражал свою озабоченность по поводу неискоренимого мелкого угона скота и грабежей, от которых страдали жители по обе стороны границы, а также по поводу провала переговоров о расследовании такого рода преступлений и наказании виновных. Китайцы к тому же одновременно начали возражать по поводу частоколов, возведенных русскими властями вдоль границы, чтобы коровы и лошади не могли перемещаться на сопредельную территорию.

Львиную долю всех этих недоразумений обсуждали во время встречи В.В. Якоби с дзаргучеем в мае и июне 1762 года. Никакого сближения позиций у этих двух сановников не случилось, и по этому поводу В.В. Якоби отправил в Санкт-Петербург соответствующий рапорт. Весьма оперативно из Лифаньюаня в Сенат поступила резкая дипломатическая нота с жалобами на отсутствие между сторонами согласия и с требованием практических действий в ответ на китайские замечания.

В конечном счете ради того, чтобы не допустить ухудшения отношений с китайцами, сохранить свободную торговлю на границе и предотвратить вооруженный конфликт, новая императрица России Екатерина II объявила в Коллегии иностранных дел 28 августа 1762 года о своем намерении направить в Китай посольство. Послом намечалось назначить ее придворного камергера графа Ивана Григорьевича Чернышева, и его собирались удостоить чести отвезти к престолу Срединного царства известие о восшествии к верховной власти в России Екатерины II. Для подготовки приема в Пекине ее посольства царица назначила капитана Ивана Ивановича Кропотова, уже избранного ее покойным мужем для выполнения подобной миссии, когда он сам занял российский престол. По большому счету Кропотову поручалось выразить готовность российских властей на налаживание доброжелательной переписки с Лифаньюанем и сформулировать такую готовность словами и намеками более мягкими по тону, чем тот, в котором шел обмен мнениями между дворами последнее время. В частности, ему поручалось добиться разрешения на отправку в Пекин частного торгового обоза, а также выяснить как можно тщательнее без каких-либо формальных запросов или заявок настроения при китайском дворе по поводу обмена послами. Указания в Москве он получил в конце августа 1762 года, а до Селенгинска добрался только 22 февраля следующего года. Ему потребовалось время на то, чтобы доставить орден Святого Александра губернатору М.Ф. Соймонову в Тобольск, а также ордена Святой Анны вице-губернатору Иркутска И. Вульфу и коменданту В.В. Якоби в Селенгинск. На границе к его малочисленной свите присоединились лекарь Елачич и студент Московского университета Петр Якимов. С собой он вез небольшой запас казенной пушнины, предназначенной не на продажу, а в качестве дара на содержание русской духовной миссии в Пекине.

Миссия И.И. Кропотова не удалась. В Лифаньюане осудили русский Сенат за грубость, допущенную в дипломатической переписке в прошлом, и пригрозили в случае продолжения прежней грубости остановить всю торговлю в Кяхте и запретить въезд на китайскую территорию любых российских курьеров. В Лифаньюане снова подняли вопрос о неправомерности сбора таможенных пошлин в Кяхте, и китайцы пообещали покончить с пограничной торговлей, если взимание пошлин там не прекратится. Путешествие Кропотова не произвело позитивного влияния на китайско-российские отношения.

Ко второй половине 1762 года объем торговли в Кяхте и Маймачене по инициативе китайцев резко сократился. Комендант В.В. Якоби отправил своего сына в Коллегию иностранных дел с докладом о том, что на кяхтинском купеческом дворе скапливаются российские товары и что за предыдущий год поступления в Императорское казначейство в виде таможенных доходов уже сократились до 250 тысяч рублей. В 1762 году валовая стоимость товарооборота в Кяхте едва превысила миллион рублей; в следующем году она сократилась до 704 тысяч рублей, а к 1764 году уменьшилась на 60 процентов (до 296 тысяч рублей). Тем самым было зарегистрировано самое значительное за предшествовавшие пять лет пропорциональное и абсолютное снижение данного показателя. Притом что по некоторым источникам создается впечатление, будто торговлю китайцы приостановили в 1762 году и она не восстанавливалась на протяжении последующих шести лет, В.В. Якоби сообщил о полном закрытии приграничной торговли только в апреле 1764 года. К середине апреля официальные лица Кяхты сообщили В.В. Якоби об отсутствии каких-либо купцов в Маймачене, и за исключением района проживания дзаргучея все остальные кварталы данного города выглядели безлюдными. Привезенных русскими купцами товаров накопилось на складах Кяхты на десятки тысяч рублей, и наконец 15 мая директор таможни майор Копылов разрешил купцам начать вывоз своих товаров в Иркутск и на рынки других городов. Легальная торговля в Кяхте прекратилась. Возможно, какую-то законную торговлю там разрешили через несколько лет, но надежные свидетельства этого у нас отсутствуют. Однако, что бы там ни происходило с торговлей, она выглядела мизерной долей от обычного уровня.

Что же послужило в то время причиной столь резкого сокращения или разрыва торговых отношений? Всеобъемлющего ответа на данный вопрос в российских или китайских документальных источниках не найти. Между 1762 и весной 1764 года в китайско-российских отношениях появилось несколько новых тревожащих факторов, ни один из которых решающим не выглядит. Послания из Лифаньюаня неуклонно приобретали все более высокомерный и резкий тон, по крайней мере с точки зрения Сената и Екатерины Великой. Дошло до того, что на протяжении всего 1765 года царица Екатерина отказалась на них отвечать. Между Пекином и Санкт-Петербургом возникло полное отчуждение, сохранявшееся на протяжении практически четырех последующих лет.

О подозрительности, с которой мандарины и московиты судили о намерениях и побуждениях друг друга, можно составить представление по инциденту 1763 года, считающемуся некоторыми из историков непосредственной причиной сокращения торговли сразу же в следующем году. Некто Мамут из Урянхая (нынешнего города Танну-Тува) предоставил письмо, в котором якобы раскрывались территориальные притязания российской стороны на данный заброшенный, мало кому известный район. К его измышлениям кое-кто из представителей китайских властей отнесся настолько серьезно, что Мамута вызвали в Пекин для дачи показаний. В то же самое время Сансай-Дорджи в своем докладе о требованиях московитов вернуть домашний скот, угнанный через границу, обвинил российских чиновников в недобросовестности в силу того, что они указали большее количество скота, чем было на самом деле похищено. В императорском указе этих чиновников осудили за вероломство. Подобные подозрения получили широкое распространение на противоположной стороне границы.

Екатерину и ее Коллегию иностранных дел китайский нажим на Сибирский рубеж волновал все больше и больше. В трех указах октября 1763 года царица предупреждала генерал-майора К.Л. Фрауендорфа в Омске, губернатора Оренбурга Г. Волка и генерал-лейтенанта И.И. Шпрингера в Усть-Каменогорске об упорных попытках китайцев поставить киргизских казахов в зависимое положение от Пекина; на постоянной основе разместить маньчжурские армии в Джунгарии; возвести крепости для торговли в Средней Азии, в том числе в Ташкенте и Бухаре, а также «покорить и захватить» вносящих ясак монголов, проживающих в Кузнецком районе. В февральской, мартовской и апрельской 1764 года депешах своему правительству британский посол в Санкт-Петербурге граф Бакингемширский Джон Хобарт отмечал, что «китайцы продолжают строить козни на границе». И «ходят упорные слухи о том, будто китайцы фактически завладели тремя серебряными рудниками [предположительно, в районе Кузнецка – Колыванска], но эти факты трудно доподлинно установить, так как приняты самые радикальные меры по сохранению в секрете всей информации, поступающей из данной части территории империи». Его самая пространная депеша выглядит следующим образом: «Последние несколько дней мне пришлось постараться изо всех сил, чтобы добыть достоверную информацию о ситуации в нынешних спорах с Китаем, так как все происходящее в той стороне России покрыто непроницаемой завесой тайны. Нижеизложенное, притом что оно далеко от желаемого, представляет собой наиболее точную информацию, которую мне удалось добыть. В 1762 году китайцы захватили район российской территории на глубину около 20 миль, в котором на текущий момент отсутствуют горные разработки, однако по свойствам почвы можно рассчитывать на наличие ценных полезных ископаемых. Китайцы продолжают там находиться, но никаких военных действий пока не предпринимается, и обе стороны остаются на позициях, предназначенных для обороны. Неизвестно, можно ли этим сообщениям доверять, но в их свете дело приобретает весьма серьезный оборот, все равно в обоих случаях русским придется в известной степени применить вооруженную силу…»

И сегодня нам совсем не легче, чем графу Бакингемширскому, оценивать серьезность и напряженность обстановки, будь то в Сибири или в Санкт-Петербурге. Однако беспокойство в Санкт-Петербурге по поводу оборонительной пригодности Сибирского рубежа и востока своей империи в целом представляется очевидным.

Весной 1763 года сенаторы отреагировали на донесения М.Ф. Соймонова и К.Л. Фрауендорфа распоряжением начать обустройство дороги, ведущей из Тобольска к Сибирскому рубежу. Поскольку за пользование этой дорогой намечалось брать плату, главным в соответствующем декрете звучал финансовый аргумент, однако не забыли его составители упомянуть и очевидную стратегическую роль данного шоссе и острую потребность в нем. В сентябре генерал-лейтенант И.И. Шпрингер принял на себя командование над Сибирским рубежом в целом, причем получил указание отправиться туда со всей возможной скоростью. Переданные ему инструкции начались сообщением о недавнем «захвате зенгорянских [джунгарских] поселков китайцами» и об опасности такого поведения соседа для российских земель и подданных. Отдельно от всего остального ему поручалось строительство крепости в месте по собственному усмотрению в районе протяженностью около 80 километров между устьем реки Бухтармы и Иртышом выше Усть-Каменогорска. И как только с этим будет покончено (он мог бы перезимовать в Омске и исследовать устье Бухтармы по весне), на «случай вторжения войск противника» следовало оборудовать редут и сторожевые посты. Проникновение джунгар через рубеж требовалось решительно пресекать, хотя, надо признать, в последнее время незаконных переходов зафиксировано не было. Из трех переданных в его подчинение генерал-майоров И.И. Шпрингеру предстояло отправить одного к Телецкому озеру, второго – в крепость Бухтарма, когда ее построят, и третьего – в Ямышево или Омск. Тем самым обеспечивалось надежное руководство гарнизонами на всем протяжении Иртышского района. В секторе Колывановоскресенска намечалось сосредоточить резерв силой до полностью развернутого полка постоянной готовности или как минимум батальона, который можно было бы отправить на усиление в любую точку рубежа в случае необходимости в этом. В указаниях руководства выражалась его уверенность в том, что И.И. Шпрингер сможет предотвратить захват врагом каких-либо земель до самого озера Зайсан, так как в их недрах залегали подтвержденные потенциальные богатства. Эти земли тем или иным образом принадлежали местным державам и племенам, но китайцы, гордые победами над джунгарами, уже зарились на них. Таким образом, руководство И.И. Шпрингера приказало ему отправить надежного военного инженера как можно дальше в сторону озера Зайсан, но тут же предостерегло от возбуждения лишних подозрений у местного населения, если его вообще придется там встретить. Брать с собой какое-либо оборудование для геодезической съемки ему запретили, а все измерения посоветовали делать на глаз, шагами и с помощью компаса. Всю информацию, собранную относительно китайских поселений, торговли и фортификационных сооружений в том районе, следовало отправлять в Санкт-Петербург. При этом предписывалась предельная осмотрительность, чтобы как-то не задеть тонкие струны обидчивой китайской души.

Прошло совсем немного времени, и И.И. Шпрингер принял на себя командование всеми войсками, как регулярными, так и военизированными подразделениями, расположенными вдоль Сибирского рубежа. В 1762 и 1763 годах поступили приказы на усиление его и прочих сибирских воинских частей пятью пехотными и двумя кавалерийскими полками, сформированными из польских дезертиров, переселившихся в Россию. Непригодных к воинской службе дезертиров намечалось поселить на землях в районах Нерчинска и Селенгинска в целях наращивания на территории Восточной Сибири производства зерна, в котором ощущалась острая потребность.

Теперь уже невозможно сказать, какой из всех источников дерзости и недоверия, которые китайцы позволили себе в отношениях с московитами (и получили в ответ в более добродушном виде, но тем не менее получили), послужил главной причиной свертывания торговли в Кяхте. Вся история китайско-российской враждебности вдоль линии государственной границы вполне логично вела к такой развязке. Враждебность усугублялась мелкими изменениями линии границы и застарелыми спорами, и из-за них же нарастало взаимное недоверие во время обсуждения территориальных притязаний и перераспределения властных полномочий. Китайские опасения по поводу происков московитов, по крайней мере в сфере торговли, по проблемам Джунгарии, Монголии и долины Амура выглядят вполне обоснованными, хотя, как мы знаем, потребуется время, на протяжении которого русские власти накопят достаточную материальную мощь, чтобы выдвигать претензии к ослабленному государству маньчжуров. Дурные предчувствия российских властей по поводу того, что реальная цель маньчжуров, состоявшая в сохранении контроля над верховьями Иртыша и подчинении своей воле соседних киргизских и монгольских племен, находившихся в положении народов – данников Санкт-Петербурга, основывались на тех фактах, что маньчжурские войска проникли на очень близкое расстояние к русским укрепленным позициям.