Владимир Иванович Удовыдченко

КОШМАРЫ НА УЛИЦЕ КУПЧИНСКОЙ

(милицейская повесть)

 

– Купчино – это «Улицы разбитых фонарей»?

– Нет. Это улицы разбитых дорог, на которых вообще нет фонарей

Разговор двух ментов

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Кошмарная действительность преследует человечество на всем протяжении его новейшей истории. Кошмары на улице Вязов, кошмары на улице Стачек, а теперь и на улице Купчинской – взаимосвязь одной цепи литературного изобретательства на ниве исследования подсознательных страхов, толкающих людей на неадекватные поступки.

Жуткие события этой повести, некоторые из которых возможно имели место в реальной жизни, показаны автором при минимальном вымысле с применением литературного приема «гипербола» – незначительного преувеличения, утрирования отдельных сцен и эпизодов с максимальным сохранением правдивости организации работы в одном из подразделений органов внутренних дел Санкт‑Петербурга.

Данная работа, являясь в определенной степени пародией на произведения А. Кивинова, не является пасквилем на милицию. Автор с огромным уважением и даже любовью относится к подавляющему большинству действующих в непростых социальных условиях бойцов правопорядка и особенно ветеранам милиции. Но, к сожалению, в семье не без… оборотня. Только развелось их… Оттого и страшно.

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Кошмарное Купчино

 

«Идут по серой улице хмурые лица

Это отдел милиции идет похмелиться.

Вот идет инспектор ОУР – вечно пьян и вечно хмур,

Вот идет БХСС – и деньги есть и бабы есть,

Вот идет инспектор ГАИ – вечно пьет не на свои,

А замыкает шествие – участковый упал намоченный

Весь замученный и задроченный»

(народно – милицейские стихи застойно – запойной эпохи)

 

Глава первая Серое утро

 

Ранним сентябрьским утром 2002 года здание 101 отдела милиции, построенное советскими заключенными – химиками в начале 70 – х годов ХХ века, представляло собой серую трехэтажную кирпичную коробку с тремя кривыми антеннами на крыше для обслуживания телевизора дежурной части, и почему‑то желтым металлическим козырьком над стальной дверью центрального входа.

В этом здании, с протекающей в течении последних пятнадцати лет крышей, воздвигнутом на месте бывшего торфяного болота – а ныне Купчинской улице – спального микрорайона Санкт‑Петербурга было многолюдно.

На первом этаже в помещении дежурной части готовился принять отдел у ночной смены, не опохмелившийся с утра, а потому злой, дежурный Федотов. Напротив дежурки, в левом крыле – отделе по расследованию убийств о чем – то своем громко и нецензурно спорили оперативники. Словесный спор периодически сменялся приступами хохота и металлическими ударами по многострадальным батареям центрального отопления, часто выходившим из строя по причине их использования не по прямому назначению – для пристегивания к ним задержанных. В паспортном столе на втором этаже гневно воспитывал паспортисток начальник отдела. Паспортистки с визгом огрызались. Причиной шума, очевидно, были граждане южных национальностей явившиеся оформлять прописку и гурьбой толпившиеся рядом с шумевшим начальником.

На третьем этаже здания сероглазый тридцатилетний блондин – участковый уполномоченный капитан милиции Серомышин Сергей Клавдиевич грустно рассматривал из окна служебного кабинета мрачные низкие тучи, нависшие над утренней осенней Петербургской улицей. Накрапывал дождик – мелкий как зарплата участкового.

«Утро серое, форма серая, жизнь серая, да и фамилия соответствующая», – философски размышлял Серомышин, невесело нащупывая рукой пятирублевую монету в левом кармане кителя. В других карманах ни монет, ни купюр не прощупывалось. До получки оставалось десять дней. Хотелось пива и беляшей. «Надо срочно проверить ларьки и прописку у арбузников, – решил Серомышин. – Или может лучше заявительницу состоятельную охмурить?»

Резкий звонок двадцатилетнего аппарата прямой связи с дежурным прервал размышления.

– Серомышин, срочно к начальнику на сходку, спишь там или где? Все уж собрались, – прохрипела трубка. «Опять будут чушь пороть, а мы выслушивай», – заворчал Серомышин и поспешил в кабинет начальника.

… Начальник 101 отдела подполковник милиции Тюбиков Аркадий Акакиевич, несмотря на грозный взгляд маленьких колючих глаз расположенных на круглом красно – бордовом лице, щеки которого почти лежали на погонах, пребывал этим утром в приподнятом расположении духа. Рука удовлетворенно покоилась на левом кармане широких форменных брюк 56 размера, в который без проблем поместилась перевязанная бельевой резинкой увесистая пачка денежных купюр – спонсорской помощи на ремонт прохудившейся крыши отдела. Помощь любезно предоставил поутру оптово – розничный арбузный предприниматель Муса Велиев за поддержку начальника в прописке многочисленных родственников в одной из комнат соседнего общежития. Спонсор грозился на постоянной основе отчислять часть прибыли органам милиции, но слёзно просил призвать к порядку постовых и участковых, стремительно сокращающих товарные запасы торговых точек при проверке паспортного режима у продавцов. Аркадий Акакиевич обещал разобраться, заметив Мусе, что не стоит излишне дискредитировать сотрудников выполняющих возложенные на них законом обязанности. Простившись с Велиевым, Тюбиков пригласил сотрудников на совещание. Последним, как всегда, явился Серомышин.

– Где гуляем, Сергей Клавдиевич? – обратился к нему Тюбиков. – Где ваш рабочий журнал? Почему нет бодрости на лице? Да и пора бы вам подстричься – уши мхом заросли.

– Денег нет на маникюрные салоны, Аркадий Акакиевич, огрызнулся Серомышин, – с получки и побреюсь и причешусь.

– Работать надо лучше, четче и веселее, сероглазый вы наш, тогда и премию заработать можно. А не будет к вечеру показателей, всех сегодня сам причешу. Присаживайтесь Серомышин и записывайте информацию.

Дежурный по отделу Федотов зачитал ориентировки, сводки за сутки по городу и району. Информация была тревожной. Непрекращающийся вторую неделю вал краж, грабежей и разбоев на территории отдела мог привести к оргвыводам со стороны руководства управления. Масло в огонь подливала и муниципальная газета, утверждавшая, что редкая бабушка на территории 101 отдела может донести свою пенсию от сберкассы до дома. В подъезде пенсию обязательно отберут распоясавшиеся наркоманы. Как рассказывал один из задержанных, бизнес был действительно неплохим – одна бабушка – 1000 рублей, десять бабушек уже 10 000 рублей.

Положение необходимо было срочно исправлять, и Тюбиков ориентировал личный состав на задержание наркоманов:

– Каждый сотрудник должен задержать сегодня по наркоману и изъять наркотик. Дежурный, – обратился Тюбиков к Федотову, у тех сотрудников кто наркоманов не задержит оружие и смену не принимать. Да, и прекратить практику необоснованного задержания торговцев овощами. За нарушение закона буду строго наказывать. Все. По рабочим местам.

Совещание закончилось. Сотрудники уныло разбрелись по кабинетам.

– Где их взять этих наркоманов? – Возмущался в помещении уголовного розыска Серомышин. – Как будто у них у всех в карманах наркота. Да и сбросят ведь при нашем появлении, обратно что – ли засовывать?

– Можно и подсунуть, – оживился опер со странной фамилией Жук. – Но есть идея получше. У меня в сейфе остался героин от одного придурка. Можно сахарной пудрой разбавить и самим продавать у торгового центра, то есть изображать наркосбытчиков, а покупателей будем задерживать.

– Вот ты, Вадик, сам и торгуй сахарной пудрой. Я тебе еще могу мела добавить и стирального порошка. Их когда вместе смешаешь, от героина не отличить. А я лучше арбузные точки проверю.

– Вот тебя начальник вздрючит и правильно сделает. Мы, опера с преступностью боремся, а вам участковым только бы арбузов пожрать.

– Участковый должен хорошо питаться. Худой участковый авторитета у населения не имеет. А опера должны быть поджарые – им как котам мышей ловить надо. Ты, Вадик, для меня какого – нибудь наркоманчика поймай, а я тебе фруктов – овощей подтяну к концу смены.

К вечеру того же дня, в соответствии с указанием руководства, сотрудниками отдела было задержано семеро наркоманов за незаконное приобретение наркотических средств. Некоторых продавцов наркоты задержанные увидели в отделе милиции в форменной одежде, что впрочем, особого удивления не вызвало. На наркоманском сленге это называлось «голимая подстава».

 

Глава вторая Колись, родимый!

 

– Колись, родимый, где дурь берешь? – вел дознание опер Жук.

Слегка смущенный вопросом, задержанный Вягин по кличке Моха неуверенно ответил:

– Так у ваших же ментов взяли. Нигде сейчас и не купить стало кроме как у них. Говорят война в Афгане и с дурью в городе беда, поставки кончились.

– Как смеешь ты, наглая твоя наркоманская рожа, обвинять сотрудников внутренних органов в совершении тяжких преступлений? – возмутился Жук. За клевету тебя подлеца привлечь надо.

– А хотите анекдот про внутренние органы? – оживился Моха.

– Валяй.

– Стоит милиционер на посту по охране Володарского моста. Вдруг видит внизу по Неве гавно плывет и кричит милиционеру: Здравствуй товарищ! Какой я тебе товарищ, наглая ты какашка? Так ведь ты из внутренних органов и я тоже.

– Да, Моха. Ну очень смешно. Придется тебя козла перевоспитывать. Отстучать что‑нибудь из органов, из внутренних. Почки твои наркоманские подлечить.

– А не могли бы вы вызвать мне адвоката? Вроде как положено мне по закону?

– О законе вспомнил, преступное твое лицо? Я буду твой личный адвокат и помогу конкретно, если информацию хорошую дашь. А будешь тут умничать, закрою в ИВС, потом в кресты в пресс‑хату. Человеком выйдешь, лет через десять. Надоело мне тебя уговаривать. Иди в камеру, сволочь.

Отправив Моху в обезъянник, Жук приступил к допросу следующего задержанного – Вовы Загуляева уже два часа пристегнутого к радиатору отопления в соседнем кабинете.

Черный следопыт Вовчик Загуляев, вернувшись в город из удачной экспедиции по местам боевых сражений, после ночного активного отдыха, где удалось с друзьями уколоться и забыться, испытывал состояние ломки, терпеть которую не было никакой возможности. Поэтому он немедленно решил проверить сенсационную новость, услышанную от корешей.

Герыч, он же героин, с их слов, оказывается можно было приобрести у ментов на известной точке у торгового центра напротив 101 отдела милиции. Причем по демпинговым ценам, по 50 рублей за чеку да еще якобы чистого без примесей мела и стирального порошка. Верилось в это с трудом. Но достать чеку нужно было обязательно, иначе – дело труба. Однако, даже не дойдя до места Вовчик был схвачен двумя дюжими молодцами, объявившими что они из милиции. После тщательного, но безрезультатного досмотра на месте, Вову доставили в кабинет уголовного розыска отдела милиции, где к его удивлению из левого принадлежащего ему ботинка опера все – таки достали какой – то фольгированный сверток, который сразу же и изъяли в присутствии понятых – двух хихикающих девушек. Вова был пристегнут наручниками к трубе парового отопления, где и дожидался второй час своей дальнейшей участи, удивляясь наглости полицейского беспредела.

Вошедший в кабинет Жук, прервал Вовины размышления вопросом:

– Где же ты, дорогой мой человек, дурь берешь? Колись гаденыш, пока труба отопления на тебя не упала.

– В жизни закон не нарушал, товарищ начальник.

– Это ты маме расскажешь.

Неожиданный звонок телефона прямой связи с дежурным отвлек Жука от важного дела. Срочно вызывал начальник отдела.

Начальник отдела Тюбиков был строг как никогда.

– Ну что, Жук Вадим Степанович, плохи дела ваши. Из прокуратуры звонили, просили принять к вам меры. Уже пятнадцать жалоб на вас поступило. Якобы подкладываете вы наркотики людям и сажаете ни за что. Что можете пояснить?

К удивлению Тюбикова, Жук не стал отпираться.

– Да, Аркадий Акакиевич, подкладываю. А что в этом такого?

Все так делают… Надо же их как – то сажать. Вы же сами план по показателям устанавливали утром на совещании.

– Та‑ак, Вадим Степанович. Во – первых, я вас этому не учил, а во – вторых, сами – то, любезный, сесть не боитесь?

– Аркадий Акакиевич! Что касается меня – не докажут! Кому поверят в суде мне – заслуженному офицеру милиции или опустившемуся наркоману? Как говаривал еще небезызвестный Жиглов – вор должен сидеть в тюрьме. А каждый посаженный наркоман – это спасенные жизнь, здоровье и имущество граждан. И ведь к тому же за святое дело боремся Аркадий Акакиевич – за показатели отдела.

– Осторожнее надо Вадим Степанович, грамотнее работать. Мысли у вас правильные, но если еще одна жалоба – ищите место в народном хозяйстве. А сейчас за работу. Загладите павшее на вас подозрение серией раскрытых преступлений. Родина и отдел ждут от вас результатов.

Вернувшись на рабочее место, Жук, строго соблюдая закон об оперативно – розыскной деятельности, отстегнул от батареи Вову Загуляева и внимательно посмотрел в его глубокие мутные глаза.

– Может быть тебе, дорогой мой Вова, вызвать адвоката? Может быть, у тебя есть доллары для его оплаты?

Загуляев насторожился. Доллары у него действительно водились. Однако откуда об этом мог знать Жук, было не понятно.

– Не нужен мне адвокат. Нет у меня никаких долларов.

– А если хорошо подумать?

– Нечем мне думать. У меня с детства одна извилина и та прямая.

– Да? Ну тогда может быть ты, Вова, дорогой мой человек желаешь оказать содействие органам милиции в изобличении сбытчиков наркоты? Поможешь нам сделать контрольную закупочку и домой тебя отпустим как человека. А?

Загуляев наморщив лоб, задумался.

– То есть я должен купить героинчика у какого – нибудь знакомого а вы его повяжете при сделке? Слышал я о таких делах.

– Умно мыслишь, Вова. А говоришь у тебя одна извилина. У тебя как минимум две извилины. Помочь нам сделать контрольную закупочку – это твой гражданский долг и шанс остаться на свободе.

– Я начальник лучше уж в тюрягу, чем потом меня сольют в канализацию за такие штуки. Тем более не за что меня в тюрьму – вина моя не доказана.

– Значит, Вова, сотрудничать не хочешь. Тогда ведь я применю меры психологического воздействия.

– Знаю я ваши меры, рассказывали мне. Сейчас на голову мне мешок полиэтиленовый наденете – пытать будете.

– Мешок я тебе Вова надевать не буду – ты его прокусишь как твой друг Моха на прошлом допросе и через дырочку дышать будешь. Я на тебя противогаз одену неисправный. А во внутрь нашатыря накапаю. У тебя какой номер противогаза?

Вова, представив себя задыхающимся в противогазе первого размера расстроился. Но решил не сдаваться. Русские не сдаются, вспомнил он фрагмент из фильма Брат – 2.

– Не советую так делать, господин лейтенант. Я ведь завтра в травму пойду и к прокурору на прием. Ответите за свои преступления в народном суде.

– Ну ты парень борзой… Еще и угрожаешь офицеру милиции. Завтра ты уже не у прокурора, а в камере будешь парашу глотать. А с судьей я лично перед судом поговорю, чтобы тебя никогда не выпустили. У меня все судьи знакомые.

Вова, с детства состоявший на учете у психиатра, разозлился не на шутку:

– Если ты офицер так и веди себя как офицер, а не позорь русское офицерство. И вообще, начальник, я ведь из семьи потомственных колдунов. Мы с бабушкой моей так на тебя наколдуем, что у тебя с каждым родственником что‑нибудь случится. А ты вообще каждый день со стула падать будешь.

Жук, услышав такую тираду, даже подпрыгнул на месте от наглости Загуляева. В этот момент старый отделенческий стул, на котором сидел оперативник, действительно громко хрустнул, одна из ножек переломилась пополам и Жук с грохотом упал на пол, больно ударившись копчиком об острые обломки.

– Урою, сволочь, – кричал не в силах подняться Жук.

Загуляев после воззрения такой картины решил что все – таки в травму его точно сегодня отвезут, и зажмурил глаза в ожидании причинения физической боли.

На шум в кабинет заглянул заместитель начальника отдела по уголовному розыску Евгений Белых.

– Ты чего, Жук, мебель ломаешь? С получки высчитаю.

– Константиныч, помоги подняться. Этот гад сказал, что меня заколдует. Со стула меня уронил.

– Этот может. У него бабку за мошенничество судили. Судьям в зале заседаний порошочки колдовские подсыпала. Два раза оправдали.

Белых помог Жуку подняться, подошел к Загуляеву.

– Володя, ты мне сотрудника покалечил, мебель сломал. Чем расплачиваться будешь?

– Нечем мне расплачиваться. Нет у меня никаких долларов. Сотрудники ваши сами падают. Энергетика у них кончилась. А вообще я товарищ начальник экстрасенс и со мной не шутите.

– Экстасэкс ты известный, Вова. Слышал я по лесам шастаешь, оружие копаешь – продаешь. Обыск бы у тебя дома сделать. Или добровольно выдашь запрещенные предметы?

– Предметы у меня все разрешенные. В магазинах купленые. На понта меня брать не надо. Я законы с детства наизусть заучил. Особенно хорошо Конституцию запомнил – статью 51. Там написано, что на вопросы милиции граждане должны молчать, иначе хуже будет им самим и ихним родственникам.

Белых поморщился – шибко грамотных он не любил.

– Отметелить бы тебя Загуляев. Да некогда. Жук, пристегни этого подлеца к трубе, вызывай следователя и зайди ко мне в кабинет.

– К трубе нельзя, Константиныч, оторвет, а мне с получки платить. Я его лучше к скамеечке в коридоре.

– Делай как знаешь и ко мне. Отчитаешься о результатх работы за день.

Жук вывел Загуляева в коридор отдела и пристегнул его наручниками к садовой скамеечке, изъятой в свое время у мелкого расхитителя пытавшегося ее вывезти из парка к себе на дачу.

Когда оперативник ушел, Загуляев «прикованный» к скамейке опечалился. У него действительно кое – что ценное лежало дома, откопанное в лесу и не только запрещенное но и разрешенное в гражданском обороте. Милиция могла обнаружить это сокровище. Поэтому фраза начальника о возможном обыске навевала тоску и вызывала в воображении образ злого лохматого судьи, которому его знакомый Жук что – то передает в конверте и шепчет на ухо в совещательной комнате федерального суда.

Между тем в коридоре отдела никого не было. Загуляев обратил внимание, что скамейка, к которой он был пристегнут не так уж и тяжела. Вова встал, обхватив скованной наручником рукой спинку скамейки, приподнял ее. В таком положении вполне можно было передвигаться. Не долго думая, Загуляев вместе со скамейкой спустился по лестнице и направился к выходу из отдела милиции. По пути Вове повстречался краснощекий подполковник в форме похожей из‑за ширины брюк на генеральскую. Подполковник сердито посмотрел на Вову с невинным видом обнимавшего скамейку, нахмурился, но ничего не сказал и зашел в дежурную часть. Загуляев в дежурную часть не пошел. Беспрепятственно выйдя на улицу, Вова, гремя скамейкой скрылся в ближайшем кустарнике.

 

* * *

 

– Куда вы тут мебель переносите? – спросил у дежурного по отделу Федотова нежданно появившийся в дежурке Тюбиков.

– Кто? Какую мебель? – не понял Федотов, взметнув на начальника сверкающий слегка опохмелившийся взгляд.

– Я спрашиваю, кто дал указание выносить из отдела скамейки? Ходят какие – то люди скамейки носят.

– Про скамейки и мебель ничего не знаю Аркадий Акакиевич.

– А что ты вообще знаешь Федотов об обстановке в отделе кроме размера своего оклада? И почему у тебя глаза блестят как у наркомана?

В этот момент в дежурку вбежал запыхавшийся Жук:

– Федотов, где задержанный Загуляев?

– Я почем знаю? Ты же с ним работал…

– А я его к скамье пристегнул и к шефу отлучился на секунду. Возвращаюсь – нет и его и… ее. Вы Аркадий Акакиевич случайно не в…

Тюбиков перебил:

– Случайно видел – грузчиков по мебели. Ты бы к голове своей кого пристегнул и ее бы вынесли.

Жук озадаченно почесал сначала затылок, потом место в районе копчика. День явно был неудачным. Хотя… смотря для кого.

 

Глава третья Серые будни

 

Серомышин в служебном кабинете грустно рассматривал полученные на исполнение материалы.

– Какой ерундой приходится заниматься – размышлял он, уставившись на телефонограмму из травмы 78 поликлиники. Из телефонограммы следовало, что около 2 часов в ночь с субботы на воскресенье в травмпункт был доставлен гражданин Пшенко с резаной раной левой ягодицы. Как пояснил врачу пострадавший он неудачно сел на унитаз.

Провести проверку по данному факту было поручено участковому Серомышину. Ехать в больницу для опроса Пшенко страшно не хотелось. Серомышин с юности не любил такие травмы, после того как, обучаясь еще в советской школе, был свидетелем травмы полученной директором от гвоздя, подложенного на стул одноклассниками.

Два других порученных участковому материала были посвящены так называемым «кастрюлькиным темам» – бытовым скандалам между коммунальными соседями. Такие материалы, если они не были во – время зареистрированы, Серомышин старался немедленно отправлять «генералу Корзинкину», то есть под стол в корзину для бумаг ввиду нежелания общаться с вечными скандалистами.

Заявление от гражданки Соловьевой Валентины Андреевны «Корзинкину» отправить было нельзя, так как поступило оно из главка, где находилось на контроле. Соловьева утверждала, что ее постоянно облучают гамма и альфа лучами неизвестные лица через электрические розетки и требовала принять меры. Гражданка Соловьева состояла на учете в психо – неврологическом диспансере и давно уже надоедала Серомышину письмами на имя президента и правительства о преследовании ее различными шпионскими организациями. Все эти заявления и письма в результате оседали на столе у Серомышина. И он, как участковый, несмотря на явное психическое нездоровье заявительницы обязан был, согласно закону, проверять «факты «и сообщать о принятых мерах во все инстанции где эти письма были на контроле.

Более того, Соловьева требовала, чтобы участковый регулярно посещал ее на дому, а если он не являлся, звонила с жалобами по 02.

Упрятать человека в «психушку» в нынешние демократические времена можно было только с его согласия. «Но кто же согласится? Если только применить хитрость?», – размышлял участковый.

Тяжело вздохнув, Серомышин решил посетить Соловьеву по месту жительства и попытаться уговорить ее не писать больше заявлений хотя бы ближайший месяц.

Прибыв через полчаса в квартиру Соловьевой, он застал последнюю в расстроенном расположении духа.

– Хорошо что вы зашли, Сергей Клавдиевич, – буквально прошептала Соловьева, изобразив дикий страх на лице. – У меня тут такие дела творятся…

– Что опять шпионы преследуют?

– Хуже, Сергей Клавдиевич, у нас тут машины ездят.

– Где ездят, в квартире?

– На улице!

– И что?

– Они ездят и светят фарами!

– Так пусть ездят и светят, Валентина Андреевна.

– Если бы только это Сергей Клавдиевич. У нас ведь еще и лифт ездит.

– Должность у лифта такая ездить туда – сюда.

– Он не туда – сюда, он поездит и остановится. И люди потом выходят.

– Пусть выходят, Андреевна.

– Они за мной следят. Это банда! Причем все люди одинаковые!

– В каком смысле?

– Они все, когда я их увижу в дверной глазок на лестнице, или в окно на улице, начинают хромать на левую ногу.

– Зачем?

– Это у них знак такой. Знак принадлежности к банде. Они все хромают на левую ногу. Сергей Клавдиевич, примите от меня заявление и арестуйте этих бандитов.

– Андреевна, может они не к вам на лифтах ездят. Зачем вы им нужны?

– Очень даже нужна. У меня ведь высшее образование! Институт Герцена! Они хотят меня вывезти за границу – это ЦРУ! Им нужны российские мозги. Но я не поеду. Я патриот Купчино. Я буду служить только советской разведке. А если вы не примете меры… я поеду на прием к министру и вас уволят. С пенсии куплю билет на поезд до Москвы – и в кремль – к Вовчику… Путину. Это мой кумир…

– Андреевна, может вам к доктору сходить, успокаивающие попить?

– Вы думаете я сумасшедшая? Я нормальная. А вот вы, Сергей Клавдиевич, со странностями… Вам бы самому к доктору сходить.

– Свои странности я вылечу у начальника на совещании. Какие еще у вас проблемы, Валентина Андреевна?

– Есть еще проблемка, Сергей Клавдиевич. У нас в подъезде кто – то постоянно писает, то есть мочеиспускается, и это не банда одноногих, это кто‑то из наших жильцов. Постоянный запах мочи не дает возможности спокойно дышать в лифте и рядом с ним.

– Причем здесь милиция, Андреевна? Обращайтесь в жилконтору.

– Очень даже при чем. Вы легко можете поймать этих писунов, я даже подскажу вам как.

– И как?

– Очень просто. Я точно знаю, что у вас в милиции собачки есть служебные. Мухтарами их зовут, кино я про них видела. Вы приведите собачку в подъезд, пусть она понюхает, возьмет след и узнает, кто же это писает у нас в подъезде.

Серомышин поморщился, но тут же хитро ухмыльнулся:

– Хорошо, Валентина Андреевна, но для этого вам нужно собрать у всех жильцов анализы мочи в баночки. Когда соберете, я собачку приведу, и она определит, кто тут у вас гадит в подъезде. А без этого никак.

Соловьева замолчала, задумалась.

– В чем проблема, Андреевна? – поглядывая на часы, спросил Серомышин. – Банок нет, или контакт с жильцами отсутствует?

– Банки у меня есть… поллитровые, и контакт с жильцами мужского пола я имею. А вот с женщин анализы вместе будем собирать, Сергей Клавдиевич, без вас они меня не поймут. А не согласитесь, я на вас жалобу министру напишу.

Серомышин загрустил, задумался. «Пора уходить из участковых. Еще пару лет общения с сумасшедшими и с начальниками и действительно придется начинать лечиться вместе с Соловьевой в одной клинике. За что я мучаюсь? За 4 тысячи рублей? Может в дознаватели уйти? Сидишь, дела уголовные расследуешь, юристом себя ощущаешь – как человек!»

– Сергей Клавдиевич, – прервав размышления Серомышина, пропищала Соловьева. – Лифт поехал! Слышите?

– Слышу, Андреевна. Сейчас я их поймаю и бандитов ваших одноногих и писунов. Позвоню только от вас в отдел.

Набрав номер дежурного, Серомышин услышал его гневный голос:

– Где бродишь Серомышин, почему не отзваниваешся?

– На территории я.

– Труп у тебя на территории. Записывай адрес, опер уже там ждет.

«Нет, уйду я в дознаватели», – решил Серомышин. О юридической красоте и бумажной чистоте дознавательской жизни, Серомышин неодноратно слышал от дознавателя отдела Дюжева. «Что за жизнь у участковых: то трупы, то сумасшедшие, то начальники пристают. А у дознавателей, как рассказывал Дюжев, один начальник – кодекс уголовный, который они знают лучше чем таблицу умножения, но все равно иногда читают его перед сном вместе с женами, чтобы освежить память. Вот это жизнь, не то что у нас», – размышлял Серомышин. Однако следовало спешить на осмотр трупа. Простившись с Соловьевой и пообещав ей обязательно задержать бандитов, Серомышин отправился в адрес указанный дежурным. Серые будни продолжались.