Ориентация оси астигматизма и сознание

Джастине было одиннадцать, когда она впервые пришла ко мне на прием. Ее мать Лаура сама была врачом и беспокоилась насчет очков, которые прописали дочери. У Джастины был астигматизм, и наиболее нечеткое восприятие возникало у нее, когда она держала щель в гори­зонтальном положении («9—3») для обоих глаз. Ей прописали очки для дальнозоркости, компенсировавшие 3.25 диоптрии астигматизма.

Джастина демонстрировала «отталкивательное» дальнозоркое пове­дение по горизонтальному зрительному меридиану. Этот вид дально­зоркого астигматизма называется «нерегулярным» («неправильным») и является наименее распространенным. Я посмотрел на рисунок ее ра­дужки и отметил эмоциональные желобки, протянувшиеся вдоль этого горизонтального меридиана. Вид этих узоров указывал на то, что эмо­ция глубоко засела в оке разума Джастины и защищена в нем.

Получив сведения о дальнозорком астигматизме Джастины и о глу­бокой эмоции, ассоциирующейся с радостью, лаской и общением, при­сутствующей по горизонтальному меридиану, я получил отправную точку для исследования причин ее астигматизма. С чем была связана ее личность, ориентированная на выживание? Какой вид зрения, ориенти­рованного на выживание, был свойствен глазам Джастины, проециро-

225

Сознательное зрение

вался ими, создавая этот тип искажения? Информация об ее радужке и сила прописанных ей линз побудили меня задаться более глубокими вопросами. Вы можете проделать то же самое, если воспользуетесь таблицей, приведенной выше.

Джастина не способна была свести глаза. Каждый раз, когда я поме­щал перед ней предмет, ее левый глаз закрывался, скашиваясь вправо. Я увидел, что Джастина предпочитала свой отцовский глаз и в букваль­ном смысле закрывала левый, материнский. На следующем этапе надо было побольше разузнать об ее отце. Поскольку она предпочитала пра­вый глаз, я предположил, что она ощущает себя ближе к отцу, чем к матери, и что она сердится на мать. Поскольку их первый визит длился только час, я решил остаться в рамках физического подхода и предло­жил Джастине научиться делать интеграционные упражнения по скре­щению глаз, глядя на свой нос и сосредоточиваясь на том, чтобы видеть обе его стороны. Я полагал, что если эти упражнения удастся осилить, Лаура и Джастина еще ко мне вернутся.

Прошло полтора года, и Лаура с дочерью снова пришли ко мне. Джастина проявила усердие и научилась смотреть на свой нос, видя его в 60% случаев. Теперь она отмечала, что чувствует себя более комфорт­но и лучше концентрируется, выполняя школьные задания. Ей все еще трудно было длительно сосредоточивать внимание на заданиях по чте­нию. Тут играли роль другие факторы. Джастина вступала в пору поло­вого созревания и много боролась со своей матерью. Полсеанса я рабо­тал с Джастиной, а затем поговорил с ее матерью наедине.

Я был прав, предположив, что «сердитая», дальнозоркая модель по­ведения Джастины была направлена прежде всего против матери. Еще одним фактором, который, как я чувствовал, оказывает негативное влияние на зрение девочки, была напряженная деловая жизнь отца и отсутствие в ее жизни ласки человека, которого она нежно любила, когда была еще ребенком. Кроме того, Джастина сравнительно рано ощутила, что мать и отец несчастливы в своей любовной жизни: обыч­ная причина того, что два глаза не полностью кооперированы в бино­кулярном зрении —зрении двумя глазами.

У отца Джастины была любовница, и этот роман пришелся пример­но на то время, когда у девочки впервые проявился астигматизм —

226

Астигматизм: от искажения к целостности

между ее восемью и девятью годами. Отец внезапно скончался как раз между двумя визитами Джастины ко мне: ей тогда было двенадцать. Теперь, в двенадцать с половиной лет, школьная успеваемость Джасти­ны снизилась, что явилось еще одним симптомом того, что внутренне она ощущала себя несчастной. Это отразилось в ее неспособности оста­ваться сознательно сосредоточенной и сфокусированной.

Когда оку разума приходится делать выбор, направленный на выжи­вание, как в случае Джастины, глаз-фотоаппарат показывает особые признаки астигматизма. Мой клинический опыт убедительно свиде­тельствует: обращаясь с астигматизмом глаза-фотоаппарата так, как я предлагаю, мы можем определить и исцелить восприятие ока разума, ориентированное на выживание. Когда это будет сделано, откроется глаз вивенции, и нам будет доступно сознательное зрение, а это —ясное зрение, обращенное к реальности.

Самооценка

Выстраивание самооценки — одна из труднейших задач, с которыми большинство из нас сталкивается в юности. На радужке есть зона, назы­ваемая зоной самооценки: она расположена вблизи вертикального 11-часового меридиана для правого глаза и близ меридиана «1 час» — для левого. Вновь обратившись к таблице 1 (с. 236), вспомним, что верти­кальные зоны неясного зрения связаны с осью «180 градусов» и «пра­вильной» формой астигматизма. Мои исследования показывают весьма отчетливую связь между «правильным» астигматизмом, самооценкой и их ближайшими соседями — чувственностью и сексуальностью.

Здоровая самооценка формируется в первую очередь благодаря на­личию множества позитивных стимулов и благодаря влиянию тех по­зитивных моделей, которые мы в детстве и в юности переняли от роди­телей. Положительная самооценка, в свою очередь, дает самоопределе­ние, то есть определенность, позволяющую нам брать на себя трудные задачи и развивать хорошие способности к принятию решений.

Любая форма негативной критики в детстве разрушает самооцен­ку — в буквальном смысле. Мой клинический опыт свидетельствует: человек развивает в себе астигматизм «правильной» ориентации как способ защитить, прикрыть свою низкую самооценку. Образно говоря,

227

Сознательное зрение

человек избегает смотреть в лицо действительности, полной эмоцио­нальных страданий и боли. Астигматическое искажение реальности — это не что иное, как адаптация, направленная на то, чтобы избежать чувств.

Джонатан испытывал такие переживания, пока рос. Его отец Морис был человеком, склонным ко всякого рода критиканству. Морис любил Джонатана, но (и это было довольно-таки инфантильное поведение) выражал свои чувства исходя из собственной низкой самооценки. Од­ним из способов, какими Морис передавал Джонатану свою собствен­ную слабость, было говорить сыну, что тот не слишком ловок и симпа­тичен.

Джонатан рассказывает:

«Это был кошмар — находиться рядом с отцом. Он так критически относился ко всему, что я делаю. Как я одеваюсь, как я пилю дрова, делаю домашнее задание, езжу на велосипеде. Он меня доставал, как сержант солдата. С самых ранних лет я понял, что все делаю неправильно. Скоро я почувство­вал себя дурачком и утратил всякую веру в себя. У меня развился астигма­тизм, а в результате когда я пытался читать, у меня начинала болеть голова. Кроме того, мне трудно было смотреть обоими глазами одновременно. Пока я был мальчиком, я любил отца, но не мог понять, почему он такой жестокий. Я весь был полон ужаса в ожидании очередного разгрома. Позже, благода­ря опыту сознательного зрения, я понял, что даже словно притягивал к себе учителей, которые обращались со мной так же как отец. Не то чтобы отец меня не любил. Он просто хотел, чтобы я был как можно лучше, — из-за своих собственных недостатков. Проблема была в том, что он проецировал на меня свой собственный искаженный способ общения с миром и защиты от него. Я перенял его визуальные и ориентированные на выживание черты. Мне было трудно принимать решения. Я не верил ни своим инстинктам, ни своим интеллектуальным способностям. Это была жалкая жизнь.

Мне предстояло научиться доверять инстинктам, заложенным в моих эмоци­ях. Я проделал множество процедур, чтобы обнаружить глубинные страхи, которые некогда привели меня к зрительным и телесным искажениям. Од­ним из моих любимых занятий стало использование тела для того, чтобы узнать о своих страхах и переживаниях: я начал это делать в тринадцать

228

Астигматизм: от искажения к целостности

лет. Тогда в нашем городке построили новый плавательный бассейн. В нем было три вышки для ныряния: высотой в метр, три и шесть метров. Я научился преодолевать страх повредить себе что-нибудь, забираясь высоко и ныряя с метровой вышки. Я обнаружил, что, принимая определенную позу, я могу спокойно войти в воду. Если какая-нибудь часть моего тела не принимала правильного положения, я чувствовал удар этой части о воду.

Я научился чувствовать положение своего тела. Когда я забывал об этом, болезненное ощущение удара напоминало мне о моем недостаточном присутствии. Потом я решился перейти к трехметровой вышке. Теперь мне нужно было перестроить зрение, чтобы по-новому увидеть расстояние меж­ду собой и водой. Вход в воду и зрительно был другим. Я должен был видеть, когда изогнуть и наклонить тело, чтобы мягко войти в воду в строго верти­кальном положении. Прикосновение воды к телу дало мне изумительные кинестетические впечатления. Я ощутил пространство своего тела, находя­щегося в вертикальном положении. Позже я обнаружил, что это — как вертикальное выравнивание астигматизма в правом глазу.

Дальше была шестиметровая вышка. Тут я погружался в воду глубже и с намного большей скоростью. Массирующее действие, которое вода оказы­вала на мое тело, пробудил определенное чувство где-то в самой моей глубине. Кроме того, я посмотрел в лицо своей боязни нырять с такой высоты. Я сам решал для себя, когда нырнуть. Я учил себя проникать в свои внутрен­ние ресурсы, чтобы направлять себя сквозь пространство. Это во многом подготовило меня к дальнейшей жизни».

Именно во время сеанса по тренировке сознательного зрения Джонатан испытал чувство связи между осознанием своего тела и вертикальным пространством своего зрения. Когда он нырял, он испытывал в глазах и в теле те же ощущения, какие возникали у него при слежении за паль­цем, движущимся вверх-вниз перед его открытым глазом. Выполняя это упражнение, Джонатан чувствовал себя так, будто энергия движется вверх и вниз по его телу, с головы до пят и обратно.

Кто-нибудь может спросить, остановили ли нырятельные упражне­ния юного Джонатана дальнейшее развитие его астигматизма. Джона­тан вспоминал, что подростком, в Западной Австралии, он увлекался боди-серфингом. Он описывал, как, определенным образом изменяя

229

Сознательное зрение

положение тела, мог взмыть на гребень набегающей волны и проводить часы, скользя на волнах к берегу. Джонатан понял, что это был его способ овладевания глубокими, потаенными чувствами и эмоциями, впечатанными в его мускулатуру и защищенными ею. Он объясняет это так:

«Когда я сосредоточиваюсь на себе и использую зрительное внимание и осознание, я могу слиться с силой волны, я знаю, куда смеаить вес тела, и продолжаю движение вперед. Этот процесс соединяет мои чувства с мыш­цами моего тела. Когда мне это удается, я могу спокойно ехать на гребне волны, скользить, испытывая блаженство и восторг. Если же мои чувства и мысли разобщены, сила волны берет надо мной верх и швыряет мое тело, как бушующая река — ветку. Я понял, что не контролировать себя, находясь во власти гнева волны, — это как находиться рядом с моим отцом в детстве и юности. Я отдавал себя на милость внешнего влияния, внешней силы. Теперь я научился владеть собой, чтобы эффективно взаимодействовать с внешней силой. Когда я целостен и сознателен, я чувствую и вижу созна­тельно. Боди-серфинг показал мне, как проникнуть в горизонтальное прос­транство моего тела. Я научился интегрировать левую и правую сторону тела с левым и правым полушарием мозга. И я воскрешал в себе эти пережива­ния, глядя, как мой большой палец ходит туда-сюда».