Роль рецепции и перцепции: коэнестетический и диакритический типы функционирования

Говоря о системе коммуникации, мы имплицитно под­разумеваем, что любое передаваемое сообщение будет вос­принято принимающим партнером. Однако это предположе­ние порождает логическую проблему. Выше я утверждал,
что у новорожденного отсутствует перцепция в том смысле,
в каком мы применяем этот термин к взрослым, и что она
приобретается постепенно в течение первого года жизни.

Особенно первые шесть месяцев и до определенной степени даже позднее система восприятия, сенсориум ре­бенка находится в переходном состоянии. Эта система по­степенно сдвигается от того, что я назвал коэнестетической рецепцией, в сторону диакритической перцепции. В отличие от диакритической организации, деятельность коэнестети­ческой организации не локализована, не дискретна — она экстенсивна. Отношения между коэнестетической и диакри­тической организациями напоминают отношения между пер­вичным и вторичным процессами. Дериваты, появляющиеся во вторичном процессе, сообщают нам о протекании первич­ного. Подобным же образом мы, как правило, узнаем и о скрытом функционировании коэнестетической системы: или

благодаря расстройствам, которые оно вызывает в диакри­тическом функционировании, или благодаря его влиянию на первичный процесс. Сенсориум играет при коэнестетической рецепции самую незначительную роль, перцепция же проис­ходит на уровне глубокой чувствительности и по тотально­му типу: все или ничего. Реакции на коэнестетическую ре­цепцию также являются тотальными, например висцеральные реакции (Spitz,1945b). Подобная «рецепция» и соответству­ющие реакции вызываются сигналами и стимулами, полно­стью отличными от тех, которые задействованы в перцепции и коммуникации у взрослых. Коэнестетическая система реа­гирует на невербальные, ненаправленные, экспрессивные сигналы; в результате коммуникация протекает на уровне «эгоцентрической» коммуникации, как у животных. Здесь возникают три вопроса.

1. Как и почему ребенок способен получать коэнестети-ческие сигналы в том возрасте, когда он не способен вос­принимать диакритические сигналы?

2. В каких категориях поведения взрослых мы можем об­наружить эти сигналы?

3. Почему взрослые обычно не реагируют на такие сигна­лы?

На первый вопрос ответить нелегко. Наиболее элемен­тарным уровнем обученной коммуникации является услов­ный рефлекс, в котором стимул (действующий в качестве сигнала) вызывает реакцию вегетативной системы. Экспери­менты показали, что наиболее ранний условный рефлекс у младенца проявляется в виде реакции на нарушение равно­весия, то есть на стимуляцию глубокой чувствительности. Эта стимуляция затрагивает коэнестетическую систему. Далее, восприятие через органы чувств (диакритическая перцепция) еще не вступила в действие; отсутствие диакри­тической перцепции усиливает коэнестетическую «рецеп­цию», поскольку лишь коэнестетические сигналы могут вос­приниматься и оказывать действие. Наконец, чтобы ребенок выжил, коэнестетическая организация должна функциони­ровать с самого рождения. Из этого следует, что у ново­рожденного коэнестетические функции являются более зрелыми и надежными, нежели все остальные.

На второй вопрос ответить проще. Знаки и сигналы, достигающие младенца в первые месяцы жизни и восприня­тые им, относятся к следующим категориям: равновесие, напряжение (мышечное или иное), поза, температура, виб-

127

рация, прикосновение к коже и телу, ритм, темп, длитель­ность, высота звука, тон, резонанс, громкость и, вероятно, еще множество других, которые взрослый едва ли замечает и которые он, несомненно, не смог бы вербализировать.

Это подводит нас к третьему вопросу, а именно: почему взрослые, по-видимому, совершенно не обращают внимание на сигналы коэнестетической коммуникации? Если мы рас­смотрим перечисленные выше категории, то сразу поймем, до какой степени эти сенсорные категории выпадают из сознательной системы коммуникации взрослых. Взрослые в процессе коммуникации замещают использование сигналов из данных категорий диакритически воспринимаемыми се­мантическими символами. Взрослые, сохранившие способ­ность использовать один или несколько из обычно утрачи­ваемых способов перцепции и коммуникации, относятся к числу особо одаренных — они становятся композиторами, музыкантами, танцорами, акробатами, летчиками, художни­ками или поэтами, и мы, как правило, считаем их очень лабильными или легко возбудимыми личностями. Во всяком случае, они действительно каким-то образом отличаются от среднего западного человека. Обычный западный человек предпочел выделить в своей культуре именно диакрити­ческую перцепцию как в общении с другими, так и с самим собой. Интроспекция отбрасывается как нечто нездоровое и вредное, и мы почти не обращаем внимание на происходя­щее внутри нас, разве что когда заболеваем. Самые глубин­ные ощущения не достигают нашего сознания, не обретают значения в наших глазах, мы забываем и вытесняем эти сообщения. Мы, пожалуй, боимся их, наш страх выдает себя разными способами. Порой страх выражается открыто; на­пример, предчувствия кажутся нам неприятными; если они начинают сбываться, то считаем их «зловещими». Мы ста­раемся отрицать их или, по крайней мере, рационализиро­вать.

Пророк, гипнотизер, медиум — для нас все едино: они возмущают наш рациональный мир, угрожают ему, поэтому мы сдвигаем их в сумеречную зону и стараемся избегать. Мы

¹ Здесь нет места для подробного разговора о бессознательных про­цессах, лежащих в основе феномена «зловещего». Я отсылаю читателя к множеству психоаналитических работ по этому вопросу, начиная со ста­тей Фрейда «Зловещее» (1919), «О ложном узнавании («уже знако­мое») во время психоаналитической работы» (1914а), «Сон и телепа­тия» (1922), «Сновидения и оккультизм» (1932).

порицаем интуицию и смеемся над ней в научных дискусси­ях. Эти насмешки, сарказм и шуточки в подобных вещах обнаруживают наш страх перед тем, чего мы не умеем объяс­нить.

Поэтому, не присматриваясь к автономным изменениям в других людях, мы едва ли замечаем их и еще менее спо­собны их истолковать. Любое животное наверняка знает, когда кто-то испытывает перед ним страх, и поэтому может без колебаний действовать в соответствии со своим знанием. Большинству из нас не по плечу даже такая простая задача. Психиатр кажется нам исключительно одаренной личностью, ведь он способен распознать тревогу, гнев, тоску или доверие у пациента, который не может вербализировать свои аффекты.

Способность к подобной перцепции и ее использованию в большинстве случаев подвергается вытеснению в латент­ный период. Поэтому нам сложно или вообще невозможно представить себе мир существ, у которых вся система чувств, все способы отношений функционировали бы в ставших для нас чуждыми категориях. Подобный разрыв между диакри­тической перцепцией и выражением, свойственным младен­ческому возрасту, может объяснить множество на первый взгляд сверхъестественных способностей, в том числе так называемые мистические пророчества примитивных народов. В первобытном обществе индивиды сохраняли во взрослом возрасте и продолжали использовать те самые способы вос­приятия, которые западный человек подавляет; или, по край­ней мере, эти люди часто обладают способностью вернуться к подобным способам восприятия. Это представляется рег­рессией, служащей обусловленному культурой Я-идеалу.

Более того, в примитивных обществах часто использу­ются средства, облегчающие подобную регрессию. Эти вспо­могательные средства либо препятствуют функционирова­нию диакритически ориентированного Я, либо могут усиливать функционирование коэнестетической организации. Среди такого рода вспомогательных средств мы можем от­метить пост, одиночество, темноту и воздержание — одним словом, депривацию стимулов. Наркотики, ритмы, звуки, алкоголь, дыхательные техники — все это также может привлекаться с целью достичь регрессии, которая уже пере­стает служить Я и становится частью культурного общества. Подобных состояний достигают и в гипнотическом трансе; вероятно, их испытывали некоторые мистики и, без сомне­ния, психотики.

129

Однако для младенца коэнестетические сигналы, воз­никающие в аффективном климате отношений матери и ре­бенка, очевидно, являются вполне нормальным и естествен­ным способом коммуникации, на который он отвечает тотальной реакцией. Мать в свою очередь таким же точно образом воспринимает тотальные реакции младенца.

Я уже упоминал чуть ли не телепатическую восприим­чивость матери по отношению к ребенку. На мой взгляд, во время беременности и в период, непосредственно следую­щий за родами, матери активизируют свой потенциал коэне-стетических реакций. Без сомнения, в период беременности, родов и лактации имеет место немало регрессивных процес­сов (Benedek, 1952, 1956). К сожалению, эксперименталь­ная психология ни разу не предпринимала попыток исследо­вать различия в коэнестетической перцептивной восприимчивости кормящей матери и женщины, никогда не переживавшей беременности. Я убежден, что кормящая мать воспринимает сигналы, которые мы не осознаем (см. также: Spitz, 1955а, 1957).