Возражение на наше объяснение тревоги восьмимесячных

Шекели (1954) опубликовал критику нашей гипотезы «с биологической точки зрения». Он хитроумно истолковал мои наблюдения, связанные с реакцией улыбки и тревогой восьмимесячных, сделав выводы, которые полностью про­тиворечат моим. По мнению Шекели, гештальт, состоящий из глаз и лба, является «ключевым раздражителем» соглас­но терминологии Лоренца, Тинбергера и др. и представляет собой филогенетический пережиток образа «врага» в жи­вотном мире. Шекели утверждает, что в первые месяцы жизни младенец реагирует на лицо матери тревогой¹. Он постулирует, что эта «тревога» вызвана «враждебным» образом глаз и лба и считает появляющуюся к концу третьего месяца улыбку признаком преодоления этой архаической тревоги. Шекели говорит также, что младенцу удается совладать с тревогой благодаря либидинозному катексису, который превращает гештальт «глаза-лоб» в парциальный объект, а тревога восьмимесячных, согласно этой теории, указывает, что парциальный объект вернулся к изначальному своему статусу архаического устрашающего стимула. Такова вкратце аргументация Шекели, который при этом постоянно подчер­кивает, что на сегодняшний день его гипотеза не подтверж­дена никакими экспериментальными доказательствами.

С самого начала исследований реакции улыбки я обра­тил внимание на сходство между воздействием ключевого раздражителя (Lolenz, 1935) у животных и функцией зна­ка-гештальта, состоящего из конфигурации глаз и лба, у младенца. Поэтому я систематически проверял, является ли «ключевой раздражитель» ответной улыбки врожденным, активизируется ли он новорожденным, подобно импринтин-гу, после нескольких опытов восприятия или же ребенок должен ему обучиться. Клиническое наблюдение и экспери-

¹ На протяжении всей своей статьи Шекели использует термины «страх» и «тревога» по-разному. Как уже отмечалось, мы проводим четкое различие между страхом и тревогой (Spitz, 1950b, 1955с).

147

 

 

 

менты показали, что здесь задействованы все три фактора и речь идет о комплексном процессе.

Исследования моих сотрудников и мои собственные, а также работа, опубликованная Аренсом (1954), позволяют предположить, что в рамках общей конфигурации знака-гештальта глаза и движение могут представлять наследствен­ные факторы.

Далее, недавние исследования (Ро1ак, Emde, Spitz, 1964, 1965) показали, что здесь имеет место процесс научения, в ходе которого весь перцепт лица постепенно наделяется пространственными характеристиками и характеристиками величины и цвета. По мере своего развития ребенок посте­пенно начинает отличать приближающееся лицо от прибли­жающейся бутылки, человека от пищи. Первоначально в этом процессе научения существенную роль играют поощрение и наказание (Spitz and Wolf,1946; Spitz, 1955с); позднее, пос­ле третьего месяца, эти стимулы дополняются типично человеческими способами обучения.

Основная гипотеза Шекели состоит в том, что уже в первые недели и месяцы жизни младенец реагирует на лицо матери, на это IRM (означающее «врага») тревогой или страхом. Подобного явления мне ни разу не удалось обнаружить.

У многих сотен детей, которым мы предъявляли стимул лица, по меньшей мере, раз в неделю, начиная с рождения и до трехмесячного возраста, не наблюдалось ничего, ука­зывающего на их страх. Более того, подобное наблюдение нельзя обнаружить во всей обширной литературе по этому вопросу.

В годы, прошедшие со времени публикации моего отве­та Шекели (Spitzг, 1955с), я продолжал исследовать затро­нутый им вопрос в трех различных контекстах.

1. Я систематически учитывал при наблюдении за младен­цами, которых мне довелось с тех пор исследовать, так­же и гипотезу Шекели.

2. Я пересмотрел с этой точки зрения весь свой обширный киноматериал.

3. Я провел расширенные дискуссии с рядом этологов и

наблюдал за их экспериментами.

Несмотря на эти систематические исследования, я не нашел никакого свидетельства в пользу основной гипотезы Шекели. Однако я могу поддержать другую его гипотезу, а

именно что конфигурация глаз является врожденным клю­чевым раздражителем. Мои собственные наблюдения также показали, что глаза наблюдателя вызывают у ребенка реак­цию в крайне раннем возрасте, порой в первые дни жизни, и тем самым подтверждается гипотеза, что эта реакция не является приобретенной. Данное наблюдение соответствует и тщательным наблюдениям, и исследованиям Аренса (1954).

Хотя этологи подтверждают мнение Шекели о том, что для взрослых животных глаза действительно могут быть враждебным сигналом, мне не удалось выяснить, относится ли это к детенышам. Что касается ребенка, следующий ар­гумент состоит в том, что глаза вызывают не страх, а, ско­рее, его противоположность.

Как отмечалось в главе 5, ребенок перестает улыбаться, когда лицо наблюдателя поворачивается в профиль. Реак­ция может варьироваться от утраты контакта до явной растерянности; иногда она включает в себя даже ис­пуг. В последнем случае достаточно трудно вновь устано­вить контакт с ребенком, и на то, чтобы повторно вызвать его улыбку, уходит гораздо больше времени, чем в первый раз. Если бы глаза (и лицо) действительно являлись стиму­лом страха, то ребенок должен был бы выказывать облег­ чение, избавившись от гипнотизирующего взгляда наконец-то повернувшегося в профиль наблюдателя. Однако вместо облегчения у довольно многих детей отмечается явное ра­зочарование. Некоторые выражают также обиду и отвер­гают попытки наблюдателя возобновить контакт, другие просто игнорируют его, причем с довольно сердитым ви­дом.

Рассуждения Шекели в значительной мере опираются на хорошо известный факт, что в филогенезе глаза в ос­новном воспринимаются как сигнал угрозы, опасности, враждебности. Моих знаний в области филогенеза недо­статочно, чтобы подтвердить или опровергнуть этот довод, однако мне кажется рискованным применять к поведению человека выводы, сделанные на основе наблюдений за по­ведением животных. Современная научная методология (Novikoff, 1945) не признает переноса законов, действую­щих на уровне более низкой организации, на уровень более высокой сложности. Следовательно, до тех пор, пока мы не получим соответствующих доказательств, гипотеза Шекели остается оригинальным, но спекулятивным пред­положением.

 

149

 

 

В рамках вышеочерченной концептуальной схемы тре­вога восьмимесячных указывает на появление второго орга­низатора психики. Она также означает, что на восьмой ме­сяц жизни приходится один из критических периодов (Scott and Marston, 1950). Наступает новая стадия развития мла­денца, в ходе которой и личность ребенка, и его поведение подвергнутся радикальным изменениям.

Теперь и форма выражения неудовольствия, и перцеп­ция, и узнавание стимула, вызывающего неудовольствие, становятся еще более специфическими. Этот стимул прояв­ляется с момента рождения в качестве неспецифической внут­ренней потребности, которая вызывает неспецифическое на­пряжение и беспорядочную неспецифическую разрядку. Через три месяца выражение напряжения становится более специфи­ческим и проявляется в тех случаях, когда человек-партнер (пока еще неспецифический) оставляет ребенка. Наконец, в возрасте восьми месяцев неудовольствие приобретает форму специфи­ческой тревоги в случае, если к ребенку приближается кто-то незнакомый. Это специфическое неудовольствие вызывается страхом ребенка утратить мать (либидинозный объект). Для психоаналитика будет чрезвычайно интересно отметить, что последовательные фазы этой сферы развития полностью соот­ветствуют фазам двух других сфер развития — одна из них связана с интеграцией Я, а другая представляет собой постепен­ное установление объектных отношений, завершающееся уста­новлением либидинозного объекта.

Я хотел бы напомнить читателю, что эти три течения в развитии, то есть кристаллизация аффективной реакции, интеграция Я и консолидация объектных отношений, явля­ются взаимосвязанными, хотя и различными аспектами це­лостной личности. Я разбираю их по отдельности лишь ради того, чтобы облегчить изложение. В действительности они — взаимосвязанные части целостной личности.

Сформулируем кратко два главных этапа на пути к установлению либидинозного объекта.

1. Установление презентации человеческого лица в ка­честве сигнала в системе памяти свидетельствует о возник­новении предтечи объекта и отмечает первый важный этап в развитии объектных отношений.

2. Через три-четыре месяца появляется тревога восьми­месячных. Она сигнализирует о том, что ребенок уже раз-

личает лицо матери и отводит ему особое место среди всех других человеческих лиц. Отныне на какое-то время ребе­нок будет предпочитать лицо матери, отвергая все осталь­ные лица, отличные от него.

По моему мнению, это является признаком установле­ния собственно либидинозного «объекта». Для бихевиорис-та проявление тревоги восьмимесячных означает, без сомне­ния, только то, что некий «предмет» был установлен в оптическом секторе и достиг когнитивной константности. Но если мы выйдем за рамки, установленные бихевиористским методом, и зададимся вопросом о смысле поведения, выра­жаемого этой тревогой, то поймем, что в этом феномене огромную роль играет аффект, то есть тревога. Очевидно, что объект был установлен не только в оптическом (когни­тивном) секторе, но и (следовало бы сказать — прежде все­ го) в аффективном секторе.

Как было указано выше, из установления либидинозно­го объекта следует, что лицо, наделенное объектными свойствами, уже не может быть заменено каким-либо другим индивидом. Как только объект установлен, ребенок уже ни с чем его не спутает. Столь жесткая исключительность и позволяет ребенку установить с объектом тесную связь и наделить его уникальными качествами. Тревога восьмимесячных является доказательством того, что для ребенка все люди, за исключением единственного объекта¹, являются чужими, то есть ребенок нашел партнера, с которым он может сформировать объектные отношения в подлинном смысле слова.

Я хотел бы перечислить и другие изменения, обуслов­ленные установлением второго организатора.

1. В соматической сфере миелинизация проводящих не­рвных путей благополучно достигла состояния, обеспе­чивающего диакритическое функционирование сенсор­ного аппарата: теперь возможна координация эффек­торов, использование групп скелетных мышц при выполнении последовательных направленных дей­ствий; также регулируется положение тела и сохране­ние равновесия, которые служат основой мышечного действия.

¹ Это утверждение является упрощением. Очевидно, другие члены семьи также занимают привилегированное положение, которое, хотя и уступает положению либидинозного объекта, превосходит положение всех остальных людей.

 

151

 

 2. В психическом аппарате откладывается все больше сле­дов памяти, благодаря чему могут осуществляться пси­хические операции нарастающей сложности. Эти пси­хические операции в свою очередь позволяют осу­ществлять все больше самых разнообразных и направленных последовательных действий. Акти­вация психических операций и возникающие в резуль­тате последовательные действия создают одну из пред­посылок, необходимых для функционирования аппа­ратов Я.

3. Наконец, в психической организации созревание и раз­витие наследственного оснащения обеспечивают исполь­зование эффекторов в последовательностях направлен­ных действий. Эти последовательности действий позво­ляют ребенку разрядить аффективное напряжение намеренным, направленным образом, то есть произволь­но. Непосредственная разрядка снижает уровень на­пряжения в психическом аппарате; тем самым достига­ется лучшее распределение в психической экономике, ко­торое способствует регулятивному функционированию и обеспечивает не только более эффективное удовлетво­рение потребностей, но и произвольное непосред­ственное достижение удовольствия. Организация Я отныне обогащается рядом источников; Я становится структурированным, устанавливаются границы с од­ной стороны между Я и Оно, с другой — между Я и внешним миром. Обогащение Я происходит по мере того, как все большее число аппаратов Я превращает­ся в функциональные блоки. Пусковым механизмом этой активации служат аффективно катектированные взаимодействия между младенцем и образующимся либидинозным объектом. В младенчестве значитель­ная часть того, что мы обобщенно называем объект­ными отношениями, осуществляется в подобном вза­имодействии и имеет разнообразные последствия, среди которых — установление границ между Я и Оно, Я и реальностью, собой и другими и т. д. Но об этом позднее.

В этой интеграции и структурализации недавно устано­вившегося Я и в определении его границ через взаимодей­ствие определяющую роль играет прогрессивная дифферен­циация агрессии и либидо и трансформации этих двух

инстинктивных влечений. Особенно это заметно к концу первого года жизни. В главе 9 мы исследуем дифференциа­цию влечений, их слияние и расслоение. Сейчас достаточно будет сказать, что между трансформациями влечений в ран­нем возрасте и трансформациями объектных отношений, которые ведут к установлению либидинозного объекта, су­ществует тесная связь и взаимозависимость — обратная связь. Весь процесс идет рука об руку с прогрессивным развитием других функций Я, таких, как координация тела, перцепция и апперцепция, произвольные и направленные взаимодействия. Кульминационным пунктом процесса диф­ференциации и интеграции, как я уже говорил, следует счи­тать установление объекта, проявляющееся в возникнове­нии тревоги восьмимесячных.

Вслед за установлением второго организатора и в связи с перечисленными выше изменениями в развитии отмечается появление некоторых защитных механизмов Я. В самом начале они служат скорее адаптации, нежели защите в стро­гом смысле слова, однако с установлением объекта и появ­лением способности к формированию и восприятию идей их функция меняется. Как будет показано далее, с момента установления объекта и слияния агрессивных и либидиноз-ных влечений некоторые защитные механизмы, в частности идентификация, приобретают функции, которые они будут выполнять уже во взрослой организации.

Я хотел бы еще раз подчеркнуть, что организатор пси­хики — это модель, которую я считаю полезной при изуче­нии некоторых феноменов психического развития (Spitzг, 1959); это такая же модель, как разделение психического аппарата на Оно, Я и Сверх-Я, и, подобно другим гипоте­зам, данные модели следуют принципу экономии и оценива­ются с точки зрения полезности.

Концепция организатора обязана своим появлением отмеченному наблюдателями факту, что успешный переход из одной фазы в другую действует как катализатор, уско­ряющий развитие ребенка. Взаимозависимость различных секторов развития (из которых я рассмотрел три), очевид­ное взаимодействие между ними делают концепцию органи­затора вполне пригодной для объяснения сложных этапов созревания и развития, которые проходит младенец. Подоб­ная модель позволяет нам сформулировать в удобной для работы форме достижения младенца в области созревания и развития, а не перечислять их по отдельности.

 

 

153