Общечеловеческая нравственная проблема в повести Л. Толстого «Смерть Ивана Ильича»

Повесть Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича» была написана в 1886 году. Она находится в одном ряду с другими повестями и рассказами, которые составляют творчество позднего Толстого, а также с «Исповедью» (1879-1882).

В конце 70-х - начале 80-х годов писатель переживает глубокий духовный кризис, толчком к которому послужило непредвиденное событие: внезапная встреча со смертью. До этого момента жизнь писателя, по его словам, представляла из себя вереницу заблуждений, смесь беззаботности, слепоты и безумия.

«Началом всего было, разумеется, нравственное совершенствование, но скоро оно подменилось (…) желанием быть лучше не перед самим собою или перед Богом, а (…) перед другими людьми. И очень скоро это стремление (..) подменилось желанием быть сильнее других людей, то есть славнее, важнее богаче других. (…) Без ужаса, омерзения и боли сердечной не могу вспомнить об этих годах. Я убивал людей на войне, вызывал на дуэли, чтоб убить, проигрывал в карты, проедал труды мужиков, казнил их, блудил, обманывал. (…) Не было преступления, которого бы я не совершал, и за все это меня хвалили, считали (…) сравнительно нравственным человеком. (…) Я считался чудесным художником и поэтом, и потому мне было очень естественно усвоить эту теорию. (…) Мне за это платили деньги, у меня было прекрасное кушанье, помещение, женщины, общество, у меня была слава. Стало быть, то, чему я учил, было очень хорошо. (…) Я продолжал жить, исповедуя только веру в прогресс. «Все развивается, и я развиваюсь; а зачем это я развиваюсь вместе со всеми, это видно будет». (…) Стремление к усовершенствованию, подмененное уже прежде стремлением к усовершенствованию вообще, к прогрессу, теперь подменилось уже прямо стремлением к тому, чтобы мне с семьей было как можно лучше».

Событие, ставшее острым переломным моментом в мировоззрении писателя, случилось в сентябре 1869 года, когда Лев Толстой ехал в Пензенскую губернию, чтобы приобрести новое имение. Вначале все - и поездка, и попутчики, и настроение - было прекрасно. Ночью подкрался непонятный страх: «Я задремал, но вдруг проснулся: мне стало чего-то страшно. (…) Вдруг представилось, что мне не нужно, незачем в эту даль ехать, что я умру тут, в чужом месте. И мне стало жутко». Затем - остановка на ночь в Арзамасе. И тогда-то Толстой пережил то, что назвал «арзамасским ужасом».

«Вот подъехали наконец к какому-то домику со столбом. Домик был белый, но ужасно мне показался грустный. Так что жутко даже стало. (…) Был коридорчик; заспанный человек с пятном на щеке, - пятно это мне показалось ужасным, - показал комнату. Мрачная была комната. Я вошел, - еще жутче мне стало. (…) Как, я помню, мучительно мне было, что комнатка эта была именно квадратная. (…) Заснуть, я чувствовал, не было никакой возможности. Зачем я сюда заехал? (…) От чего, куда я убегаю? Я убегаю от чего-то страшного, и не могу убежать. (…) Да что это за глупость, - сказал я себе. - Чего я тоскую, чего боюсь?

Меня, - неслышно отвечал голос смерти. - Я тут.

(…) Я лег было, но только что улегся, вдруг вскочил от ужаса. И тоска, и тоска, - такая же духовная тоска, какая бывает перед рвотой, только духовная. Жутко, страшно. Кажется, что смерти страшно, а вспомнишь, подумаешь о жизни, то умирающей жизни страшно. Как-то жизнь и смерть сливались в одно. Что-то раздирало мою душу на части и не могло разодрать. (…) Мучительно, и мучительно сухо и злобно, ни капли доброты я в себе не чувствовал, а только ровную, спокойную злобу на себя и на то, что меня сделало».

После этого началось неуклонное отречение Толстого от всего того, чем он жил прежде. Все настойчивее, все неотвязнее мучил писателя вопрос: зачем человеку жить, если все плоды его жизни неизбежно пойдут прахом, а главное, ничто в мире не сможет предотвратить конец, и любой человек перед лицом этого конца беззащитен, жалок и слаб?

Система взглядов позднего Толстого перерастает в масштабное философское учение. Рассматривать его содержание в нашу задачу не входит. Для нас важен тот аспект мировоззрения позднего Толстого, который воплотился в одной из повестей 80-х годов. Это убеждение в том, что человеку нельзя быть уверенным в правильности своей жизни, что так называемое «благополучное», «комильфотное» существование само по себе есть не жизнь, а смерть и что каждый человек должен стараться наполнить свою жизнь смыслом.

Чтобы сделать жизнь осмысленной, а значит - получить избавление от страха смерти, надо «смотреть вверх», стремиться к Богу. Об этом Толстой говорил в конце «Исповеди», описывая свой сон, который «выразил в сжатом образе» все мысли и переживания, рассказанные ранее: «Я не могу даже разобрать - вижу ли я что-нибудь там, внизу, в той бездонной пропасти, над которой я вишу и куда меня тянет. (…) Вверху тоже бездна. Я смотрю в эту бездну неба и стараюсь забыть о бездне внизу, и действительно, я забываю. Бесконечность внизу отталкивает и ужасает меня; бесконечность вверху притягивает и утверждает меня. (…) …какой-то голос говорит: «Заметь это, это оно!» - и я гляжу все дальше и дальше в бесконечность вверху и чувствую, что я успокаиваюсь (…). И вижу, что я уж не вишу и не падаю, а держусь крепко. (…) Если…смотришь вверх, то даже и вопроса не может быть о падении. Все это мне было ясно, я был рад и спокоен».

Позиция Л. Толстого, как можно видеть, сильно схожа с позицией М. Салтыкова-Щедрина: оба писателя видят нравственную проблему в бессмысленности, пошлости законов людского общества и спасение - в пробуждении души, совести. Разница лишь в том, какими путями пришли оба художника к такому убеждению: один - через наблюдения над общественной жизнью, а другой - через опыт личных переживаний.