Глава 6. И ещё несколько историй о грусти

 

      Иногда говорят, что, если у человека случается много плохого, то «это ему выгодно», или «он сам виноват», «не всё так плохо» или даже: «что это заслуженно». Видите ли, слишком высоки были запросы, слишком нереальны и сказочны. Но бывает и наоборот.

     Бывает, что человек по-настоящему стремится к чему-то – хочет достичь успеха в работе, творчестве или чём угодно другом, он стремится, старается, думает только об этом одном и много работает над собой. Он пытается, но обстоятельства складываются против него. Не сочтите за банальное сочувствие к неудачникам, я лишь пытаюсь сказать, что порой они не виноваты. Везение может и не быть большим, громогласным, но может начинаться с детства – с не повторившихся подарков в сладких палочках или киндер-сюрпризе. А кому-то даже там не везёт. Что говорить уж о большем?

      И не всегда причина находится непосредственно в человеке. Она всегда в людях, но не всегда только в том, кому в чём-либо не везёт. Судьба просто не сталкивает с теми, с кем нужно. И вроде бы неплохой человек, а для кого-то может оказаться ужасным. Нередко в кавычках, но что это меняет сейчас? Я хочу лишь сказать, что у Евы не было особых причин, за что её могли не понимать, ненавидеть. Да, у каждого свои странности, и она была такой же, как мы. Не всегда она была виноватой. Она просто была невезучей. Одни и те же черты характера, повторяющиеся бесконечно события можно назвать обстоятельствами, а может, действительно, не судьба. Иначе не объяснить то, что случилось опять в скором будущем.

 

      …Она снова сидела в саду, но уже не на той скамейке, что прежде. С жёлто-зелёной лентой в волосах, немного растрёпанная и сонная. Ева полностью ушла в себя в последние дни и месяцы. Она вспоминала печальное прошлое, фантазировала, домысливала и делала ещё хуже то, что происходило вокруг. Она как бы намеренно выкидывала себя из реальности, а потом говорила, врала, что «так хорошо, так ей лучше». А как было ей тяжело! Я видела это – потому что это не скрыть. Видела, снова прячась за первыми зелёными кустиками, и до сих пор не могу простить эту глупую слабость, свой страх. Ведь надо было подойти и сказать ей! Сказать, что она не одна…

    Помню, мы столкнулись случайно в тот же день через некоторое короткое время. Столкнулись не в прямом смысле. Всего лишь на миг – глазами. Она шла назад, возвращалась опять домой после короткой встречи с природой, надышавшись нужное количество времени, снова сбегала из мира! И в этом была неправа.

     Мы столкнулись… О, сколько же прошло времени после той мимолётной секунды! Не сказали ни слова, не перекинулись даже парочкой коротких фраз. Да что говорить, мы даже не были с ней знакомы! Лишь я была знакома – но и то через книги. Поэтому я всё поняла. А, если не поняла, то пыталась. Я мирилась с мыслью о том, что эта несчастная девушка, страдая возносится до того состояния души, когда мысли сами складываются в стихотворные строчки, и их даже не надо выдумывать. Мирилась с тем, что иначе у неё не было бы столько прекрасных и грустно-трагичных работ. Я тешила себя этой мыслью, но тоже была неправа!

      Застывшие наполовину засохшие слёзы, которые успела заметить на её худых, но разгорячённых щеках, а ведь их могло было не быть! Она бы всё также писала, будь у неё подруга и парень, или и то, и другое. Она бы просто писала о чём-то другом. Не таком грустном, не настолько безвыходном, одиноком. Она писала бы с уверенностью, что нужна кому-то, что интересна, а не вопреки всем врагам! Она писала бы о чём-то счастливом, а может, как знать? – именно тоска и отчаяние были ей интересны, и сюжеты множества книг лишь ошибочно кажутся списанными с её личной жизни, и она бы писала их, будучи даже замужем?

      В случае, если я не права, своим молчанием я пропустила душевный крик. Я поступила глупо. Но вернёмся чуть-чуть назад. …Будучи надёжно скрытой от посторонних глаз, я теперь как будто повторяла сама то, что делала Ева ещё недавно, когда пряталась ото всех, окружённая красными листьями, когда писала там, когда не могла уже ничего больше делать, когда писала, действительно, вопреки всем и всему, наверное, даже себе. Писала только лишь потому, что, даже будучи вдали от своего вдохновения, не могла не делать этого, это было то самое, право, единственное и любимое всей душой действие, которое заставляло дышать, которое заставляло её чувствовать себя живой и счастливой. Можно поставить равно.

      Но, кажется, я опять отвлеклась. Простите за отступления. Будучи сокрытой яркими по-весеннему буйными зелёными листьями я видела следующую картину. К девушке, чья персона давно стала мне интересна, внезапно подошёл один прохожий и замер. Уж не знаю, от красоты, слепящего солнца или другой причины. Да и не так была красива красноволосая Ева. Просто почему-то порой некоторые так говорили. Некоторые смеялись, опять же, в ней был, однако, свой шарм. Своё некое очарование и притяжение, та самая странная красота, которая вроде бы ничем её не отличает и одновременно выделяет от всех. Которая доступна лишь женщинам, точнее женскому взору. Мужчины видели это всё, но явно в своём понимании. Итак, Ева была красива именно своей неповторимой индивидуальностью и тем, что была сама собой в любых ситуациях и обстоятельствах.

     И в этот самый момент, задумчиво глядя куда-то в сторону, на первую расцветающую сирень, на уже высокое голубое, местами синее небо, она думала о чём-то своём, но вела себя притом необычно. Сидела как-то, склонившись немного в сторону, возможно, просто устала; и смотрела так на других – без страха и уже без эмоций, с немного шальной улыбкой и в тоже время с грустью в глазах. В этом определённо что-то было таинственное. Оно цепляло, манило. Вот и приманило, на свою голову.

     Я не слышала начало их разговора, оно слилось в негромком шуме слов проходящих мимо людей, в шелесте листьев и ветра. То ли имя, то ли банальный привет. В начале не было ничего необычного. То ли дело – потом. Ева была явно расстроена, насуплено смотрела в сторону, даже немножечко отворачивалась, крепко сжимала сумочку длинными уже побелевшими пальцами. И явно была встревожена. Нет, я не вампир, чтобы сказать, как билась её жилка на шее или что-то вроде того, просто я иногда понимаю по одним только чертам, мимолётным словам и взглядам, что человеку как-то не хорошо. И надо бы было вмешаться, но страшно… За это себя и виню. Хочу подтолкнуть другого стать более уверенным, вдохнуть жизнь, а сама, ну да что говорить? – сама, значит, точно такая же.

     Парень показался блондином, или так падала тень, я не вглядывалась в эти подробности, просто его надо как-то назвать, а имени я не знаю, и слово «парень» повторять из предложения в предложения некрасиво. И сам он был некрасив, но это уже так, просто, к слову. И игра слов. Высокий, растрёпанный, такое впечатление, будто заспанный, он был в помятой рубашке, с фотоаппаратом на шее и какой-то старой сумкой через плечо. Обычный, скажете, парень, да я и не отрицаю. Обычный, значит, не пара Ей. Но это уже фантазия.

      Парень начал что-то расспрашивать, Несмеяна нехотя пошла на этот неожиданный разговор. Она отвечала сначала короткими предложениями – не более нескольких слов, а после вмиг как вздохнула, страх отпустил, и крылья показались наружу. Она улыбнулась глазами, как умеют улыбаться некоторые люди, пытающиеся контролировать свою улыбку, но чаще всего лишь напрасно прячущие её в глубине; улыбнулась, отвела взор, кажется, пожала плечами.

     До меня долетело – ветер помог, донёс, дал услышать несколько слов.

- …Прости, я сейчас не знакомлюсь.

- Почему же? Сегодня неважный день?

- День ни при чем. Я такая. – она начала извиняться и трясти из стороны в сторону волосами. О, как же смешно, но в хорошем смысле выглядела тогда она! Точно птичка, устало присевшая на краешек этой скамейки, она не просила никого не о чём и просто вышла подышать свежим воздухом. Так нет же – ей помешали. Кому-то так было нужно…

      Они перекинулись ещё несколькими короткими фразами, которые снова украли проходящие мимо люди и птицы, последние внезапно стали орать и чирикать немного громче, чем прежде, это даже представилось знаком, но нет – просто вышло из-за туч солнце, и стало намного светлей и теплей.

     Глаза не подвели, таинственный незнакомец оказался блондином, к тому же не таким уж и «серым». Свет распрямил черты и забрал в никуда все тени, которые пугали и тяготили, и делали его тоже немного грустным, и из-за которых он поначалу мне показался растрепанным. Это был самый обычный парень, и хватит уже о нём.

- …Я бы мог помочь тебе, если в силах. Скажи, в чём причина? Ты боишься знакомиться с незнакомцами?

     Ева засмеялась.

- Нет, что ты? – И это было весьма неожиданно – она ещё умела шутить.

- Мы бы могли прогуляться куда-нибудь? Нет, не в кино. Просто здесь. Что сидеть на скамейке, когда такая погода, так дышится! Я как раз захватит фотоаппарат. Можно устроить пробежку. Можно прогуляться к тем розам, - он махнул рукой в сторону большущих и ярких кустов, ещё не красных, не розовых, но уже приторно-зелёных, как изумруд. К слову, тех самых кустов, где обычно Ева любила фотографироваться.

- Ты наблюдал за мной?

- Нет.

- Что же, ладно. Мне всё равно в эту сторону. – Девушка бросила один немного лукавых взгляд, который я так и не поняла. Что она задумала и зачем – неизвестно, но она согласилась немного пройтись, наверное, потому, что всё равно была окружена целым парком. На виду у большого количества людей вряд ли что-то случится, или уже нет того, что терять? Или просто потому, что движение – это жизнь, грусть и печаль развеивается? Мне неизвестно наверняка. Просто она согласилась.

     Уже через какое-то время парень даже пытался ухватить её за руку, но принцесса была неприступна. Она держалась немного на отдалении, с гордой осанкой, с грустью в глазах и одновременно с тем со спокойствием. Она даже позволяла себе улыбаться и смеяться над шутками незнакомца, но, уверяю, она просто играла! Играла! Она собирала сюжеты и, как хотите, представляла себя девушкой во время свидания. Или не свидания, или прогулки. Чего угодно другого, но только не того, что вокруг. Но, может, я ошибаюсь.

     Я не смеюсь. И не хочу, чтобы у вас возникло на мгновение такое чувство. Я пишу честно и говорю то, что видела и что думаю. Я просто пытаюсь понять и постичь. Я поражаюсь тому, насколько мы все загадочны.

     Примерно через час, когда и я уже планировала постепенно идти домой, до меня долетели слова о грусти под названьем депрессия. Ева призналась. Да, видимо, и не скрывалась. Она же хотела сказать, просить у кого-нибудь помощи, просто не решалась так прямо – поэтому в последнее время часто писала об этом: о драмах, трагедиях, самоубийствах. Она выставляла причиной что угодно кроме того, что было на самом деле – специально или случайно пытаясь убедить себя в неправоте, ошибочности этих суждений, в том, что жизнь на самом деле прекрасна, что после неудачного суицида обязательно всё сложится так, как не складывалось. Она врала самой себе, но, может, я опять ошибаюсь. Я – всего лишь читатель, и мысли об авторе могут меняться от работы к работе, что, впрочем, и было – не раз.

- …Депрессия? Какое странное слово! Но, погоди, я слышал что-то подобное от сестры…

- Сколько ей лет? – тут же спросила Ева.

      Парень перевёл разговор.

- Знаю я просто вас, женщин… Всё говорите так, этим словом ужасным называете каждый каприз. Не хочу показаться грубияном и лезть не в своё дело, но у тебя что-то случилось, или ты просто так?

     Вот тут у меня тоже немножко отвисла челюсть. Зачем просто так и как, как можно по своему желанию впадать в подобное состояние?! Ведь притворяйся – не притворяйся, а полностью вести такой образ жизни не выйдет, если это всё ложь, ты не станешь писать об этом почти каждый раз, не станешь заводить дневник и следить за своим настроением; плюс Ева однажды упоминала, что планируется подобная книга. А потому, как хотите, но я считаю, это придумать нельзя. Можно ныть, врать, красоваться на публику, даже угрожать сброситься с балкона, но это же только слова! Слова, обращённые к другим людям, сказанные при них. А будешь ли ты также рыдать день и ночь, когда остаёшься один, когда, казалось бы, можно и нужно успокоиться, просто сесть и расслабиться? Нет… И писать тоже вряд ли ты будешь. Не так устроена наша душа. Не понимаю я тех, кто не верит.

      Не поверить и не передать словами то выражение, которое тут же возникло у Евы. Она вся вздрогнула, в карманах сжались кулаки, побелели. И она вся напряглась, точно кобра, уже готовая к нападению.

- Это не бывает по прихоти. Не бывает «просто так», что ты говоришь?

- Повторяю слова сестры. Знаешь, она однажды призналась.

- И с тех пор ты считаешь, что все так?

- А почему бы и нет? Я думаю, у тебя тоже нет парня, но в мире много разных парней. – Он подмигнул, чем напрочь развеял сомнения. Конечно, под последним имел ввиду себя любимого и явно на себя намекал.

- Нет, извини. Не у всех так.

- Женская депрессия так банальна! Что в двенадцать, что двадцать лет! – сказал, уже почти прокричал незнакомец. – Вам не хватает любви, банально не хватает любви, что ты врёшь?!

- А на что ты говоришь так? Это неправда! – в холоде уже звучала обида и злоба.

     Он не нашёл, что сказать. И эта была та самая драматичная пауза, после которой в театре обычно опускается занавес. Просто ещё один не твой парень, Ева! Ещё один проигрыш. Жаль. Я хотела другого конца, другой жизни. Значит, завтра появится новый стих про обиду. Что ж, я не против прочти. Но я ожидала про счастье.

- Прочь. Мне не нужны твои фотографии. Уходи. И оставь меня. – тихо сказала она, ногтями впиваясь в сумочку и тут же ускорив шаг. Она пошла по немного другой тропинке, и вот тут-то мы на мгновение встретились. Она была расстроена, но отказывалась подавать вид и давила в себе снова слёзы. А парень, уже оставшись один, продолжал говорить и смеяться. Мы обе слышали конец его фраз. Что девушка не будет счастлива в жизни, пока не утихомирит гормоны. Они «бьют в голову». Она «просто не понимает, что хочет», и, возможно, даже специально убеждает себя в обратном. А ей плохо именно по этой причине и плевать на всё остальное. «Иного не может быть.»

     Последнее, что донёс ветер до моих успевших уже расстроиться ушей, это шёпот. Всё-таки она плакала, но только глазами – научилась рыдать без слёз. «Мне не двенадцать. Давно уже не двенадцать… Вы что, как будто не видите?» - говорила, повторяла она.

 

***

 

         В тот вечер, точнее остаток дня Ева, действительно, провела в обнимку с пером и тетрадью. Пером, а не ручкой, вы не ослышались, и это не метафора, оно настоящее. Ради того, чтоб хоть немного потешить себя, когда-то очень давно она купила перо на набережной и теперь лишь меняла стержни, бралась за него только в подобных случаях. Однажды от скуки разрисовала его – раскрасив фломастерами в красные, зелёные и сине-голубые оттенки. Залила клеем, оставила на окне. Не сказать, чтобы намеренно сделала новое произведение своего творчества, но невольно придумала ритуал и перо, непохожее на все остальные, и писала теперь только им.

    Так вот, чуть успокоившись, немного поев и запив те немногие крохи аппетита несладким чаем – аппетита не было вовсе, когда случалось нечто подобное; она начала сначала представлять, а после уже записала.

     Но сегодня родился не стих, а идея для новой большой работы. Это мог быть роман, но обещалась также и повесть, а ещё нельзя исключить факт настроения, который поставит точку и сделает в итоге рассказ. Рассказ об ещё одной музе (любимом существе Евы), пришедшей на помощь к психологу. Смысла ещё не видно – сюжет только лишь начался. Но уже был сложен новый образ и новый живой персонаж.

     Он выглядел хило, но говорил, что может управлять внешностью и по каким-то глубоко личным причинам хочет выглядеть именно так. Извинился за бледность и нездоровый вид – его кровь была сине-чёрной, состояла, разумеется, из чернил. Его большие синие крылья и руки (немного израненные мозолями) были испещрены чёрными точками. Это, как объяснил муз, были зачатки идей, семена новых фантазий, сюжетов. Как он работал? Достаточно было оторвать, да, к сожалению, именно оторвать от себя одну из этих родинок-точек, а после немного порезаться…

     Так авторский мозг интерпретировал муки творчества, фразу об оторванных от сердца вещах и необходимость, теперь уже безусловную, в поиске целителя душ. Кажется, примерно тогда же у Евы впервые промелькнула идея о том, что, если найти его не получится, она сама поступит на псих. факультет. Будучи студенткой филфака, интерес к психологии отмечала довольно давно. Больше того, она поняла, что это ей нравится больше. Но надо было определиться чуть раньше.

     Ничего страшного: поступит заново, а параллельно продолжит писать, только, возможно, более жизненные и реалистичные истории. А даже, если не так, чтобы ни случилось с учёбой, работой, она всё равно останется верна своим книгам. С ней всегда будет её идеальный мир, в котором есть хорошие друзья, понимающие родители и даже, возможно, любовь. Ведь она может написать и её, если только захочет. Персонажи не оставят девушку-автора, где бы она ни была, и что бы с ней ни случилось. Кстати книги и сама цель поделиться с кем-то словами, сказать, а потому и любая тяга к писательству также напоминала ей психологию. Должно быть, это даже неудивительно. Предрасположенность, специфика творческой деятельности.

     И ещё один образ – девушка, утопающая в алых розовых лепестках. Я не знаю, кем была она, Евой или ещё неизвестной красавицей. Девушка купалась в розах, плыла в них и сама от того была красной, точно купалась в крови. Возможно, даже нагая девушка… Но что если розы – её настоящая кровь, а это метафора, с какой болью на самом деле даётся творчество? Подобное никогда невозможно легко и со смехом.

 

     «Мой человек не должен думать, что секс панацея. Он должен верить моей боли, депрессии. Иначе у него будто нет чувств!» - также записала сегодня в блокноте под предыдущей записью «нет».