Лишенный имени, бесприютный, нищий и жутко пьяный

 

РАЗГОРЯЧЕННЫЙ И РАСТРЕПАННЫЙ, по-прежнему взбешенный после стычки с Ричардсоном, Уильям возвращался по многолюдным улицам к месту своего расквартирования. По крайней мере, еще одну ночь он поспит в нормальной кровати, ведь завтра несколько последних рот армии покинут Филадельфию и последуют за Клинтоном на север, бросив оставшихся лоялистов на произвол судьбы. Вилли разрывался между чувством вины и облегчением, но думать об этом сейчас у него просто не было сил.

Прибыв к месту постоя, он узнал, что его денщик дезертировал, прихватив с собой лучший мундир Вилли, две пары шелковых чулок, полбутылки бренди и инкрустированную мелким жемчугом двойную миниатюру с портретами матери Уильяма Джинивы и ее сестры – его второй мамы – Изабель.

И на данный момент это, настолько уже, черт побери, было чересчур, что Вилли даже не выругался, а лишь плюхнулся на краешек кровати и, закрыв глаза, дышал сквозь сжатые зубы, пока боль в животе не утихла. Теперь она ощущалась, будто дыра с зазубренными краями. Эти портреты хранились у Уильяма с самого рождения, и он привык перед сном желать им спокойной ночи, хотя с тех пор, как ушел из дома, обращался к ним не вслух.

Уильям сказал себе, что это не имеет значения, ведь вряд ли он забудет, как выглядели его матушки, да и дома, в Хилуотере, есть другие портреты. Маму Изабель он помнил, а в своем лице узнавал черты родной матери... Вилли невольно взглянул в зеркальце для бритья, висевшее на стене (сбегая, денщик почему-то не заметил его), и ощутил, как дыра внутри заполняется горячей смолой. Теперь он больше не замечал изгиба рта своей матери и ее темно-каштановых волнистых волос. Вместо этого он смотрел на слишком длинный нос, напоминающий острый нож, раскосые глаза и широкие скулы.

Мгновение Уильям вглядывался в это явное доказательство предательства, затем отвернулся и тяжелым шагом вышел из комнаты.

– К хренам собачьим это сходство! – выругался он и хлопнул за собой дверью.

Вилли было плевать, куда идти, но через несколько улиц он столкнулся с Линдси в компании других знакомых товарищей, настроенных на то, чтобы извлечь максимум из своего последнего вечера в почти культурном городе.

– Пойдем-ка с нами, юный Элсмир, – сказал Сэнди, решительно схватив его за ворот и подтолкнув вдоль улицы. – Давай устроим себе парочку воспоминаний, которые помогут нам скоротать долгие зимние ночи на севере, а?

Несколько часов спустя, глядя на мир сквозь дно пивного бокала, Уильям как-то осоловело подумал, а можно ли считать воспоминаниями то, чего ты не помнишь? Уже некоторое время назад он перестал следить за тем, что (и как много этого «что») он пил. А еще ему показалось, что он потерял одного, или двоих, или троих товарищей, с которыми начинал вечер, но поклясться бы в этом не мог.

Сэнди все еще был здесь и что-то говорил, покачиваясь перед ним и заставляя подняться на ноги. Уильям слабо улыбнулся служанке за стойкой и, порывшись в кармане, положил на стол свою последнюю монету. Ничего страшного, в сундуке есть еще, завернутые в запасную пару чулок.

Вслед за Сэнди Уильям вышел в ночь, которая, прильнув, обхватила его горячим воздухом, настолько густым и переполненным запахами конского навоза, человеческих экскрементов, рыбьей чешуи, увядших овощей и парного мяса, что было тяжело дышать. Несмотря на поздний час, луна еще не взошла, и, споткнувшись в темноте о булыжники, Вилли налетел на смутный силуэт, черневший перед ним в ночи – Сэнди.

А потом была дверь, пятно света и обволакивающий горячий запах выпивки и женщин – их плоть и парфюм дурманили больше, чем внезапный свет. Женщина в украшенном лентами чепце, слишком старая, чтобы быть шлюхой, улыбнулась ему, приглашая войти. Вилли приветливо кивнул ей и открыл рот, слегка удивившись тому, что разучился говорить. Продолжая кивать, Уильям закрыл рот, и женщина, наигранно рассмеявшись, проводила его к потертому креслу с подголовником, где оставила, словно посылку, за которой придет позже.

Он обмяк, сидя некоторое время, как в тумане.Пот стекал под шейным платком, увлажняя рубашку. Где-то возле ног в очаге горел огонь, а на каминной полке кипел котелок с ромовым пуншем, и запах его паров вызывал тошноту. Вилли казалось, что он тает, будто свечка, но он не мог пошевелиться и закрыл глаза, боясь, как бы его не вырвало.

Спустя какое-то время Уильям постепенно стал воспринимать голоса поблизости. Несколько минут он прислушивался, не в состоянии понять ни единого слова, но сам словесный поток как будто успокаивал, словно океанские волны. В животе сейчас немного улеглось; из-под полуприкрытых век Вилли благодушно наблюдал за мельтешением света и тени с проблесками ярких красок, похожими на стремительных тропических птичек.

Вилли несколько раз моргнул, и цвета обрели четкость: волосы и ленты, красные мундиры пехотинцев и синие артиллеристов, двигавшихся среди женщин в белых сорочках, чьи голоса напоминали птичьи – высокие и переливчатые, время от времени они резко вскрикивали или переругивались, словно пересмешники, что жили на огромном дубе возле дома на плантации в Маунт Джосайя. Но не женские голоса привлекли внимание Уильяма.

На ближайшем диванчике развалились двое драгунов, которые попивали ромовый пунш и разглядывали женщин. Вилли подумал, что они разговаривают уже довольно долго, но только теперь разобрал слова.

– Ты когда-нибудь трахал девчонку в задницу? – спрашивал один драгун второго.

Его друг, хихикнув и покраснев, покачал головой и пробормотал что-то похожее на «слишком дорого для моего кошелька».

– Нужно взять девочку, которая этого терпеть не может. – Не отрывая взгляда от женщин на другом конце комнаты, драгун чуть громче произнес: – Она зажимается, пытаясь избавиться от тебя. Но не может.

Повернув голову, Уильям с явным отвращением и брезгливостью посмотрел на мужчину, но тот не обратил на него внимания. Темноволосый, с тяжелыми чертами лица, он казался как будто знакомым, но не из тех, кого Вилли знал по имени.

– А потом ты берешь ее руку, заставляешь отвести ее назад и пощупать тебя. Боже, то, как она корчится… Она выдоит тебя получше доярки, точно тебе говорю!

Мужчина громко расхохотался, продолжая пялиться на противоположную сторону комнаты, и впервые Уильям взглянул на тех, кому адресовалась эта скотская галиматья. Там стояла группка из трех девушек: две из них в сорочках, влажная тонкая ткань которых прилипла к телам, а третья – в украшенной вышивкой нижней юбке. Но было совершенно очевидно, кому предназначались гнусные намеки драгуна: той, высокой в нижней юбке. Сжав кулаки, она взирала на драгуна с гневом, способным прожечь дыру у него во лбу.

Стоявшая чуть в стороне мадам хмуро сверлила драгуна взглядом. Сэнди исчез. Другие мужчины в дальнем конце комнаты выпивали и болтали с четырьмя девушками: они не слышали этих хамских вульгарностей. От выпитого спиртного, удовольствия и смущения приятель драгуна стал пунцовым, как его мундир.

Темноволосый драгун тоже раскраснелся: яркая линия виднелась на его тяжелой небритой челюсти там, где она прижималась к кожаному воротничку. Одна его рука рассеянно теребила покрытую пятнами пота паховую область молескиновых бриджей. Тем не менее, мужчина был слишком увлечен своей добычей, чтобы прекратить преследование.

– Причем, учти, не бери ту, что к подобному привыкла. Нужно, чтобы у нее там все было туго, – драгун немного наклонился вперед, облокотившись на колени и не сводя глаз с высокой девушки. – Но и ту, что никогда этого не пробовала, тоже не бери. Лучше, если она знает, чего ждать, понимаешь?

Посмотрев на проститутку, его приятель пробормотал что-то невнятное и поспешно отвел глаза. Уильям тоже взглянул на девушку, и когда та непроизвольно двинулась – почти отпрянула – свет свечей на миг отразился от ее гладкой светло-каштановой макушки с глянцевым блеском скорлупы свежего ореха. Иисусе Христе.

И не успев подумать, Вилли поднялся, в два нетвердых шага дошел до мадам и вежливо коснулся ее плеча. Когда она повернула к нему свое удивленное лицо с тревожной морщинкой меж бровей (все ее внимание было поглощено драгуном), Уильям медленно, чтобы слова звучали внятно, произнес:

– Я возьму вон ту, пожалуйста. Вы... высокую девушку. В нижней юбке. На всю ночь.

Выщипанные брови мадам полностью скрылись под чепцом. Она бросила взгляд на драгуна, который по-прежнему был так сосредоточен на своей жертве, что совсем не заметил Уильяма. А вот его друг заметил: он толкнул драгуна локтем и что-то прошептал ему на ухо.

– А? Что такое? – мужчина уже спешил подняться на ноги.

Уильям торопливо порылся в кармане, слишком поздно вспомнив, что совсем без гроша.

– Что за дела, Мадж?

Драгун подошел к ним, переводя гневный взгляд с мадам на Уильяма, который инстинктивно выпрямился, оказавшись на шесть дюймов выше соперника, и расправил плечи. Драгун оценил его рост и возраст и приподнял уголок верхней губы, обнажив клык.

– Арабелла моя, сэр. Уверен, Мадж найдет вам другую юную леди по вашему вкусу.

– Я вас опередил, сэр, – сказал Уильям, на четверть дюйма наклонив голову и не сводя с мерзавца глаз: он бы не удивился, если бы этот поганый содомит попытался ударить по яйцам – судя по выражению лица, сдаваться драгун не собирался.

– Так и есть, капитан Харкнесс, – быстро подтвердила мадам, встав между мужчинами. – Он уже предложил плату за девушку, а поскольку вы еще не определились с выбором...

На Харкнесса она не глядела, а кивком головы повелительно указала одной из встревоженных девушек на заднюю дверь, за которой та быстро исчезла. «Пошла за Недом», – невольно подумал Вилли, на миг смутно удивившись, откуда ему известно имя охранника.

– Вы даже не знаете, есть ли у него вообще деньги, так ведь? – Харкнесс полез за пазуху и вынул туго набитый кошелек, откуда достал внушительную пачку купюр. – Девчонка моя, – драгун противно осклабился, глядя на Уильяма. – На всю ночь.

Уильям тут же снял свой офицерский горжет и вложил серебряный полумесяц в руку мадам.

– На всю ночь, – любезно повторил он и, повернувшись, без дальнейших разговоров прошел через комнату (хотя пол, казалось, слегка покачивался под его ногами), взял Арабеллу – Арабеллу? – за руку и повел потрясенную девушку к задней двери. Проститутка явно его узнала, но, быстро взглянув на капитана Харкнесса, решила, что Уильям был «меньшим из двух долгоносиков», (Пословица «The lesser of two evils» – «Меньшее из двух зол», переиначенная игрой слов: evil – зло и weevil – долгоносик (жучок, причиняющий вред съестным припасам, древесине и растениям). – прим. пер.) – как говаривал в таких случаях знакомый моряк его отца.

Вилли слышал позади выкрики Харкнесса, но как раз в этот миг открылась дверь, и вошел очень большой, похожий на громилу мужчина. У него был только один глаз, который тут же уперся в Харкнесса. Охранник стал надвигаться на капитана, ступая легко, на носочках, и сжимая на ходу кулаки. «Бывший боксер, – с удовлетворением подумал Уильям. – На-ка, выкури, Харкнесс!»

Затем, придерживаясь рукой за стену, чтобы не споткнуться, он обнаружил, что поднимается вслед за круглой прыгающей попкой по той же истертой, пахнущей мылом лестнице, по которой спускался вчера, и все время думает, что, черт возьми, он скажет девушке, когда доберется до верха.

 

ВИЛЛИСЛАБО НАДЕЯЛСЯ, что это будет не та же самая комната, но напрасно. Однако сейчас уже наступила ночь, и окна стояли открытыми. Стены и пол еще оставались теплыми после дневной жары, но пламя свечи пригибалось и мерцало от легкого ветерка, пряного от запахов реки и древесной живицы. Девушка подождала, когда Уильям войдет, затем закрыла дверь и прижалась к ней спиной, не убирая руки с круглой дверной ручки.

– Я не сделаю тебе больно, – выпалил Уильям. – Я и в прошлый раз не хотел.

Ее рука немного расслабилась, хотя девушка продолжала к нему присматриваться. Там, где она стояла, было темно, и Вилли едва различал блеск ее глаз. Дружелюбной она не выглядела.

– Ты не причинил мне боли, – ответила Арабелла, – но испортил мою лучшую нижнюю юбку и разбил графин вина. Это стоило мне порки и недельного заработка.

– Мне жаль, – сказал Уильям. – Правда. Я... я заплачу за вино и юбку.

«И чем же?» – задался он вопросом, потому что до него с опозданием дошло, что запасные чулки, в которых он хранил свои деньги, исчезли вместе с денщиком и, без сомнения, вся наличность тоже. Ну, он что-нибудь заложит, если понадобится, или займет.

– Тут уже ничего не поделаешь, – я про порку. Но я сожалею.

Арабелла тихонько хмыкнула, но, казалось, приняла извинения и, убрав руку с дверной ручки, прошла чуть дальше в комнату, так что Вилли смог разглядеть ее лицо в свете свечи. Несмотря на подозрительность и настороженность, девушка оказалась весьма хорошенькой, и внизу у него кое-что шевельнулось.

– Что ж, – проститутка оглядела его с головы до ног – точно так же, как во время их первой встречи в переулке. – Ты сказал, тебя зовут Уильям?

– Да.

Молчание слегка затянулось, став неловким, и Вилли спросил почти первое, что пришло в голову:

– Тебя действительно зовут Арабелла?

Девушка удивилась, и ее губы дрогнули, но она не рассмеялась.

– Нет. Но я ночная бабочка, а Мадж считает, что у бабочек должны быть имена, как… как… у леди?

Девушка подняла бровь, и Вилли не понял, спрашивает она о том, бывают ли у леди такие имена, как Арабелла, или о том, что он думает о воззрениях Мадж.

– Я знаком с парочкой Арабелл, – ответил Уильям. – Одной из них шесть лет, а другой – восемьдесят два.

– Они леди? – девушка махнула рукой, тут же отметая вопрос. – Разумеется, леди. Иначе ты бы не был с ними знаком. Хочешь, я пошлю за вином? Или пуншем? – Арабелла оценивающе на него посмотрела. – Хотя, если ты желаешь кое-чем заняться, я и правда думаю, что тебе лучше воздержаться от выпивки. Однако решать тебе.

Равнодушно предлагая себя, Арабелла положила руку на завязки своей юбки, но не потянула за них: она явно не стремилась побудить его «кое-чем заняться».

Вилли провел рукой по вспотевшему лицу, подумав, что ощущает запах спирта, сочившийся сквозь поры, и вытер руки о штаны.

– Нет, вина я не хочу. Как не хочу и... заниматься... ладно, это неправда, – признался он. – Я хочу... И очень, – быстро добавил Вилли, чтобы Арабелла не решила, будто он ее оскорбляет. – Но я не буду этого делать.

Девушка смотрела на него, открыв рот.

– Почему нет? – наконец спросила она. – Ты с лихвой заплатил за все, чего бы не захотел сделать – даже трахнуть меня в задницу, если тебе заблагорассудится, – ее губа чуть изогнулась.

Вилли вспыхнул до корней волос.

– Ты считаешь, я бы спас тебя от... этого, а потом сделал бы это сам?

– Да. Мужчины часто не думают о чем-нибудь, пока об этом не упомянет кто-то другой. И тогда они сами горят желанием попробовать.

Вилли возмутился.

– Похоже, вы самого низкого мнения о джентльменах, мадам!

Ее губы снова дрогнули, и девушка посмотрела на него с таким едва скрываемым весельем, что у Вилли запылали щеки и уши.

– Ладно, – холодно произнес он. – Я принимаю вашу позицию.

– А вот это что-то новенькое, – сказала Арабелла, и ухмылка сменилась ехидной улыбкой. – Как правило, бывает наоборот.

Уильям шумно втянул носом воздух.

– Я... вообще-то, я хотел предложить компенсацию, если можно так выразиться, – он с трудом пытался не отводить взгляд, – за то, что случилось в прошлый раз.

Подул слабый ветерок, взъерошивший волосы на плечах девушки и наполнивший ткань ее сорочки так, что она вздулась, и Вилли, увидев сосок, похожий в свете свечи на темную розу, сглотнул и отвернулся.

– Мой... э-э... мой отчим... сказал мне как-то, что одна его знакомая мадам говорила ему, что возможность проспать всю ночь – это лучший подарок, который можно сделать шлюхе.

– Так это у вас семейное, да? Часто посещать бордели? – ответа она дожидаться не стала. – Хотя, он прав. Ты что, действительно собираешься дать мне... поспать?

Судя по недоверию в ее голосе можно было подумать, будто Уильям предложил ей заняться чем-то гораздо более извращенным, чем трахаться в задницу.

Вилли с трудом сдержал себя.

– Вы можете песни петь или на голове стоять, если угодно, мадам, – проговорил он. – Я не собираюсь... э-э... досаждать вам. А в остальном, вы вольны делать, что хотите.

Девушка, чуть нахмурившись, уставилась на него, и Вилли понял, что она ему не верит.

– Я... могу уйти, – продолжил он, вновь чувствуя себя неловко, – но, боюсь, что капитан Харкнесс все еще здесь, и если он узнает, что ты осталась одна...

Да и сам Вилли почему-то не мог вернуться в свою темную пустую комнату. Только не сегодня.

– Думаю, Нед от него избавился, – сказала девушка и прочистила горло. – Но не уходи. Если ты уйдешь, Мадж отправит сюда кого-нибудь другого.

Без всякого кокетства и соблазнительных движений Арабелла сняла нижнюю юбку и зашла за стоявшую в углу ширму, из-за которой послышалось журчание, когда девушка воспользовалась ночным горшком.

Выйдя, она взглянула на Вилли и махнула в сторону ширмы:

– Вон там. Если ты...

– О... благодарю.

На самом деле писать хотелось очень, но при мысли, что он будет пользоваться ее горшком сразу после нее, Вилли почему-то жутко смутился. 

– Я обойдусь.

Он оглянулся, нашел стул и сел, откинувшись назад и демонстративно вытянув ноги в сапогах. А потом сделал вид, что расслабился и закрыл глаза – почти.

Сквозь ресницы он увидел, что девушка внимательно разглядывала его пару секунд, затем наклонилась и задула свечу. Похожая в темноте на привидение, она забралась в свою постель (веревки скрипнули под тяжестью ее тела) и натянула на себя одеяло. Сквозь звуки борделя внизу до Вилли донесся слабый вздох.

– Э-э... Арабелла?

Благодарностей от нее он не ожидал, это правда, но кое-чего хотел.

– Что? – в ее голосе слышалась покорность: она явно ждала, что Вилли передумал и поимеет ее в задницу.

– Как тебя зовут на самом деле?

С минуту девушка молчала, решаясь, но никакой робости за этим не ощущалось, и ответила она охотно.

– Джейн.

– О. А... еще одно. Мой мундир...

– Я его продала.

– О. Э-э... Тогда спокойной ночи.

Последовало длительное молчание, наполненное невысказанными мыслями двух людей, затем послышался глубокий, раздраженный вздох.

– Иди сюда и забирайся в кровать, идиот.

 

ВИЛЛИ НЕ МОГ ЛЕЧЬ В ПОСТЕЛЬ в полном обмундировании, но, чтобы пощадить стыдливость девушки и соблюсти свое изначальное намерение, рубашку снимать не стал. Он лежал почти неподвижно, пытаясь представить себя фигурой крестоносца на гробнице – мраморным памятником благородному поведению, поневоле давшим обет целомудрия, поскольку его изваяли из камня.

К сожалению, кровать была небольшой, а Уильям довольно крупным. И Арабелла-Джейн даже не пыталась не прикасаться к нему. Хорошо хоть, что она и распалять его не старалась, но уже одно ее присутствие возбуждало.

Уильям остро ощущал каждый дюйм своего тела и то, какие именно из этих дюймов соприкасаются с телом Арабеллы. Он вбирал аромат ее волос, слегка пахнущих мылом и сладостью табачного дыма. Ее дыхание тоже было сладким, с запахом жженного рома, и Вилли хотелось почувствовать этот вкус на ее губах, разделить оставшуюся липкость. Он закрыл глаза и сглотнул.

Только жутко переполненный мочевой пузырь помогал ему удерживать руки подальше от Арабеллы. Уильям находился в том состоянии опьянения, когда проблему осознаешь, но не можешь найти ее решение, а явная неспособность думать о двух вещах одновременно мешала Вилли как поговорить с девушкой, так и прикоснуться к ней.

– В чем дело? – хрипло прошептала она. – Ты извиваешься, будто у тебя в подштанниках головастики... вот только подштанников на тебе нет, так ведь? – девушка хихикнула, и ее дыхание пощекотало его ухо.

Вилли тихо застонал.

– Ну-ка, давай... – в ее голосе прозвучала тревога, и она села, повернувшись, чтобы на него посмотреть. – Ты же не собираешься блевануть в моей постели?! Вставай! Вставай сейчас же!

Она тут же толкнула его ладошками, и Вилли вывалился из кровати, покачиваясь и хватаясь за мебель, чтобы не упасть.

За распахнутым в ночь окном, в вышине, сиял бледным светом прекрасный серп луны. Приняв это за приглашение небес (каковым оно, несомненно, и являлось), Вилли, ухватившись за оконную раму, задрал рубашку и в слепом блаженстве запустил изогнутую величественной аркой струю в ночную тьму.

Чувство облегчения было настолько сильным, что он вообще ничего вокруг не замечал, пока Арабелла-Джейн не схватила его за руку и не оттащила от окна.

– Спрячься, ради Бога, пока тебя никто не увидел! – она рискнула бросить быстрый взгляд вниз, затем отпрянула назад, качая головой. – Да и ладно. Ведь вряд ли капитан Харкнесс собирался когда-нибудь предложить тебе членство в своем любимом клубе?

– Харкнесс?

Моргая, Уильям качнулся к окну, сквозь которое снизу доносился непрерывный поток ругательств и криков, но поскольку сфокусировать взгляд никак не получалось, то видел лишь мельтешащие красные мундиры, казавшиеся просто алыми в свете фонаря над дверью публичного дома.

– А, забудь. Скорее всего, он решит, что это сделала я, – мрачно произнесла Арабелла-Джейн.

– Ты девочка, – рассудительно указал Уильям. – Ты не можешь писать из окна.

– Да, не могу, не выставив себя при этом на всеобщее посмешище, – согласилась она. – Но шлюхи известны тем, что могут вылить на кого-нибудь содержимое своего ночного горшка – случайно или намеренно. И, кстати.

Девушка пожала плечами, и, зайдя за ширму, вынесла оттуда вышеупомянутую емкость, которую тут же и опрокинула в открытое окно. Снизу снова завопили, и, высунувшись наружу, Арабелла выкрикнула несколько ругательств, сочинить которые был бы горд сержант любого полка. Быстро занырнув обратно, шлюха с грохотом захлопнула ставни.

– Какая разница, за что тебя повесят – или оттрахают в задницу – за овечку или за ягненка, семь бед – один ответ, – заметила она, снова беря Вилли за руку. – Возвращайся в постель.

– Только в Шотландии шпилят овечек в задницу, – сказал Уильям, послушно следуя за девушкой. – И, кажется, в некоторых частях Йоркшира. Может, еще в Нортумбрии.

– О, правда? Значит, капитан Харкнесс откуда-то из тех мест?

– О, этот? – Уильям вдруг сел на кровать, так как комната начала безостановочно вращаться вокруг него. – Нет. Я бы сказал, что он из Девоншира, судя по его... его... речи, – завершил он, довольный, что нашел нужное слово.

– Значит, в Девоне они тоже имеют овец.

Арабелла-Джейн расстегивала ему рубашку. Вилли поднял руку, чтобы остановить ее, задумался: «А зачем останавливать»? – и рука повисла в воздухе.

– Куча овец, – ответил он. – По всей Англии много-много овец.

– Тогда, Боже, храни королеву, – пробормотала девушка, не отрываясь от работы. Последняя пуговица расстегнулась, и легкий ветерок пошевелил волоски на груди Вилли.

И тут он вспомнил, почему должен был остановить ее, но, прежде чем Уильям смог заставить свою застывшую руку завершить движение, Арабелла уже просунула голову в расстегнутую рубашку и лизнула его сосок. Рука Вилли мягко опустилась на голову девушки, которая оказалась удивительно теплой. Как и ее дыхание. И ее рука, властно обхватившая его член.

– Нет, – сказал он спустя, как ему показалось, довольно продолжительное время, но могла пройти и всего лишь секунда. Уильям опустил свою руку и неохотно сомкнул на той, обхватившей его. – Я... Я серьезно. Я тебя не побеспокою.

Арабелла не отпустила, но села и смотрела не него с озадаченным нетерпением, ясно видимым в свете фонаря, проникавшем сквозь ставни.

– Если ты мне надоешь, я велю тебе прекратить. Может, так? – предложила она.

– Нет, – повторил Вилли. Теперь он отчаянно пытался сосредоточиться: ему было важно, чтобы она поняла. – Честь. Моя честь.

Девушка тихонько хмыкнула, – то ли потеряв терпение, то ли развеселившись.

– Может, нужно было подумать о чести прежде, чем отправляться в бордель? Или кто-то затащил тебя сюда против твоей воли?

– Я пришел с другом, – с достоинством ответил Вилли. Арабелла все еще не отпускала его член, но не могла двигать рукой, потому что Уильям крепко обхватил ее своей. – Это... Не то, что я хотел сказать. Я имел в виду...

И снова слова, которые минуту назад легко приходили на ум, куда-то ускользнули, поставив его в тупик.

– Ты расскажешь мне позже, когда хорошенько подумаешь, – предложила Арабелла, и Вилли с удивлением обнаружил, что у девушки две руки, и она точно знает, как использовать вторую.

– Отпустите мои...

Черт, как же это проклятое слово?

– Пожалуйста, отпустите мои яички, мадам.

– Как пожелаете, – отчетливо произнесла она и, отпустив, снова засунула голову под его влажную вонючую рубашку, обхватила один сосок зубами и с такой силой пососала, что все последние остатки слов вылетели из головы.

После этого все происходило сумбурно, но, в основном, приятно, хотя в какой-то момент Уильям обнаружил, что пот капает с его лица на ее груди, когда, поднявшись над девушкой, он бормочет:

– Я ублюдок, я ублюдок, я ублюдок, неужели ты не понимаешь?

Арабелла-Джейн не ответила, но, протянув длинную белую руку, обхватила его за затылок и снова притянула к себе.

– Поэтому, – постепенно он пришел в себя, осознав, что говорит уже некоторое время, вопреки тому, что голова его покоится на ее плече, а ее сосок – темный и сладкий – в паре дюймов от его носа: все его мысли уплывали в ее мускусном запахе («как потеющий цветок», – думал он в полусне).

– Единственное, что у меня осталось, это мое слово. Я должен его держать.

Затем внезапно на глаза у него навернулись слезы, как только он вспомнил о прошедших минутах.

– Почему ты заставила меня нарушить слово?

Некоторое время девушка не отвечала, и Вилли решил бы, что она заснула, если бы не рука, которая блуждала по его обнаженной спине – нежно, словно ласковый шепот.

– Ты когда-нибудь думал, что, возможно, и у шлюхи имеется честь? – спросила Джейн наконец.

Если честно, то он не думал, и Вилли открыл было рот, чтобы сказать об этом, но в очередной раз слова куда-то исчезли. Уильям закрыл глаза и заснул у нее на груди.

 

 

ГЛАВА 19

ЭКСТРЕННЫЕ МЕРЫ

 

СИЛЬВИЯ ХАРДМЕН, сосредоточенно выпятив губы, хмуро рассматривала Джейми. Наконец она вздохнула и, качая головой, выпрямилась.

– Я так понимаю, ты это серьезно?

– Да, друг Сильвия. Мне как можно скорее нужно оказаться в Филадельфии. А для этого необходимо добраться до дороги. Завтра утром я должен быть в состоянии ходить, пусть даже и прихрамывая.

– Что ж, тогда, Пейшенс, принеси специальную бутылку твоего отца. А ты, Пруденс, растолки хорошую горсть горчичного семени... – Сильвия чуть придвинулась к кровати, близоруко оглядывая спину Джейми, словно прикидывая ее размеры. – Большущую горсть. Нет, возьми две – у тебя ручки маленькие.

Взяв палку-копалку с полки возле двери, женщина помедлила, прежде чем выйти.

– Не прикасайся к лицу и глазам, Пру... И ни в коем случае не трогай Частити, пока не вымоешь руки. Пусть Пейшенс займется ей, если малышка заплачет.

Только что накормленная и перепелёнатая Частити все равно капризно кряхтела. Однако Пейшенс уже выбежала из хижины, и Джейми решил, что специальная бутылка ее отца, по-видимому, где-то спрятана.

– Положите крошку рядом со мной, – предложил он, – я присмотрю за ней пока.

Нисколько не колеблясь, Сильвия так и сделала, что порадовало Джейми. И он лежал лицом к лицу с маленькой Частити, развлекая себя и ее тем, что строил рожицы. Малышка смеялась – как и хрустевшая пестиком Пруденс; а воздух хижины все сильнее густел от горячего запаха толченой горчицы. Джейми высунул язык и поводил им туда-сюда. Частити затряслась, будто крохотное желе, и в ответ высунула кончик маленького розового язычка, отчего Джейми тоже рассмеялся.

– Чего это вы все смеетесь? – открыв дверь, спросила Пейшенс.

Она придирчиво переводила хмурый взгляд с одной сестры на другую, и все расхохотались еще сильнее. Когда через пару минут вернулась миссис Хардмен с большим грязным корнем в руке, все четверо уже смеялись совершенно безо всякой причины, и Сильвия недоуменно моргнула, но затем покачала головой и улыбнулась.

– Что ж, правду говорят, что смех – отличное лекарство, – заметила она, когда веселье поутихло. Девочки раскраснелись, а Джейми – к своему удивлению – почувствовал себя немного лучше. – Могу я одолжить у тебя нож, друг Джеймс? Твой лучше подходит, чем мой.

Что правда, то правда: ее ножик был грубым, плохо заточенным железным лезвием, с рукояткой, обмотанной бечевкой. Джейми купил себе в Бресте отличный нож с рукоятью из слоновой кости и ножнами, а лезвие из закаленной стали запросто сбривало волосы на руке. Он увидел, как миссис Хардмен невольно улыбнулась от удовольствия, ощутив его в ладони, и тут же в голове вспыхнуло воспоминание: радостное удовлетворение на лице Брианны, аккуратно открывающей лезвие своего швейцарского армейского ножа.

Клэр тоже ценила хорошие инструменты. Но, прикасаясь к ним, она не столько восхищалась их элегантностью и функциональностью, сколько сразу думала о том, как собирается их использовать. И лезвие становилось уже не просто орудием труда, а продолжением руки. Собственная кисть Джейми сомкнулась в горсть, большой палец мягко потирал кончики пальцев – он вспомнил нож, который сделал для жены: гладко отшлифованная рукоять с аккуратными выемками, подогнанными под ее пальцы, чтобы ей было удобно держать. Затем Джейми крепко сжал кулак, не желая столь интимно думать о Клэр. Только не сейчас.

Строго наказав девочкам стоять подальше, Сильвия осторожно очистила корень и натерла его в маленькую деревянную миску, отворачиваясь, насколько это было возможно, от поднимавшихся паров свежего хрена, но слезы, тем не менее, ручьем текли по ее лицу. Затем, вытерев глаза фартуком и взяв «специальную бутылку», – это оказалась темно-коричневая глиняная бутылка, испачканная землей (неужели девчушка просто откопала ее?), – миссис Хардмен аккуратно налила из нее небольшое количество какого-то крепкого алкоголя. «Интересно, что это? – подумал Джейми, осторожно принюхиваясь. – Очень старый эпплджек (яблочная водка или яблочный бренди. – прим. пер.)? Дважды перебродивший сливовый бренди?» Судя по всему, изначально это был какой-то фрукт, но давно миновало то время, когда сей плод висел на дереве.

Вновь закупорив бутылку, миссис Хардмен расслабилась, словно с облегчением от того, что содержимое и в самом деле не взорвалось, пока его наливали.

– Ну, что ж, – сказала она, подходя, чтобы забрать Частити, которая недовольно запищала, когда ее уносили от Джейми: она явно воспринимала его как большую игрушку, – это должно настояться несколько часов. Тебе нужно тепло, и хорошо бы тебе поспать, если сможешь. Знаю: ты провел бессонную ночь, и сегодняшняя, возможно, будет не лучше.

 

СО СМЕШАННЫМ ЧУВСТВОМ тревоги и любопытства Джейми набирался мужества при мысли о том, что ему предстоит выпить настойку хрена на спирту. Как только он понял, что миссис Хардмен не собиралась поить его этой микстурой, тревога улеглась, но вернулась с новой силой, когда спустя мгновение он оказался лежащим на кровати лицом вниз и с задранной до подмышек рубашкой, а хозяйка принялась энергично втирать состав в его ягодицы.

– Осторожней, друг Сильвия, – выдавил Джейми, пытаясь повернуть голову настолько, чтобы освободить рот от подушки и одновременно не скрутить спину и не разжать ягодицы. – Если капнете это мне прямо в ложбинку на заднице, я могу внезапно и слишком буйно излечиться.

Сильвия весело фыркнула, отчего шевельнулись волоски на его пояснице – там, где плоть все еще щипало и покалывало от ее втираний.

– Моя бабушка всегда говорила, что это снадобье мертвого на ноги поднимет, –заметила женщина тихим голосом, чтобы не разбудить девочек, которые, завернувшись в одеяла, лежали у очага, похожие на гусениц. – Возможно, она была менее аккуратной, когда его наносила.

 

«ТЕБЕ НУЖНО ТЕПЛО», – говорила миссис Хардмен. Однако Джейми казалось, что от воздействия настойки из хрена и горчичника на пояснице он может в любой момент воспламениться. Джейми был уверен, что его кожа покрылась волдырями. «Знаю, ты провел бессонную ночь, и сегодняшняя, возможно, будет не лучше». И друг Сильвия не ошиблась.

Джейми пошевелился, пытаясь осторожно повернуться на бок, не зашумев и не сдвинув горчичник, который Сильвия привязала к его пояснице полосками разорванной фланели, обмотав их вокруг тела, но те все время норовили соскользнуть. То, что во время движения боль действительно стала гораздо слабее, очень обнадежило его. С другой стороны, возникло ощущение, что кто-то постоянно водит сосновым факелом в паре дюймов от его тела. И хотя миссис Хардмен была очень осторожна, натирая его от грудной клетки до колен, капелька свирепой настойки попала ему на яйца, вызвав ощутимый и довольно приятный жар между ног, а также непреодолимое желание ёрзать.

Джейми не ёрзал, пока Сильвия натирала его, и не произнес ни слова, особенно, когда увидел состояние ее рук, красных, будто панцирь омара, с молочно-белым волдырем, вздымающимся сбоку на большом пальце. Она тоже ничего не сказала, просто опустила его рубашку, когда закончила, и легонько похлопала по ягодицам, а потом, вымыв руки, осторожно смазала их топленым жиром.

Теперь Сильвия тоже спала, свернувшись калачиком в углу скамьи с высокой спинкой. Колыбелька малышки Частити стояла возле ее ног на безопасном расстоянии от собранных в кучку углей в очаге. Время от времени один из тлеющих кусочков дерева с громким треском и фонтанчиком искр раскалывался.

Джейми осторожно попробовал потянуться. Лучше. Но, вылечится он к утру или нет, он уйдет, даже если ему придется ползти к дороге на локтях. Хардмены должны спать в своей кровати. И он должен вернуться в свою. В постель Клэр.

От этой мысли жар в его плоти расцвел вверх по животу, и Джейми заёрзал. Его воспоминания и думы о Клэр тоже заёрзали, и он схватился за одну, прижав ее, будто непослушную собаку.

«Она не виновата, – думал Джейми яростно. – Клэр не сделала мне ничего плохого. Они считали, что я умер». Марсали рассказала ему об этом – как и о том, что, узнав о смерти Джейми, лорд Джон поспешил жениться на Клэр, чтобы защитить от неизбежного ареста не только ее, но и Фергюса с Марсали.

Да, а потом он взял ее в свою постель! Левая рука сжалась в кулак, и костяшки пальцев отозвались резкой болью. «Никогда не бей их по лицу, парень, – говорил ему Дугал целую жизнь назад, когда они наблюдали за кулачным боем между двумя воинами Колума во дворе замка Леох. – Бей в чувствительные места».

По самому чувствительному ему и врезали.

– Она не виновата, – бормотал Джейми себе под нос, беспокойно ворочаясь на подушке. Но что, черт побери, произошло? Как это у них вышло? Почему?

Джейми казалось, что его лихорадит, волны жара, пробегавшие по всему телу, туманили разум. И, словно полупрозрачное видение из лихорадочных снов, он увидел обнаженную плоть Клэр, бледную и мерцающую от пота во влажной ночи, скользкую под рукой Джона Грея...

«Мы оба трахали тебя!»

Возникло ощущение, будто кто-то положил ему на спину горячий гирдль (шотландский круглый противень, подвешиваемый над огнем. – прим. пер). Низко зарычав от раздражения, Джейми снова повернулся на бок и нащупал повязки, удерживающие жгучий горчичник на коже, и, наконец, выпутался из его жарких объятий. Стремясь охладиться телом и отвлечься разумом, он откинул одеяло, которым укрывался, и сбросил горчичник на пол.

Но хижина по самую крышу была заполнена душным теплом от очага и спящих тел, а жар, которым пылал Джейми, казалось, угнездился у него между ног. Пытаясь успокоить мысли и стараясь не корчиться, Джейми зажал кулаками простыню.

– Господи, помоги мне отстраниться от этого, – прошептал он по-гэльски. – Даруй мне милосердие и прощение. Помоги понять!

Но вза