Свет, бурные события, сирены

 

ДВЕРЬ НАВЕРХУ лестницы была заперта. Джем колотил в нее кулаками, стучал ногами и кричал. Он чувствовал, что в темноте позади что-то есть, и оно может схватить его. Страх пополз вверх по спине, и мальчик завопил, как банши, снова и снова бросаясь на дверь.

Внезапно дверь распахнулась, и он плашмя упал на грязный, затоптанный, покрытый линолеумом пол, на котором валялись окурки.

– Какого черта? Кто ты такой, мальчик? И что, ради всего святого, ты там делал?

Большая рука схватила его за предплечье и помогла подняться. После криков Джем никак не мог отдышаться, всхлипывая от облегчения, поэтому ответил не сразу.

– Я – Джем, – он сглотнул, щурясь от света, и вытер лицо рукавом. – Джем МакКензи. Мою маму… – внезапно он побледнел от того, что не смог вспомнить имя матери. – Она иногда здесь работает.

– Я знаю твою маму. Эти волосы ни с чем не спутаешь, парень.

Человек, который его поднял, оказался охранником: об этом говорила нашивка на рукаве его рубашки. Он наклонял голову из стороны в сторону, оглядывая Джема; свет, исходящий от длинных светильников в форме трубок на потолке (папа называл их флуоресцентными), отражался от его лысины и очков. Лампы издавали легкое гудение и напомнили о той штуке в туннеле, поэтому Джем быстро повернулся и с грохотом захлопнул дверь.

– За тобой кто-то гонится, парень? – охранник потянулся к ручке, но Джем сильно прижался спиной к двери.

– Нет! – он чувствовал, что «оно» было там, за дверью. Затаилось. Охранник нахмурился. – Я… Я просто… Там и вправду очень темно.

– Ты был там в темноте? Как вообще ты там оказался? И где твоя мама?

– Я не знаю.

Джему снова стало страшно. По-настоящему страшно. Потому что мистер Кэмерон закрыл его в туннеле, чтобы иметь возможность куда-то пойти. И он мог направиться в Лаллиброх.

– Мистер Кэмерон закрыл меня там, – выпалил Джем. – Он должен был отвезти меня с ночевкой к Бобби, но вместо этого мы поехали к Крейг-на-Дун, потом он повез меня к себе домой и запер на ночь в комнате, а утром притащил сюда и закрыл в туннеле.

– Кэмерон… Что, Роб Кэмерон? – охранник присел и, нахмурившись, заглядывал прямо в лицо Джему. – Зачем?

– Я… Я не знаю.

«Никогда и никому не говори», – велел папа. Джем с трудом сглотнул. Даже если бы он и хотел рассказать, то не знал, с чего начать. Он мог заявить, что мистер Кэмерон отвез его на холм к камням Крейг-на-Дун и толкнул его в камень. Но невозможно было описать то, что случилось потом, – как и объяснить мистеру МакЛауду (на бейджике охранника значилось: «ДЖОК МАКЛАУД»), чтó за сияние было в туннеле.

В задумчивости мистер МакЛауд прочистил горло, покачал головой и встал.

– Что ж, наверное, лучше позвонить твоим родителям, чтобы они забрали тебя? Возможно, они захотят сообщить в полицию.

– Пожалуйста, – прошептал Джем. При мысли о том, что мама и папа приедут за ним, у него начали подгибаться колени. – Да, пожалуйста.

Мистер МакЛауд провел его в небольшой кабинет, где был телефон, вручил ему теплую банку колы, попросил присесть и назвать номер телефона родителей. Джем сделал глоток и, наблюдая, как толстый палец мистера МакЛеода вращает диск телефона, сразу почувствовал себя лучше. Пауза, затем на другом конце провода раздались гудки. Бип-бип… бип-бип… бип-бип…

В комнате было тепло, но руки и лицо у мальчика похолодели. Никто не подходил к телефону.

– Наверное, они спят, – сказал Джем, стараясь подавить отрыжку от колы. 

Мистер МакЛауд искоса взглянул на него, покачал головой и положил трубку. Затем он начал набирать номер снова, попросив Джема называть по одной цифре.

Бип-бип… Бип-бип…

Джемми так сильно сосредоточился на желании, чтобы кто-нибудь взял трубку, что ничего не замечал вокруг, пока мистер МакЛауд не повернул голову к двери. Он был удивлен.

– Что… – начал охранник, но что-то мелькнуло в воздухе, и раздался глухой стук, будто кузен Йен пронзил стрелой оленя. Мистер МакЛауд громко вскрикнул и упал со стула на пол, а стул отлетел в сторону и с грохотом опрокинулся.

Джем не помнил, как вскочил на ноги, но оказалось, что он прижался к шкафу с документами и при этом так сильно сжал банку с колой, что та вспенилась и потекла по пальцам.

– Пойдем-ка со мной, пацан, – сказал человек, ударивший мистера МакЛауда. Джем подумал, что в руках у него, должно быть, свинцовая дубинка, хотя никогда не видел такую. При всем желании сейчас он не смог бы пошевелиться.

Человек нетерпеливо промычал, перешагнул через МакЛауда, будто через мешок с мусором, и схватил Джема за плечо. От дикого ужаса тот пребольно укусил его. Мужчина вскрикнул и отдернул руку, и Джем швырнул банку колы прямо ему в лицо. Тот попытался уклониться, а мальчик проскользнул мимо него прочь из кабинета и помчался сломя голову по длинному коридору.

 

ВЕЧЕРЕЛО; по дороге мимо них проезжало все меньше машин, и Мэнди начала клевать носом. Маска принцессы-мыши съехала на макушку, а усы из щетины от ершика для чистки труб торчали, словно антенны. Наблюдая за дочерью в зеркало заднего вида, Брианна вдруг представила, что Мэнди – это крошечный радиолокатор, который пытается уловить слабый пульсирующий сигнал Джема в этих суровых местах.

Получится ли у нее? Брианна тряхнула головой, но не для того, чтобы избавиться от вопроса, а чтобы вернуться к действительности. Возбуждение от испытанных ранее ярости и страха улеглось. Руки, лежавшие на руле, немного дрожали. Темнота вокруг казалась глубокой и словно готовой немедленно поглотить их, если машина вдруг остановится, а фары погаснут…

– Тепло, – сонно пробормотала Мэнди.

– Что, детка? – Бри расслышала, но была слишком сосредоточена на дороге, чтобы понять смысл слов.

– Тепл... ее, – Мэнди сердито выпрямилась.

Тесемки маски запутались у нее в волосах, и она капризно взвизгнула, дергая за них.

Брианна осторожно съехала на обочину, поставила машину на ручник и, перегнувшись назад, начала распутывать маску.

– Ты хочешь сказать, что мы теперь ближе к Джему? – спросила она, пытаясь унять дрожь в голосе.

– Угу, – избавившись от неудобства, Мэнди широко зевнула и указала рукой в окно, а затем, положив голову на руки, сонно замычала: – М-м-м..

Бри сглотнула, закрыла глаза и снова открыла их, глядя туда, куда указала Мэнди. Там не было дороги, но стоял… Холодный пот заструился по спине Брианны, когда она увидела небольшой коричневый знак: СЛУЖЕБНАЯ ДОРОГА. СВОБОДНЫЙ ДОСТУП ЗАПРЕЩЕН. СЕВЕРО-ШОТЛАНДСКИЙ ГИДРОЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ СОВЕТ. Плотина Лох-Эррочти. Туннель.

– Черт! – сказала Брианна и, забыв снять машину с ручника, нажала педаль газа. Автомобиль подпрыгнул и стал. Мэнди резко встрепенулась, а глаза у нее широко открылись, как у совы.

– Мы узе дома, да?

 

ДЖЕМ ПРОМЧАЛСЯ по коридору и с такой силой влетел во вращающуюся дверь, что пронесся юзом по находящейся за ней лестничной площадке и, ударяясь, с грохотом скатился по лестнице, приземлившись внизу ошарашенной грудой.

Он слышал шаги, быстро приближавшиеся к двери наверху. Тихо и испуганно вскрикнув, Джем на четвереньках преодолел вторую лестничную площадку и бросился головой вниз по следующему пролету, проехал несколько ступеней сначала на животе, потом вверх тормашками, а остальное – кубарем.

Плача от ужаса, он задыхался и, стараясь не шуметь, поднялся на ноги. Все болело. Но там была дверь, и нужно выбираться наружу. Пошатываясь, Джем прошел через полутемный вестибюль, свет горел только в застекленной каморке вахтера. Человек приближался – Джем слышал, как тот ругается у лестницы.

Через ручки входной двери была продета цепь. Вытирая слезы рукавом, Джемми побежал обратно к проходной, судорожно озираясь вокруг. ЗАПАСНЫЙ ВЫХОД – вот он, красный знак над дверью в дальнем конце другого небольшого коридора. Человек выскочил в вестибюль и увидел его.

– Иди-ка сюда, маленький засранец!

Джем в панике огляделся, схватил первое, что попалось под руку (это оказался стул на колесиках), и изо всех сил толкнул его в фойе. Мужчина чертыхнулся и отпрыгнул в сторону, а Джем побежал к двери, навалился на нее всем телом и вырвался в ночь, где его оглушил вой сирен и ослепили вспышки света.

 

– ЧТО ЭТО, МАМА? Мамочка, я боюсь, БОЮСЬ!

– Думаешь, я не боюсь? – спросила напуганная Бри еле слышно. – Все в порядке, моя маленькая, – произнесла она громче, нажав на педаль газа. – Мы просто поищем Джема.

Машина развернулась на гравии и остановилась. Брианна выпрыгнула оттуда, борясь с желанием немедленно броситься к зданию, где визжали сирены и фары освещали открытую боковую дверь, но она не могла оставить Мэнди одну в машине. Бри слышала, как шумит вода на водосбросе плотины.

– Пойдем со мной, солнышко, – сказала она, торопливо расстегивая ремень безопасности. – Вот так, давай я понесу тебя… 

Говоря с дочерью, Бри не сводила глаз с горящих во тьме фар, и каждая клеточка ее тела кричала, что там ее сын, он был там, он должен быть… Бегущая вода… Брианну объял ужас при мысли, что Джем мог упасть в водосброс или находиться в служебном туннеле. Господи, ну почему она сразу же не отправилась туда? Конечно, Роб Кэмерон мог закрыть его там, у него были ключи, он… Но фары и сирены…

Брианна почти добралась до места бегом, насколько позволяли тридцать фунтов у нее на руках, когда увидела высокого человека на краю дороги, который колотил по кустам палкой или чем-то в этом роде, ругаясь на чем свет стоит.

– Что вы делаете? – взревела Брианна. Потревоженная Мэнди завизжала, как ошпаренная, а человек подскочил и повернулся к ним с палкой в руке.

– Какого черта вам здесь надо? – спросил он почти нормальным голосом, находясь в сильном недоумении. – Вы же должны быть…

Бри спустила Мэнди с рук и поставила ее за собой. Она была готова при необходимости разорвать этого человека голыми руками. Очевидно, он уловил ее состояние, опустил палку и растворился в темноте.

По дороге разливался свет мигалок, то появляясь, то угасая, и она поняла, что мужчину испугало не выражение ее лица. Мэнди прижималась к ее ноге, настолько испуганная, что даже плакать перестала. Бри взяла ее на руки, нежно похлопывая по спинке, и повернулась к двум офицерам полиции, которые осторожно приближались к ней, держа руки на дубинках. Она чувствовала себя как во сне, ноги подкашивались, а мигающий свет мешал сосредоточить взгляд на предметах. В ушах у нее стоял грохот падающей воды.

– Мэнди, – сказала Брианна, зарывшись лицом в теплые кудряшки дочери. Ее голос почти потонул в вое сирен. – Ты чувствуешь Джема? Пожалуйста, скажи, что чувствуешь его.

– Я здесь, мама, – произнес сзади слабый голос. 

Уверенная, что у нее галлюцинации, Брианна сделала полицейским знак остановиться и медленно обернулась. В шести футах от нее на дороге стоял Джем, мокрый, облепленный опавшими листьями и шатавшийся, словно пьяный.

Затем она сидела на гравии, скрестив ноги, обняв обоих детей и изо всех сил стараясь не дрожать, чтобы те ничего не заметили. Брианна не плакала до тех пор, пока Джемми не оторвался от ее плеча. Он поднял к ней залитое слезами лицо и спросил:

– А где папа?

 

 

ГЛАВА 31

БЛЕСК ГЛАЗ ЛОШАДКИ-КАЧАЛКИ

 

НЕ СПРАШИВАЯ, ФРЕЙЗЕР налил им по глотку виски с теплым ароматом и оттенком дыма. Есть что-то уютное в том, чтобы пить виски в компании, – независимо от того, насколько плох виски. Или компания, если уж на то пошло. Эта бутылка представляла собой нечто особенное, и Роджер был благодарен – как бутылке, так и угощающему его мужчине за чувство умиротворения, которое исходило от стакана, маня его, словно джинн из бутылки.

– Slàinte (на здоровье (гэльск.). – прим. пер.), – сказал он, поднимая стакан, и увидел, что Фрейзер посмотрел на него с неожиданным интересом. Господи, он, что, как-то не так произнес?

«Slàinte» было одним из тех слов, которые имеют отчетливое произношение, в зависимости от того, откуда вы родом: мужчины из Харриса и Льюиса говорили: «Slàn-ya» (произносится как «слань-я». – прим. пер.), в то время как далеко на севере это больше походило на «Slànj» (произносится как «сланьджь». – прим. пер.). Роджер использовал форму, с которой вырос в Инвернессе; насколько разительно это отличалось от произношения тех мест, откуда, по его словам, он пришел? Ему бы не хотелось, чтобы Фрейзер считал его лжецом.

– Чем вы зарабатываете на жизнь, chompanaich (дружище, приятель (гэльск.). – прим. пер.)? – спросил Фрейзер, сделав глоток и прикрыв на мгновение глаза в знак уважения к напитку. 

А затем взглянул на Роджера с добродушным любопытством и, возможно, с небольшой настороженностью: как бы гость не разозлился?

– Я привык сразу распознавать занятие человека по его одежде и манерам – не то чтобы здесь встречалось действительно много необычных людей.

Брайан слегка улыбнулся.

– Не требуется больших усилий, чтобы распознать погонщиков, лудильщиков и цыган. Однако вполне очевидно, что вы к ним не относитесь.

– У меня есть небольшой надел земли, – ответил Роджер.

Он ждал этого вопроса, и заготовил ответ, но осознал, что ему хочется сообщить больше. Сказать правду – насколько он сам ее понимал.

– Я оставил жену присматривать за хозяйством, а сам отправился на поиски нашего парнишки. Кроме того… – Роджер чуть приподнял плечо, – я учился на священника.

– Да что вы? 

Фрейзер откинулся на спинку стула, с интересом разглядывая его.

– Я сразу понял, что вы образованный человек. Я подумал, может быть, школьный учитель или клерк – возможно, законник.

– Я был, и учителем, и клерком, – улыбаясь, сказал Роджер. – Но пока что не возвысился, – или, может, не пал так низко – чтобы стать законником.

– И это тоже хорошо.

Фрейзер сделал глоток, чуть улыбаясь.

Роджер пожал плечами.

– Закон – это порочная сила, но она принимается людьми, потому что ими же и создается как способ решать вопросы. И это лучшее, что можно о нем сказать.

– И в то же время, не самое ужасное, – согласился Фрейзер. – Закон – это необходимое зло, нам без него не обойтись, но не считаете ли вы, что это плохая замена совести? Я имею в виду, с точки зрения священника?

– Ну... да. Полагаю, что это так, – немного удивился Роджер. – Лучше всего, если бы люди вели себя прилично друг с другом в соответствии… что ж, с Божьими принципами, если вы позволите мне так выразиться. Но что делать, если, во-первых, есть люди, которые не чтут Бога, и, во-вторых, коли перед тобой люди, – а такие всегда встречаются – для которых не существует силы больше, чем их собственная?

Фрейзер заинтересованно кивнул.

– Да, это правда: нет проку от совести человеку, который не придает ей значения. Но что делать, когда совесть говорит иное людям доброй воли?

– Вы имеете в виду политические споры? Сторонников Стюартов и тех, других... приверженцев Ганноверской династии?

Это было рискованное высказывание, но оно могло помочь ему понять, в какое время он попал, и Роджер не собирался говорить ничего, чтобы показалось, будто он лично заинтересован в одной из сторон.

На лице Фрейзера промелькнула удивительная гамма чувств: от озадаченности до легкого неудовольствия, под конец сменившихся взглядом, выражавшим чуть удивленное сожаление.

– Что-то вроде этого, – согласился он. – В юности я сражался за династию Стюартов, и, хотя я не сказал бы, что совесть не имела к этому отношения, но она очень недолго оставалась со мной на поле боя.

Уголок его рта дернулся, и Роджер вновь почувствовал крошечный всплеск, как будто от камня, брошенного в глубину, и дрожь узнавания пронзила его, подобно расходящимся от места падения кругам. Так делал Джейми. Брианна – нет. А Джем делал.

Однако Роджер не мог перестать думать о том, что разговор тонко балансировал на грани приглашения к раскрытию политических симпатий, – а этого он сделать не мог.

– Это было при Шерифмуире? – спросил он, даже не пытаясь скрыть свое любопытство.

– Именно так, – откровенно удивившись, Фрейзер с сомнением посмотрел на Роджера. – Вы не могли быть там сами, конечно... может, ваш отец рассказывал вам?

– Нет, – ответил Роджер, ощутив приступ мгновенной боли, которую всегда вызывала мысль об отце.

На самом деле, Фрейзер был всего на несколько лет старше его самого, но он знал, что собеседник, несомненно, принимал его за человека моложе себя лет на десять.

– Я… слышал песню об этом. Два пастуха, встретившись на склоне холма, говорили о великой битве и спорили, кто ее выиграл.

Это рассмешило Фрейзера.

– Ну, они вполне могли! Мы сами спорили об этом все то время, пока не закончили подбирать раненых.

Он сделал глоток виски и задумчиво покатал напиток во рту, явно вспоминая.

– Так как же звучит песня?

Роджер глубоко вздохнул, готовый запеть, а потом вспомнил: Фрейзер видел его шрам от веревки и был достаточно тактичен, чтобы ничего не сказать, но не стóило делать ущерб очевидным. Вместо этого Роджер нараспев прочитал первые несколько строк, перестуком пальцев по столу повторяя ритм большого боурана, который служил единственным аккомпанементом для песни.

– Пришёл ли ты пасти овец

Со мной в тиши лесной, брат,

Иль с поля битвы ты беглец

И видел страшный бой, брат?

Бой Шерамурский был жесток.

Кровавый пенился поток,

Нам страх сердца сжимал в комок.

Такой был гром.

И напролом

В лохмотье клетчатом своём

Шотландцы мчались в бой с врагом,

Что шёл из трёх краев, брат.

(«Шерамурский бой» Роберта Бёрнса в переводе С.Я. Маршака. Р. Бёрнс писал на скотсе, языке равнинной Шотландии, близком к английскому, а не к гэльскому. И поэтому многим горцам Хайленда могло показаться, что у поэта чудовищный акцент. – прим. перев.)

Все прошло лучше, чем он думал; песня действительно, скорее, читалась нараспев, чем пелась, и он справился с ней целиком, только изредка запинаясь и кашляя. Забыв про стакан с виски в руке, Фрейзер с восторгом слушал.

– О, это прекрасно, друг мой! – воскликнул Фрейзер. – Однако, что за чудовищный акцент у вашего поэта. Не знаете, откуда он родом?

– Э-э… Из Эйршира, кажется (графство в Шотландии, родина Роберта Бёрнса. – прим. пер.).

Фрейзер восхищенно покачал головой и откинулся на спинку стула.

– Не могли бы вы записать это для меня? – спросил он почти застенчиво. – Не стану снова утруждать вас пением, но мне бы очень хотелось выучить ее целиком.

– Я… да, конечно, – ответил Роджер, слегка опешив.

Ладно, вреда не будет, если поэма Роберта Бернса появится в мире за несколько лет до рождения самого Бернса.

– А вы знаете кого-нибудь, кто может играть на боуране? Лучше всего она звучит под аккомпанемент отбивающего ритм барабана.

Роджер забарабанил пальцами, показывая ритмический рисунок.

– О, да.

Фрейзер порылся в ящике своего стола и достал оттуда несколько листков бумаги, большинство из которых были исписаны. Нахмурившись, он пролистал их и вытащил из стопки один лист, положив его перед Роджером лицом вниз, предлагая неисписанную обратную сторону страницы.

В кувшине на столе стояли гусиные перья, довольно потрепанные, но хорошо оточенные, и медная чернильница, которую Фрейзер подвинул щедрым жестом широкой ладони.

– Друг моего сына хорошо играет, но, к сожалению, он ушел в солдаты.

Тень пробежала по лицу Фрейзера.

– Вот как, – Роджер сочувственно щелкнул языком, пытаясь разобрать надпись, слабо просвечивающую сквозь бумажный лист. – Он поступил в Хайлендский полк?

– Нет, – чуть удивленно ответил Фрейзер.

Господи, существовали ли уже полки горцев?

– Он уехал во Францию в качестве наемника. Лучше платят, меньше порки, чем в армии, как говорит он своему отцу.

Сердце Роджера забилось чаще: есть! Листок оказался то ли письмом, то ли, возможно, записью из амбарной книги, но чем бы это ни было, на нем стояла дата: тысяча семьсот... Могла ли следующая цифра быть тройкой? Должно быть, да, вряд ли это «восемь». Тысяча семьсот тридцать... А дальше – либо девятка, либо ноль, но нельзя сказать наверняка, глядя сквозь бумагу… Нет, это должно быть «девять», так что получается тысяча семьсот тридцать девятый. Роджер вздохнул с облегчением. Какое-то октября 1739 года.

– Вероятно, безопаснее, – сказал он, лишь наполовину уделяя внимание разговору, когда начал выцарапывать строчки. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как он писал пером, и потому обращался с ним неловко.

– Безопаснее?

– Да, – ответил Роджер, – в основном с точки зрения болезней. Большинство из тех, что умирают в армии, умирают от какой-либо болезни, знаете ли. Это из-за тесноты, ведь солдатам приходится жить в казармах, питаться армейскими пайками. Думаю, у наемников может быть чуть больше свободы.

Фрейзер пробормотал что-то о «свободе голодать», но это было сказано практически себе под нос. И пока Роджер писал, Брайан постукивал пальцами по столу, пытаясь освоить ритм, который на удивление хорошо схватывал. К тому времени, когда песня была закончена, он уже тихонько напевал ее приятным низким тенором и довольно хорошо отбивал ритмический рисунок.

Мысли Роджера делились между задачей, стоящей перед ним, и осязаемым ладонью письмом: ощущение бумаги и вид чернил живо напомнили ему деревянную шкатулку, наполненную письмами Джейми и Клэр. Он заставлял себя не смотреть на полку, где та будет храниться, когда эта комната станет его кабинетом. 

Они с Брианной читали письма постепенно, не торопясь, но, когда Джема похитили, выбора не оставалось. Они прочли все письма из шкатулки в поисках упоминания о Джеме – любых признаков того, что он мог сбежать от Кэмерона и найти способ оказаться в безопасности у своих бабушки и дедушки. Ни слова о Джеме. Ни одного.

Потеряв душевное равновесие, они почти не замечали содержания писем, но случайные фразы и образы совершенно беспорядочно всплывали в его голове, и некоторые из них были безусловно тревожными, – Йен, дядя Брианны, умер – но они почти не обращали внимание на это в тот момент.

Роджер и сейчас не хотел об этом думать. 

– Значит, ваш сын будет изучать право в Париже? – внезапно спросил он, взяв свежую порцию виски, которую налил ему Брайан, и сделав глоток.

– Да, из него мог бы выйди неплохой законник, – признался Фрейзер. – Он способен переспорить кого угодно – тут надо отдать ему должное. Но я думаю, что у него не достает терпения ни для законов, ни для политики.

Фрейзер вдруг улыбнулся.

– Джейми сразу видит, чтó, по его мнению, должно быть сделано, и не может понять, почему кто-то другой должен думать иначе. И он скорее поколотит кого-нибудь, чем станет убеждать, коли дойдет до дела.

Роджер сочувственно рассмеялся.

– Я понимаю такое побуждение, – сказал он.

– Да уж, – Фрейзер кивнул, откинувшись на спинку стула. – И я не могу отрицать, что время от времени так и нужно делать. Особенно в Хайленде.

Он поморщился, но не без юмора.

–Итак, как думаете, почему Кэмерон украл вашего парнишку? – напрямик спросил Фрейзер.

Роджер не удивился. Несмотря на то, что они поладили друг с другом, он знал, что Фрейзер должен был задаваться вопросом, всю ли правду рассказал ему Роджер и насколько ему можно верить. Что же, он был готов и к этому вопросу, и ответ являлся, по крайней мере, некой версией правды.

– Мы какое-то время жили в Америке, – сказал он и почувствовал острую боль, произнося это. На мгновение перед ним предстала их уютная хижина в Ридже, спящая Брианна, ее распущенные волосы на подушке возле него, и дыхание детей, парящее сладким туманом над ними.

– В Америке! – удивленно воскликнул Фрейзер. – И где же?

– Колония Северная Каролина. Хорошее место, – поспешил добавить Роджер, – но не без опасностей.

– Назовите мне хоть одно место, где их нет, – сказал Фрейзер, но сразу же оставил эту мысль. – И эти опасности вынудили вас вернуться? 

Роджер покачал головой, у него перехватило горло от воспоминаний.

– Нет, это из-за нашей малышки – ее зовут Мэнди, Аманда. Она родилась с больным сердцем, но там не оказалось лекаря, который мог бы ее вылечить. И мы вернулись... А в Шотландии моя жена унаследовала надел земли, и мы остались. Но...

Он колебался, думая, как бы это объяснить, но, зная о прошлом Фрейзера и его историю с МакКензи из Леоха, решил, что, скорее всего, этот человек не будет слишком напуган его рассказом.

– Отец моей жены, – осторожно начал он, – хороший человек, – очень хороший – но он из тех, который... привлекает внимание. Лидер людей, и такой, что другие... Знаете, однажды он повторил мне то, что его собственный отец сказал ему: поскольку он такой рослый, другие мужчины будут испытывать его – и они это делают.

Роджер внимательно следил за лицом Брайана Фрейзера, но, помимо легкого движения бровей, не было никакого видимого отклика.

– Я не буду вдаваться во все подробности истории, – (так как этого еще не произошло…) – но суть в том, что у моего тестя оказалась крупная сумма в золоте. Он не считает ее своей собственностью, а рассматривает как оставленную ему на хранение. Тем не менее, она существует. И хотя это держалось в тайне, насколько это было возможно...

Фрейзер издал сочувственный звук, признавая трудности сохранения тайны в таких условиях.

– Так этот Кэмерон узнал о сокровище, да? И решил вытянуть его у вашего тестя, взяв ребенка в заложники?

При этой мысли темные брови Фрейзера сошлись к переносице.

– Возможно, именно это у него на уме. Но, помимо того, мой сын знает, где спрятано золото. Он был со своим дедушкой, когда его надежно спрятали. Только двое в курсе, где оно находится, а Кэмерон узнал, что моему сыну известно это место.

– Ах, вот как!

Брайан некоторое время сидел, уставившись в бокал с виски, и размышлял. Наконец он откашлялся и поднял глаза, встретившись взглядом с Роджером.

– Может быть, мне не следует говорить этого, но, вероятно, вы и сами об этом уже думали. Если он забрал мальчика только потому, что тот знает, где сокровище... Ну, если бы я был человеком без чести и совести, думаю, я мог бы силой выпытать сведения у парнишки, как только остался бы с ним наедине.

Роджер почувствовал, как от этого предположения его пробил холодный пот. Эта мысль уже жила в глубине его собственного сознания, хотя он и не признавался в этом самому себе.

– В смысле, заставил бы его рассказать, – а потом убил бы его.

Фрейзер поморщился от этой печальной мысли.

– Я не хочу думать об этом, – сказал он. – Но без парнишки, что может его выдать? Одинокий мужчина – он может путешествовать, как ему заблагорассудится, не привлекая внимания.

– Да, – согласился Роджер и умолк, чтобы сделать вдох. – Да, что ж… он не делал этого. Я знаю этого человека… немного. Не думаю, что он пойдет на такое, на убий…

Его горло внезапно сжал спазм, и Роджер закашлялся.

– На убийство ребенка, – хрипло закончил он. – Он не станет этого делать.

 

ЕМУ ВЫДЕЛИЛИ комнату в конце коридора на втором этаже. Когда здесь будет жить его семья, это будет детская игровая комната. Роджер разделся до рубашки, погасил свечу и лег в постель, решительно игнорируя тени по углам, в которых прятались призраки гигантских картонных кубиков, кукольных домиков, шестизарядных игрушечных револьверов и меловых досок. Отделанная бахромой юбка Мэнди из костюма Энни Оукли колыхалась у него перед глазами (Энни Оукли (англ. Annie Oakley), урождннная Фиби Энн Моузи, – американская женщина-стрелок, прославившаяся своей меткостью на представлениях Буффало Билла. – прим. пер.). 

У него болело все – от корней волос до кончиков ногтей на пальцах ног, внутри и снаружи, но паника, порожденная его переходом, прошла. Не имело значения, как он себя чувствовал, вопрос был в том, что делать теперь? Они с Баком не попали туда, куда намеревались, но придется исходить из того, что они оказались в нужном месте. Там, где находится Джем.

Как еще они могли здесь оказаться? Возможно, Роб Кэмерон теперь знал больше о том, как происходит переход, мог контролировать его и намеренно привел Джема в это время, чтобы помешать преследованию?

Роджер был слишком измотан, чтобы держать свои мысли в узде, не говоря уже о том, чтобы мыслить связно. Он выкинул все из головы, насколько мог, и лежал неподвижно, глядя в темноту, видя блеск глаз лошадки-качалки*.

Затем он встал с постели, опустился на колени на холодные доски пола и начал молиться.

 

Послесловие от переводчика.

*Название главы отсылает нас к небольшому рассказу британского писателя начала ХХ века Дэвида Герберта Лоуренса «Победитель на деревянной лошадке» (англ. The Rocking-Horse Winner). Этот небольшой рассказ повествует о мальчике по имени Пол, который думал, что если удастся раздобыть достаточно денег, это сотрет с материнского лица вечно озабоченное выражение и сделает ее счастливой. И в тексте рассказа часто по нескольку раз повторяются отдельные слова или даже фразы, например, такая: «И в доме точно поселилось невысказанное «Нужны деньги! Нужны деньги!» Дети слышали это непрестанно. Хотя никто ничего не говорил вслух. Они слышали это на Рождество, когда детская наполнялась дорогими яркими игрушками. Из-за новенького блестящего коня-качалки, из-за нарядного кукольного домика доносился шепот: «Нужны деньги! Нужны деньги!» И дети бросали игру и прислушивались. Они заглядывали друг другу в глаза убедиться, что все они слышат одно и то же. И каждый читал в глазах другого: «Да, и я слышу: «Нужны деньги! Нужны деньги!»» (Дэвид Герберт Лоуренс. «Победитель на деревянной лошадке». Перевод с английского Ларисы Ильинской)

Образ блеска глаз лошадки-качалки передает ощущение напряженной и не отпускающей мысли, которая повторяется и повторяется в голове. И живущей в душе каждого человека тревоги о самом насущном и дорогом, и о том, как важно не опускать руки и бороться за то, во что веришь. Текст рассказа можно прочитать здесь: https://www.litmir.me/br/?b=49332&p=1 

ГЛАВА 32

«ВЕДЬ КТО СПОТКНЕТСЯ НА ПОРОГЕ ДОМА,