Лемон Спрингс, Южная Каролина

Пожарная часть

Ночь на 19 июля 2010 года

 

Местность здесь была лесистой – и в то же время урбанизированной, очень много небольших складов, отдельных домов, поселков – типичная одноэтажная Америка, только вот вместо полей, засеянных пшеницей и тростником под спирт – здесь леса. Это и хорошо и плохо – сложнее идти, но легче укрыться от патрулей.

В Лемон Спрингс были «одержимые», но не так много. Тоже вялые, неактивные, многие просто лежали. Мы вышли на населенный пункт со стороны леса – а уже надо было думать где ночевать – и первое, что увидели мы на своем пути, так это здание с тремя большими воротинами. Это не могло быть ничего иное – как пожарная часть округа, довольно интересное место, где можно отдохнуть – для пожарных на дежурстве создаются неплохие условия.

Вот только через Гринвуд‑роад – Гринуд элементари, самое большое здание в округе, наверное. Средняя школа округа Гринвуд. А там – как будто бой с саддамовскими феданами произошел, не иначе. Машины, стоявшие у школы искорежены пулями, а стены – даже снарядами, целые провалы в стенах и следы пожара. По одному корпусу такое ощущение, что шарахнули термобарическим из танковой пушки, ничего другое такую картину оставить не могло. Жутковатое зрелище…

– Остаемся?

Майор молча кивнул.

То, что мы делали – противоречило полевым уставам по партизанским и контрпартизанским действиям. После проведения специальной операции за первый день нужно уйти как можно дальше от места проведения акции, чтобы сбросить с хвоста поисковые команды. Если ты этого не сделаешь – тебе сядут на хвост и загонят как оленя. Мы были слишком близко от «Форт-Брэгга», недопустимо близко чтобы оставаться тут на ночлег. Но жизнь вносит свои коррективы в армейские полевые уставы – сейчас только полный отморозок рискнет осуществлять поисковые мероприятия ночью. Ночь теперь – время бесов в самом прямом смысле слова, а до ночи – меньше часа.

Последняя из заложенных гранат ловушек – не взорвалась. Это могло означать все что угодно – либо за нами уже никто не идет, либо ее просто сняли. Интенсивность вертолетного патрулирования тоже снизилась. Хорошо, что у них здесь нет легких самолетов разведки, наподобие тех, каких полно в Кэмп‑Балад в Ираке – от них не скроешься.

От кромки леса до пожарного департамента было футов триста, не больше. Первому выпало бежать мне – я бросился вперед, и краем глаза заметил, как оживились «одержимые» около здания какого‑то прихода, по правую руку от меня. Жратву почуяли, твари! Не дождетесь!

Разрядив магазин, свалил девятерых – тринадцать патронов на девятерых не самый худший результат, но и не лучший, пусть даже на бегу. «Одержимых» было больше, прижавшись спиной к зданию пожарной части, я перезарядил пистолет и продолжил обстрел, зная что фланги прикроет майор со своей винтовкой. На сей раз лучше – семь из семи. Но надо было торопиться, к гадалке не ходи – почуяли свежее мясо те, кто находились в школе и рядом с ней. Сегодня у «одержимых» будет пир.

Не дожидаясь, пока я отстреляюсь, ко мне перебежал Озказьян. Достав пистолет, он попробовал пальцами дверь, ведущую в здание, а потом со второго удара выбил ее.

– Быстрее!

«Одержимые» явно оживились. Некоторые бросились, увидев пищу, но топот был слышен и по левую руку. А вот эти – сначала увидят меня. И нападут.

Первым из‑за угла выскочил фермер, я называл его фермером, потому что одет он был в синий, фермерский комбинезон. Выскочил – и получил пулю в голову чуть ли не в упор. Второй пулей я угостил выскочившего следов подростка, а третий не успел меня даже и увидеть – я проскользнув в выбитую дверь, а майор захлопнул ее и привалился спиной.

– Держится?

– Пока…

Надо было срочно заблокировать эту проклятую дверь, пока к нам не пожаловали гости – целая толпа. Но первым делом – надо было проверить, не открыты ли ворота для техники, иначе нас атакуют и зажмут с двух сторон в узком коридоре. Потом надо проверить первый этаж, нет ли где «одержимых». И только потом – найти что‑то, чтобы блокировать дверь.

Пистолет в кобуру, автомат в руки – накоротке пистолета как ни странно может и не хватить. Осторожно…

Похоже, никого. По крайней мере – все три порта для техники закрыты, сама техника присутствует в двух экземплярах, оба – довольно старые универсальные пожарные машины фирмы «Американ Ля Франс». Ну, знаете, такие большие, квадрантные, похожие на автобус.

– Стой, стреляю! – заорал я, прижавшись к стене.

Если бы здесь был «одержимый» – наверное, бросился бы на голос. Никто не бросился – значит, «одержимых» скорее всего здесь нет.

Оглядевшись по сторонам и увидев какой‑то шкафчик, я и трудом потащил его к двери. «Одержимые» с той стороны проявляли непонятную активность – но это скоро должно было пройти, ведь совсем неподалеку – еда. Я выстрелил через дверь, потом мы навалили на нее шкафчик. Выстрелил для того, чтобы в тот момент, когда мы будет приваливать дверь шкафчиком, «одержимый» не слишком нам мешал. И для того, что если кто‑то захочет приблизиться к нам с этой стороны и пройти в дверь – он не сможет этого сделать. Потому что там будет лежать мясо, и кто‑то это мясо будет кушать. А если потребуется выйти нам – мы просто пристрелим его со второго этажа, через окно. Выживание в мире одержимых тоже имеет свои хитрости.

Еще три выстрела сделал из винтовки майор, поднявшись на второй этаж, открыв окно – чтобы одержимые нашли поживу и там. Теперь мы как бы в кольце, и к зданию некто не сможет пробраться незамеченным. Без стрельбы.

– Я проверю машины…

Майор кивнул, отправился наверх…

Пожарная машина – по сути тот же автобус, размерами сильно походит на небольшой автобус. Делается она крепко, из высококачественных материалов, стоит дорого и рассчитывается на десятилетия службы – знаю городок, где пожарные машины – шестидесятого года выпуска и работают – это у нас, в Техасе, у соседей. Если что – ей можно протаранить двери и уйти на ней. Пожарные в Соединенных штатах Америки – это больше чем пожарные, они умеют принимать даже роды, а потому служба шерифа округа или города тесно взаимодействует с пожарной службой. И на минимальном уровне – но управиться с пожарной машиной я сумею.

Двигатель был в норме, бак полон воды, ключ – как и обычно, в кабине, за противосолнечным козырьком, пожарные никогда не прячут ключи от своих машин, потому что в любой момент может поступить срочный вызов. Осталось только определить, не разряжен ли аккумулятор – а здесь он очень мощный, рассчитанный на сирену и на иллюминацию. Повернул ключ в замке зажигания – и приборная панель приветливо перемигнулась разноцветьем ламп, назначение больше чем половины из них я не знал, но что нужно – понял. Аккумулятор разряжен примерно наполовину и чтобы завестись – хватит. Успокоившись, я вылез из машины, бросил ключ в карман. Бросил взгляд на приваленный к двери шкаф – «одержимые» уже не ломились, то мясо что находилось снаружи, их вполне устраивало, и пытаться добраться до того, что внутри здания – они даже не пытались…

Наверху была комната отдыха. Черт, комната отдыха, самая настоящая, с кушетками и журналами двухмесячной давности, с огромным баллоном воды, перевернутым и вставленным в раздаточный аппарат и кофейником. Но самое главное – сосуд в кофейнике был полон мутной черной жидкостью. Кофе!

– Его хоть пить можно? Он портится.

– Я не рискнул – ответил майор, он устроился на стуле у окна, что‑то высматривая.

– Может, пост на ту сторону вывести?

– А смысл? Там лес, тут – дорога. Если из леса придут – мы услышим.

Темнело… Но света не было, а если бы и был – включать его было бы нельзя. Посидим и так, в темноте….

– У меня пакостное чувство, капитан… – сказал после долгого молчания Озказьян, не отрывая взгляд от дороги.

– Какое?

– Такое что нас поимели в особо циничной форме. Просто попользовались.

– У меня тоже…

– Возьмем это? – майор не шевелился и ни на что не показывал – но было понятно, что он имеет в виду – преследование, погоня – это что, шутки?

– Какие тут шутки…

– Да нет, это шутки. Весь уровень мероприятий – на уровне какой‑то страны третьего мира. Это что, десант?

– Может контрактники? – предположил я – в контрактники вербовали кого попало, лишь бы подешевле.

– Но офицерский состав то там нормальный – не согласился майор – из 82-й, из морпехов перешедшие на жалование вдвое‑втрое выше. Или уволенные за дискредитацию и прочее – но офицерами от этого быть не переставшие. Почему они ничего против нас не предприняли.

– Хорошо. Вот ты – что бы предпринял?

– Элементарно. Чем сажать летнабов [192] в вертолеты, которые все равно ни хрена не увидят – организовал бы нормальное патрулирование периметра.

– Психам на закуску?

– Это на броне-то? Пусть подходят.

– На броне? А осталась ли у них броня после того, что мы видели, я имею в виду нормальная, готовая к применению броня, ничем не занятая и не на консервации? И остались ли у них люди, ничем не занятые и готовые лезть за периметр.

– Ты хочешь сказать, у них нет людей?

– Думаю что да. У них, вполне возможно – элементарно не хватает людей. Вообще сейчас нигде и ни на что не хватает людей. Это мы – действуем малой группой. А они обеспечивают жизнедеятельность огромной базы, затыкают дыры. Я думаю – у них сильно не хватает людей. Ни на что.

– При нехватке людей не устраивают бои друг с другом, такие как мы видели.

Это да… До сих пор не могу понять сути и смысла разборки по сути между своими же – на аэродроме. Или они друг другу уже не были своими? Тогда почему стрельба началась по нашему выстрелу – выходит именно нашего выстрела ждали, именно он был отмашкой. А если это так – значит знали что мы придем?

– Внимание!

Я прислушался – и аж холодный пот прошиб. Знаете, такой звук, очень низкой частоты, буквально на грани человечного восприятия – но слитный и мощный. Слышишь – и понимаешь, что к тебе приближается нечто большое и мощное. Это не был звук работы танковой турбины, она свистит и свистит очень тихо. Это был звук работы дизеля танкового транспортера «Ошкош» или чего‑то в этом роде. Огромная, неповоротливая – но очень крепкая и проходимая машина тягач, берущая на полуприцеп танк, а в кабину – весь его экипаж.

Не сговариваясь, вскочили с мест – мысль была только одна, за нами – или нет.

– Я проверю тыл… – сказал майор.

– Добро. Я пока тут.

Если за нами – то придется сваливать очень быстро. Это очень знакомый звук для всех, кто прошел Ирак – так звучит двигатель тяжелого транспортера «Ошкош», который тягает танки – в Ираке они ходили в обычных конвоях. Жрет много топлива – но надежный и кабина на семерых и бронирована в стандарте…

«Одержимые» – которые были на дороге и перед пожарной станцией зашевелились, некоторые начали подниматься на ноги. Я не сразу сообразил, что скопление «одержимых» около какого‑то места – это сейчас демаскирующий признак, значит – там кто‑то есть. Но убитый из огнестрельного оружия «одержимый» – это тоже демаскирующий признак. Вот и думай – что делать.

Но те, кто двигался колонной по темноте – об этом не задумывались…

Первым шел «Страйкер» – в Иракском варианте, желтый и обвешанный решетками и со 105-мм пушкой – машина огневой поддержки. На нем был установлен, видимо вручную прожектор, и этот прожектор освещал дорогу. Следом шел еще один «Страйкер» –  с высокой надстройкой, в варианте КШМ. Дальше же, один за другим шли танковые транспортеры – я насчитал двенадцать штук, но нынешним временам – огромная цифра. И каждый из них делал то, для чего он и закупался армией Соединенных штатов Америки. Каждый транспортировал платформу, танковый трейлер, причем на восьми из них были танки М-1 «Абрамс», на четырех – по две М-2 «Бредли». Итого – восемь танков и восемь боевых машин пехоты. Даже в прежние времена – это значительная сила, при умелом использовании – она способна раскатать в блин не самую маленькую базу противника. А сейчас…

Замыкали колонну три грузовика «Ошкош», с бронированными кабинами и кузовами, тоже Иракская версия. Я попытался вспомнить откуда эту технику отправляли в Ирак и не смог вспомнить. Видимо, где то они набрели на нехилый склад такой техники.

Удивительно повели себя «одержимые». Какие‑то припали к земле, будто прячась. Какие‑то притворились мертвыми! – не поверил бы, если бы не видел своими глазами. Какие‑то бросились бежать. И лишь один в безумии своем бросился на колонну – и погиб под колесами. В него даже никто не стрелял…

В здании пожарки были современные оконные группы – с пластиком вместо стекла, кто‑то постарался. Но даже они – дрожали, когда один за другим тягачи с тяжелым грузом на платформе уходили в ночь.

На нас не обратили ни малейшего внимания. Мы были всего лишь букашками, путающимися под ногами слона. Для тех, кто выдвигался сейчас на позиции силами больше чем двадцати единиц бронетехники – два стрелка интереса не представляли…

Прошли…

– Что?

– Броня. Двадцать единиц – ответил я майору – восемь танков, столько же боевых машин пехоты…

– Многовато для нас…

– Я не знаю про парней, которым это было бы маловато…

Майор хмыкнул.

– Вообще-то я знаю. Та база, откуда послали разведчик, сбитый нами – вот там такие силы были бы в самый раз.

– Но это их база.

– Ты уверен?

Вообще-то нет. Только сейчас в голову пришла мысль – а что если это разборки между своими? Которые вольно‑невольно спровоцировал один‑единственный выстрел. Может – они даже ждали его – но скорее всего нет. И когда мы пристрелили одного из них – остальные начали брать власть в свои руки…

Ведь те, кто разрушил мир – кое‑о‑чем позабыли. Современный мир – тот который был до катастрофы – был предназначен для парней с деньгами. Все и вся мерялось на деньги. Если у тебя есть деньги – ты король жизни. Ты можешь позволить себе все что угодно – какую угодно жратву, телок, развлечения. Наконец – ты мог позволить себе безопасность: ты нанимал парней с оружием, либо платя налоги, либо платя непосредственно этим парням с оружием. Причем заметьте – парни с оружием, пусть они были сильнее всех – они не пытались отнять у других людей то что им нужно силой оружия, они довольствовались тем, что им давало общество и отдельные его члены. А те, то не желал довольствоваться – те становились преступниками. В сущности, вся хитрая и громоздкая система законов, норм и правил была придумана с одной целю – чтобы заменить право сильного – на писанное право.

Но те, кто это все устроил – не учли один маленький, но очень неприятный для них момент. Когда они сотворили все это – они разрушили и общество, и законы, охраняющие по сути их же. Тот, кто все это сделал – он ненавидел и общество, и людей, и вообще всю планету – иначе бы он не сделал такое, не открыл бы ящик Пандоры, не дал бы смерти волю. Но он не учел, что когда не стало общества – не стало и его защиты. И он сам уже стал не нужен тем людям с оружием, которых он поставил себе на службу. Потому что сейчас – право сильного, право вооруженного, и в этой системе координат – он ноль. Возможно он так этого и не понял…

– Остаемся? Или попробуем уйти?

Майор взглянул на часы.

– Все равно ночью лучше не связываться с «одержимыми». Спи, капитан, я первым встану на дежурство.

 

 

2

 

Южная Каролина

Июля 2010 года

 

Попались…

Собственно говоря – это должно было когда‑то случиться, я даже удивлялся нашей везучести. Группы подобные нашей имеют мало шансов, два человека – это ничто. Можно было бы идти тихо – но возникала проблема с собаками, с «одержимыми» – с озверевшей, и готовой насытиться чем угодно живностью. В них приходилось стрелять, они замедляли темп движения. В общем и целом – от них были проблемы…

Но и с себя я ответственности не снимаю. Ошибку допустил я, причем – непростительную ошибку. Долгие недели войны – а со дня катастрофы заканчивался второй месяц, и больше месяца я жил в постоянно, не прерывающемся ни на минуту напряжении – сделали свое дело. Я устал и допустил ошибку.

Отбившись от «одержимых», мы снова ушли в лес, забирая кругом, пошли к ферме, где оставили вторую часть группы. Спешить особо не спешили – но продвигались настолько быстро, насколько это позволяла обстановка. По пути отстреливали собак и «одержимых» – но это стало уже настолько привычным, что нет смысла даже описывать это. В новом мире убийство – норма. Эти – убивают, чтобы насытиться, потому что больше нечем, запасы продовольствия, доступные их больному мозгу закончились. Еще они убивают потому, что ненавидят нас – адреналин съедает их изнутри, ярость требует выхода. Ты убиваешь для того – чтобы не дать себя съесть, чтобы не стать добычей на этом пиршестве смерти. У тебя есть оружие, патроны – и пока они у тебя есть и ты достаточно осторожен – ты жив. Нет – ты не жив. Вот и вся наука.

Но и нам тоже нужно было что‑то поесть. В пожарке мы не нашли ничего подходящего, а MRE порядком осточертели. Вот мы и свернули к небольшому населенному пункту, маленькой деревне на дороге, где жили фермеры, наверное и лесорубы, судя по большому водному колесу, которое должно было приводить в действие механизм на старой лесопилке. Привлекло нас отсутствием «одержимых» – по крайней мере в пределах видимости, и вид небольшого магазинчика – продуктовой лавки, в котором не было разбито ни одного стекла. Конечно, там сейчас стоит вонь от сгнивших и испортившихся продуктов – но там наверное есть шоколад в батончиках и плитках, есть всякие снеки, есть консервы, есть вода в баллонах – в общем есть много всего такого, что нам не помешает. И третье, что привлекло наше внимание – это совершенно очаровательный пикап «Додж Рэм» у здания магазина.

Просто – подходи и выбирай что тебе душе угодно. Машину конечно придется оставить, слишком опасно на машине, мы не знаем ни маршрутов облета местности, ни расположения чек‑пойнтов на дороге. Но помечтать-то можно…

Конечно – ни один дурак не станет сразу выходить из леса на дорогу, таких дураков сейчас не осталось – все вымерли. Больше получаса майор просматривал всю деревню с прицела снайперской винтовки, я прикрывал его сзади. И не зря – появился «одержимый», как и все «одержимые» последнего времени – вялый и усталый. Получив пулю в лоб – свалился.

– Там чисто… оторвался от прицела майор.

– Двигаемся?

– Не торопясь.

Не торопясь – это значит по‑пластунски. Способ передвижения, который я всегда ненавидел – и который является основным для солдата сил специального назначения. В последнее время – с начала девяностых – новое поколение позабыло, что такое настоящий противник и что такое настоящая опасность. Сейчас солдата не заставишь не то что по‑пластунски ползать – но и пешком то он с неохотой пойдет, все ездят, даже от штаба в казармы. А вот нас учили ползать в свое время – на границе ФРГ и ГДР. Помните еще – что это за страны такие были. Не помните. А в ГДР тогда стоял русский спецназ, и была Штази – секретная полиция. И тянулась граница через всю страну – граница такая, что ни мексиканцы ни палестинцы, лезущие через возведенные многометровые стены даже представить себе такую границу не могут. Русский спецназ стоял в нескольких километрах от границы в местечке со сложным германским названием – вот там то нас и учили ползать немецкие горные егеря. Иногда просто так на границе бывали, иногда – переправляли агентов и принимали диссидентов. Кое‑кто – ходил на ту сторону, вытаскивал людей и получал информацию… Ну и в нашу сторону… ходили. Зазевался… не обратил внимания на шорох, на спугнутую кем‑то птицу – и лежишь себе с перерезанным горлом.

Но с другой стороны как‑то… спокойнее… Тебя никто не видит, ты не торопишься… Вот до крайнего дома в деревне уже сто ярдов… восемьдесят ярдов…

И тут появился «одержимый».

Как назло, этот одержимый был не такой как все, где‑то он нашел источник пищи, достаточный чтобы продержаться до сегодняшнего дня. Поэтому – он отличался завидной резвостью. На твари был грубый рабочий комбинезон, серого цвета, весь в грязных пятнах. Выскочив из‑за крайнего дома, она уставилась на нас…

Заметила!

Первая пуля прошла мимо, все-таки я не первый день стреляю, и вижу когда попадаю, а когда – промахиваюсь. Вторая попала в цель, пробив «одержимому» грудь слева, там где должно было быть сердце – но тварь уже взвыла, даже не взвыла – завизжала так, что захолодело в душе. Если бы не слышал – не поверил бы, что человеческое существо может издавать такие жуткие звуки.

Третий выстрел – вторая пуля здорово оглушила ее – пришедшийся в то же самое место уложил тварь на месте – но на смену ей уже лезли новые. И их было много…

Пришлось выпустить пистолет из рук – он упал, потому что не был пристегнут ремнем к кобуре, как это делают морские пехотинцы. Эти твари перли так, что из автомата я успел свалить только двоих – третья успела добежать…

От удара я ушел – «одержимый» бросался так, как бросается хищник из рода кошачьих – сверху, нарывая жертву своим телом. От броска удалось уйти – но пространство я совсем при этом потерял, пришлось упасть на траву. Падая, и видя что промахивается – «одержимый» каким‑то немыслимым образом извернулся и схватил меня за штанину. Но укусить не успел – выхватив из кармана трофейный пистолет, я дважды выстрелил ему промеж глаз, едва не прострелив себе ногу.

Повернувшись, я разрядил остаток патронов – а магазин был уже неполным – в того, который собирался броситься на майора. Еще с одним майор разобрался сам. Длинная винтовка не давала ему действовать быстро, и «одержимому» удалось повалить его за землю и схватить. И стрелять было невозможно – в одном пистолете патронов не было совсем и бросил его, второй надо было подобрать. Но прежде чем я успел это сделать – майор несколько раз выстрелил навалившемуся на его «одержимому» в бок из небольшого револьвера, которого я у него до этого никогда не видел. Полезная, кстати привычка – носить на всякий случай небольшой револьвер…

Автомат висел у меня на груди, пистолет был в руках, и там должно было еще остаться шесть патронов. Но «одержимые» – все которые были в засаде, или просто – на лежке – уже не могли причинить нам вреда. Один, хрипя и каким‑то чудом задрав голову полз ко мне – и от его мутного, затуманенного ненавистью взгляда становилось дурно. В него попало пять или шесть пуль из автомата, одна из них по‑видимости повредила позвоночник – но он упорно полз вперед, стараясь добраться до меня. Пришлось выстрелить…

– Чисто! – крикнул я – и только потом оглянулся.

Ответом был выстрел…

Это были кавалеристы! Трудно было в это поверить – но это были кавалеристы! Восемь человек, под каждым из них конь, а в руках винтовка, они были всего ярдах в семистах от нас на опушке лесополосы, и один из них целился, пристав в стременах или винтовки с оптическим прицелом – а другие ждали результата выстрела.

– Опасность слева!

Пуля ударила совсем рядом, подняв фонтан земли.

Майор вывернулся – и упал на землю, перехватывая винтовку. Я сорвал с экипировки дымовую шашку и бросил рядом с собой…

– Отходим!

Майор выстрелил – и один из кавалеристов начал падать, потому что его лошадь уже больше не могла держать седока. Остальные открыли огонь…

Если хочешь уничтожить кавалериста – убей его лошадь.

Остальные открыли огонь – неожиданно плотный и точный. Треск М-4 перемежался глухими очередями Калашниковых.

Шашка задымила, выбрасывая хлопья густого белого дыма. Я открыл частый огонь одиночными – и еще одна лошадь споткнулась на полдороге, а остальные повернули назад…

– Пошел!

Я побежал – и вызвал на себя огонь из всех стволов. Бежать приходилось рывками – огонь на таком расстоянии не слишком точен, но если из такого количества стволов.

Даже не понял, что произошло – что‑то ударило меня, едва не сбив на землю – но я продолжал бежать. Ранен?

Вроде нет.

Залег, открыл частый, прикрывающий огонь, уже ни в кого не попадая – но держа всадников на расстоянии.

Снова выстрел – сухой и отрывистый, из снайперской винтовки, прямо из клубов дыма. Черт, Озказьян, что ты там застрял…

И тут я увидел, что один из всадников валится с коня…

Попадание!

Майор не побежал – он оставался на месте и продолжал стрелять. Тем самым, давая понять всадникам, что ловить здесь нечего. Я бы конечно предпочел свалить – но…

Всадники, оставшись всемером и на шести лошадях порысили назад, не стреляя. Но что‑то мне подсказывало, что это – передышка и что они от нас уже не отстанут.

Только когда всадники скрылись из виду – майор побежал ко мне. Верней – он побежал ко мне, а я – к лесу. Встретились уже среди деревьев – и успел перезарядить автомат, а майор остановился и начал по одному патронку дозаряжать винтовку.

– Откуда они здесь?

– Не догадываешься? Похоже Си‑Эй‑Ди.

Еще не хватало – а ведь точно он здесь тоже тренировались. Special Activity Division – специальное подразделение ЦРУ, созданное после событий «9/11». Первым их делом был Афганистан, там они сотрудничали с войсками Северного Альянса, наводили огонь авиации, обучали самих бойцов СА. В конечном итоге, Афганистан был взят практически без боя, это потом там началось. Эти ребята отличались тем, что действовали в глубоком тылу противника, под видом частных лиц или наемников и не придерживаясь каких бы то ни было правил. Всю самую грязную работу, что в Афганистане, что в Ираке, что в других местах, таких как Йемен – поручали им. Тогда же в Афганистане люди из SAD научились ездить на лошадях и полюбили это дело – настолько, что они нередко ездили на лошадях и тогда, когда в этом не было никакой необходимости. О том, что это люди САД говорило и оружие – М-4 и Калашниковы вперемешку, там оружие не выдавали, а покупали или свободно использовали трофейное. Серьезные ребята, с большим боевым опытом, с опытом засадных и контрзасадных действий, с опытом наведения авиации на цели.

Короче говоря – попали.

– Посмотри, что у меня на спине. Ударило сильно…

Я повернулся спиной к майору, тот что‑то снял со спины – и протянул мне.

– Везучий. Немного ниже и…

На его протянутой руке лежала искореженная пулей Калашникова фляга с водой. Видимо, и впрямь повезло. Потом может и не повезти…

– Теперь они от нас не отстанут – озвучил я свою мысль, которая сейчас перекрывала все другие по своей значимости – пока не уничтожат, не отстанут.

– Вот в том то и дело… Порох в пороховницах еще остался?

Я прислушался к себе – если и остался, то его было так мало, что об этом не стоило даже говорить…

– Обгоню вас на любой дистанции, майор. – тем не менее бодро ответил я.

И мы припустили с места так как будто до этого просто прохлаждались, лежа на солнышке. Ничего раздобыть нам в этом проклятом селении не удалось.

 

Авиация не преминула себя ждать – вертолет скользнул над лесом, мы не сговариваясь сменили направление – и там, где мы только что должны были быть, в кронах деревьев одна за другой разорвались несколько ракет калибра два и семьдесят пять сотых дюйма. С ними сложно поразить противника, если только он не находится на открытой местности, да еще стоит ожидая вертолет – пройдено во Вьетнаме. А вот это – пулемет – уже посерьезнее…

Мы разделились – но так, чтобы на бегу видеть друг друга. Вертолет продолжал поливать огнем лес, но за спиной – все‑таки он нас не видел, и бил наудачу. Тем не менее – если мы не оторвемся – забьют нас тут, как пить дать.

В деревьях забрезжил просвет, мы остановились, как взмыленные кони – потом рванули направо. Интересно – как быстро они смогут перебросить сюда силы? Для оцепления и нормальной поисковой операции их не хватит. Как-то раз у нас в округе пропал ребенок, организовали поисковую команду, подняли всех кого могли – больше ста человек получилось – и то трехдневные поиски ничего не дали. Нашли через полгода, когда было уже поздно что‑то расследовать – то ли сам сорвался и сломал шею, то ли это сделал кто‑то, а потом инсценировал – уже не поймешь. Даже лаборатория ФБР не дала однозначного заключения.

Поднажав, я догнал майора – и в этот момент по лесу, по деревьям хлестнули очереди, уже со стороны поля. Кавалеристы уже поджидали нас – и судя по всему решили напомнить о себе. Потом кто‑то завизжал, несколько раз хлопнули одиночные – похоже, застрелили «одержимого». Смех – но этот одержимый нас в какой‑то мере спас.

– Что делаем?

– Попробуем заманить их в лес…

– А если окружат?

– Уже сделали бы. У них не хватает сил…

Хотелось бы…

– Как?

– Ты отвлеки. Я – сделаю.

– Добро…

 

Вообще-то говоря – шансов у нас было немного. Семеро, плюс вертолет – против нас двоих. Вертолет, кстати, еще висел над лесом, иногда разражаясь новым шквалом огня – но он был уже далеко от нас…

По их прикидкам – мы должны будем выбраться из лесного массива, не дожидаясь пока его оцепят и начнут прочесывание. А вот мы не будем этого делать…

Темнело…

 

В засаде мы сидели до тех пор, пока стрелки часов не сказали нам о том, что наступил новый день. Мы лежали поодиночке, не прикрывая друг друга, рискуя в любой момент стать добычей «одержимого». Мы не знали, где наш противник, что он замышляет, знает ли о том где мы и что мы собираемся делать. Вертолет улетел дозаправляться и больше не появлялся, последние выстрелы – и снова на опушке – раздались три часа назад, после чего все стихло. Не было ни единого признака того, что кто‑то вошел в лес, что кто‑то попытался организовать прочесывание. В таких играх, кто вынужден делать ход – тот обычно и проигрывает, это при равной численности и технической оснащенности. В нашем случае – кавалеристы не рискнули сделать ход – и теперь его придется делать нам.

Я даже не видел, где засел майор – я только развернулся и осторожно пополз назад, в темноту ночного, вымершего леса. И остановился только тогда, когда ощупывая пространство перед собой – вдруг наткнулся ладонью на тонкую леску.

– Я здесь… – тихо сказал я.

Молчание…

Осторожно двигаясь, я провел пальцами по леске, дошел до ствола, за который она была зацеплена. За ствол? Или тут – тоже ловушка?

Внезапно мне пришло в голову – а в чем смысл игры? Это что – проверка? Справлюсь я с заданием или нет?

Или майора уже взяли?

Перевернувшись несколько раз, я лег на спину, выхватил пистолет – кстати, лежа на земле из положения «на спине» стрелять даже удобнее, особенно из пистолета – только навык нужен. Нужен свет, видимый или невидимый. Но видимый включать нельзя – ночью вспышка света видна будет и с опушки, а невидимый – батарейки в ПНВ [193] сдохли совсем. Для очистки совести – все же достал, попытался включить – без толку.

Снова сместился, на сей раз вправо. С колена, прикрываясь деревом, попытался посмотреть, что впереди – и не увидел ничего. Я не представлял, как можно бесшумно взять такого человека как Озказьян. Если его впереди нет – значит, либо его взяли, либо он ушел сам, бросил все и ушел.

Но куда? И зачем?

Снова переместился, снова прикрылся деревом и попытался рассмотреть то, что находилось за моей спиной – не подкрадывается ли кто. Нет. Снова вперед – впереди не было ничего. Еще одна перебежка – вперед и влево. Какой‑то дурацкий танец. И можно на растяжку так напороться, одну я уже нашел…

Сдаюсь…

– Майор, сэр… – негромко позвал я.

Ответа нет.

– Сэр, вы здесь? – уже громче, так громко, что могли услышать и те, кто осаждает лес. И снова – вперед и вправо…

Ответа нет…

Растяжку я так и не заметил – верней заметил, но в последний момент. Почувствовал ногой – по мгновенному сопротивлению. Единственное, что я успел сделать – это прыгнуть вперед и упасть. Но вместо взрыва лес осветило нереально ярким, режущим глаза светом. А потом словно небо обрушилось на голову…

 

 

Катастрофа, точное время неизвестно

 

Южная Каролина, «Форт‑Брэгг»

Зона «Блэк Джек»

 

Пришел в себя я не сразу. Даже сейчас я знал, что нахожусь в заключении не меньше двух суток. Верней, это я думаю, что не меньше двух суток, потому что сколько на самом деле здесь не знает никто, лампочки, защищенные толстенным стеклом горят круглые сутки. От этого любой нормальный человек первое время не может заснуть. Потом – привыкает.

Наверное, это «Форт-Брэгг». А может – и нет. Эти места – одинаковые по всему миру, где бы они не находились. Наверное, все-таки «Форт-Брэгг», какой смысл тащить меня куда-то в другое место. И в том что я здесь нахожусь – есть что‑то глубоко символичное.

Это расплата.

Совсем недавно, незадолго до катастрофы – в прессе поднялась очередная волна насчет пыточных тюрем ЦРУ, или секретных тюрем ЦРУ в общем мест, где с террористами обращаются совсем не так, как это полагается по Гаагской конвенции. Если внимательно прочитать сию конвенцию – там ни слова не сказано о террористах, однако тут же возникает большой вопрос. Термин GWOT – означает Global War Of Terrorism, глобальная война с терроризмом. Если идет война – то в войне должны быть две стороны, два противника, не так ли? А если есть два противника и есть война между ними – то логично предположить, что с обоих сторон противники являются солдатами. И значит, к солдатам обеих сторон применима Гаагская конвенция. Ведь в войне, как и в сексе обязательно две стороны, иначе получается…

Впрочем, до катастрофы у нас так все и получалось. Как в сексе, когда в нем участвует только один человек…

Можно конечно сказать, что когда нашим солдатам не везет, и они попадают в плен к противнику – противник меньше всего задумывается о положениях Гаагской конвенции. Но с другой стороны, они – мировое зло, а мы как мировое добро с ними боремся. Раз они мировое зло – значит, они и должны так поступать, а мы так поступать не должны…

В общем – рассуждать на эту тему можно бесконечно, до тех пор пока не надоест, или пока не мочалится язык. Все время, пока шла пресловутая ГВОТ – многие журналисты этим и занимались. И пока они этим занимались – другие люди делали дело.

В деле содержания пресловутых «секретных тюрем» было два компонента – транспортный и изоляционный. Транспортный – задержанного террориста нужно был транспортировать к месту его содержания. Занималось этим ЦРУ, иногда такие полеты имели место на самолетах ВТА, [194] но где года с двух тысяч шестого по ВВС был издан секретный приказ, согласно которому ни один командир не имел право принимать на борт каких‑бы то ни было лиц без официальной регистрации и документов, особенно – если у него возникало подозрение, что этих лиц куда-то перемещают помимо их воли. Сделано это было потому, что командиры и так не желали принимать подобных лиц на борты, не желая возни и возможных проблем. Ну и еще хотелось лишний раз показать свое отношение к ЦРУ и прочим правоохранительным органам, занимающимся тайными операция за пределами США. У армии к таким людям было и раньше плохое отношение, а теперь, несмотря на все официальные камлания о всеобъемлющем сотрудничестве – оно стало еще хуже.

Поэтому ЦРУ вынуждено было на один раз нанимать гражданские самолеты, причем часто это делали спецслужбы государств стран Восточной Европы. Начиная со времен избавления от коммунистической тирании эти мелкие и ничего в общем то не значащие государства всегда хотели быть святее самого папы Римского и готовы были оказать американцам любую услугу. А палачей и мастеров грязных дел в тех государствах всегда хватало.

Вторым компонентом была изоляция пленников и работа с ними. Проблема была в том, что в современном обществе решительно невозможно ничего держать в тайне. Открою небольшой секрет – я слышал от знакомого человека из ЦРУ, что на сегодняшний день его ведомство сорок процентов нужн<