Карта 22. Гавани и места высадки на берег после 1190 г. и до конца эпохи народовластия

К концу XI века в Исландии число годных для мореплавания кораблей резко снизилось, и заморскую торговлю почти полностью захватили чужеземцы, прежде всего норвежцы. Соответственно исчезло большинство гаваней — заморские купцы выбирали для высадки такие места, где можно было ожидать большого наплыва заинтересованных покупателей-исландцев. Такие места назывались торговыми дворами (дисл. kaupstaðr); приезжие торговцы ставили рядом с кораблями палатки и торговали своими товарами. Самыми важными среди этих мест были Пески (на юге), Белая река (на западе), Гусиная гавань (на севере) и, вероятно, Залив Гаути (на востоке). В самом начале XIV века число гаваней снова возросло в ответ на повышенный спрос среди иностранцев на исландскую сушеную треску.

Лишь немногие саги из тех, в которых рассказывается о событиях, произошедших до XIII века, упоминают назначение цен на импортные товары. Таковы, в частности, «Сага о людях с Оружейникова фьорда», «Сага о Курином Торире» и «Сага о людях со Светлого озера». Первая обсуждалась в предыдущей главе, и на примере убийства норвежского торговца Хравна видно, какую ценность имели для исландцев заморские сокровища. Рассмотрим эпизод с прибытием Хравна в Исландию (глава 4/4 саги) подробнее. Задача Хравна — найти себе на зиму жилье и хранилище для своих товаров; нельзя не отметить, что местные очень заинтересованы в том, чтобы залучить норвежца к себе, и конкурируют за него друг с другом:

Хельги Кошки поехал к кораблю и приглашает норвежца к себе Тот ответил, что не собирается ехать к нему на зиму,

— потому что мне говорили, будто ты человек надменный и жадный до богатства, — говорит он, — а я человек скромный, всегда доволен малым, так что мы друг другу не подходим. Хельги Кошки предложил тогда купить у него хороших товаров, потому что он был большой охотник до красивых вещей, но Хравн сказал, что в кредит ничего продавать не станет. Хельги Кошки отвечает:

— Да уж, поездка моя к тебе вышла хоть куда. Оказал ты мне честь, ничего не скажешь — и жить ко мне не поехал, и продать ничего не захотел.

Гейтир тоже приехал к кораблю, и нашел корабельщика, и сказал ему, что тот поступил неразумно, поссорившись с самым уважаемым человеком в округе. Норвежец отвечает:

— Я вообще-то думал поселиться у кого-нибудь из бондов, но, может быть, ты возьмешь меня к себе? — говорит он.

Гейтир не хотел решать дело сразу, но кончилось тем, что он принял корабельщика у себя; прочие люди с корабля уехали жить в другие места, а корабль вытащили на берег на катки. Норвежцу отвели сарай, где он сложил свое имущество; тот стал торговать, и все только в мелкую розницу, ничего оптом.

Отметим, что норвежец изначально хотел найти себе жилье у простого землевладельца, а не у годи. Как мы уже знаем, Хравну было бы лучше не отклоняться от этого плана.

В 1215 году двое влиятельных годи, Сэмунд сын Йона сына Лофта, с хутора Междуречный мысок, и Торвальд сын Гицура, с хутора Оползень, совершили ошибку, едва не ставшую роковой, — силой заставили норвежцев согласиться на выставленные ими условия. Норвежцы же нашли условия несправедливыми, и начался опасный конфликт. Сама реакция иностранцев говорит о том, что требования двух годи были крайне необычными. Десятилетием раньше, в 1203 году, Снорри сын Стурлы попытался назначить по своему усмотрению цены на муку, привезенную в Исландию неким купцом с Оркнейских островов; эта попытка тоже привела к конфликту.[396] Между исландцами и норвежцами был еще один спор об условиях торговли, продолжавшийся с 1170 по 1180[397] год. К началу XIII века норвежские купцы настолько разозлились на исландцев, что попросили норвежского конунга отправить в Исландию войска, и войны удалось избежать лишь чудом благодаря дипломатии того же Снорри.[398]

Само время возникновения споров — рубеж XII и XIII веков — совпадает со временами тяжелой инфляции в континентальной Европе. Связанный с этим рост цен на импортные товары особенно больно ударил по исландцам, потому что цены на их экспорт аналогичным образом не выросли. Договориться же о более приемлемых условиях торговли они не могли — сила была не на их стороне. С середины XII века торговля между Исландией и континентом осуществлялась почти исключительно норвежцами, которые, насколько можно судить, не стеснялись временами заключать картельные соглашения. Исландцы же непосредственного доступа на внешние рынки практически не имели — их товарами торговали опять же норвежцы. Исландцы могли некоторое время сопротивляться давлению норвежцев, но в итоге у них не оказывалось иного выбора, кроме как уступить. В долгосрочной перспективе альтернатива выглядела так — или соглашаться на норвежские цены, или остаться без импорта.

 Дополнительные привилегированные источники доходов
 

Еще один нерегулярный источник дохода дня годи представляла собой его доля в имуществе, изымаемом у объявленного вне закона. Такая процедура называлась «судом по изъятию имущества» (дисл. féránsdómr[399]) и осуществлялась годи от лица и в пользу выигравшей дело стороны.[400] Имущество изымалось, как правило, спустя две недели после окончания тинга, на котором его владелец был объявлен вне закона. Имущество, подлежавшее изъятию, называлось «имущество объявленного вне закона» (дисл. sektarfé). Выигравшая сторона имела первоочередное право выбора имущества для изъятия, а потом свою долю забирал и годи. В случае как малого, так и полного объявления вне закона годи получал за организацию суда по изъятию имущества эквивалент одной коровы или быка-четырехлетки. После того как выигравшая сторона и годи забрали свои доли, остальное имущество делилось между жителями округи.

Сама по себе вышеозначенная компенсация была небольшой, особенно если учитывать опасности, угрожавшие годи, сначала ведущему дело против человека, а затем отправляющемуся забирать его добро. Однако если годи сам являлся пострадавшей стороной в деле об объявлении кого-либо вне закона, то он получал не только долю годи, но и долю пострадавшей стороны — а это уже был значительный капитал. Кроме того, в этой ситуации годи сам распределял, кому что из имущества достанется. Эта возможность объединить роль пострадавшего и роль судебного исполнителя превращала выкуп чужих тяжб в потенциально высокодоходное мероприятие для годи.

Имелись у годи и другие столь же нерегулярные источники дохода. Например, если в Исландии умирал чужестранец и у него не было ни наследников, ни партнеров, то годи получали некоторые права на его наследство.[401] Также можно было извлечь выгоду из управления чужим имуществом (человек, занимающийся этим, назывался fjárvarðveizlumaðr — «человек, осуществляющий хранение имущества»). Также годи периодически вели дела о наследстве от имени неполноправных лиц, как то: несовершеннолетних, вдов и незамужних женщин, а также управляли их имуществом. Годи, как и в других случаях, имели возможность осуществлять эти функции успешнее, чем обычные бонды, однако законы не представляли им никакой монополии — право каждой семьи на самостоятельное распоряжение собственной судьбой было краеугольным камнем исландской системы законов.

 Овечий налог
 

Подлинная суть исландской политической экономии нигде не проявляется так ярко, как в том обстоятельстве, что налогов, специально созданных для обогащения «государственных мужей» — годи, в Исландии эпохи народовластия не существовало вовсе. Лишь в самом конце этой эпохи, незадолго до потери независимости, исландская элита совершила попытку такой налог ввести. Этот новый налог назывался «овечий налог» (дисл. sauðakvǫð или же sauðatollr). Он несколько раз упоминается в «Саге о Стурлунгах»[402]; его устройство и факт столь позднего введения помогут нам точнее определить, какие факторы отвечали за богатство годи до его появления. Овечий налог возник в связи с рядом менее серьезных налогов, включая так называемую «тинговую пошлину», дисл. þingtollr[403] (не путать с упоминавшимся выше тинговым налогом «покупка поездки на тинг», который взимали с тех тинговых, кто не ездил на альтинг).

Все упоминания овечьего налога приходятся на середину XIII века. Из них следует, что налог этот не был регулярным, а взимался годи с применением силы[404] в ситуациях, когда последние сильно нуждались в средствах. Яркий пример того, до чего доводила поздних годи алчность, дает рассказ о той особой жестокости, с какой овечий налог собирал в Западных фьордах Орекья, сын Снорри сына Стурлы.[405]

Как уже упоминалось, на рубеже XII–XIII веков в Европе началась инфляция, и повсюду на континенте люди, стоявшие у власти, нещадно обирали всех, кого только могли. Можно допустить, что с этим связаны и введение в те же времена в Исландии поборов вроде овечьего налога и рост агрессивности некоторых годи. Логичнее, однако, предполагать, что ничуть не менее важную роль здесь сыграли внутриисландские обстоятельства, прежде всего изменение политического климата.

 Источники дохода, доступные всем свободным землевладельцам
 

Некоторые источники дохода были доступны как годи, так и любым другим исландским землевладельцам. Два из них — торговля и сдача в аренду скота — существовали с самых первых лет эпохи заселения. Позднее, с введением в 1096 году десятины, появился и другой источник дохода, владение и управление церковным землями, так называемыми «дворами» (дисл. staðir). Подробно церковные дворы и десятина обсуждаются в главе 18, здесь же будет достаточно сказать, что в течение XII и XIII веков контроль над церковными землями сосредоточивался в руках ряда особенно выдающихся годи. «Дворы», однако, были лишь одним видом прибыльной земельной собственности из целого ряда других. Нам важнее понять более фундаментальную вещь — какими способами амбициозные личности могли приобретать ценные земли и иную собственность и увеличивать свое богатство.

 Торговля — международная и внутренняя
 

В эпоху народовластия исландцы импортировали как обиходные товары, например ячмень, пшеницу, дерево и льняное полотно, так и разнообразные предметы роскоши. Ряд известных исландцев, например Гицур сын Ислейва (позднее избранный епископом), Халль сын Торарина из Ястребиной долины и Торхалль сын Асгрима, регулярно ездили за море в торговые поездки, но едва ли найдется хоть один исландец, занимавшийся исключительно международной торговлей. Отдельные личности вполне могли извлекать прибыль из таких путешествий, но с точки зрения истории социума важно другое — социальный класс купцов, наличествующий едва ли не в любой наугад взятой стране, в Исландии не сформировался. Исландцы, ездившие за море, не были единой группой и не влияли как группа на политику страны. Брюс Гельзингер замечает: «Примечательно в отношении международной торговли Исландии эпохи народовластия не то, что это предприятие в итоге с треском провалилось, а то, что, несмотря на все сложности и трудности, оно просуществовало целых четыре века».[406]

Исландские овцы отличаются необычайно длинной шерстью, которая очень богата ланолином, поэтому ткань из шерсти исландских овец обладает отличными водоотталкивающими свойствами. Исландцы с самого начала эпохи заселения производили из овец массу самых разнообразных продуктов, и основными статьями исландского экспорта являлись собственно шерсть, шерстяное домотканое полотно (дисл. vaðmál) различного качества, а также изготовленные из него плащи (дисл. vararfeldr) неплохо защищавшие от дождя. Вязание еще не было известно, поэтому из шерсти только ткали. Домотканое полотно было двух сортов[407], обычного и высшего. Полотно обычного сорта называлось «товарное полотно» (дисл. vararvaðmál). Оно многократно упоминается в источниках, и качество этого полотна было одинаково по всей Исландии — это означало, что для определения его не нужно было привлекать экспертов, и поэтому оно могло служить единицей товарного обмена вместо денег, тем более что шерсть и изделия из нее производились буквально на каждом исландском хуторе, по всей стране. «Товарное полотно» представляло собой грубую, прочную ткань. Оно было довольно дешево, из него делали рабочую одежду, рукавицы, чулки и так далее. В Норвегию экспортировали само полотно, а изделия изготавливались уже на месте. Полотно высшего сорта встречалось реже и называлось «гаванское полотно» (дисл. hafnarvaðmál). Внутри высшего сорта были и более тонкие различия по качеству, и самое лучшее гаванское полотно шло на паруса. Чем выше был сорт гаванского полотна, тем дороже оно стоило.

Кроме разного рода овечьих продуктов, на экспорт могли идти лошади, шкуры, изредка сыр. Экспортировались также символические объемы серы и экзотических товаров вроде белых соколов.

На внутреннем исландском рынке торговали в основном продуктами питания, прежде всего сушеной треской — ее делали в прибрежных районах и продавали в более удаленных от моря округах. Этот рынок никак не контролировался годи, и не было никаких налогов или сборов. На этом рынке действовали люди вроде Куриного Торира из одноименной саги (дисл. Hœ́nsa-Þóris saga). В саге этот человек нарисован как последняя сволочь и гнусный мерзавец, и рассказчик не испытывает симпатии к методам, какими Торир сколотил свое состояние, но зато он их описывает, и благодаря этому мы можем составить представление о том, чего мог добиться предприимчивый торговец (глава 1 саги):

Жил человек по имени Торир, как есть нищий и не очень-то уживчивый, в округе его не любили. Он взял за обыкновение ездить из округи в округу с тем, что заработал за лето, и в одной округе покупал товары, а в другой продавал, и так вскоре немало заработал этой своей торговлей. А однажды Торир поехал с юга через пустошь[408], и были у него с собой куры, и он продал их на севере вместе с другим товаром, и поэтому его прозвали Куриный Торир. И вот Торир заработал столько, что купил себе землю у Междуречья Северной реки и поселился на хуторе, что назывался у Озера. Не прожил он там много зим, как заделался таким богатеем, что едва ли не все люди в округе были должны ему огромные деньги.[409] И хотя богатство его все возрастало, друзей у него оттого не прибавилось, потому что вряд ли нашелся бы на свете человек, которого судьба щедрее наделила умением ссориться вдрызг с каждым встречным-поперечным по какому ни возьми поводу, чем этого Куриного Торира.