О воспитании христианском как единственно правильном и сообразном с природою человека

Только христианство указывает для воспитания цель самую правильную, высокую и наиболее соответствующую природе человека, так как душа «по природе христианка», по

выражению Тертуллиана. Главная цель самого христианства состоит именно в том, чтобы перевоспитать человека. Поэтому некоторые Отцы Церкви Самого Божественного Основателя

христианства называли Божественным Педагогом. Христианское воспитание соединяет в себе все то, к чему стремятся педагоги, и только оно вполне достигает тех целей, какие педагоги

ставят для воспитания. Так, если говорят, что воспитание должно вести к счастью воспитанника, то только христианство и может дать истинное счастье человеку. Не отвергая (как языческие философы-стоики) земных  радостей, оно запрещает только неумеренную привязанность к ним и указывает человеку на истинную радость, которая состоит в молитвенном общении 

с Богом, в служении ближним в духе любви. 

 

Но научить человека находить именно в этом радость и счастье, поддержать его среди видимых скорбей и страданий жизни не может ни о дно учение, ни о дна философия или религия, кроме христианской. Если говорят, что воспитание должно быть природосообразно, то что сообразнее с природой

человека: давать ли возрасти в душе дитяти различным страстям и привычкам (Руссо), потому что будто бы они свойственны природе человека, или подавлять их в самом начале, когда они

еще не укрепились и легко могут быть искоренены? Что сообразнее с природой человека: с самого ли начала развивать и воспитывать в дитяти прирожденное душе человека стремление к Богу или оставлять это влечение на произвол судьбы, лишая чрез то всяк ого смысла и все прочие высшие стремления души? Если говорят, что воспитание должно обнимать все стороны

жизни человека, то более всего это достигается чрез христианское воспитание, которое обнимает все силы души и тела человека. Так, например, хотя религия христианская духовная, но она не запрещает заботиться о теле, напротив, заповедует человеку труд. Чтобы укреплять тело, предохранять дух от праздности, заповедует быть воздержным, чтобы не расстроить здоровья тела и т.д. При этом заповедует, чтобы тело было не только здоровым и крепким, но и служило самым послушным орудием духа. Церковь не отвергает и искусства:  

в самом богослужении христианском, например, соединены многие искусства - пение, живопись, архитектура, священная поэзия. Быть может, иной из крестьянских детей почти только

в Церкви и может получить художественное воспитание известного рода. Не будем уже говорить, что христианство не отвергает здравого образования ума, давая ему надлежащее 

плодотворное направление, и одно только может дать средства воспитать волю. Если многие педагоги утверждают, что воспитание должно быть гуманным, то кто может быть гуманнее христианина, который исполнен любви к о всем людям, как 

братии во Христе, - не говоря уже о том, что лишь христианство может научить истинной любви ко всем людям, не исключая врагов?

Приведем здесь прекрасные мысли о христианском воспитании преосвященного Феофана из его книги «Путь ко спасению».

 

Мысли преосвященного Феофана о христианском воспитании

Прежде всего пробуждаются в человеке и потом постоянно состоят в живой деятельности до самой смерти потребности тела. Тем необходимее поставить их в должные пределы… Источное для телесной жизни отправление есть питание. В нравственном отношении важно, чтобы, развивая жизнь тела, доставляя ему крепость и здоровье, не разжечь в душе плотоугодия. Не должно смотреть, что дитя мало, — надобно с первых лет начинать остепенять преклонную к грубому веществу плоть и приучать дитя к обладанию над нею... От детского питания многое зависит в последующем. Незаметно можно развить сластолюбие и неумеренность в пище - два вида чревоугодия, эти губительные для тела и души склонности, прививающиеся 

к питанию. Потому даже врачи и педагоги советуют:  

1) избирать здоровую и годную пищу, судя по возрасту воспитываемого... 2) подчинять употребление ее известным

правилам, в коих бы определялось время, количество и способ питания, и 3) потом от установленного таким образом порядка не отступать... Здесь первые опыты упражнения в отказывании себе в своих желаниях. Где кормят дитя всякий раз, когда оно заплачет... Оно привыкает к своенравию, оттого что успевает выпрашивать или выплакивать все желаемое. Той же мере должно подчинить и сон, и теплоту с холодом, и другие 

удобства, естественно необходимые в деле питания, имея неопустительно в виду не разжечь страсти к чувственным наслаждениям и приучать отказывать себе. Это должно 

соблюдать во все время воспитания... до тех пор, пока воспитываемый, утвердившись, возьмет сам себя в руки.

Второе отправление тела есть движение... Мерное, благоразумное развитие этого отправления, сообщая телу возбужденность и живость, приучает к тру дам и образует степенность. Напротив, развитие превратное, оставленное на произвол, в одних развивает

непомерную резвость и рассеянность, в других вялость, безжизненность и леность. Первое укрепляет и обращает 

в закон своенравие и непокорность... последнее погружает 

в плоть и предает чувственным наслаждениям. 

 

 

Итак... пусть дитя резвится, но в то время, в том месте и

тем родом, как ему приказано. Воля родителей должна запечатлевать всякий их шаг, разумеется, в общем. Без этого легко может покривиться нрав дитяти. Своевольно порезвившееся дитя всегда возвращается не с готовностью слушаться, даже в каких-нибудь малостях... Не гнется шея, не движется рука и нога, и 

глаз не хо чет смотреть, как приказывают. Напротив, дитя

выходит преподвижное на всякое приказание, где с самого 

начала не дают воли его движениям. Сверх того, нельзя лучше привыкнуть владеть своим телом, как заставляя его напрягаться по указаниям. Третье телесное отправление лежит на нервах... 

В этом отношении должно поставить правилом приучить тело безболезненно переносить всякого рода влияния внешние: от воздуха, воды, перемен температуры, сырости, жара, холода, уязвления, болей и проч. Кто приобрел такой навык, тот счастливейший человек, способный на самые трудные дела, во всякое время и во всяком месте. Душа в таком человеке является полною владычицею тела, не отсрочивает, не

изменяет, не оставляет дел, боясь неприятностей телесных, — напротив, с некоторым желанием обращается к тому, чем может озлобляться тело. А это очень важно... Сюда относятся

медицинские советы касательно купаний, времени и места 

гуляний, платья, главное - содержать тело не так, чтобы оно принимало одни только приятные впечатления, а, напротив,

более содержать под впечатлениями обеспокоивающими. Теми разнеживается тело, а этими укрепляется; при том дитя всегда боится, а при этом на все готово и способно стоять в начатом

терпеливо. Такого рода обращение с телом предписывается педагогикой. Здесь показывается, как эти советы пригодны и к развитию христианской жизни... не должно оставлять не произвол развитие тела дитяти, а надо держать его под строгою дисциплиною с самого начала, чтобы потом передать его в руки воспитываемого уже приспособленным к жизни христианской, 

а не враждебным ей. Истинно любящие детей родители-христиане не должны жалеть ничего, ни даже своего 

родительского сердца, чтобы доставить сие благо детям. Ибо 

иначе все последующие дела их любви и попечения будут или малоплодны, или совсем бесплодны.

Вместе с обнаружением телесных потребностей и в душе не замедляют высказаться низшие способности в естественной их последовательности. Вот дитя начинает останавливать свой взор

на том или другом предмете, и на о дном больше, на другом меньше, как будто один ему нравится более, а другой менее. 

Это первые начатки употребления чувств, за коим следует

пробуждение деятельности воображения и памяти... Судя по важности, какую они имеют в настоящее время в нашей жизни, как хорошо и спасительно первые на чатки их освятить

предметами из области веры! Первые впечатления глубоко остаются памятными. Помнить надобно, что душа является в мир голою силою... первый материал, первую пищу для

образования своего она получает извне от чувств чрез воображение. Очевидно само собою, какого характера должны быть первые предметы  чувств и воображения, чтобы не только не препятствовать, а еще более способствовать образующейся христианской жизни... Пусть чувства чаще получают первые впечатления от предметов священных: икона и свет лампады для глаз, священные песни для слуха и проч. Дитя не понимает еще ничего из того, что у него пред г лазами, но его глаз и слух привыкают к сим предметам, и они, предзанимая сердце, тем самым ставят вдали другие предметы... Итак, пусть  ограждают дитя священными предметами всех видов, все же могущее развратить в примерах, изображениях, вещах - удаляют... Известно, как сильно действ уют на душу растленные образы, 

в каком бы виде они ни касались ее! Как несчастно дитя, 

которое, закрыв г лаза или оставшись одно и углубившись 

в себя, бывает подавлено множеством непотребных образов, суетных, соблазнительных, дышащих страстями! Это то же для души, что чад для головы. Не должно также опускать из виду и образа деятельности этих сил. Дело чувств - видеть,

слышать, осязать, вообще испытывать, пытать... Не употреблять чувств нельзя: ибо не иначе как через них и познаются вещи,

кои знать должно, ради славы Божией и блага нашего. Но при этом

неизбежна и пытливость, которая есть неудержимая склонность без цели видеть и слышать, что где делается и как бывает…

 

 

Итак, следует при упражнении чувств соблюдать меру и порядок и обращать их на о дно нужное и по сознанию нужды... Такой род занятий избавит дитя от настроения развлекаться даже среди позволенного, приучит владеть чувствами, а через них и

воображением. И оно не будет перебегать от одного к другому без нужды, следовательно, мечтать и развлекаться образами и тем не давать покоя душе. Если будет строго соблюдаем предписанный порядок действования на тело и низшие

способности, то душа получит прекрасное приготовление 

к истинно доброму настроению; однако же только подготовление, - самое же настроение надобно созидать положительным действованием на все его силы: ум, волю и сердце...

На ум. У детей скоро обнаруживается смышленость. Она современна говорению  и растет вместе с усовершенствованием последнего. Поэтому начать образование ума нужно вместе со

словом. Главное, что должно иметь в виду, это здоровые понятия и суждения по на чалам христианским о всем встречающемся или подлежащем вниманию дитяти: что добро и зло, что хорошо и худо. Это сделать очень легко посредством обыкновенных разговоров и расспросов.

Родители сами говорят между собою, дети прислушиваются и по чти всегда усвояют себе не только мысли, но даже обороты речи и манеры. Пусть же родители, когда говорят, называют

вещи всегда собственными их именами. Например, что значит настоящая жизнь, чем она кончится, от Кого все получается, что такое у довольствия, какое достоинство имеют те или

другие обычаи и проч. Пусть говорят с детьми и толкуют им или прямо, или, всего лучше, посредством рассказов: хорошо ли, например, наряжаться, счастье ли это, когда получишь

похвалу, и проч. Или пусть спрашивают детей, как они думают о том и другом, и поправляют их ошибки. В непродолжительном времени этим простым средством можно передать здоровые

начала для суждений о вещах, кои потом не изгладятся надолго, если  не на всю жизнь... Далее, стоит только не давать детям книг с растленными понятиями, и ум их сохранится целым, во

здравости святой и Божественной. 

 

Напрасно не заботятся таким образом упражнять дитя, в том

предположении, что оно еще мало. Истина доступна всяк ому. Что малое христианское дитя премудрее философов, показал опыт. Он и теперь повторяется, но прежде он был повсюду.

Например, во время мученичества малые дети рассуждали о Христе Спасителе, о безумии идолопоклонства, о будущей жизни и проч.; это оттого, что мать или отец на толковали им о том

в простой беседе. Истины эти сроднились с сердцем, которое стало дорожить ими до готовности идти на смерть за них.

На волю. Дитя многожелательно: все его занимает, все влечет к себе и рождает желания. Не умея различать доброго от злого, оно всего желает и все, что желает, готово выполнить. Дитя,

предоставленное самому себе, делается неукротимо своевольным. Потому родителям строго должно блюсти эту отрасль душевной деятельности. Самое простое средство к заключению ее 

в должные пределы состоит в том, чтобы расположить детей ничего не делать без позволения. Пусть со всяким желанием прибегают к родителям и спрашивают: можно ли сделать то или

другое? Убедить их опытами собственными и чужими в том, что им опасно, не спросясь, исполнять свои желания, настроить их так, чтобы они даже боялись своей воли. Это расположение

будет самое счастливое, но вместе оно и самое легкое для

напечатления, ибо дети и так большею частью обращаются с расспросами к взрослым, сознавая свое неведение и

слабость; стоит только возвысить это дело и поставить его им в закон непременный... Отучая дитя от своей воли, надо приучать дитя делать добро. Для этого родители пусть сами представят

истинный пример доброй жизни и знакомят детей с теми, 

у коих главные заботы не о наслаждениях и отличиях, а о спасении души. Дети любоподражательны. Как рано они умеют

копировать мать или отца!.. Вместе с тем и самих детей надо вызывать на добрые дела, и сначала приказывать им делать их, а потом наводить, чтобы сами делали. Самые обыкновенные

при этом дела суть: милостыня, сострадание, уступчивость и терпение. Всему этому весьма нетрудно приучить. Случаи поминутны, стоит взяться. На сердце. Сердце - способность 

вкушать и чувствовать  насыщение. Когда человек был в

союзе с Богом, находил вкус в вещах Божественных и освященных благодатию Божиею. 

По падении он потерял этот вкус и жаждет чувственного.

Благодать крещения отрешила от сего, но чувственность готова снова наполнить сердце. Не должно допустить до этого, должно оградить сердце. Самое действительное средство к воспитанию истинного вкуса в сердце есть церковность, в которой 

неисходно должны быть содержимы воспитываемые дети, 

в которой сочувствие ко всему священному, сладость пребывания среди его, ради тишины и теплоты, отревание от блестящего и привлекательного к мирской суете лучше всего напечатлеваются в

сердце. Церковь, духовное пение, иконы — первые изящнейшие предметы, по со держанию и по силе. Надобно помнить, что по вкусу сердца будет назначаться и будущая вечная обитель, а вкус

у сердца там будет такой, каким образуют его здесь. Очевидно, что театры, балаганы и тому подобное негодны для христиан.

Современно этим способностям возникают у дитяти страсти и 

начинают тревожить его с раннего времени. Дитя еще не говорит, не ходит, только что приучился брать игрушки, но уже

серчает, завидует, присвояет себе, особится и проч., вообще являет действие страстей... потому должно противодействовать ему с первых проявлений. Как это сделать, определить трудно.  Все дело зависит от благоразумия родителей. Можно, впрочем, постановить следующее: 1) предупреждать всячески их возникновение; 2) потом, если проявилась какая страсть, надобно

спешить погасить ее придуманными и испытанными средствами. Этим предотвратится укоренение их, предрасположение к ним. Страсть, чаще других обнаруживающуюся, врачевать

должно с особым вниманием, потому что она может быть 

господствующею распорядительницею жизни. Благонадежнейший  способ врачевания страстей - употребление благодатных средств. К ним с верою должно обращаться... молить Господа, да совершит Свое дело. Дальнейшим в этом руководителем для ревностного отца, или матери, или няньки будет

опыт. У смиренная и организованная таким образом душа не 

будет свойственною ей беспорядочностью препятствовать развитию духа... К нему относятся: страх Божий... совесть... и

молитва... Страх Божий рождает молитву и просвежает совесть.

Не должно смущать, что все это обращается к иному, невидимому миру. У детей есть к тому предрасположение, и они скоро

усваивают себе эти чувства. Особенно молитва прививается 

очень легко и действует не языком, а сердцем. Оттого они 

охотно и без устали участвуют в домашних молитвах и церковном богослужении и рады этому. Потому не должно лишать их этой части образования, а мало-помалу вводить их в сие святилище нашего существа. Чем раньше напечатлеется страх Божий и возбудится молитва, тем прочнее будет благочестие во все последующее время... Ближайшего, впрочем, рук ово дства требует совесть... должно образовать настроение к совестливости и сознательности. Сознательность  есть дело чрезвычайной важности в жизни; но как легко ее образовать, так и легко

и заглушить в детях. Воля родителей для малых детей есть закон совести и Божий. Сколько есть у родителей благоразумия, пусть так распоряжаются своими повелениями, чтобы не поставлять детей в необходимость быть преступниками их воли; а если

уж сделались такими, - сколько можно, располагать 

их к раскаянию. Что мороз для цветов, то и отступление 

от родительской власти для дитяти; оно не смеет смотреть 

в глаза, не желает пользоваться ласками, хочет убежать и быть одному, а между тем душа грубеет, дитя начинает дичать. 

Как хорошо предварительно расположить его к раскаянию, 

сделать, чтобы без боязни, с доверием и со слезами пришло и сказало: «Вот я то и то сделал худо». Само собою, что все это

будет касаться одних обыкновенных предметов; но хорошо и то, что здесь положится основание будущему постоянному истинно-религиозному характеру - тотчас восставать по падении,

образуется умение скорого покаяния и очищения себя или обновления слезами… Если вести в таком порядке воспитание человека 

с первых лет, то мало-помалу будет разоблачаться пред ним характер, как ой должна иметь его жизнь... В естественном ходе

развития сил каждый естественно доходит до сознания, что он человек. Но если к естеству его привито новое начало благодатное христианское, в самый первый момент пробуждения его сил и их движения (в крещении), и если потом во всех 

точках развития сих сил это новое начало не только

не уступало первенства, а, напротив, всегда преобладало, давало как бы форму всему, то, приходя к сознанию, человек вместе с тем найдет себя действующим по на чалам христианским,

найдет себя христианином. 

А это и есть главная цель христианского воспитания, чтобы человек вследствие того сказал себе, что он христианин. Если же, пришедши в полное сознание себя самого, он скажет:  

я христианин, обязанный от Спасителя и Бога жить так и так, с тем чтобы удостоиться блаженного общения с Ним и избранными Его в жизни будущей, то... он поставит

для себя первым существенным делом самостоятельно хранить и возгревать дух благочестия, в котором ходил прежде по чужому руководству. Соответствие «учения» в древнерусской школе идеалу христианского воспитания. Если, таким образом, задача 

начальной школы, кроме об учения, должна состоять в том,

чтобы дать детям воспитание в истинно христианском духе, то тем более это должно быть задачею школы церковно-приходской.

Так сказать, первообразом церковно-приходской школы в первые времена христианства были училища при церкви, в которых 

оглашенные, т.е. готовящиеся к о Святому Крещению,

были наставляемы в главных истинах веры и жизни 

христианской, по заповеди Спасителя: «Шедше убо научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, 

учаще  их блюсти вся, елика заповедах вам» (Мф. 28:19—20). 

Такое училище было устроено, например, в городе Александрии, и уже впоследствии в этом училище стали не только наставлять

оглашенных, но и преподавать богословские науки, даже 

некоторые светские, например философию, риторику, грамматику и др. В древней Руси школы возникли также прежде всего

потому, что только через школьное учение

новопросвещенный русский народ мог утвердиться в истинах святой веры христианской. Поэтому в школах, по свидетельству летописей, должны были учиться «учению Божественному, а также благонравию и страх у Божию»; учили в этих школах 

главным образом священники с причетниками, иногда школы устраивались при монастырях. Начинали учить грамоте 

с Часослова и Псалтири. И по выходе из школы не

оставляли Псалтирь, многие выучивали ее наизусть, читали ее постоянно, не оставляли ее даже в путешествиях. Почему же книга Псалтирь, в которой многое по видимости непонятно и

которую теперь в церквах разве немногие слушают со 

 

 

вниманием, обыкновенно же этим чтением тяготятся, пользовалась в древней Руси таким уважением? Без сомнения, потому, что  считали ее книгою весьма назидательною и душеспасительною. И в самом деле, ни о дна книга

Священного Писания, не исключая Евангелия, не представляет таких удобств для выражения самых разнообразных состояний души, как поэтическая и вместе с тем учительная книга

Псалтирь. Там мы встретим самую живую, чисто детскую веру 

в Бога. Чтение ее водворяет в душе, удручаемой скорбями жизни, мир и отрадное спокойствие. Если кто погружен в шум и

суету, в псалмах он встречает напоминание о жизни в Боге, о живом стремлении пребывать в Его храме и искании Его 

с раннего утра. Если кто испытывает радость и не имеет собственных слов для того, чтобы выразить ее, вдохновенные и лучшие всяк ой поэзии слова Псалмов сейчас же научат его славить Госпо да так, как наиболее в этом случае прилично. Вот слова некоторых из святых отцов о Псалтири:

«Все, что есть полезного во всех книгах Священного Писания, - говорит святитель Василий Великий, - заключает в себе книга псалмов. Она пророчествует о будущем, представляет правила жизни; там есть совершенное богословие, есть пророчества о пришествии Христовом во плоти...  Псалтирь врачует и застарелые язвы душевные, и тому, кто получил свежую рану, подает скорое исцеление; она доставляет спокойствие душе, производит мир, укрощает бурные и мятежные помыслы. 

Хочешь ли ты каяться и исповедоваться в грехах,

желаешь ли хвалить, благодарить, славословить Господа?

В божественных псалмах найдешь все это»

(Василий Великий. 1я беседа на 1-й псалом).

«Хотя все Священное Писание учит нас добродетели, но Псалтирь, - пишет святитель Афанасий Великий (О толковании псалмов), - представляет еще для всех самый образец

жизни. К то читает другие книги - произносит написанное в них не как свои собственные слова, но как слова святых мужей или тех, о к ом они говорят. Но - удивительное дело! Кто

читает псалмы, тот все написанное в них произносит, как собственные слова».

 

 

«Ничто столько не способно, - говорит святой Златоуст, - 

восторгать и окрылять душу, освобождать ее от уз плоти и 

возбуждать к любомудрию, как божественные песни псаломские.

В Псалтири ты найдешь бесчисленные блага… Ты впал 

в искушение? Найдешь в ней наилучшее утешение. 

Впал в грехи? Найдешь бесчисленные врачевства. 

Впал в бедность или в другое несчастие? Увидишь много

пристаней. Если ты праведник, приобретешь оттуда самое надежное подкрепление, если грешник — самое действенное средство к исправлению. Если тебя надмевают добрые дела твои,

там на учишься смирению. Если грехи повергают в отчаяние, там найдешь себе великое ободрение. Если ты богат и славен, псалмопевец убедит тебя, что на земле нет ничего велик ого.

Если поражен скорбию, услышишь утешение. Видишь ли, что некоторые наслаждаются здесь недостойно счастием, на учишься не завидовать им. Видишь ли, что праведные терпят бедствия

наравне с грешными, получишь объяснение этого. Каждое слово там заключает в себе беспредельное море мыслей»

(Беседа XXVIII на посл. к Рим.) Возвращение к этому направлению в школе церковно-приходской. И вот эту-то книгу, которую наши предки так любили, образованные или мнимообразованные потомки начали не только оставлять, но даже начали осмеивать  и издеваться над старинным обучением по Псалтири, 

находя его несовременным и несообразным с новейшею педагогикой. Все заботы этих потомков, стремившихся к такому просвещению, какое они видели в Западной Европе и какое считали единственно разумным и потому не допускающим никаких пререканий, обратились на развитие ума и на обогащение его сведениями об окружающем мире или полезными для практической жизни. Так было особенно

в 60-х и следующих  годах. Понятно, что назидательная для души книга Псалтирь в их глазах потеряла всякую цену; ведь славянский язык непонятен для дитяти, а современная педагогика

требует, чтобы ничего непонятного никогда не допускалось 

в школу. Более понятны для дитяти сказки, басни, шутки, легкие рассказы и т.п. А потому-то непонятные псалмы и начали

заменяться баснями и сказками. 

 

 

Но ведь вместе с тем школа утратила прежний строго

церковный характер и перестала воспитывать в духе 

благочестия. Ослабела живая непосредственная вера, ослабела и прежняя строгость жизни и нравов. Только в недавнее время - 

с царствования покойного Государя Александра III дело начало несколько изменяться. И это совпало с тысячелетием со дня смерти святого Мефодия, просветителя славян. Чтение Псалтири опять вводится в школе. Сочувствие этому направлению руководит некоторых русских педагогов и писателей. Из современных нам педагогов, посвятивших себя просвещению народа, особенно 

С. А. Рачинский считает необходимым по примеру древней 

русской школы возможно более читать в ней Псалтирь 

(см. со ч. «Сельская Школа», статью в «Русск. Обозр.» и выдержки из нее в «Церк. Прих. Шк оле» за март 1897 г.) 

С. А. Рачинский считает неосновательным то мнение, будто

удобнее в школе оставить Псалтирь с славянским непонятным текстом и заменить ее Евангелием, которое более доступно разумению детей; будто удобнее ознакомить детей только

с особенностями славянского языка и упражнять в славянском чтении по Евангелию, Псалтирь же изучать не по славянскому, а по более понятному русскому переводу. По словам Рачинского,

ни одна книга, не исключая даже Евангелия, не положила так ой неизгладимой печати на христианское чувство и сознание, как Псалтирь. Поэтому-то она продолжает жить и составлять

насущный хлеб как для темных масс народа,  так даже и для стоящих на вершине знания. Хотя церковнославянский перевод Псалтири совсем непонятен детям, но он красотою своею

затмевает все другие переводы, и потому нужно читать Псалтирь в школе на языке церковнославянском. Притом чтение Псалтири может быть постоянно сопровождаемо объяснениями темных для детей мест в псалмах. Многие псалмы понятны и без объяснений. Сочувственно отзывается о направлении древней русской школы не один Рачинский, но и другие педагоги и писатели.

 

Приведем, например, слова Глеба Успенского.

Но если, быть может, наша школа и не вернется к так ому об учению по Псалтири, какое было в древней Руси, то, во всяком случае, она должна  заботиться о воспитании в духе христианского благочестия. Никогда не следует забывать, что грамота без христианского просвещения бесполезна, потому что «грамота без страха Божия, как говорит святитель Тихон

Задонский, безумному меч, так как может быть употреблена во зло». По словам знаменитого русского педагога 

К. Д. У шинского, вся современная педагогика «выросла на христианской почве, не христианская педагогика есть вещь немыслимая - безголовый урод и деятельность без цели... Величайшие двигатели дела народного воспитания: Франке, Песталоцци, Арнольд именно в христианстве почерпали силы для своей плодовитой деятельности, пересоздавшей воспитание Европы... Можно ли себе представить, например, сколько-нибудь сносного учителя грамотности даже, который бы не коснулся религиозных истин, если только он не занимается одним механизмом чтения, убийственным для детской головы?.. 

Воспитателем в народной школе вообще не может быть такой человек, который незнаком с христианскою религиею...

Дело народного воспитания должно быть освящено Церковью, 

а школа должна быть преддверием Церкви, вводить народ 

в таинственный смысл ее догматов и в нравственный храм

христианства» (Собрание педагог. сочинений, «О нравственном элементе в русском воспитании», с. 242—247).

Поэтому-то недаром говорил митрополит Московский Иннокентий одному священнику: «Поверьте, что за них (т.е. за церковные школы) возьмутся, — без них ничего не по делают». Он

не побоялся идти против общего увлечения современными педагогическими идеями (шестидесятых годов), при котором обогащение ума знаниями считалось главною задачею

школ, и в письме обер-прокурору графу Протасову писал: «Цель воспитания и просвещения простого народа должна быть единственно та, чтобы они были хорошие христиане, хорошие

граждане, хорошие супруги, хорошие отцы семейств, хорошие 

хозяева, хорошие члены общества и верные сыны Отечества, верные своему Государю, как истинному Отцу Отечества».

Учить в школах нужно прежде всего благочестию, нравственности — в форме бесед, затем, если кто пожелает, и грамоте. Мысли эти осуществились отчасти в царствование Александра III, когда воззвана к бытию церковная школа (Нар. Обр. за 1897 г., август. Мысли Иннокентия, митрополита Московского о народном образовании. Ф III). Обязанность учителя школы воспитывать детей в духе христианского благочестия. Но, быть может, опять у многих явится вопрос: неужели учитель школы должен заботиться о так ом воспитании, как оно изображено у преосвященного Феофана? Не дело ли это пастырей

Церкви? по силам ли ему такие обязанности? Но разве всякий христианин не обязан воспитывать своих детей в христианском духе? По чему же школа могла бы сложить с себя

такую обязанность? Впрочем, ведь на учителе не лежит обязанность взять всецело на себя одного дело христианского воспитания. Начало и главную часть этого дела совершает Церковь. Благодатное воздействие ее таинств, богослужения и других учреждений имеет такую силу, какой лишены все человеческие средства. Быть может, весьма многие из нас помнят, с каким сознанием священной важности и благоговением они в детстве приступали в первый раз к таинству исповеди и причащению Святых Тайн. Многие еще в детстве начали

прислушиваться к тому, что в Церкви поется и читается, и для этого старались быть внимательными, отгонять до

окончания службы все сторонние мысли, например об играх, предстоящих удовольствиях, домашних вкусных яствах и т.п.

Не представляло ли все это прекрасного средства приучить себя

к вниманию, к терпению, даже к борьбе с различными мыслями и склонностями, которые без того легко мог ли бы перейти 

в страсти? Или посты церковные не приучали ли каждого, кто их соблюдал, лучше всяких других средств к воздержанию, умеренности и самообладанию? «Всякий, получивший чисто русское воспитание, непременно отыщет в душе своей глубокие,

неизгладимые впечатления от множества церковных песен и священно действий, службы Великого поста и Страстной седмицы, встречи Светлого праздника Рождества, Крещения и всех

тех годичных церковных торжеств и служб,

 

 

которые составляют эпохи в годовой жизни каждого чисто русского семейства... Мы сохраняем отрадную уверенность, что многие из нас и теперь не могут без глубочайшего душевного удовольствия вспоминать о тех мирных, сияющих торжествах, о тех то грустных, то торжественных мотивах, которые православная 

Церковь вносила в нашу родимую семью, и мы желали бы, чтобы ни о дно русское дитя не было лишено

святого, отрадного, воспитательного влияния православной Церкви» (слова К. Д. У шинского, собрание педагог. соч.

267—269.) Но на помощь Церкви и ее пастырям должна прийти школа. Священник не так часто имеет пред собою детей, как учитель, и потому менее может за ними наблюдать. Благодаря школе истины веры Христовой и нравственности мог ли бы быть усвоены гораздо прочнее, чем при об учении в церкви или при посещении домов священником, потому что школьное об учение имеет много удобств. Учитель в школе может постоянно проверять, насколько каждый ученик выучил урок,

заставить выучить или повторить нетвердо выученное; в школе об учение идет последовательно, дети обучаются вместе, а известно, что дитя охотнее учится, если его учат с другими, а не в отдельности. Затем, в школе имеются классные пособия для об учения, установлены известные порядки и т.д. Поэтому-то пастыри Церкви, особенно ревностные к церковному учительству,

самый храм превращали как бы в школу, чтобы слушающие их удобнее и тверже мог ли усвоить преподаваемое учение. Так поступал, например, святитель Иоанн Златоуст, который заставлял

своих слушателей заранее прочитывать те места из Священного Писания, какие намеревался объяснять. И святитель Иннокентий советует учить детей в церкви, как бы в школе, по воскресным и праздничным дням (воскресные школы), поместив там скамьи, на которых сидели бы дети, устроив в церквах отопление.