Из воспоминаний бывшего военнопленного Ильи Мартыновича Федорова

1967 г.

Попав в плен, я находился в лагере для советских военнопленных под Мин­ском около деревни Масюковщина. На его территории находились 21 одноэтаж­ная казарма и два кирпичных двухэтажных здания. В одном из кирпичных зданий размещался госпиталь. На первом этаже — санитарная служба. Госпиталь обслу­живали русские медики, врачи и медсестры из военнопленных. Врачи носили поле­вые сумки с красным крестом.

Сначала в госпитале больные лежали на койках с матрасами. Скоро госпи­таль был набит буквально битком.

Вокруг лагеря вбили четырехметровые столбы в три ряда. Между ними распо­ложили витки проволоки. Поверху пропустили электрический ток. На столбах были установлены автолампы, от которых ночами было светло.

Некоторым пленным удавалось бежать из лагеря, но часто беглецов ловили и жестоко расправлялись с ними — вешали на металлическом крюке прямо за подбо­родок. Смерть была долгой и мучительной. К тому же казнь сопровождала музы­ка, звучавшая из громкоговорителя. На грудь повешенных вешали дощечки с над­писями; «Коммунист», «Политработник», «За попытку к бегству».

В лагерь, особенно в госпиталь, немцы не заходили. Чтобы помочь раненым врачи в строевой записке на питание удваивали их количество. Состояние пленных усугублялось их душевными муками. Все были воспитаны на том, что плен — это предательство. Многих мучил вопрос стоит ли выживать, бороться за жизнь. В этих условиях я решил отвлечь людей от мрачных мыслей, вселить в них веру в себя, в неминуемую победу над фашистами. Я, как педагог, стал пересказывать произве­дения А.С. Пушкина «Барышня-крестьянка», «Капитанская дочка», «Война и мир» Л.Н. Толстого. Слушали внимательно. Люди еще долго обдумывали услышанное. Светлели их глаза. Поддерживали меня и любители анекдотов. О нашем занятии мы никому не говорили. Особенно мы опасались переводчика Халиуллина, тата­рина. Он ходил с плеткой с тремя концами, оканчивавшимися гильзами от пуль.

В лагере я был под фамилией Тихомиров. Из девяти моих братьев восемь были в Красной Армии. Я боялся навредить им как пленный.

Как-то Халиуллин повел меня на кухню за баландой. Ходили мы за едой по очереди с бочкой. Повара тоже просили меня рассказать что-либо интересное, за что меня подкармливали. Мне доставались копыта, части голов.

В баланду добавляли жир из глазниц. Я делился со своими товарищами. Чай мы заваривали хвоей. Он был не очень вкусный, но витаминизированный. На кух­ню я ходил недели две.

Порядок в лагере поддерживали полицейские из военнопленных. Одни из них следили за поведением военнопленных — люди были голодные, злые, часто возни­кали драки. Другие, из украинцев, использовались для борьбы с партизанами, уча­ствовали в еврейских погромах.

Вскоре всех ходячих из лазарета перевели в рабочие команды. Стало немного легче, так как пленные получали по 200 г хлеба и два котелка баланды. Команда, в которую я попал, строила огневые пулеметные точки. Насыпали песчаный бруствер.

Потом нас перебросили на строительство бани. В лагерь прибывали все новые пленные. К сорока тысячам содержавшихся в нем, прибыло еще сорок тысяч. Мы рыли ров, укладывали трубы. Труб не хватило. Нас, двенадцать человек, повели в дом отдыха «Ждановичи» ремонтировать трубы водопровода и канализации. Нас охраняли семь человек, в основном пожилые люди. Спасаясь от холода они жгли книги из библиотеки.

Из украинской полиции я познакомился с Борисом Луниным. В полицию он пошел из-за голода, так как там выдавали армейский паек — 600 г хлеба, первое и второе на обед, папиросы. Я попросился в состав украинской полиции, хотя был русским. Мы занимались военной подготовкой. Лунин тяжело переживал свое поло­жение. Когда послали его на погром евреев в Минск, он бежал оттуда, напившись, устроил дебош, и его выгнали из полиции. Он пошел в батальон Абудари, создан­ный из военнопленных для борьбы с партизанами. Оттуда он попал в рабочую ко­манду. С Луниным мы и договорились бежать. К нам примкнул его друг Тимохин. Это было в марте 1942 года. Подбирали еще людей для побега — минимум, пять человек. Это определялось количеством охраны — пять охранников и два возчика. Собралось нас всего четыре человека. Кудрин брал на себя двоих охранников. Но наши планы были поломаны. Во время обеденного перерыва немцы, поев, постро­или команду и девять человек из нее погнали в деревню. Меня, Борисова и Киселе­ва посадили на сани и повезли к электростанции. На санях лежали ломы. Я ударил ломом одного из конвоиров, но удар пришелся не по голове, как я целился, а по плечу. Борисов был за возчика. С охранником мы справились. Другой охранник убежал в лагерь. Убитого охранника уложили в сани, накрыли. Около водоема ло­шади испугались. Их пришлось оставить и дальше пойти пешком. Вышли к дерев­не Буцевичи. Здесь содержались военнопленные, которые возили лес. День прове­ли в лесу, ночью заходили в деревню, меняли личные вещи на еду. От Бориса Луни­на мы знали, что ближе всего к Белоруссии линия фронта проходила в Витебской области около Суража. Мы двинулись в том направлении...

№ 107