Из воспоминаний бывшего военнопленного В. Лысенко

1966 г.

На второй день после начала войны меня призвали в Красную Армию. Я был зачислен шофером-механиком в 19-ю армию, 101-й полк, автомобильный батальон ВУС. Был старшим сержантом. Я возил комиссара полка тов. Зелевского. После его гибели меня перевели в распоряжение особого отдела. Под Вязьмой 19-я армия восстановила фронт и удерживала его. По заданию особого отдела группа бойцов из пяти человек, в том числе и я, заскочили на автомашине в занятое противником село Скачково и забросали его бутылками с зажигательной смесью, гранатами, обстреляли из автоматов, вызвали панику в стане врага.

В 1941 году я дважды был ранен, контужен. В октябре наша армия стала отсту­пать в сторону Ярцево и Вязьмы. Трижды она попадала в окружение. Трое суток прорывались из окружения, но безуспешно. Вся наша авторота была взята в плен вместе с нашими командирами. Пленных было много. Когда нас гнали по дороге, то не было видно конца колонны пленных. Было нас несколько тысяч. Гитлеровцы бес­пощадно расстреливали нас сотнями. Я со своими товарищами дважды пытался бе­жать. Меня засекли, поймали и сделали на спине пометку мелом, что означало, что я подлежу расстрелу... За нами следили. Через каждые 3-5 километров нас выхватыва­ли из колонны и по 100-200, а то 300 человек пускали в расход. Когда мы подошли к пропускному пункту лагеря, я получил в спину и в затылок несколько ударов при­кладом. Отборка пленных на расстрел продолжалась. Отобрали и меня. Погнали нас в небольшой лес в сторону Дорогобужа. Я сбросил с себя шинель с пометкой. По моему сигналу группа бросилась бежать. По нам открыли огонь. Мы попали в ров, который тянулся к мосту и влились в колонну. Так большинство из нас, беглецов, осталось в живых. В Дорогобуже нас загнали в большой котлован, окружили охра­ной с автоматами и пулеметами, видимо, готовились нас расстрелять. Но тут, спаси­бо им, налетели наши летчики, стали бомбить. Вечером нас перегнали в колхозные тока и сараи. На наших глазах немцы выхватывали наших медсестер и насиловали. В этот момент мы в душе давали клятву, если останемся в живых отомстить им.

...Потом нас пригнали в Смоленск, где погрузили голодных и измученных на открытые платформы. Выглядели мы ужасно: оборванные, без пилоток, у некото­рых на голове были одеты сумки от противогаза, подвязанные лямками под подбо­родком... От проливного дождя все вымокли до нитки. От нас поднимался пар, как дым... По дороге нам бросали недопеченный гречнево-овсяный с остюками хлеб... От него умирали от заворота кишок, от сильных болезненных запоров... уже в Минске. Люди лежали в грязи под открытым небом... Продержали на территории Пушкинских казарм недели две. Многих расстреляли и повесили за попытки к по­бегу, многих отправили в Германию. Пленные обтягивали лагерь колючей прово­локой. На эту работу попали и мы с товарищами, потому и избежали отправки в Германию. Через два дня нас, около пяти тысяч, погнали через город в лагерь 352, в Масюковщину. Пленных расстреливали прямо на улицах Минска. По дороге нем­цы ловили подростков, юношей и девушек, стариков, вталкивали их в колонну, а пленных вешали на телеграфных столбах по два-три человека, а на грудь вешали дощечку с надписями «Комсомолец», «Коммунист», «Сталинский бандит» и т.д.

В лагере Масюковщинва нас встретили с овчарками, расстрелами, оскорбле­ниями. Некоторые не выдерживали, выходили из строя, рвали на груди гимнастер­ки с выкриками: «Да здравствует Советская власть!», «Погибаю за Родину, за наш народ!», «За меня отомстите!», «Стреляйте, гады, я коммунист!». В них стреляли. За ними выходили другие с возгласами: «Да здравствует Родина! Да здравствует Ста­лин!». Так было расстреляно семь человек. На следующий день было повешено пять человек с надписью на груди «Сталинские бандиты» и тринадцать человек расстре­ляны под виселицей. После этого началась сортировка пленных, отдельно солдат, сержантов, офицеров. Отдельно украинцев. Я с другом — земляком Пожарским, попал в группу солдат. Нас повели на разработку леса, а офицеров и украинцев загнали в бараки., наглухо закрыли окна и двери. Им не давали ни хлеба, ни воды. Через две недели все они умерли. Их трупы были закопаны в ямах по 3-5 тысяч человек. В лагере началась эпидемия тифа. За сутки умирало до тысячи человек. Их закапывали пленные. Иногда они слегка присыпали землей друг друга и ночью ухо­дили из лагеря. После этого в лагере вновь начались расстрелы, погромы...

В лагерь прибывали все новые пленные. Все находились в разбитых бараках, мокли во время дождей. На нарах и под ними стояли лужи. Мы пили эту воду. Кормили нас плохо: вонючая баланда из гнилой картошки и овсяной сечки с остюками, без соли. Получали еду в консервные банки. Перед получением еды пленный получал от двух до пяти ударов по лбу или палкой по спине или ребрам.

Рядом с лагерем расстреливали коммунистов, евреев, партизан. Убивали мно­го людей. Порой до тысячи человек. Были такие дни, что гнали колонны по не­сколько часов... Их расстреливали в котлованах из пулеметов и автоматов с четы­рех сторон. Стреляли в женщин, детей, стариков. После расстрела палачи спуска­лись в котлован и добивали оставшихся в живых.

Зимой нас, пленных, гоняли на деревянный «утюг» для прочистки дороги Масюковщина—Минск, от кирпично-черепичного завода до лагеря. Мы были полу­раздетые, голодные. После таких работ возвращались в лагерь два-три человека. Выбившихся из сил, обмороженных пристреливали.

Я, как специалист, работал слесарем в гараже по ремонту автомашин. Через друга-переводчика я перетянул в гараж своего земляка Пожарова. Нас, слесарей, было человек двадцать два. Несколько человек вступили в украинский батальон, в полицию. Они же нас и охраняли.

Мы готовились к побегу. Планировали покинуть лагерь на «Мерседесе», ког­да его пригонят на заправку, а шофер уйдет на отдых. Группа нас, беглецов, увели­чивалась. Были и непредвиденные сбои в наших планах. Решили бежать на двух бронемашинах. Для них мы сами приготовили ключи зажигания и роторы распре­деления, так как их немцы всегда уносили с собой. В гараж из украинского баталь­она приходил воентехник, который чинил оружие — пулеметы, винтовки, автома­ты. Он и снабдил нас двумя ручными пулеметами и двумя винтовками, нескольки­ми сотнями патронов. Усложнилось дело тем, что в украинском батальоне нача­лись аресты, а именно через них шла связь с партизанами. Из них многие уже ушли в лес. В лагере начались обыски. Надо было торопиться. Было решено совершить побег во время обеда, когда будут гнать пленных в лагерь. Ворота в это время бу­дут открыты. Мы вывели из строя гараж и в сопровождении сигналов, которые включались при выезде на борьбу с партизанами, покинули лагерь. Командиром первого броневика был Амелин, второго — я. В группе Амелина было восемь чело­век, в моей — семь. Всего пятнадцать человек. Бежали мы не имея связи с партиза­нами, поехали в западном направлении. Часовые немцы быстро одумались, откры­ли стрельбу, бросились в погоню. Заглохли наши бронемашины одна за другой. Мы разбились на несколько групп. К партизанам пришло тринадцать человек. Двое были убиты во время погони, один из них — Кузьмин.

За две недели партизаны привели нас в должный вид. Я за это время выплавил из девяти снарядов тол, который пошел на подрыв железной дороги. В отряде я был подрывником, командиром взвода, командиром роты, возглавил отряд им. А.И. Микояна в составе партизанской бригады им. Н.А. Щорса.

№ 96