Alice’s Adventures in Wonderland by Lewis Carroll

 

CHAPTER I
Down the Rabbit-Hole

Alice was beginning to get very tired of sitting by her sister on the bank, and of having nothing to do: once or twice she had peeped into the book her sister was reading, but it had no pictures or conversations in it, “and what is the use of a book,” thought Alice “without pictures or conversations?”

So she was considering in her own mind (as well as she could, for the hot day made her feel very sleepy and stupid), whether the pleasure of making a daisy-chain would be worth the trouble of getting up and picking the daisies, when suddenly a White Rabbit with pink eyes ran close by her.

There was nothing so very remarkable in that; nor did Alice think it so very much out of the way to hear the Rabbit say to itself, “Oh dear! Oh dear! I shall be late!” (when she thought it over afterwards, it occurred to her that she ought to have wondered at this, but at the time it all seemed quite natural); but when the Rabbit actually took a watch out of its waistcoat-pocket, and looked at it, and then hurried on, Alice started to her feet, for it flashed across her mind that she had never before seen a rabbit with either a waistcoat-pocket, or a watch to take out of it, and burning with curiosity, she ran across the field after it, and fortunately was just in time to see it pop down a large rabbit-hole under the hedge.

In another moment down went Alice after it, never once considering how in the world she was to get out again.

The rabbit-hole went straight on like a tunnel for some way, and then dipped suddenly down, so suddenly that Alice had not a moment to think about stopping herself before she found herself falling down a very deep well.

Either the well was very deep, or she fell very slowly, for she had plenty of time as she went down to look about her and to wonder what was going to happen next. First, she tried to look down and make out what she was coming to, but it was too dark to see anything; then she looked at the sides of the well, and noticed that they were filled with cupboards and book-shelves; here and there she saw maps and pictures hung upon pegs. She took down a jar from one of the shelves as she passed; it was labelled “ORANGE MARMALADE”, but to her great disappointment it was empty: she did not like to drop the jar for fear of killing somebody underneath, so managed to put it into one of the cupboards as she fell past it.

“Well!” thought Alice to herself, “after such a fall as this, I shall think nothing of tumbling down stairs! How brave they’ll all think me at home! Why, I wouldn’t say anything about it, even if I fell off the top of the house!” (Which was very likely true.)

Down, down, down. Would the fall never come to an end? “I wonder how many miles I’ve fallen by this time?” she said aloud. “I must be getting somewhere near the centre of the earth. Let me see: that would be four thousand miles down, I think—” (for, you see, Alice had learnt several things of this sort in her lessons in the schoolroom, and though this was not a very good opportunity for showing off her knowledge, as there was no one to listen to her, still it was good practice to say it over) “—yes, that’s about the right distance—but then I wonder what Latitude or Longitude I’ve got to?” (Alice had no idea what Latitude was, or Longitude either, but thought they were nice grand words to say.)

Presently she began again. “I wonder if I shall fall right through the earth! How funny it’ll seem to come out among the people that walk with their heads downward! The Antipathies, I think—” (she was rather glad there was no one listening, this time, as it didn’t sound at all the right word) “—but I shall have to ask them what the name of the country is, you know. Please, Ma’am, is this New Zealand or Australia?” (and she tried to curtsey as she spoke—fancy curtseying as you’re falling through the air! Do you think you could manage it?) “And what an ignorant little girl she’ll think me for asking! No, it’ll never do to ask: perhaps I shall see it written up somewhere.”

Down, down, down. There was nothing else to do, so Alice soon began talking again. “Dinah’ll miss me very much to-night, I should think!” (Dinah was the cat.) “I hope they’ll remember her saucer of milk at tea-time. Dinah my dear! I wish you were down here with me! There are no mice in the air, I’m afraid, but you might catch a bat, and that’s very like a mouse, you know. But do cats eat bats, I wonder?” And here Alice began to get rather sleepy, and went on saying to herself, in a dreamy sort of way, “Do cats eat bats? Do cats eat bats?” and sometimes, “Do bats eat cats?” for, you see, as she couldn’t answer either question, it didn’t much matter which way she put it. She felt that she was dozing off, and had just begun to dream that she was walking hand in hand with Dinah, and saying to her very earnestly, “Now, Dinah, tell me the truth: did you ever eat a bat?” when suddenly, thump! thump! down she came upon a heap of sticks and dry leaves, and the fall was over.

Alice was not a bit hurt, and she jumped up on to her feet in a moment: she looked up, but it was all dark overhead; before her was another long passage, and the White Rabbit was still in sight, hurrying down it. There was not a moment to be lost: away went Alice like the wind, and was just in time to hear it say, as it turned a corner, “Oh my ears and whiskers, how late it’s getting!” She was close behind it when she turned the corner, but the Rabbit was no longer to be seen: she found herself in a long, low hall, which was lit up by a row of lamps hanging from the roof.

There were doors all round the hall, but they were all locked; and when Alice had been all the way down one side and up the other, trying every door, she walked sadly down the middle, wondering how she was ever to get out again.

Suddenly she came upon a little three-legged table, all made of solid glass; there was nothing on it except a tiny golden key, and Alice’s first thought was that it might belong to one of the doors of the hall; but, alas! either the locks were too large, or the key was too small, but at any rate it would not open any of them. However, on the second time round, she came upon a low curtain she had not noticed before, and behind it was a little door about fifteen inches high: she tried the little golden key in the lock, and to her great delight it fitted!

Alice opened the door and found that it led into a small passage, not much larger than a rat-hole: she knelt down and looked along the passage into the loveliest garden you ever saw. How she longed to get out of that dark hall, and wander about among those beds of bright flowers and those cool fountains, but she could not even get her head through the doorway; “and even if my head would go through,” thought poor Alice, “it would be of very little use without my shoulders. Oh, how I wish I could shut up like a telescope! I think I could, if I only knew how to begin.” For, you see, so many out-of-the-way things had happened lately, that Alice had begun to think that very few things indeed were really impossible.

There seemed to be no use in waiting by the little door, so she went back to the table, half hoping she might find another key on it, or at any rate a book of rules for shutting people up like telescopes: this time she found a little bottle on it, (“which certainly was not here before,” said Alice,) and round the neck of the bottle was a paper label, with the words “DRINK ME,” beautifully printed on it in large letters.

It was all very well to say “Drink me,” but the wise little Alice was not going to do that in a hurry. “No, I’ll look first,” she said, “and see whether it’s marked ‘poison’ or not”; for she had read several nice little histories about children who had got burnt, and eaten up by wild beasts and other unpleasant things, all because they would not remember the simple rules their friends had taught them: such as, that a red-hot poker will burn you if you hold it too long; and that if you cut your finger very deeply with a knife, it usually bleeds; and she had never forgotten that, if you drink much from a bottle marked “poison,” it is almost certain to disagree with you, sooner or later.

However, this bottle was not marked “poison,” so Alice ventured to taste it, and finding it very nice, (it had, in fact, a sort of mixed flavour of cherry-tart, custard, pine-apple, roast turkey, toffee, and hot buttered toast,) she very soon finished it off.

“What a curious feeling!” said Alice; “I must be shutting up like a telescope.”

And so it was indeed: she was now only ten inches high, and her face brightened up at the thought that she was now the right size for going through the little door into that lovely garden. First, however, she waited for a few minutes to see if she was going to shrink any further: she felt a little nervous about this; “for it might end, you know,” said Alice to herself, “in my going out altogether, like a candle. I wonder what I should be like then?” And she tried to fancy what the flame of a candle is like after the candle is blown out, for she could not remember ever having seen such a thing.

After a while, finding that nothing more happened, she decided on going into the garden at once; but, alas for poor Alice! when she got to the door, she found she had forgotten the little golden key, and when she went back to the table for it, she found she could not possibly reach it: she could see it quite plainly through the glass, and she tried her best to climb up one of the legs of the table, but it was too slippery; and when she had tired herself out with trying, the poor little thing sat down and cried.

“Come, there’s no use in crying like that!” said Alice to herself, rather sharply; “I advise you to leave off this minute!” She generally gave herself very good advice, (though she very seldom followed it), and sometimes she scolded herself so severely as to bring tears into her eyes; and once she remembered trying to box her own ears for having cheated herself in a game of croquet she was playing against herself, for this curious child was very fond of pretending to be two people. “But it’s no use now,” thought poor Alice, “to pretend to be two people! Why, there’s hardly enough of me left to make one respectable person!”

Soon her eye fell on a little glass box that was lying under the table: she opened it, and found in it a very small cake, on which the words “EAT ME” were beautifully marked in currants. “Well, I’ll eat it,” said Alice, “and if it makes me grow larger, I can reach the key; and if it makes me grow smaller, I can creep under the door; so either way I’ll get into the garden, and I don’t care which happens!”

She ate a little bit, and said anxiously to herself, “Which way? Which way?”, holding her hand on the top of her head to feel which way it was growing, and she was quite surprised to find that she remained the same size: to be sure, this generally happens when one eats cake, but Alice had got so much into the way of expecting nothing but out-of-the-way things to happen, that it seemed quite dull and stupid for life to go on in the common way.

So she set to work, and very soon finished off the cake.

Вниз по кроличьей норе

Алиса начинала очень уставать сидеть со своей сестрой на берегу и не иметь ничего общего: один или два раза она заглянула в книгу, которую читала ее сестра, но в ней не было ни картинок, ни разговоров «и что такое использование книги, - подумала Алиса, - без картинок и разговоров?

Таким образом, она думала в своем собственном уме (как и могла, потому что жаркий день заставлял ее чувствовать себя очень сонной и глупой), стоило ли бы удовольствие сделать цепочку ромашки, чтобы встать и выбрать ромашки, когда вдруг рядом с ней подбежал белый кролик с розовыми глазами.

Там не было ничего, так очень примечателен тем, что; ни сделали Элис думают, что это так, очень много из пути, чтобы услышать Кролик сказать себе: «О, дорогой! О, Боже! Я опоздаю! (когда она потом обдумала это, ей пришло в голову, что ей следовало бы задуматься над этим, но в то время все это казалось вполне естественным); но когда Кролик на самом деле вынул из кармана жилета часы, посмотрел на них и затем поспешил дальше, Алиса поднялась на ноги, потому что ей пришло в голову, что она никогда прежде не видела кролика с жилетом. карманный или часы, чтобы достать из него, и горел от любопытства, она побежала по полю за ним, и, к счастью, как раз вовремя, чтобы увидеть, как он падает в большую кроличью нору под изгородью.

В другой момент Элис опускалась вслед за ней, ни разу не задумываясь над тем, как в мире ей снова выбраться.

Кроличья нора каким-то образом прошла прямо, как туннель, а затем внезапно опустилась вниз, так внезапно, что у Алисы не было ни минуты, чтобы подумать о том, чтобы остановиться, пока она не упала в очень глубокий колодец.

Либо колодец был очень глубоким, либо она очень медленно падала, потому что у нее было достаточно времени, когда она спускалась, чтобы осмотреться и поинтересоваться, что будет дальше. Сначала она попыталась посмотреть вниз и разобрать, к чему она идет, но было слишком темно, чтобы что-то увидеть; затем она посмотрела по сторонам колодца и заметила, что они были заполнены шкафами и книжными полками; тут и там она видела карты и картины, прикрепленные к колышкам. Она сняла банку с одной из полок и прошла мимо; он был помечен «ОРАНЖЕВЫЙ МАРМАЛАД», но, к ее великому разочарованию, он был пуст: она не любила бросать банку из-за страха убить кого-то под ней, поэтому ей удалось положить ее в один из шкафчиков, когда она упала мимо него.

"Что ж!" подумала Алиса про себя: «После такого падения я не буду думать о том, чтобы упасть с лестницы! Как храбро они будут думать обо мне дома! Да я бы ничего об этом не сказал, даже если бы упал с крыши дома! (Что было очень вероятно, правда.)

Вниз, вниз, вниз. Неужели осень никогда не кончится? «Интересно, сколько миль я преодолел за это время?» сказала она вслух. «Я должен быть где-то недалеко от центра земли. Дайте мне посмотреть: я думаю, что это будет за четыре тысячи миль вниз»(потому что, как вы видите, Алиса научилась нескольким подобным вещам на своих уроках в классе, и хотя это была не очень хорошая возможность показать ее знание, поскольку не было никого, кто мог бы ее слушать, но все же было бы неплохо сказать это) «да, это о правильном расстоянии, но потом я задаюсь вопросом, к какой Широте или Долготе я отношусь?» (Алиса понятия не имела, что такое Локатор или Долгота, но подумала, что это замечательные замечательные слова.)

В настоящее время она начала снова. «Интересно, упаду ли я прямо сквозь землю! Как смешно будет появляться среди людей, которые ходят с опущенными головами! В Антипатии, я думала (она была рада, там не было, никого, на этот раз, как это не звучит совсем правильное слово)«, но я должен спросить их, что название страны, вы знаете. Пожалуйста, мэм, это Новая Зеландия или Австралия? (и она попыталась пошевелиться, когда говорила - причудливая ругань, когда ты падаешь в воздух! Как ты думаешь, ты справишься с этим?) «И что за невежественная маленькая девочка, я думаю, она спросит меня! Нет, никогда не спросить: возможно, я увижу это где-нибудь написанным».

Вниз, вниз, вниз. Больше ничего не оставалось, поэтому Алиса вскоре снова заговорила. «Дина будет очень скучать по мне сегодня вечером, я должен подумать!» (Дина была кошкой.) «Я надеюсь, что они будут помнить ее блюдце молока во время чая. Дина моя дорогая! Я хотел бы, чтобы ты был здесь со мной! Боюсь, в воздухе нет мышей, но вы можете поймать летучую мышь, и это очень похоже на мышь, вы знаете. Интересно, а кошки едят летучих мышей? И тут Алиса начала немного спать и продолжала мечтательно говорить себе: «Кошки едят летучих мышей? Кошки едят летучих мышей? а иногда: «Летучие мыши едят кошек?» поскольку, видите ли, поскольку она не могла ответить ни на один вопрос, не имело большого значения, каким образом она это сформулировала. Она чувствовала, что дремлет, и ей только что приснилось, что она идет рука об руку с Диной и очень искренне говорит ей: «Теперь, Дина, скажи мне правду: ты когда-нибудь ел летучую мышь? когда вдруг стук! бухать! вниз она наткнулась на кучу палок и сухих листьев, и падение закончилось.

Алисе не было немного обидно, и она вскочила на ноги: она подняла голову, но над головой было темно; перед ней был еще один длинный проход, и Белый Кролик все еще был на виду, торопясь по нему. Нельзя было терять ни минуты: Алиса, словно ветер, ушла прочь, и как раз вовремя услышала, как она говорит, когда она поворачивает за угол: «О, уши и усы, как поздно!» Когда она свернула за угол, она была рядом, но Кролика уже не было видно: она оказалась в длинном низком зале, освещенном рядом ламп, свисающих с крыши.

По всему залу были двери, но все они были заперты; и когда Алиса шла вниз с одной стороны и вверх по другой, пробуя каждую дверь, она грустно шла по середине, задаваясь вопросом, как ей когда-нибудь снова выбраться.

Внезапно она наткнулась на маленький трехногий столик, весь из твердого стекла; на нем не было ничего, кроме крошечного золотого ключа, и Алиса сначала подумала, что он может принадлежать одной из дверей зала; но увы! либо замки были слишком большими, либо ключ был слишком маленьким, но в любом случае он не открывал ни одного из них. Однако во второй раз она наткнулась на низкую занавеску, которую раньше не замечала, и за ней была маленькая дверь высотой около пятнадцати дюймов: она попробовала маленький золотой ключик в замке, и к ее великому удовольствию он подошел!

Алиса открыла дверь и обнаружила, что она ведет в маленький проход, не намного больше крысиной норы: она опустилась на колени и посмотрела вдоль прохода в самый красивый сад, который вы когда-либо видели. Как ей хотелось выбраться из этого темного зала и бродить среди этих клумб с яркими цветами и прохладных фонтанов, но она не могла даже просунуть голову в дверной проем; «И даже если бы моя голова прошла, - подумала бедная Алиса, - это было бы бесполезно без моих плеч. О, как бы я хотел заткнуться, как телескоп! Я думаю, что мог бы, если бы я только знал, как начать. Потому что, видите ли, в последнее время произошло так много странных вещей, что Алиса начала думать, что очень немногие вещи действительно были невозможны.

Казалось, что бесполезно ждать у маленькой двери, поэтому она вернулась к столу, наполовину надеясь, что сможет найти на нем еще один ключ или, во всяком случае, книгу правил для того, чтобы запирать людей, как телескопы: на этот раз она нашла на ней была маленькая бутылка («которой, конечно, не было раньше», сказала Алиса), а на горлышке бутылки была бумажная этикетка со словами «НАПИШИТЕ МЕНЯ», красиво напечатанная большими буквами.

Было очень хорошо сказать «Выпей меня», но мудрая маленькая Алиса не собиралась делать это в спешке. «Нет, я сначала посмотрю, - сказала она, - и посмотрю, помечен ли он как«яд»или нет»; поскольку она прочитала несколько хороших маленьких историй о детях, которые были сожжены и съедены дикими зверями и другими неприятными вещами, потому что они не будут помнить простые правила, которым их друзья научили их: например, раскаленный покер сожгу тебя, если ты подержишь слишком долго; и что, если вы сильно порежете палец ножом, он обычно кровоточит; и она никогда не забывала, что, если вы пьете много из бутылки с надписью «яд», она почти наверняка не согласится с вами, рано или поздно.

 

Тем не менее, эта бутылка не была помечена как «яд», поэтому Алиса решилась попробовать его и нашла его очень приятным (на самом деле он имел своего рода смешанный вкус вишневого пирога, заварного крема, ананаса, жареной индейки, ириска, и тост с горячими маслами) она очень скоро покончила с этим.

 «Какое странное чувство!» сказала Алиса; «Я, должно быть, заткнулся, как телескоп».

И это действительно было так: теперь она была всего лишь десять дюймов в высоту, и ее лицо прояснилось при мысли, что теперь она подходящего размера, чтобы пройти через маленькую дверь в этот прекрасный сад. Однако сначала она подождала несколько минут, чтобы узнать, не собирается ли она еще больше сжиматься: она немного нервничала по этому поводу; «Потому что это может закончиться, вы знаете, - сказала Алиса про себя, - когда я ухожу совсем, как свеча. Интересно, каким я должен быть? И она пыталась представить, на что похоже пламя свечи после того, как свеча перегорела, потому что не могла вспомнить, чтобы когда-либо видела такую ​​вещь.

Через некоторое время, обнаружив, что больше ничего не произошло, она решила пойти в сад сразу; но увы для бедной Алисы! когда она подошла к двери, она обнаружила, что она забыла маленький золотой ключик, и когда она вернулась к столу за ним, она обнаружила, что не может достать его: она могла видеть его довольно ясно через стекло, и она попыталась ей лучше всего взобраться на одну из ножек стола, но было слишком скользко; и когда она устала от попыток, бедняжка села и заплакала.

«Пойдем, бесполезно так плакать!» сказала Алиса про себя, довольно резко; «Я советую вам прекратить эту минуту!» Обычно она давала себе очень хороший совет (хотя она очень редко следовала ему), и иногда она ругала себя так сильно, что в ее глазах появлялись слезы; и однажды она вспомнила, как пыталась собраться с ушами за то, что она обманула себя в игре в крокет, в которую она играла против себя, потому что этот любопытный ребенок очень любил притворяться двумя людьми. «Но сейчас бесполезно, - подумала бедная Алиса, - притворяться двумя людьми! Да ведь от меня вряд ли останется достаточно одного респектабельного человека!»

Вскоре ее взгляд упал на маленькую стеклянную коробочку, которая лежала под столом: она открыла его и нашла в нем очень маленький пирог, на котором слова «ЕСТЬ МЕНЯ» были красиво отмечены в смородине. «Хорошо,  я съем это, - сказала Алиса, - и если это заставит меня расти, я смогу достать ключ; и если это заставляет меня становиться меньше, я могу ползти под дверью; так или иначе я попаду в сад, и мне все равно, что произойдет!»

Она немного поела и с тревогой сказала себе: «Каким образом? Каким образом?», Держа ее за макушку, чтобы почувствовать, в каком направлении она растет, и она была очень удивлена, обнаружив, что она осталась прежнего размера: конечно, это обычно происходит, когда едят торт, но Алиса он настолько увлекся тем, что не ожидал ничего, кроме каких-то необычных вещей, и казалось, что жизнь, идущая обычным путем, кажется довольно скучной и глупой. Поэтому она взялась за работу и очень скоро покончила с тортом.

The Twilight Zone Turns 60

BY JOHN KESSEL

The strange mix of horror, science-fiction, drama, and comedy exposed the hidden aspects of human nature, then and now.

Back in 1959, when I was nine years old, control of what we watched on our 19-inch black-and-white Admiral TV rested in the hands of my parents. For the most part this was not a problem; I was content watching Gunsmoke or Wagon Train or Bonanza, but Friday nights brought frustration. There was this new series, a science fiction show, that my parents would not let me watch because it was too scary for a kid.

The Twilight Zone premiered on CBS on October 2, 1959. Competing for attention with 77 Sunset Strip and Rawhide, in the middle class white America of the 1950s, an era when three out of four dramatic series were westerns, a science fiction anthology show with no continuing characters was seriously weird. What did space aliens and time travel have to do with the real world? How could children grow up to be realistic adults if their heads were filled with such nonsense?

But somehow The Twilight Zone lasted five seasons, 156 episodes, until 1964. And I managed to watch it despite my parents' concern for my mental health.

The show created a mystique from its very beginning. Its opening, Rod Serling's voice and Marius Constant's electric guitar/bongos/horns over a series of surreal images, was unlike anything else on TV. The stories mixed the strange with the mundane. They portrayed an ironic universe where supernatural events or scientific progress exposed the characters of the people who encountered them. All this presided over by the chain-smoking Serling, his dry commentary creating a sardonic mirror of mid-20th century America.

The majority of the scripts were written by Serling, Richard Matheson, and George Clayton Johnson, but the series also adapted stories by established writers of the fantastic like John Collier, Damon Knight, Jerome Bixby, and Ray Bradbury. A cavalcade of character actors familiar from old movies, and of others later to become famous, populated the episodes: Burgess Meredith, Ida Lupino, Robert Redford, Ron Howard, William Shatner, Lee Marvin, Dennis Hopper, Leonard Nimoy, Robert Duval, Burt Reynolds, and Peter Falk, to name a few.

In an interview at the time, Mike Wallace suggested to Serling that by working on this series he had "given up on writing anything important for television." But the secret of The Twilight Zone was that it used science fiction and fantasy not to escape from the world, but to critique it.

Serling, one of the great scriptwriters of the first decade of U.S. television, author of such notable works as Requiem for a Heavyweight, had grown frustrated by networks interfering with his scripts. He thought that, if he could couch his commentary as fantasy, he could fly under the radar of the censors. Twilight Zone episodes questioned political and social realities of the 1950s: the Cold War, the arms race and the threat of nuclear annihilation, racial discrimination, McCarthyism, consumerism, and the shallow culture of beauty.

At its weakest (and some of the episodes were weak indeed, one-joke stories with "surprise" endings predictable after the first 10 minutes) The Twilight Zone purveyed sentimental pleading, shopworn moralism, and sophomoric attempts at profundity.

At its strongest, The Twilight Zone pried the lid off American life to show the gears working beneath. These episodes still have the power to unsettle today.

Contemporary politicians and opinion makers seek to "create narratives" in order to persuade people. Stories are powerful. As John Gardner said, "Nothing in the world has greater power to enslave than does fiction."

Serling believed in the power of storytelling to shape the minds of viewers, and saw in television a great opportunity, not to enslave, but to liberate.

To me personally, this is the most lasting legacy of The Twilight Zone.

My generation of science fiction writers—those born in the late 1940s to early 1950s, who were teenagers when the original series aired—were imprinted, for better or worse, with this aesthetic. Stories by James Patrick Kelly, Connie Willis, Nancy Kress, Karen Joy Fowler, and many others show evidence of this influence. For example, Kress's 1985 story "Out of All Them Bright Stars" tells of a waitress in a roadside diner on an evening when a blue alien comes in to be served. The story is, among other things, an allegory of race, telling us more about human beings and their differing reactions to the other than it does anything about aliens or outer space.

Kelly's story "Dancing with the Chairs" takes place in a bar where a divorced man gradually becomes invisible; Willis's "A Letter from the Clearys" presents an American family struggling to survive a nuclear war, sabotaged by their daughter whose psychological terrorism suggests the causes of that war. My own "A Clean Escape" considers whether a politician who cannot remember the crimes he has committed is still guilty of them. All of these might have been episodes of The Twilight Zone; some of them have been dramatized on shows like Masters of Science Fiction that are its clear descendants.

Over the last 60 years there have been many such descendants, from The Outer Limits to Black Mirror, to say nothing of the several later iterations of Serling's original (including CBS's recent reboot). Though none of these has perhaps quite captured the lightning that Serling bottled in 1959, they demonstrate the continued attraction of the concept.

The Twilight Zone was not scary in the same sense that creature features of the 1950s were. It was the subversiveness of the ideas that was scary: that the comfortable gloss our parents put on reality was flawed or incomplete. That all the givens of our suburban life could be—ought to be—interrogated.

In 1959 neither my parents nor I could know that I would grow up to write science fiction, but the science fiction I was later to write consciously or unconsciously, owes a great deal to the seeds planted by Rod Serling 60 years ago.