Теоретические аспекты «мичуринской» генетики

По вопросу о природе наследственности и изменчивости за прошедший период «новое направление» не выяснило ничего нового. И это не случайно, ибо сам характер новых формулировок о наследственности и изменчивости, которые были сделаны на заре генетической дискуссии, не содержал элементов дальнейшего их развития. Углубляться в доказательство первичной гипотезы о том, «что наследственность есть свойство живого тела, требовать определенных условий среды и определенным образом реагировать на эти условия», нельзя. Можно лишь повторять малопонятный тезис, как некое откровение, одинаково приемлемое для всех времен и народов. Наследственность – свойство, присущее всем крупинкам живого вещества, утверждали творцы «новой генетики». Это особое свойство живого, его нельзя познать методами химии и физики, его нельзя аналитически изучать. Его нужно понять, и кто его понял, тот уже не нуждается в признании веществ наследственности. Именно такой тезис сформулировали Т. Д. Лысенко и И. И. Презент в журнале «Наука и жизнь» (1962. № 4), и именно так представил проблему Н. Фейгинсон в своей статье «У живой природы свои законы» (Известия. 1962. 26 июля).

Самым внимательным образом просмотрели мы всю научно‑теоретическую продукцию этого направления и не нашли ничего реально нового, устремленного на раскрытие природы наследственности. Природа наследственности считается во всех такого рода работах раскрытой еще в первоначальных трудах Т. Д. Лысенко, и вся энергия, все эксперименты, все теоретические построения преследуют одну главную цель – «опровергнуть» хромосомную теорию наследственности, ошельмовать новые идеи о роли ДНК в передаче наследственности, задержать проникновение в биологию новых точных методов химии, физики, математики, кибернетики. Основная активность последователей Т. Д. Лысенко в области теории по‑прежнему находится в сфере дезинформации и критики, и они по‑прежнему основной своей заслугой считают именно борьбу со своими противниками.

Вот что говорилось, например, ими о генах в 1948–1954 годах, когда существование генов было уже неопровержимо доказано, но механизм их действия на внутриклеточный обмен еще не совсем ясен: «Система цитогенетики рушится. Недаром же морганисты на скорую руку придумывают в дополнение к генам всякие «плазмогены», «пластидогены» и другие такого же рода слова, долженствующие завуалировать полный теоретический и фактический разгром морганизма… Менделизм‑морганизм уже полностью обнаружил свою зияющую пустоту, он гниет также и изнутри, и ничто его спасти уже не может» (Презент И. И. Стенографический отчет августовской сессии ВАСХНИЛ. 1948).

«Наследственное вещество, противопоставленное живому, так же не существует, как теплород и флогистон» (Кострюкова К. Ю. // Там же. С. 272).

«Никакого особого вещества наследственности не существует, подобно тому, как не существует флогистона – вещества горения и теплорода – вещества тепла» (Беленький Н. Г. // Там же. С. 73).

«В прошлом для обоснования сверхматериальности жизненных явлений витализм выдвигал представление об «энтелехии», «жизненной силе», а его современная разновидность в лице морганизма, чтобы не терять видимости, прибегает к генам, «шифровальным кодам» и «матричным молекулам»… Но, как известно, от изменения терминологии существо не меняется. По своему существу, «энтелехия» и «матричные молекулы», «жизненная сила» и «генонема» являются синонимами. Как бы ни ухищрялись морганисты, они не могут скрыть того, что единственной целью жонглирования ими новой терминологией является маскировка идеалистического существа их учения, стремления преподнести неприкрытый идеализм под научным соусом» (Сисакян Н. М. [48] Биохимия обмена веществ. М., 1954).

А вот что утверждают столпы лысенкоизма в 1961–1963 годах, в период, когда механизм действия генов уже раскрыт на уровне молекул и когда биология вышла в лидеры среди других естественных наук: «Утверждение, что в организме есть какие‑то мельчайшие частицы – гены, ответственные за передачу наследственных признаков, – чистейший домысел, не имеющий основания в данных науках».

Это уже голос знакомого читателю И. И. Презента, и звучит он, к сожалению, со страниц журнала «Биология в школе», журнала, который почти 30 лет дезориентировал советскую школу по вопросам биологии (1961. № 6).

Мнение К. Ю. Костриковой: «То же произошло и с современной генной теорией, ищущей укрепления своих пошатнувшихся основ в новейших данных микробиологии и биохимии. Гипотетическая связь пустых абстракций этих теорий с определенным субстратом – хромосомами, ДНК, провозглашенными «материальными носителями наследственности», не наполняет эти пустые абстракции материалистическим содержанием, точно так же, как суеверное обожествление предметов не делает эти суеверия материалистическими (Науч. докл. Высш. шк. Серия философ. 1962. № 1).

А вот о чем поведала передовая статья журнала общей биологии (1962, № 1), написанная В. М. Кагановым и озаглавленная весьма ответственно: «XXII съезд КПСС и некоторые проблемы биологии": «Приходится лишь сожалеть, что урок, преподанный самой природой и всем развитием современной биологии, еще не пошел на пользу многим представителям формальной генетики. Они пытаются и новые факты уложить в модернизированные, исходя из современого уровня науки, старые теоретические представления. Например, молекулу ДНК представители формальной генетики отождествляют с геном и тем самым переносят на нее все слабые стороны и недомолвки учения о гене. Такая замена не способствует раскрытию природы наследственности и мешает выяснению подлинной роли ДНК в живой системе. История науки учит, что неоправдавших себя теорий нельзя удержать любым числом последующих надстроек. И чем больше, тем очевиднее становится несостоятельность тех теорий, которые они призваны поддержать».

Но все рекорды профанации и фальсификации науки были побиты профессором философии Г. В. Платоновым, выпустившим в начале 1962 года книгу под громким названием «Диалектический материализм и вопросы генетики». «Среди бужуазных естествоиспытателей, – пишет Платонов, – находится немало таких, которые продали душу и тело своим хозяевам. Они стараются верно служить буржуазии. Одни из иих, выполняя классовый заказ монополий, создают атомную и водородную бомбу, изобретают новые отравляющие вещества, разнообразные средства бактериологической войны и прочие орудия массового уничтожения людей. Другие переходят от научной деятельности к прямому участию в работе аппарата буржуазного государства. Третьи специализируются на извращении новейших данных естествознания в духе идеализма и мистики» (с. 27).

К этой третьей группе Г. Платонов относит генетиков классического направления. Из этой книги мы можем также узнать, что «реакционные тенденции, присущие вейсмановско‑моргановской генетике с момента ее возникновения, в настоящее время не только не иссякли, но, пожалуй, еще более усилились. Об этом говорят, например, антиэволюционная, антидарвинистская направленность «корпускулярной» теории наследственности и связанное с ней стремление многих морганистов к восстановлению пошатнувшейся веры в сотворение мира» (с. 140–141).

Вот как описывает Г. Платонов историю борьбы двух направлений в генетике, историю, с которой читатель уже ознакомился в предшествующих разделах нашей книги.

Представив в искаженном виде борьбу «новаторов» Т. Д. Лысенко, М. Ольшанского и других против «идеалистов» и «метафизиков» Н. И. Вавилова, Н. К. Кольцова, А. С. Серебровского и других, Г. Платонов пишет: «Существенный удар по вейсманизму‑морганизму был нанесен в ходе борьбы Коммунистической партии против меньшевиствующего идеализма– философского течения, извращающего марксизм и воскрешавшего одну из вреднейших догм и традиций II Интернационала – разрыв между теорией и практикой. Среди меныпевиствующих идеалистов наряду с философами (А. Деборин, Я. Стэн, Н. Карев) были и некоторые естествоиспытатели, в частности генетики (И. Агол, М. Левин, С. Левит, А. Серебровский). Поэтому разгром меньшевиствующего идеализма серьезно подрывал также и позиции вейсманистов‑морганистов в нашей стране.

В свою очередь, зарубежные лидеры вейсмановско‑моргановской генетики усилили свои атаки на дарвиновско‑мичуринское учение. Мировая буржуазия мобилизовала все идеологические средства борьбы против марксизма и тех естественнонаучных теорий, которые служат обоснованию и упрочению диалектико‑материалистического мировоззрения. Широко был использован, в частности, и вейсманизм‑морганизм с его теорией о бессмертном веществе наследственности. С помощью этого учения делаются попытки оправдать эксплуатацию трудящихся, колониализм и расовую дискриминацию. Одновременно оно используется для доказательства положения о том, что движущей силой общественного развития является не производство материальных благ, не классовая борьба, а субстрат наследственности, прежде всего наследственности великих личностей» (с. 49–50).

Переполнив такого рода политической демагогией всю свою книгу, оскверняя светлую память выдающихся ученых, погибших за свои убеждения в результате подобных необоснованных обвинений, выдвинутых против них в период культа личности, Г. Платонов сделал все возможное для того, чтобы препятствовать вооружению советской науки новейшими достижениями биологии. Он, несомненно, чувствует, что новейшие открытия в области гинетики подрывают основы демагогии, которая кормила его и ему подобных последние 25 лет, и он старается любыми средствами затормозить этот‑ процесс. Фактически Г. В. Платонов ставит перед читателем выбор – либо классическая генетика, либо марксизм и диалектический материализм и, противопоставляя марксизм новейшим достижениям теоретической и экспериментальной биологии, искажает прогрессивный творческий дух марксистско‑ленинского учения.

Примеров такого рода фальсификации науки можно привести великое множество. При этом методы фальсификации также весьма многочисленны. Среди них не только прямая ложь и искажение фактов, но и ряд более тонких приемов: приписывание современной генетике концепций 50–60‑летней давности, приписывание взглядов и высказываний отдельных генетиков всей генетике, сознательное смешение философских и научных взглядов зарубежных ученых, замалчивание и даже присвоение практических достижений классической генетики и т. д.

Однако и этот богатый арсенал средств оказывался уже малоэффективным. Несмотря на запреты, несмотря на критику, на отсутствие кадров, несмотря на переделку всех учебных программ, классическая генетика, целиком основанная на хромосомной теории наследственности, на признании реальности генов как материальных факторов наследственности, начинала быстро возрождаться. Она проникала в нашу науку со стороны химии, физики, математики, биофизики, радиобиологии, селекции, ботаники, зоологии, медицины, и это почти неодолимое движение 226 становилось более и более отчетливым. Читая научные, научно‑популярные журналы и широкую печать, уже нельзя не заметить статей, пропагандирующих именно эту генетику, сообщающих о раскрытии химической природы генов, об управлении наследственностью посредством усиления хромосомных мутаций (изменение генов), о том, что пресловутое, объявленное ранее несуществующим «вещество наследственности» в действительности существует в хромосомах клеток.

Но, как и в прошлые времена, живому течению творцы «новой биологии» старались помешать по административной линии, по линии политических провокаций, путем дезинформации партийно‑правительственных кругов.

Наиболее отчетливо это проявилось в административном запрещении[49] в начале 1961 года большой научной конференции по экспериментальной (в основном сельскохозяйственной) генетике, созываемой Ленинградским университетом. Запрещения добился Т. Д. Лысенко, который неожиданно обнаружил в программе преобладание докладов своих научных оппонентов. Было представлено более 100 докладов по актуальным и практически важным проблемам науки, и запрещение конференции всего за 2–3 дня до ее открытия заставило многих ученых, уже приехавших в Ленинград, возвратиться домой.

Особенно энергично пытался затормозить развитие новых тенденций в нашей биологии и агрономии Президент ВАСХНИЛ М. А. Ольшанский[50]. В своих печатных статьях и выступлениях он не выдвинул никаких реальных конструктивных идей о развитии науки и сельскохозяйственной практики. В то же время он старался опорочить работы советских генетиков. М. А. Ольшанский и его единомышленники старались доказать, что положения классической генетики противоречат записанному в Программе КПСС тезису о ведущей роли условий жизни в развитии живого мира (предложение о включении этого тезиса в Программу было сделано Т. Д. Лысенко).

Между тем понимание «внешнего» и «внутреннего» в представлениях лысенковцев весьма односторонне и диалектически направлено. Внешние факторы они рассматривают лишь как внешнюю среду, отрывая их от наиболее важных внутренних факторов развития. В действительности, если мы коснемся изменений, например хромосом, то почти каждый из факторов, индуцирующий эти изменения (радиация, аналоги нуклеотидов, ошибки синтеза и т. д.), существует как внешний, но и в еще большей степени как внутренний.

Помещение организма в строго постоянные внешние условия не прекращает, как это много раз показано, его изменчивости и не останавливает эволюции, так как не только условия, но и сама внутренняя изменчивость порождает Отбор, особенно в направлении прогрессивного развития. Изменения внешней среды (температурные, световые, питание и т. д.) меняют направленность отбора, ибо создают переоценку полезности тех или иных молекулярных изменений. Сам же по себе отбор может существовать и при сохранении стабильности среды, так как для него имеют значение не только изменения среды по отношению к организму, но и изменения организма по отношению к среде. Любое внутреннее изменение организма, любая спонтанная мутация меняет взаимоотношения организма и среды и создает условия для отбора, для эволюции. И возможности относительных изменений условий взаимосвязей со средой в этом случае бесконечно разнообразны и более стабильны.

Обычные изменения внешней среды, как правило, эпизодичны, переходящи или ритмичны. Приспособляемость к условиям внешней среды проявляется в биологических ритмах (суточных, сезонных, годовых).

Изменения относительных условий среды в результате эндогенных мутаций – постоянно действующий фактор, и не исключено, что их удельный вес в формировании прогрессивной изменчивости преобладающий.

Таким образом, сравнение теоретических джостижений двух направлений за последние 14–16 лет оказалось явно не в пользу концепций Т. Д. Лысенко. Даже в нашей стране число научных публикаций по молекулярной генетике и молекулярной биологии, по генетике классического типа и радиационной (мутационной) генетике во много раз превышает число публикаций противоположного лысенковского направления. И в развитии классической генетики наши ученые равняются не только на зарубежные достижения. У нас были и есть свои, отечественные традиции в этих областях знания. Нельзя забывать того, что и советские ученые в прошлом внесли в развитие генетики неоцениммый вклад, и это признано всем миром. Гипотеза молекулярной ауторепродукции генов родилась в СССР еще в 1927 году. В СССР впервые Н. К. Кольцовым была развита концепция синтеза с помощью матриц. Американец Г. Меллер получил Нобелевскую премию за открытие искусственных мутаций под действием рентгена, однако у него были и русские предшественники. В. В. Сахаров, М. Е. Лобашев и И. А. Рапоппорт впервые в мире открыли мутагенное действие химических веществ. Крупнейший вклад в мировую науку внесли Н. И. Вавилов, Г. Д. Карпеченко, ГА. Левитский, С. Г. Левит и многие другие. Именно в СССР начала наиболее интенсивно развиваться прикладная и медицинская генетика. Крупнейшие ученые еще до войны признавали, что советская генетика идет впереди мировой науки. Этот процесс был, как известно, искусственно задержан, и если бы этого не произошло, то, может быть, не Корнберг, Очоа и Ниренберг, а наши ученые открыли бы методы искусственного синтеза белков и нуклеиновых кислот и расшифровали код генетической наследственной информации.

Приходя к столь неутешительным выводам относительно теоретических достижений последователей Т. Д. Лысенко в области выявления наследственности, объективности ради следует отметить, что речь идет о сравнительно небольшой группе лиц, концентрирующих свои усилия именно на теоретических проблемах генетики. Однако следует подчеркнуть, что к числу последователей Т. Д. Лысенко примкнула после 1948 года большая группа ученых других специальностей (физиологи растений, биохимики, растениеводы, селекционеры, ботаники и др.). В своей узкой области они выполняли весьма полезные и нужные исследования, но вне прямой связи с генетикой. Они просто соглашались с концепциями Т. Д. Лысенко о наследственности. Усвоив их со школьной скамьи, они повторяли его критику в адрес современных генетических теорий, не разбираясь в них по существу, не зная истории генетики, ее методов, ее современных открытий. Достижения этих ученых в разных областях науки лысенковцы обычно вписывали в свой актив. Подобная ассимиляция представляет собой, конечно, простую дезинформацию.