Постав» в философии Мартина Хайдеггера

 

 

В данном подразделе мы рассмотрим позицию Мартина Хайдеггера относительно развития понятия «состоящее в наличии», «постав» и некоторых других. А также рассмотрим детальнее сущность современной техники в рамках философской системы Мартина Хайдеггера.

 «Когда бы человек ни раскрывал свой взор и слух, свое сердце, как бы ни отдавался мысли и порыву, искусству и труду, мольбе и благодарности, он всегда с самого начала уже видит себя вошедшим в круг непотаенного, чья непотаенность уже осуществилась, коль скоро она вызвала человека на соразмерные ему способы своего открытия», - имеется в виду нечто вроде априорной открытости. Человек метафизически вовлечен в отношение с сокрытым.  Проще говоря человек в процессе своей разумной деятельности раскрывая из существа непотаенности находящееся  в ней, только реагирует на ее вызов и часто происходит это там, где самому человеку возражают. В озможность открывать любую потаённость даётся уже из наличной открытости. В случае поиска и наблюдения, человек приступает к исследованию мира природы как особой отрасли своего воображения, это, означает, что он и пленен тем способом выведения потаенности, который понуждает его оказывать натиск на природу как на находящийся перед ним объект исследования. Происходит это до тех пор, пока и предмет тоже не исчезнет в беспредметности состоящего-в-наличии», – проще говоря, человек по природе своей любопытен. Это «любопытство» и выступает как побудительный фактор познания.

Таким образом, новая техника в значении поставляюще-предоставляюшего раскрытия непотаенности является не чисто человеческим делом,   автор намекает на исполнение метафизики. Именно потому и данный вызов, который понуждает людей поставлять действительное как состоящее-в-наличии нам следует анализировать в его же собственном ключе. Есть сила, которая направляет человека на поставляющее производство. Можно сказать что эта сила нацеливает человека на поставление действительного как состоящего в наличии — этот тезис относится к описанию отношений человека и техники. Возникает целый ряд вопросов: что и для чего использует так человека?

 Тут Хайдеггер говорит что может обозначить эту силу, она порабощающий  вызов, который направляет человека на поставлении всего, что появляется из потаенности, в том виде который можно уже обозначить как состоящее-в-наличии, или понятием «по-ставом». Итак, постав – та самая сила, что заставляет человека превращать всё действительное в состоящее в наличии. Само слово «постав» вульгарно можно интерпретировать как то, что «ставит» нечто в состояние состоящего в наличии.

 Само по себе это хайдеггеровское понятие “постав” восходит к древнему слову, которое зачастую употреблялось в смысле означающем станок, к примеру ткацкий, данное слово если и обозначает станок, то, скорее всего, на данный момент устарело и не используется в широком обиходе. Хайдеггер так же отмечает что современные ему поколения уже давно утратили способность адекватно оценить, что это обозначало, в случае когда Платон приходит к необходимости использовать для репрезентации существа любого существующего понятием «эйдос», — здесь идёт речь о параллели в использовании понятия постав Хайдеггером и понятия эйдос Платоном. Так как ειδος в обыденной речи обозначал тип, данный человеческому чувственному взгляду на видимую сторону вещи,   то есть имеется в виду, что Платон переосмыслил понятие эйдоса так же, как и сейчас Хайдеггер пытается переосмыслить понятие постава. Платону доверяет выбранному термину полностью нетипичную миссию быть именем того, что при помощи зрительных ощущений как раз никогда и нигде не может быть увиденным и вообще имманентным человеку, в этом заключается его вклад в решение данного вопроса. Однако рассматривать далее только эту нетипичность еще недостаточно, так как: ιδεα используется для названия не только неспособного к имманентности вида чувственно зримых объектов.  Это является ещё и способом, “идеей” обладать именем и быть основой для создания существа слышимого, обоняемого, осязаемого, в целом всего подобного, или другими словами всего что может быть воспринимаемо Проще говоря, речь идёт о метафизической предпосылке. Помимо этого в некоторых других ситуациях философ Платон навязывает языку и мышлению, использование слова “постав”, как же как и мы тут пришли к необходимости, в роли понятия для существа новой техники возможно почти безопасно. Похоже, что это стало уже сложившейся философской традицией.

Понятие «по-став» Хайдеггер использует для описания комплексной причины, которая ставит, иными словами понуждает людей раскрывать действительное из его потаенности путём поставления его как состоящего-в-наличии, в этом проявляется одна из особенностей этйо силы. По-ставом именуется тот вид раскрытия потаенности, который руководит материалом современной техники, при чем сам этот способ как таковой не является чем-то техническим по своей природе. Таким образом, сущность современной техники есть сущность прежней техники с добавлением той силы, которую автор называл поставом.

Когда мы используем глагол “ставить” в его отношении к понятию “по-став” мы имеем в виду не только индустрию, этот глагол может между тем оставить в себе след того “становления”, от которого образован. Речь тут идёт о представлении и вы-ставлении, которые в значении ποιησις, так же проявляют существующее в непотаенностб,   и так же отметим: постав есть и результат и процесс. Однако заметим что репрезентирующее произведение, к примеру экспозиция скульптуры в ограде церкви, и анализируемое Хайдеггером понятия «добывающе-поставляющего производства» в целом различны Тем не менее они образует нечто схожее, когда речь идёт о их сущности, их объединение заключено в поставе. Они это виды раскрытия потаенного, типы «алетейи,   всё ещё это связано с припасом или с состоящим в наличии? Техника в следствии этого не только общественная деятельность, и не только орудие в контексте этой деятельности, это говорит нам о том, что инструментальный подход не годится для понимания современной техники.

 Таким образом, эта поставляющая позиция человека показывает себя в начале в появлении точного естествознания Нового времени, снова исполнение метафизики, но в этот раз все заслуги Нового времени вплетены в общую интригу между техникой и человеком. Естественнонаучный подход репрезентации понимает природу как подходящую для исчисления систему ресурсов, и совершенно не безосновательно делает это. Сегодня физика не потому экспериментальная наука, что использует приборы для прояснения фактов о мире, а наоборот: так как физика, как только теория, понуждает природу позиционировать себя как вычисляемую и предсказуемую систему ресурсов. Это происходит, например, в течении ставящегося эксперимента, а именно для понимания того, что есть показанная таким образом природа. Это нечто вроде мировоззренческого принципа.

 Физическая картина мира природы Нового времени создала дорогу прежде всего не просто технике, а существу новой техники, то есть больше поставу чем чему-то техническому. «Ибо захватывающая сосредоточенность на поставляющем раскрытии потаенного царит уже в этой физике», отмечает Хайдеггер. Однако она только не показывается еще в ней на первый план в своем персональном обличии. Теории физиков Нового времени — это еще не определенный в своих началах ранний спутник постава, один ли из многих или единственный? Суть новой техники еще долго останется скрытым даже тогда, когда уже появятся различные приборы, усложнится электротехника и пустят в ход атомную технологию. Потому, как и любую сущность, сущность современной техники возможно уловить только в пространстве философии техники.

 Эту тему разрабатывали уже греческие философы, которые говорили: что правит первыми началами вещей, нам, людям, показывается только позднее, древние греки как всегда в этом оказались проницательнее нас. Такая взаимосвязи еще и дана видоизмененным способом причинности, основание которого есть постав. Далее Хайдеггер отмечает что причинность не имеет после этого ни характеристик про-изводящего по-вода, ни причин causa efficiens или causa formalis, это безусловно всё меняет. Речь идёт об изменении в составе причинности, как мы её могли видеть выше в описанном виде.

Автор ставит вопрос о технике, для того что бы прояснить нашу позицию к ее существу, в этом мы видим нашу общую задачу. Существо современной техники выявляет себя в том, что мы именуем понятием «по-став», — постав, скорее и есть её отличительная черта. Однако показать это еще вовсе не означает дать ответ на вопрос о технике. Ведь соответствовать это значит отвечать существу того, о чем задан вопрос, поэтому нам следует снова поставить искомый вопрос и дать на него ответ далее.

Случается, ли это выявление потаенного где-то за границами всякой человеческой деятельности? —  ответ очевиден: Нет. О днако все, же оно случается не только в человеке и не специальным способом через него самого — Хайдеггер опять ставит вопрос о том, управляет ли всем процессом производства человек, или это уже само производство управляет человеком?

 В случае если человеческое общество находится во власти силы поставляющего производства, это проводит к обнаружению человека внутри сущностного поля постава, словно в поставосфере. Вследствие этого спрашивать о том каково наше отношение к существу техники, в таком своем виде всегда уже поздно. Т ем не менее, автор продолжает эту линию рассуждений.

 «То сосредоточивающее посылание, которое впервые ставит человека на тот или иной путь раскрытия потаенности, мы называем миссией и судьбой», — весьма фаталистично констатирует Хайдеггер. То, что происходит сегодня с человеком и техникой, – судьбоносно. Миссия и судьба по Хайдеггеру — это не только материал для историографии и не только совершение человеком уникальных поступков, а ещё и система закономерных действий.

 Человек постоянно находится во власти того закономерного следствия, которое выводит нас на раскрытие потаенности.   Мы согласны с этим утверждением, если под судьбой понимать невозможность другого варианта развёртывания действия. Так или иначе такая судьба — это ещё вовсе не принудительный рок. То есть судьбы всё же нет? Так как человек впервые только и становится свободным, когда понимает миссию, отправляющую его в историческое бытие. Таким образом человек приходит к послушанию — но не к безропотной послушности. С вобода и есть только как возможность выбрать правильный путь.

 Свобода управляет в пространстве, возникающем как просвет, иными словами она является выходом из потаенности. Это очень специфическое представление о свободе. «Всякое раскрытие потаенного идет из ее простора, приходит к простору и ведет на простор», - мы согласны с этим утверждением. Открытие нового через выход из потаённости может привести к возникновению новых степеней свободы. Свобода простора не заключается ни в волевых усилиях, ни в объединении с абстрактными законами, она есть чистая возможность, атрибут простора и притом неотъемлемый. «Свобода есть та озаряющая тайна, в просвете которой веет стерегущий существо всякой истины покров и из-за которой этот покров кажется утаивающим», - покров – это граница открытости и потаённого. Свобода — это область судьбы, отправляющей человека на тот или другой путь раскрытия того что Хайдеггер именует «Тайной», речь тут возможно идёт о человеке и технике.

Существо новой техники заключается в поставе, а сам постав повинуется задаче раскрытия потаенности, мы видим что тут миссия и судьба – это некое тождество. «Эти фразы говорят нечто другое, чем часто слышимые речи о технике как судьбе нашей эпохи, где судьба означает неизбежность неотвратимого хода вещей», — судьба понята тут скорее, как условие существования единственно правильного пути в конкретно взятой ситуации любого масштаба.

 Хайдеггер предполагает, что существо техники скрывается в поставе, — речь тут идет конечно же о современной технике. Влияние на технику постава есть судьба его исторического бытия, в целом и исторических событий в частности. Существо постава направляет человека на путь раскрытия потаенности, в следствии чего человек все время находится на грани возможности познания и создания только вещей, раскрытых по образу и подобию постава. Человек таким образом все изменяет мерой постава — констатирует автор.

 Одна независимо от подобной конфигурации миссии раскрытия потаенного, непотаенность, в которой тем или иным способом являет себя все существующее, заключает в себе ту угрозу, что человек пропустит непотаенное и запутается в ней, именно это и есть пресловутый риск. «Так там, где все присутствующее предстает в свете причинно-следственных взаимодействий, даже Бог может утратить для представления все святое и высокое, все таинственное своего далека», — утратив свою тайну и свою непотаённость. «В свете причинности Бог может скатиться до роли причины, до causa efficiens», - остаться чисто открытым в мире и переосознанным как нечто данное в своей целостности. «Тогда он даже внутри богословия станет Богом философов — тех, которые определяют всякую открытость и потаенность исходя из действующей причины, никогда при этом, не задумываясь о сущностном источнике самой причинности», — можем ли мы рассматривать это как критику детерминизма?

 «Миссия раскрытия тайны сама по себе есть не какая-то, а главная опасность», — точнее, возможность такой опасности.

«Но когда эта миссия правит в образе по-става, она — крайняя опасность», — нам остаётся надеяться, что это меньшее зло из всего возможного. «Риск здесь дает о себе знать в двух смыслах», а именно: «Коль скоро непотаенное захватывает человека даже и не как объект, пред-стоящий человеку, а уже исключительно как состоящее-в-наличии, человек среди распредметившегося материала становится просто поставителем этой наличности — он ходит по крайней кромке пропасти, а именно того падения, когда он сам себя будет воспринимать уже просто как нечто состоящее в наличности», — когда человек станет техникой.  «А между тем как раз под этой нависшей над ним угрозой человек раскорячился до фигуры господина земли», — находясь внутри опасности. «Распространяется видимость, будто все предстающее человеку стоит лишь постольку, поскольку так или иначе поставлено им», — современный сорт заблуждения. «Эта видимость со временем порождает последний обманчивый мираж», а именно: «Начинает казаться, что человеку предстает теперь повсюду уже только он сам», — человек есть мера всех вещей, это свойственно человеку. «Гейзенберг с полным основанием указал на то, что сегодняшнему человеку действительность должна представляться именно таким образом», - гуманоцентристская реальность. «Человек настолько решительно втянут в постав, что не воспринимает его как обращенный к нему вызов, просматривает самого себя как захваченного этим вызовом, прослушивает тем самым все способы, какими в своей захваченности эк-зистирует из своего существа, и потому уже никогда не может встретить среди предметов своего представления просто самого себя», - как мы поняли эту мысль: человек сравнивает себя не с самим собой, а с посторонними предметами, пытаясь найти какие-то свои закономерности в подобном сравнении. Таким образом всё происходил по формуле: неизвестное мы определяем через известное. Хайдеггер здесь говорит о том что идентификация человека сегодня стала предельно зависимой от технологического существа постава.

«Постав, однако, подвергает риску не только человека в его отношении к самому себе и ко всему, что есть», - его значение несколько больше. «В качестве миссии он посылает человека на путь раскрытия потаенности способом поставления», - используя таким образом самого человека. «Главное, поставом скрадывается тот путь раскрытия тайны, который дает присутствующему явиться в смысле произведения, ποιησις», - поскольку такие тонкие материи не могут быть поставлены в состояние наличия. «По сравнению с ним поставляющее производство энергично встает в противительное отношение к тому, что есть», - поскольку ещё не угасли участки произведения, не состоящие в наличном составе. «Где правит постав, на всякое раскрытие потаенного ложится печать управления, организации и обеспечения всего состоящего в наличии», - контроль и систематизация. Постав склоняет реальность человека в сторону её полного исчерпания в лоне дискретности.

«Поставляющим производством таким образом не только утаивается прежний способ раскрытия потаенности, произведение, но скрадывается, и само раскрытие потаенного как таковое, а с ним то, в чем происходит событие выхода из потаенности, — Истина», -   которая всё ещё рассмотрена автором как единство открытости и потаённости. Потому переход истины в представление о ней как только о том, что существует в открытости, есть прямая измена истине, уход в её упрощение.

 «Миссия, посылающая на исторический путь поставления действительности, есть поэтому высший риск», - отметим и следующее: «Опасна не техника сама по себе», - техника это ширма, прикрывающая постав? «Нет никакого демонизма техники; но есть тайна ее существа», - не только вопрос о том, что она есть такое, сколько вопрос о том, для чего она нужна? «Существо техники как миссия раскрытия потаенности — это риск», - техника суть риск. «Измененное нами значение слова “постав”, возможно, сделается нам немного ближе, если мы подумаем теперь о поставе в смысле посланности и опасности», - предметное отношение ко всему.

«Угроза человеку идет даже не от возможного губительного действия машин и технических аппаратов», - это сценарий падения, но Хайдеггер говорит и об обратном – о поражении из-за успеха. «Подлинная угроза уже подступила к человеку в самом его существе», - как и всегда, подкралась на голубиных лапках. «Господство по-става грозит той опасностью, что человек окажется уже не в состоянии вернуться к более исходному раскрытию потаенного и услышать голос более ранней истины», - останется глух к зову бытия.

«Так с господством постава приходит крайняя опасность», - техника как окно для риска.

«Но где опасность, там вырастает и спасительное», - достаточно диалектичный вывод.

«Тщательно продумаем эти слова Гёльдерлина», - в сущности, они о диалектике. «Что значит «спасти»?» - спасти, означает, извлечь из опасности. «Обычно мы думаем, что здесь только один смысл: успеть еще как-то удержать от гибели то, чему она грозит, обеспечив ему продолжение прежнего существования», - достаточно близко к пониманию людьми понятия спасения. «Но «спасение» говорит о чем-то большем», - в метафизическом отношении к делу. «Спасти» — значит вернуть что-либо его существу, чтобы тем самым и это существо впервые явить в его подлинном свете», - иными словами, мы должны осмыслить спасаемое нами, ответить на вопрос о том, для чего мы спасаем это нечто. «Если существо техники, постав, есть крайняя опасность и если слова Гёльдерлина содержат истину, то господство постава не может исчерпываться только тем, чтобы глухо заслонить собою свет всякого раскрытия тайны, всякую явленность истины», - у нас возникает надежда на спасение истины. «Наоборот, как раз в существе техники должны таиться ростки спасительного», - как это и ни странно. «Но тогда, может быть, как следует вглядевшись в то, что есть постав как миссия раскрытия потаенности, мы сумеем вывести на свет эти ростки спасения?» - далее Хайдеггер детальнее рассматривает вариант такой возможности.

«В каком смысле там, где опасность, вырастает спасительное?» - существует ли такое правило вообще? «Где что-то растет, там оно укоренено, оттуда исходит», - далее: «Вырастание и укоренение совершаются потаенно и тихо и в свое время», - выполняются три условия: тайна, тишина и своевременность. «Однако по слову поэта мы как раз и не можем ожидать, что там, где опасность, мы сразу и без того чтобы готовиться к нему, уловим спасительное», - вероятность существует, но, может, и не сразу. «Мы должны сейчас соответственно сначала понять, почему там, где крайняя опасность, почему именно под властью постава спасение коренится глубже всего, только еще зарождаясь там», - возможно, потому, что мир диалектичен? «Чтобы понять это, попытаемся на последнем шаге нашего пути еще пристальнее вглядеться в опасность», - это необходимо для того, чтобы:  «Тем самым мы должны еще раз задать вопрос о технике», - так как это наша текущая задача. «Ведь это в ее существе, как мы говорили, коренится и прорастает спасительное», - и техника диалектична.

«Как нам, однако, разглядеть спасительное в существе техники, пока мы не продумали, в каком смысле слова “существо” постав является существом техники?» - как нам найти необходимый критерий?

«До сих пор мы понимали слово «существо» в привычном смысле «сущности», - достаточно ясно, что существо – это то, что существует. «На школьном языке философии «сущностью» называется то, что есть вещь, по-латински — quid», - отметим также, что не будем путать сущность и суть. «Quidditas, «чтойность», дает ответ на вопрос о сущности», - мы можем определить чтойность вещи, спросив, что это, указав на саму вещь. «Например, то, что присуще всем видам деревьев (дубу, буку, березе, сосне), есть одна и та же древесность», - достаточно ясный пример. «Под нее как под общий род, «универсальное», подпадают все действительные и возможные деревья», - как реальные, так и виртуальные. «Но существо техники, постав — разве это общий род всего технического?» - как указано выше автором, это что-то самостоятельное. «Будь это верно, тогда паровая турбина, радиопередатчик, циклотрон были бы поставом», - но это не так. «Однако слово “постав” означает у нас и не прибор, и не какое бы то ни было устройство», - а скорее, ещё одну сущность, не сводимую к конкретному предмету. «Тем более под ним не подразумевается обобщенное понятие подобных устройств», - естественно, так. «Машины и аппараты — так же не образчики и не виды постава, как оператор у пульта управления или инженер в конструкторском бюро», - верно. «Все это — каждый раз по-своему — принадлежит поставу как составная часть, как состояшее-в-наличии, как поставленный на производственное место работник; однако постав есть существо техники никак не в смысле родового понятия», - постав есть нечто большее, чем техника? «Постав есть один из способов раскрытия потаенности, на который посылает судьба исторического бытия, — а именно производственно-поставляющий способ», - что делает его типом перехода из потаённого в открытое. «Столь же судьбоносный способ — раскрытие потаенного в про-изведении», - что связано с художественностью. «Эти способы, однако, не смежные виды, соподчиненные родовому понятию раскрытости», - а есть нечто отдельное. «Выход из потаенности есть та судьба, которая всегда уже, всегда вдруг и необъяснимо ни для какой мысли наделяет собой человека, делясь на раскрытие потаенного путями произведения и производства», - то есть это что-то вроде обречённости между несколькими вариантами. «Производяще-добывающее раскрытие исторически происходит от раскрытости произведения», - что обусловлено логикой последовательного развёртывания. «Но вместе с тем постав роковым образом заслоняет собою ποιησις, «поэзию»,  - что не может не беспокоить нас.

«Во всяком случае, хотя постав как миссия раскрытия потаенности есть существо техники, он никоим образом не сущность в смысле родовой общности, не essentia», - сущность техники отделена от существа постава.

«Уже когда мы говорим о том, что такое вещь “в сущности”, мы имеем в виду не общеродовое понятие, а то, чем вещь держится, в чем ее сила, что в ней обнаруживается в конечном счете и чем она жива, т. е. ее существо», - как она осуществляет сама себя. «Й. П. Хебель в стихотворении “Привидение на улице Кандерер”, которое особенно любил Гёте, употребляет старое слово, видоизменяющее “сущность” (Wesen), в этом смысле, — die Wesserei», - что, несомненно, должно нам помочь.  «Оно означает ратушу, поскольку там сосредоточивается жизнь общины и показывает себя в своем существе бытие городка», - существо как дом для осуществленного бытия. «Слово “существо” еще хранит в себе значение соответствующего глагола», - от сущее. «Существо», понимаемое глагольно, — то же самое, что «истинное существование», и оно связано с «истиной» не только по смыслу, но и в фонетическом словообразовании», -  то есть в смысле подлинного, неподдельного существования. «Уже Сократ и Платон мыслят сущность вещи как существо в смысле ее пребывающей истины», - но уже не как предмета, а как истинной сущности. «Правда, пребывающее они понимают как всегда существующее (αει ον)», -   то есть всё как истинное. «Вечное же существование они усматривают в том, что остается без перемен во всем происходящем с вещью», - это уже ближе к её абстрактно-видовому бытию. «Это остающееся неизменным они в свою очередь обнаруживают в «виде» (эйдосе, идее) вещи; скажем, в идее «дома», - поскольку дом как идея вечен.

«В ней являет себя то, чем является каждая устроенная сообразно ей вещь», - наиболее общее и усреднённое. «Отдельные действительные и возможные дома, наоборот, — лишь изменчивые и преходящие разновидности “идеи”, не причастные тем самым пребыванию», - так как могут находиться в своём относительном становлении, чего не может происходить с совершенной идеей.

 «Все существенное пребывает», - допустим. «Но разве пребывание — это просто продолжающееся существование?» - бытие не равно существованию. «Разве существо техники пребывает в смысле вечного существования какой-то идеи, парящей над всем техническим, так что создавалось бы впечатление, будто словом “техника” обозначается какая-то мифическая абстракция?» - мы этого не знаем. «Существо техники можно усмотреть только из того “пребывания”, каким исторически осуществляется по-став как миссия раскрытия потаенного», - тут мы неизбежно касаемся уже феномена техники.Пребывает, значит, существует не как абстракция, а как нечто конкретное. Но как нечто конкретное она далеко от не становления, что отдаляет его и от собственной идеи, погружая в поток становления названного – осуществляющимся пребыванием. «Изначально и ранее всего пребывающее — это осуществляющее», - а следовательно, ближе всего к самой сущности.

«В качестве сущности техники по-став есть нечто пребывающее», - значит ли это, что и сам постав нестабилен и пребывает в некой динамике? «Но пребывает ли он еще и в смысле о-существляющего, дающего чему-то пребывать в своем существе?» - ответ: «Уже сам вопрос кажется явным промахом» - так как: «Ведь согласно всему сказанному выше по-став есть миссия, сосредоточивающая на добывающе-производящем раскрытии сокрытого», - и: «Добыча — все что угодно, только не осуществление!» - вернее, она есть нечто, состоящее в наличии себя как факта без права на становление. «Так кажется, пока мы не обращаем внимания на то, что захваченность поставлением действительного как состоящего в наличии — это в конечном итоге тоже миссия, посылающая человека на один из путей раскрытия потаенности», - и снова судьба. «В качестве этой миссии существо техники дает человеку вступить в нечто такое, что сам по себе он не может ни изобрести, ни тем более устроить; ибо такой вещи, как человек, являющийся человеком только благодаря самому себе, не существует», - для нас эти выводы связаны прежде всего с представлением о том, что человек и техника как единство образуют новое соединение, в чистом виде уже не представленное ни как человек, ни как техника.

«И все-таки: если эта миссия, по-став, есть крайняя опасность, не только для человеческого существа, но и для всего раскрытия тайны как такового, то можно ли называть ее миссией осуществления?» - разберёмся в этом: «Безусловно: и особенно если на его путях предстоит возрасти спасительному», - которое само получает своё становление. «Всякая миссия раскрытия потаенности выполняется как о-сушествление и в качестве такого», - истинно так. «Осуществление впервые только и наделяет человека той долей участия в раскрытии, какого требует событие выхода в непотаенность», - следует научиться не мыслям, а мыслить. «Человек сбывается только в со-бытии истины как требующийся для него», - хотя это и не ограничивает его. «Осуществляющее, тем или иным образом посылающее на путь раскрытия потаенности есть как таковое спасительное», - обнаруженное ядро спасения. «Ибо оно дает человеку увидеть высшее достоинство своего существа и вернуться к нему», - но мы говорим лишь в том значении «назад», в котором оно обозначает «вперёд вместе с». «Это достоинство в том, чтобы беречь непотаенность, а с нею — тем самым заранее уже и тайну всякого существа на этой земле», - но для чего? «Как раз в по-ставе, который грозит втянуть человека в поставляющее производство как в якобы единственный способ раскрытия потаенного и тем толкает человека на риск отказа от своей свободной сущности, как раз в этой крайней опасности дает о себе знать интимнейшая, нерушимая принадлежность человека к осуществлению истины — при условии, что мы со своей стороны начнем обращать внимание на существо техники», - смена акцента с человека на технику и обратно, но уже как синтез.

«Так существо техники таит в себе — чего мы всего меньше ожидали — возможные ростки спасительного», - в том смысле, в котором автором уже было представлено понятие спасения.

«Все тем самым зависит от нашей способности распознать эти ростки и признательно сберечь их», - также для нас важно: «Как это сделать?» - ответ: «Прежде всего другого — усилием разглядеть существо техники, вместо того чтобы просто оцепенело глазеть на техническое», - узреть сущность, а не феномен. Использовать идеацию. «Пока мы будем представлять себе технику как инструмент и орудие, мы застрянем на желании овладеть ею», - поскольку дальше понимания техники как средства мы не сможем уйти. «Нас пронесет мимо существа техники», - а для нас это будет означать проигрыш.

 «И если, наконец, мы подумаем о том, как суть этого существа сбывается в о-существлении, требующем человека с его долей участия в раскрытии потаенного, то окажется», - следующие:

«Существо техники двусмысленно в высоком значении этого слова» - а именно: «Двусмысленность здесь указывает на тайну всякого раскрытия потаенности, т. е. на тайну истины», - и те специфические моменты, которые мы уже оговорили выше.

«Во-первых, постав втягивает в гонку поставляющего производства, которое совершенно заслоняет событие выхода из потаенности и тем самым подвергает риску самые корни нашего отношения к существу истины», - опасность и риск.

«Во-вторых, сам по-став в свою очередь осуществляется путем того о-существления, которое позволяет человеку пребывать — до сих пор неосознанно, но в будущем, возможно, это станет более ощутимым — в качестве требующегося для хранения существа истины», - постав реабилитирован. «Так поднимаются ростки спасительного», - когда одна дверь закрыта – открывается другая.

«Безудержность поставляющего производства и сдержанность спасительного минуют друг друга, как в движении созвездий пути двух звезд», - что должно понимать как призыв философам техники не терять внимание. «Но эта возможность разминуться скрывает их потаенную близость», - и вновь скрытая реклама диалектического метода.

 «Вопрос о технике — это вопрос о констелляции, при которой совершается событие раскрытия потаенного, событие тайны, событие о-существления истины», - данная работы была тщательно нами проанализирована выше по тексту.

 «Это нас еще не спасает», - а только взывает к бдительности. «И все равно мы призваны с надеждой следить за растущим светом спасительного», - и как философы выставлять диагноз, констатируя изменения. «Как это сделать?» - ответ: «Здесь и теперь, хотя бы в малом оберегая возрастание спасительного», - достаточно неясное напутствие. «Сюда входит и постоянное внимание к грозящей крайней опасности», - не стоит упускать и это из виду.

«Существо техники грозит раскрытию потаенного, грозит той возможностью, что всякое раскрытие сведется к поставляющему производству и все предстанет в голой раскрытости состоящего-в-наличии», - что рассмотренное как конечный результат не сулит никаких ясных перспектив. «Человеческое действие никогда не в силах непосредственно противостоять этой угрозе», - вне всякого сомнения. Нам нужен сверхчеловек. «Человеческие усилия сами по себе никогда не смогут эту угрозу отвратить», - как мы помним, человек – раб постава. «Но в силах человеческой мысли подумать о том, что все спасительное должно быть высшей, хотя вместе и сродной сущности с подвергшимся опасности», - это наша цель.

«Тогда, может быть, какое-то более изначально осуществленное раскрытие тайны способно показать первый свет спасительного среди опасности, которая в техническую эпоху скорее пока еще таится, чем обнаруживает себя?» - мы учтём и эти намёки в нашей дальнейшей работе.

«Когда-то не только техника носила название «техне», - точнее, она никогда не называлась так, лишь в понятии «технекос» греки имеют в виду технику. «Когда-то словом “техне” называлось и то раскрытие потаенного, которое выводит истину к сиянию явленности», - то есть произведение искусства.

«Когда-то про-из-ведение истины в красоту тоже называлось «техне», - что не может не радовать настоящего философа техники. «Словом “техне” назывался и “пойесис” изящных искусств», - таким образом, «техне» являет нам свои истинные масштабы.

«В начале европейской истории в Греции искусства поднялись до крайней высоты осуществимого в них раскрытия тайны», - это было время господства «техне». «Они светло являли присутствие богов, диалог божественной и человеческой судьбы», - и дальше больше. «И искусство называлось просто «техне», - но понималось как ремесло, создание чего-то руками. «Оно было одним, единым в своей многосложности, раскрытием потаенного», - это тот вид единства, о котором говорят: всё в одном и одно во всём. «Оно было благочестивым, προμος, т. е. согласным голосу и молчанию истины», - потому-то истина и была таким близким спутником «техне».

«Искусства коренились не в художественной сфере», - хотя греки понимали и под этим, явно что-то не идентичное нашему сегодняшнему пониманию данных терминов. «Их произведения не были объектом эстетического наслаждения», - странно и любопытно. «Искусство не было фронтом культурного строительства» - как оно было осмысленно немного позже.

«Тот же поэт, от которого мы слышали слова:

Но где опасность, там вырастает

И спасительное, —

говорит нам:

Поэтически живет человек на этой земле», - с оглядкой на «корень» поэзии.

«Поэзия являет истину в сиянии того, что Платон в «Федре» называет εκφανεστατον, сияющим всего ярче», - хотя всем известно весьма скептическое отношение Платона к искусству вообще. «Существом поэзии пронизано всякое искусство, всякое выведение существенного в не-потаенность красоты», - а следовательно, оно пронизано и «техне».

 «Дано ли искусству осуществить эту высшую возможность своего существа среди крайней опасности, никто не в силах знать», - мы присоединяемся к этим размышлениям. «Но мы вправе ужасаться», - вопрос: «Чему?» - пояснение: «В