Сказ про честных таможенников, нечестных воевод, изворотливых купцов и мудрость указов государевых.

Сказ про честных таможенников, нечестных воевод, изворотливых купцов и мудрость указов государевых.

В России, как известно, две беды. Обе на «Д», и одна из них— дороги. Об истории разных дорожных бед и пойдет мой рассказ. Что дороги и раньше были по качеству не ахти— это ясно. Поговорим о несколько других путевых напастях Российского государства XVII века. В придачу к предкам современных братков— разбойникам на российских путях стояли еще и предки современных пограничных служб— тогдашние таможни. Таможенные заставы строго охраняли дела государевы не только на границах, как сейчас, но и внутри страны— проверяли проездные грамоты, взыскивали пошлины в казну, боролись с контрабандой разъездами. Каких только историй на таможнях не происходило!

Известны забавные случаи, связанные с Верхотурской заставой. Нам она интересна тем, что чуть позже основания нашего родного Симбирска именно на этой заставе был таможенным головой Иван Хитрово. Как видим, и в XVII веке семейственность процветала!

Располагалась Верхотурская застава за Уральскими горами, а название получила по речке Тура. И без печати тамошнего таможенного головы в Центральную Россию ты, хоть тресни, не проедешь. Все, что не указано в документах, отберут. А ехать надо. Что делать? С купцом все ясно— плати и езжай дальше. А как быть с государевым чиновником, который по служебному, не по своему делу едет… «Вот наказ воеводам царский, вот вам, таможенные головы, и грамота проезжая. Пропущайте! Заковыка только— добра при чиновнике гораздо больше, чем в проезжие грамоты записано— соболей там, ревеня… Ну а пошлину— попробуй-ка возьми, когда проезжий ногами топает: „Да Я! Да МЫ! Да до большой таможни дойду…“

Так и вышел в 1695 году закон „О осмотре на Верхотурской заставе таможенному голове едущих в Сибирь и обратно воевод, и об отобрании у них в казну всего того, что найдено будет, сверх вещей и пожитков, показанных в Проезжих грамотах“. Только воеводы оказались тоже не лыком шиты. Раз— и договорились с торговыми людьми. Так и так, мол, ребята, выручайте. Мы уж вас по возможности прикроем, в делах торговых посодействуем. Вы же нам только через Верхотурье провезите малость соболей и прочей „мягкой рухляди“. Годок и эта система проработала. Успокоились воеводы сибирские, да зря.

Потому что в 1696 году новым распоряжением „О осмотре Верхотурским таможенным головой воевод и торговых людей, и отобрании у них в казну тайно провозимых товаров“ прикрыли и эту лавочку. Что делать воеводам? На одно воеводское жалование не проживешь. Да и денег вокруг крутится— аж дух захватывает! Вон гости сколько добра провозят! Стоп. Мы ж как-никак власть сибирская! Не грех воспользоваться. Вот вам, гости дорогие, наши товары. Таможня? Скажете: „Знать ничего не знаем, ведать ничего не ведаем, наше все, нажитое непосильным торгом“. Одного только воеводы сибирские не предусмотрели. Государство Московское все их шаги уже просчитало, да и издало в этом же году предписание Верхотурской таможне „О невзятии торговым людям у сибирских воевод, дьяков и их родственников соболей и других товаров для провоза и торга оными под своим именем“.

А далее наступило затишье года на три. Гости не брали, воеводы сверх меры не возили, в казну, поди, тоже ничего не отбиралось. Тишь, гладь, божья благодать! Могли ли воеводы сибирские целых три года не воровать? Разве удержишься! Прикинули свои возможности, законспирировались и стали потихоньку расхищать имущество государственное, пользоваться властиею своею в целях личного обогащения.

Вскрылась новая система аж в 1699 году. Выяснилось, что воеводы то ли договорились с таможенным головой, то ли нашли объездные пути для своих контрабандистов… Что бы ни было, но новый закон „О непропуске в Сибирь и обратно без указа Сибирского приказа знакомцев и свойственников сибирских воевод и людей их, о взятии явившихся у них в провозе соболей и прочих товаров, о присылке оных в Москву в Сибирский приказ и о держании тех людей до указа на Верхотурье“ четко перекрыл новый канал нелегальных поставок из Сибири на просторы европейской России.

Служилые люди.

В начале XVII в. в состав верхотурского гарнизона входило лишь 49 служилых людей. Однако, по мере возрастания роли города как главного перевалочного пункта на пути в Сибирь и из Сибири, а также в результате возникновения новых пашенных и оброчных слобод и в связи с непрекращающимися набегами кочевников на селения Верхотурского уезда, численность военно-служилого населения здесь существенно увеличивается. В 20-х гг. XVII века верхотурский гарнизон состоял уже из 7 служилых "по отечеству" и "начальных" людей, 64 стрельцов и 3 пушкарей. К концу века их, соответственно, было 33, 105 и 5.

C середины 50-х г.ов XVII столетия ряды приборных людей пополнились за счет беломестных казаков, обычно служивших "с пашни". (Термин "белый" в те времена означал освобождение земли от налогообложения). В 1666 г. в 5 слободах Верхотурского уезда их насчитывалось 88 человек. В 1680 г. в 11 верхотурских слободах проживало 97 казаков, 6 пушкарей и 1 воротник.

Особое место среди сибирских служилых людей занимали дети боярские. Из их числа формировался высший командный состав сибирских гарнизонов, они участвовали в военных походах и в обороне городов и острогов от нападений "немирных иноземцев", строили городовые и острожные укрепления, назначались на приказные должности. Им предписывалось организовывать новые слободы, заниматься сбором ясака, доставкой хлеба и соли и многим другим. При сравнительной немногочисленности детей боярских в Сибири они играли важную роль в сфере управления, поскольку, в отличие от Европейской России, где эта категория служилых людей "по отечеству" составляла низшую прослойку феодального класса и зачастую мало чем отличалась от приборного населения, здесь они представляли собой своеобразную служилую "аристократию". Некоторые из них даже занимали воеводские должности.

Наряду с обычной практикой верстания "подрослей" детей боярских в службу в "выбылые" оклады их отцов и ближайших родственников и переводом из других городов, эту категорию нередко пополняли ссыльные, в том числе "иноземцы", служилые из приборных "начальных" людей (казачьи атаманы и головы, стрелецкие сотники, пятидесятники и десятники), служители сибирских церковных иерархов, представители местной родоплеменной знати, приказной администрации, а иногда даже гулящие люди (каким являлся, например, будущий св.Симеон Верхотурский) и представители податных сословий. Не было в этом отношении исключением и Верхотурье.

Так, например, в 1657 г. был сослан из Москвы "за непристойные слова" на вечное поселение Юрий Арсенев, которого велено было по государевой грамоте поверстать в дети боярские с годовым денежным окладом 15 рублей и соответствующим хлебным жалованьем. Через г. он получил прибавку - 3 рубля и хлеба "против денег", которой, впрочем, скоро лишился. В первой половине 60-х гг. XVII века Юрий Арсенев, очевидно, погиб в одном из сражений с "изменниками татарами". В соответствии с царским указом и "по приказу стольника и воеводы Ивана Яковлевича Колтовского да подьячьего Василия Богданова" по его "душе" в церковь Казанской Богородицы в Арамашевской слободе был сделан книжный клад - Апостол, изданный И.А.Невежиным в Москве в 1606 г. (хранится в настоящее время в собрании Уральского университета).

Сосланный в числе других "литовских людей" в Сибирь "иноземец" Андрей Бернацкий служил сначала в Кузнецком остроге. Во время набега калмыков он потерял сына и сам был ранен. Позднее он служил в детях боярских в Енисейске, а в 1649 г. его перевели на Верхотурье, сохранив за ним на новом месте его прежний оклад - 20 рублей денег, 20 четей (четвертей; казенная раздаточная четверть в XVII в.- 4-6 пудов хлеба -Авт.) ржи и 15 четей овса. В 1652 г. ему прибавили еще 3 рубля, а также 3 чети ржи и 8 четей овса. Свою дочь Андрей Бернацкий выдал замуж за князя Семена Андреевича Пелымского, который являлся праправнуком уже не раз упоминавшегося выше соратника хана Кучума князя Аблегирима. Сам Семен Пелымский с 1642/43 гг. служил в пелымских детях боярских, а в 1654 г. его поверстали с довольно высоким окладом в дети боярские по Верхотурью. После его смерти в 1665 г. в верхотурских детях боярских служил его сын Петр.

В 1649 г., то есть одновременно с Андреем Бернацким, верхотурским сыном боярским стал Измайло Коптев. Его поверстали из архиепископских детей боярских в 15-рублевый "выбылой" оклад Андрея Перхурова, "а за хлебное жалованье" он служил "с пашни", то есть имел надел земли. Следует сказать, что другой представитель вышеназванного семейства Перхуровых, Панкратий, упоминается, как и Андрей, уже в 20-х гг. XVII в. Он был приказчиком Арамашевской слободы, а потом, в 1656 г., строил Катайский острог.

Сверстниками Перхуровых были также дети боярские Иван Спицын (являлся в 20-х гг. XVII в. приказчиком Невьянской слободы, а в 1632 г. стал основателем Ирбитской слободы) и Дмитрий Лабутин (во второй половине 20-х гг. XVII в. он был приказчиком в Невьянской слободе, а в начале 40-х гг. управлял Арамашевской слободой и строил здесь острог; позднее в верхотурских детях боярских числились его сын Афанасий и внук Дорофей).

В 1661 г. был переведен из Тюмени и позднее поверстан в верхотурские дети боярские командир отряда служилых татар Афанасий Бибиков, занимавший до этого на Верхотурье должность стрелецкого сотника. Впоследствии место Афанасия займет его сын Михаил (в 1666 г. ему было 16 лет, а сам он являлся еще неверстанным "подрослем"). В конце XVII в. Михаил Бибиков будет занимать воеводскую должность сначала в Пелыме, а потом на Верхотурье.

В первой половине XVII в. пополнение слоя детей боярских за счет приборных служилых и даже тяглых людей было в Сибири из-за нехватки кадров явлением достаточно обычным. Не случайно в одном из документов 1632 г. подобного рода верстания объяснялись весь ма просто: "На Верхотурье розсылки детем боярским многие, а детей боярских на Верхотурье мало, и к государевым делам приставить не ково". Однако уже со второй половины столетия государство пытается взять ситуацию под жесткий контроль.

Тем не менее, несмотря на дамоклов меч возможного "розыска", несанкционированные сверху верстания как приборных людей, так и служилых "по отечеству", продолжались и в последующее время.

Контрабандисты XVII века

Роскошные соболя и лисицы из Сибири составляли гордость и одну из важнейших статей экспорта Русского государства. Поэтому неудивительно, что всякий, попавший на земли Верхотурского края не мог устоять перед блеском "мягкого золота" и стремился за время своего пребывания в крае собрать как можно больше пушнины, вывезти ее в Московию и зажить по-царски.

Именно этим объясняется беспокойство русских государей, опасавшихся, что при интенсивном развитии торговли значительная часть пушнины перестанет поступать в ясак. Поэтому все акты купли-продажи между русскими и коренными жителями могли происходить только на гостином дворе, в городе, а не "по юртам и речкам". Стремление сохранить монополию на пушнину побудили центральную власть предпринять меры по недопущению проникновения русских людей в ясачные волости.

Помимо воевод, за соблюдением правил торговли должны были следить ясачные сборщики. А для верности и самих ясачных сборщиков приводили к присяге не торговать и не менять ничего в юртах у ясачных людей. Запрет приезжать в ясачные волости распространялся не только на промышленных и торговых людей, но и на священников.

Ограничение круга торговых партнеров создавало ситуацию, при которой аборигенное население постоянно находилось в зависимости от того, привезут русские торговые люди хлеб или нет. Случалось, что это обрекало целые ясачные волости на голод, особенно в неудачные в промысловом отношении годы.

Участие в торговле с коренным населением достаточно ограниченного круга людей, создавало благоприятный климат для злоупотреблений при заключении торговых сделок.

В.Павловский, исследовавший быт народов ханты и манси в начале ХХ века, сообщал о том, что русские колонисты пристрастили вогул к картофелю и репе настолько, что те с готовностью отдавали шкурку белки за 5-6 реп. Так же дешево отдавали аборигены и другое свое богатство - рыбу. Что уж говорить о XVII веке, когда нынешние старожилы Верхотурского района рассказывают о том, как их отцы в начале XX в. ездили зимним путем к остякам за рыбой. Расплачивались, как и их предки три века назад, хлебом, табаком, рогожами, "всякими тряпочками" и, конечно, "огненной водой" (водкой). Рыбу мерили "пудами": ставили дугу на землю, сколько рыбы влезет под нее - столько и пуд. Поэтому дуги для поездки к остякам выбирали самые большие.

Помимо перечисленных выше, существовало строгое ограничение во времени для торговли с ясачным населением - только после сдачи ясака. В наказах о торговле с вогулами воеводам предписывалось "смотреть и беречь накрепко", чтобы, во-первых, "проезжие торговые и промышленные всякие люди... с ясачными людми преж великого государя ясаку украдом не торговали". А во-вторых, "... вагуличи б к торговым и ко всяким людем на дорогу никакой мягкой рухляди не выносили и не продавали." Мотивировалось все это интересами государственной казны и заботой о том, чтобы "на вагуличах за тою их торговлею" не копилось долгов по сдаче государева ясака и поминков.

Если принять во внимание величину этой повинности и то, что у большинства ясачных имелись внушительные долги за многие годы, если добавить к этому многообразные махинации местной администрации во время ясачного сбора, то мы неизбежно придем к тому выводу, что у ясачного человека не должно было оставаться мехов для продажи. Поэтому вполне объяснимо то, что торговые люди, а вместе с ними и соблазненные выгодами торговли с аборигенами служилые люди и крестьяне, несмотря на угрозу быть в "жестоком наказание без пощады", все же предпочитали проникнуть в ясачные волости именно до, а не после сбора ясака.

И все же, несмотря на многочисленные запреты, русские предприимчивые люди находили возможность покупать, а аборигены продавать мягкую рухлядь. Были, конечно, и другие пути приобретения шкурок, так что последний бой за свою монополию на меха государство старалось дать уже на таможне. Ради этого правительство пыталось добиться определенной независимости таможенной службы от воеводского управления, чтобы не допустить корыстного использования воеводами и дьяками этой службы в целях собственного обогащения. Таможня имела свою печать, отличную от воеводской, и воеводы не имели права доступа к ней.

Чтобы избежать неприятностей с таможней и обязанности платить пошлину, торговые люди пристраивались к стрельцам, сопровождавшим царскую казну в Москву, и по соглашению с ними объявляли свою мягкую рухлядь частью казенной.

Часть мягкой рухляди вывозилась из Сибири, минуя таможенные заставы и Верхотурье, через Катайский острог. Указом 1680 года этот канал верхотурскому воеводе велено было полностью перекрыть.

Что касается таможни на Верхотурье, то царской грамотой, посланной в 1635 году, предписывалось воеводе Даниле Милославскому лично оказывать содействие таможенному и заставному голове в осмотре людей, направляющихся из Сибири в Москву. Не полагаясь полностью на сообразительность и расторопность таможенников, в грамоте давался полный список мест, где следовало поискать мягкую рухлядь: "... в возех, сундуках, в коробьях, в сумках, в чемоданех и в платье, и в постелях, и в подушках, и в бочках винных, и в запасех во всяких, и в печеных хлебах... в санных постелишках, и в полозах." Кроме этого, предписывалось всех - от воевод до их людей обоих полов - "обыскивать всех накрепко, нестрашась, в пазухах и в штанах, и в зашитом платье."

Борьба с незаконным вывозом пушнины из Сибири шла с переменным успехом. Известны многочисленные случаи, когда таможенной службе удавалось осуществить конфискацию крупных партий контрабандных мехов, чаще всего при возвращении воевод, уже отслуживших свой короткий срок.

В ОСВОЕНИИ СИБИРИ

(XVII – первая треть XVIII в .)

Необходимость создания таможенной системы в Сибири объясняется значимостью в процессе колонизации новоприобретенной территории для Российского государства. Важную роль в этом играли вопросы торговли и ее регулирования. Первоначально (в конце XVI в.) русское правительство придерживалось политики беспошлинной свободной торговли. Это касалось не только «пришлых» (из Средней Азии и Ногайской степи), но и русских торговцев. Однако по мере колонизации новой территории, освоении ее природных ресурсов и основании городов происходит становление сибирской таможенной системы. В начале XVII в. на территории Сибири возникает ряд таможен и таможенных застав. Первой открывается таможня в Верхотурье (1600 г.), затем к 1603 г. Таможни и таможенные избы появляются в Тюмени, Тобольске, Туринске, Мангазее и других городах. Кроме городских таможен, существовали и таможенные заставы, перекрывающие доступ по второстепенным торговым путям (к примеру, Собская, Киртаская, Кармацкая, Пышминская и другие заставы).

Таким образом, уже в этот период можно говорить о формировании сибирской таможенной системы. Причина ее возникновения и развития состояла в попытке сосредоточения доходов, получаемых от торговли, и в первую очередь пушной торговли, в руках государства. Так, несмотря на существование различных торгово-транспортных путей, связывающих Сибирь, Центральную Россию и сопредельные территории, после открытия Верхотурской таможни предписывалось в Центральную Россию «впредь не ездить иною какою дорогою, кроме как через Верхотурье» [1, с. 52]. Следует отметить, что оформление таможенной системы явилось показателем того факта, что Сибирь уже в начале XVII в. оказывается вовлеченной в систему экономического взаимодействия Центральной России, Средней Азии, Китая и Европы (через Центральную Россию).

В первое столетие освоения Сибири таможенными головами на сибирских таможнях часто назначались жители Европейской России. В начале XVII в. это были «лутчие посадские люди» из Казани и других понизовых городов. В 30-е гг. XVII в. часто тобольскими таможенными головами служили «вятцкие» торговые люди [2, с. 136]. Но уже в последней трети XVII в., с возникновением посадских общин в сибирских городах, большинство должностей на таможне выполняли сибирские посадские люди. Кроме того, они начинают посылаться в таможни других городов, в том числе и в таможни Европейской России. К примеру, в 1717 г. велено было бывшему пушкарскому голове Матфею Петрову «ехать к архангелскому городу для проведывания торгу с мягкой рухлядью» (судя по сохранившимся документам, М. Петров до Архангельска не добрался) [3]. А в 1726 г. тюменские посадские люди выбирали «первостатейного и неподозрительного» человека «из своей братьи» для исправления службы в Екатеринбургской таможне [4]. Приведенные примеры являются не единичными случаями, они показывают широкую территорию назначения на таможенные должности сибирских посадских людей.

С развитием таможенной системы начинает развиваться и система таможенных сборов. В основе сибирской таможенной системы лежала десятая пошлина, взимавшаяся в одинаковом размере во всех городах. Мы не будем подробно останавливаться на анализе таможенных и торговых пошлин Сибири, так как этот вопрос достаточно разработан в литературе [2]. Упразднение таможенных пошлин происходит в конце XVII в. Согласно Новоуставному сибирскому таможенному уставу (1698 г.), большинство таможенных и торговых пошлин было отменено, однако сохраняется десятая пошлина для всех и двадцатая – для иноземцев, приехавших в Сибирь впервые [5], а также некоторые другие пошлины.

Унификация десятой и двадцатой пошлин при въезде в Сибирь происходит в начале XVIII в. К примеру, в 1707 г. был послан указ на Тарскую таможню об осмотре каравана, пришедшего из «калмыцких и бухарских степей»… «и за выезд десятую пошлину они платили сполна ль и буде платили о том в таможне справитца подлинно» [6]. Жители Средней Азии, проживающие в Сибири постоянно (т.е. сибирские бухарцы), в этот период также платили таможенную пошлину, идентичную таможенной пошлине русских людей. Например, в 1703 г. тюменский бухаретин Матияр Дасаев был отпущен по слободам Тобольского и Верхотурского уездов. «А

с ним отпущено посылки тюменского юртовского бухаретина Алибяка Ермаметева два пуда воску, с которого воску десятая пошлина взята… в таможне с рубля по гривне в нынешнем 1703 году» [7].

Этот факт объясняется тем, что сибирские бухарцы де-факто считались российскими подданными, не являясь таковыми де-юре. Иерархия таможен складывается к середине XVII в. Наиболее значимой из них была Верхотурская, далее Тобольская и Тюменская, различающиеся по числу приезжих и товарообороту, а затем другие сибирские таможни. В XVIII в. к ним добавляется Екатеринбургская таможня, выполняющая те же функции, что и Верхотурская.

Через Верхотурье осуществлялась связь Сибири и европейской части России. В 1704 и 1706 гг. были подтверждены указы о проезде исключительно через Верхотурье. Кроме того, в 30-е гг. XVIII в. дорога через Верхотурье была единственной, по которой разрешено было выезжать в Центральную Россию. Однако в это время более удобной дорогой становится путь через Екатеринбург.

Так, в 1729 г. тюменский бухаретин Шаба Ашменев, отправляя своих работников на Макарьевскую ярмарку, просил разрешения изменить обычный маршрут: «…понеже купецким людем русских городов повелено ис Тобольска ездить в Русь чрез Верхотурье, а не чрез Екатеринбурх, а летнем тележного пути чрез Верхотурье не имеетца… и на тое Макарьевскую ярмонку нынешним летним путем чрез Верхотурье прибыть неможно и путь неспособен… Понеже тот тракт на Макарьевскую ярмонку чрез оной Екатеринбурх им способнее и ближе и путь имеетца тележной» [8].

Тобольск и Тюмень за счет своего местоположения выступали прежде всего связующими звеньями во внутренней сибирской торговле и торговле со Средней Азией и Китаем. Интересные сведения об участии сибирских людей в торговой деятельности нам может предоставить анализ таможенных выписей. Так, в конце XVII – первой половине (до 40-х гг.) XVIII в. В книгах Тюменской таможни отложились указания на привоз товара из таких населенных пунктов, как Туринск, Катайский острог, Ямышевская крепость, Ирбит, Пелым, Тобольск, Иркутск, Екатеринбург, Верхотурье, Нижний Новгород (Макарьевская ярмарка),

Ялуторовск, Тара, Уфа, Сургут.

Через Тюмень для торговли отправлялись в Тобольск, слободы Верхотурского, Екатеринбургского и Тобольского уездов. Таким образом, можно утверждать, что торговые маршруты сибиряков пролегали как в близлежащие уезды, так и в Китай, Восточную Сибирь, Центральную Россию и Среднюю Азию. Например, тюменские бухарцы часто выезжали в Уфу (к башкирам) и на Ирбитскую и Ямышевскую ярмарки, а посадские люди Тюмени – на ярмарки и различные города Сибири и Центральной России.

Товары, заявленные на Тюменской таможне можно разделить на несколько групп.

Товары среднеазиатского и китайского производства.

К ним следует отнести чай, посуду, ткани (камки, зендени, китайки,бязи, пестрядь, шелк китайский, холст), румяна китайские.

Российские и европейские товары. Встречается упоминание о привозе тканей: сукна нижегородского, костромского и английского, выбойки немецкой. Также из-за Урала привозили оружие, порох, зеркала и бумагу. Из Центральной России также везли некоторые виды продуктов – пшено, сахар, горчицу, винные ягоды, перец, анис, огуречное семя.

Товары местного производства. В большом количестве продавалась и вывозилась кожа красная, черная и яловая. В таможенных выписях при описании количества кожи часто указывается – «своего промыслу и работы». Товарами местного производства также следует считать наиболее распространенные виды продуктов: сало, мед, соль (привозимую из Тобольска и от Ямышевского озера), различные сорта рыбы (щучины, язи, осетры, стерляди, караси), мука (ржаная и пшеничная).

Меха. Нужно подчеркнуть, что закупались и продавались меха почти всех сибирских животных. Особенно часто велась торговля волками, корсаками, лисами-белодушками, белками, горностаями. Есть сведения о торговле шкурами росомах, рысей, выдр, медведей и бобров. Несколько упоминаний касается «заповедного товара» – соболей. Кроме сибирских мехов встречается упоминание о привозе мехов в составе «башкирского товара». Из привозных мехов упоминаются корсаки, волки и лисы.

В записях сибирских бухарцев встречается еще одна интересная категория товара: «башкирский товар» или «привозу из башкир». Наиболее часто из «башкир» привозился мед и воск, овчина, встречаются единичные упоминания о закупке ткани.

Следует отметить, что выделенные группы в нашем случае весьма условны и приблизительны, так как отнесение товара к определенной категории проводилось на основе таможенного описания с учетом выписи. К примеру, в 1730 г. Енибяк Ермаметев продал в Тюмени розницею воск, «пищую» бумагу, медь зеленую, сандал черный и лавочную мелочь, объявленный по Ирбитской выписи [9]. А в 1727 г. по Ирбитской же выписи Иваном Переваловым было объявлено 220 пудов хмелю, 6 пудов ладану кадильного, 200 аршин сукна английского, 1 пуд семени огурешного [10].

В отдельных случаях есть прямое указание на место изготовления того или иного товара. Например, ковры астраханские, кушаки московские, ножи соливычегодские, ложки вятские плохие, шляпы ярославские плохие, белила ярославские и др.

Но выявить зависимость между местом покупки и ассортиментом привозимого товара достаточно сложно. Товар можно было купить не только на месте изготовления. К примеру, на Ирбитской ярмарке можно было купить товары любого происхождения: из России, Китая, Средней Азии и, разумеется, Сибири. К примеру, Алибяк Ермаметев и Матияр Дасаев объявили по Ирбитской выписи для продажи в «низовых сибирских городах»: 9 пудов меду, 200 арш. холста среднего, 100 арш. пестряди нижегородской, 3 фунта шелку, 3 тюня китайки, 9 зенденей и 9 выбоек Еркецких (Яркендских. – В. К.) (1704 г.) [11]. Как видим, объявленный товар мог быть привезен из Средней Азии (зендени, выбойки), Китая (китайка, шелк) и Центральной России (пестрядь), а мог быть местного производства (мед, кожа).

Итак, развитие таможенной системы в Сибири определяло развитие торговых путей и регулировало формирование торговых связей, что имело большое значение для процесса освоения северо-восточных территорий.__

 

Александр Арцыбашев

Александр Николаевич Арцыбашев родился в1949 году в таежном поселке Калья на севере Свердловской области. Окончил факультет журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова. Автор книг «Крестьянский корень», «Бриллианты Шаляпина», «Дождаться яблоневого цвета», «Стаканчики граненые», «Посвяти земле жизнь» и других. Секретарь правления Союза писателей России. Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Живет в Москве.

 

ЧЕРДЫНСКАЯ ТРОПА

Историческое эссе

РУССКИЕ СУДЬБЫ

Немало загадок хранит древняя история Отечества. Одна из них - судьба верхотурского купца и заводчика Максима Михайловича Походяшина (1709-1781). Он жил и трудился по соседству с богатейшим кланом Демидовых, которые, можно сказать, властвовали над всем Уралом. И тем не менее предприимчивый, умный и изворотливый верхотурец сумел сколотить огромное состояние и стать одним из самых богатых людей России.
О Демидовых написаны десятки книг, очерков, статей, а вот о Максиме Походяшине до недавнего времени мало что было известно. Странно, ведь его медеплавильные и железоделательные заводы давали треть всей производимой в стране меди и немало железа. На походяшинских пушках Россия выиграла тогда многие войны.
Екатерина II собирала налогов со всех подданных - 28 миллионов рублей, а заводы Походяшина приносили хозяину ежегодный доход в размере 600 тысяч. Он построил четыре великолепных храма (два - в Верхотурье, один - в Богословске и один - в селе Петропавловском на Северном Урале). Все церкви сохранились до наших дней, но, увы, лишь последняя (в нынешнем городе Североуральске) действует. Другие ждут реставрации.

Навар за ходовой товар

Соль на Руси всегда была стратегическим товаром. Кто стоял у приема и продажи ее, неплохо зарабатывал. Неслучайно Максим Михайлович Походяшин поначалу взялся за этот <бизнес>. Сколько требовалось соли для нужд, например, Верхотурского уезда? В Российском архиве древних актов я обнаружил, листая книги воеводской канцелярии (ф. 474, оп. 1, ед. хр. 61), <Реестр Сибирской губернии Тобольской провинции города Верхотурья и ведомства оного о приходе, расходе и остатках казенной Ее Императорского Величества приплавной из Тобольска на дощаниках в 1749 и в 1750 годах соли Ямышевской, а также о приходе, расходе и остатках денежной казны на январь 1751 года в бытность соляного приему и продажи головы Петра Куткина>.

Что же значилось в данном реестре? Указывалось в остатках соли 400 пудов. Пуд стоил 35 копеек. Так, только за январь-февраль в Тагильской слободе было продано 20 пудов, в Ницынской - 50, в Ирбицкой - 300. Плюс расходы на доставку. Вырученные деньги увез на подводах в Тобольск счетчик Василий Якимов: 1282 рубля 75 копеек. Помимо Ямышевской, в больших количествах доставляли соль и из Соликамска - от подрядчиков барона Александра Григорьевича Строганова. В деле упоминается служителя Федора Дьякова поверенный Яков Тарасов, доставивший по первому привозу 984 и по второму - 3546 пудов. А всего на март по остаткам значилось 13 131 пуд и 20 фунтов. Отчитывались за движение соли ежемесячно. У Максима Походяшина, похоже, не все гладко было с соляными подрядами, поскольку впоследствии специальная комиссия обнаружила большую недостачу... Но купец сумел вывернуться из затруднительного положения. Больше он этим <бизнесом> не занимался.

Впрочем, то же самое происходило и на принадлежавших Походяшину винокуренных заводах. В 1763 году разразился скандал в связи с тем, что на Фоминском заводе обнаружили восемь незаклейменных казанов, а стало быть, с излишне производимого вина казна недополучала четвертую часть выручки. Сам Походяшин опять оказался в стороне от скандала, поскольку к тому времени уступил винный промысел влиятельному сановнику - владельцу Кушвинского железоделательного завода действительному камергеру Андрею Петровичу Шувалову. Возможно, в личном фонде этого влиятельного сановника удастся обнаружить еще какие-то сведения о Походяшине.

Все документы, связанные с поставками соли, отправлялись в Тобольское соляное комиссарство, а оно подчинялось в свою очередь Соляному приказу в Москве. Так что за солью приглядывали со всей строгостью.

С посошком - в Сибирь

Походяшину, затеявшему строительство железоделательных и медеплавильных заводов на Северном Урале, требовалось большое число работного люда. Вокруг, на сотни верст, не было человеческого жилья, кроме стоянок вогулов - хантов и манси, - промышлявших в тайге пушнину для сдачи ясака. Где взять рудокопов, углежогов, молотобойцев, плавильщиков, кузнецов, ямщиков? По велению Сената к строящимся Петропавловскому, Богословскому и Николо-Павдинскому заводам было приписано 4200 крестьян из Чердыни Соликамского уезда. Путь не близкий, даже напрямую двести верст через Уральский хребет, где только звериные тропы. По осени люди должны были явиться на горные разработки и находиться здесь до таяния снегов, добывая руду и доставляя ее на заводы, заготавливая дрова для углежжения, выполняя другую работу. Перед заводчиком встал вопрос: как доставить народ на стройки? А может, проложить дорогу в тайге напрямки? К тому же надо было продумать и вопрос вывоза металла. Купец и его компаньоны, скорее всего, лично обследовали таежные урочища и вышли на горную реку Улс, впадающую в Вишеру, а затем - в Каму. Именно здесь решили поначалу поставить пристань, откуда на лодках можно бы сплавлять вниз по реке железо и штыковую медь.

В том же фонде Верхотурской воеводской избы мне удалось обнаружить письмо Максима Походяшина в Берг-коллегию, в котором он просит дозволения начать работы по прокладке дороги в Чердынь и возведению пристани на реке Улс. Сие прошение было воспринято отрицательно: дескать, откроется нелегальный путь в Сибирь - и кто будет следить за провозом грузов? И все-таки в конце концов здравый смысл возобладал: 3 марта 1759 года указом ее императорского величества Походяшину было разрешено приступить к прокладке дороги в Соликамский уезд, что было и сделано в короткий срок. Удивительно, этот путь пролегал через непроходимые скалистые сопки и десятки своенравных горных речушек, но факт тот, что в течение многих лет чердынские крестьяне приходили на заводы и возвращались домой именно этой дорогой. Зимой в горах наметало снегу высотой до восьми -десяти метров - видны были только верхушки сосен и кедров. Для расчистки дороги купец поставил несколько зимовий. Сколько же народу полегло в тайге, преодолевая огромное по тем временам расстояние!

Любопытно, что, наведавшись в Чердынь, Походяшин не набрал 4200 приписанных к его заводам крестьян: <...кто хромой, кто слепой, кто давно умре...> К тому же крестьяне взбунтовались, отказавшись подчиниться указу императрицы. Никто не хотел отправляться в рудники.

Тогда прислали солдат, чтобы утихомирить непокорных. Как сие происходило, можно себе представить из челобитной выборных крестьян Ивана Лунегова сотоварищи, взывавших к Петру III.

В документе подробно описывается, на каких условиях, за какую плату, в какое время в соответствии с царским указом (еще при Елизавете Петровне) они должны были прибыть на завод. В частности: <...чтобы тем крестьянам в деловую пору и в их крестьянских работах помехи отнюдь не чинить и поголовно на работы не высылать>.
А как было на самом деле? Воинская команда во главе с капитаном Семеном Мятлиным в сопровождении комиссара Чердынской воеводской канцелярии Василия Змеикина, подканцеляриста Соликамской воеводной канцелярии Андрея Татаринова и поверенного от заводчика Походяшина - Ивана Хлепетина нагрянула в деревню в самую страдную пору: в июле 1760 года.

<...Будучи в разных чердынских жительствах, чинили тем крестьянам крайние разорения и, не рассуждая, что в то самое предписание наступило уже работное к поставке сена и к собиранию с полей хлебов время, забрали многое число крестьян в разные избы, приказали солдатам обнажить палаши с прочим, примкнув к ружьям штыки, принуждали крестьян с великими угрозами, чтоб для работы к заводчику Походяшину подписалися. И содержали их за таковой строгостью под караулом двое суток, а некоторых, неведомо за что, связав руки и подняв в избах, били дубьем бесчеловечно. А между тем прочие бывшие в той команде солдаты, будучи в домах крестьян, чинили немалые наглости и обиды, брали для себя усильно скота и птицы без всякой за то платы и через то причинили немалые разорения>.

Прямой дороги с Чердыни на Петропавловский завод не было, а окольная (через Соликамск и Верхотурье) составляла 700 верст - через тайгу, болота, горы... Добирались месяц и столько же обратно. Понятно, хозяйства пришли в упадок, семьи обнищали. Хлебные припасы выдавались при заводе в счет заработанных денег по весьма высокой цене - 25 копеек за пуд, тогда как в Соликамске и Чердыни хлеб был вдвое дешевле, то есть возвращались домой ни с чем.

До поры до времени терпели тугу и нужду, а вскоре взбунтовались. Еще бы! Из челобитной следует: <...он, Походяшин, вместо оказания тем приписным крестьянам вспоможения поступал с ними при заводе с неописуемой строгостью, распределяя днем по разным работам, а в ночь собирал в большие избы под караул. Брили на головах волосы, как у рекрутов; некоторых же содержали закованными в железах. И от таких его, Походяшина, строгостей и от вредного при заводах воз