Глава седьмая. Страна тысячи приветов.

 

Стойкие почитатели Уолфа Тона и его идеи единой неделимой Ирландии встречаются буквально на каждом углу в Корке на южном побережье острова. Это второй по величине город республики, промышленный, торговый и культурный центр исторической провинции Манстер. Его порт Ков регулярно навещают белоснежные трансатлантические лайнеры, и на подходе пассажиры любуются живописными домами, сбегающими по склонам зеленых холмов к пологому берегу. Предприятия Корка славятся шерстяными и текстильными изделиями, одеждой и обувью, лакокрасочными материалами, пивом и виски, а его жители – предприимчивостью и с детства укоренившимся несогласием с существующими порядками.

Основание города, по освященной веками ирландской традиции, приписывают святому Финбару, построившему в VI столетии церковь и школу на южном берегу реки Ли, которая растекается в тех местах на множество ручейков. Святым по чину положено творить чудеса, и Финбар наверняка не отставал от своих коллег, но в памяти остался в роли просветителя, а не волшебника. Гэльское Корк переводится как "болотистая местность", и до сих пор один из городских районов называется "болото". Правда, иногда это связывают с тяжелым характером и непредсказуемым поведением его обитателей.

Поселение, которому дал путевку в жизнь Финбар, постигла жестокая судьба других районов Ирландии: в IX веке оно подверглось нападению норманнов. Там же они и обосновались, но с течением времени вошли в тесный контакт с аборигенами и постепенно растворились среди ирландцев. В XII веке сюда пришли войска короля Англии, и с тех пор в Корке номинально действовали английские законы, но на практике город следовал старым обычаям, испытанным временем. В походах Кромвеля и Вильгельма Оранского Корк выступил на стороне, потерпевшей поражение. По окончании военных действий стены и фортификационные сооружения были срыты, а горожан вынудили ограничиться мирными занятиями – торговлей и ремеслами. Но в 1920-х годах, с новым подъемом освободительной борьбы, Корк вновь приобрел репутацию "мятежного города".

– Ирландцы – народ гордый и свободолюбивый. Разные племена и народы пытались подмять нас под себя, но ничего у них из этого не получилось. Ирландцы всегда остаются ирландцами, какой бы силой ни обладали пришельцы, и Корк тому самый наглядный пример, – говорил генеральный секретарь компартии Ирландии Майкл О'Риордан, уроженец Корка и горячий патриот своего города.

Мы неслись на юг от Дублина, где нас ждали многочисленные друзья и бывшие товарищи Майкла по работе (раньше он работал кондуктором городского автобуса). На конечной остановке автобусов в Корке нашу машину окружили плотным кольцом, и часа два мы провели в пабе за кружками "гиннесса" и шумной беседой, сопровождавшейся крепким похлопыванием по спинам. После этого Майкл заявил, что мое ирландское образование нельзя считать завершенным, если мы немедленно не посетим замок Бларни и знаменитую скалу Бларни-стоун, нечто вроде ирландской "каабы", объекта всеобщего интереса и паломничества. Туда мы и отправились. Спина и плечи гудели, будто я таскал мешки с песком.

– Во времена правления английской королевы Елизаветы Тюдор ее представитель лорд Керри вел переговоры с лордом Бларни в Корке, – просвещал меня по дороге Майкл. – Англичанин требовал, чтобы ирландцы безропотно подчинились королевской власти и отказались от традиционной практики выборов вождей ирландскими кланами. Лорд Бларни не спорил, со всем соглашался, но откладывал выполнение обещанного со дня на день, из месяца в месяц, подслащая горькую пилюлю сладкими речами. В итоге незадачливый лорд Керри стал посмешищем при дворе, а королева, и на троне не утратившая чувства юмора, как-то заметила: "А, это все сплошной бларни. Он совсем не собирается делать того, что обещает. Просто зубы заговаривает".

Так английский язык обогатился еще одним выражением, почерпнутым в Ирландии, – "бларни", что в толковом словаре трактуется как способность "втирать очки", но не нахально и грубо, а в самой приятной манере и практически без злого умысла. Это – умение говорить долго, красиво и убедительно, ничего не сказав. Если уж быть абсолютно точным, "бларни" означает "забивать баки" или "вешать лапшу на уши", кому как больше нравится. Один из лучших комплиментов иностранцу в Ирландии – торжественно объявить, что он "овладел искусством бларни", а это дается, поверьте, далеко не каждому.

Для этого недостаточно прирожденного или благоприобретенного дара красноречия. Согласно поверью, нужно еще, как минимум, поцеловать Бларни-стоун. Беспощадный Майкл заставил меня лечь на холодный камень, свеситься головой над пропастью и тянуться губами к шероховатой скале, а сам в это время сидел на моих ногах, чтобы предотвратить долгое и наверняка болезненное падение.

– Ничего, ничего, – весело приговаривал мой мучитель. – Хорошему можно научиться только трудом и с риском. Мне тоже было нелегко, когда в Москве передо мной ставили кружку вашего пива и пытливо заглядывали в рот, ожидая похвалы.

Среди достопримечательностей графства Корк – не только Бларни-стоун. Пересеченная местность с глубокими оврагами и высокими холмами, покрытыми густой и жесткой растительностью, служила надежным убежищем для мятежников во все времена.

– Настоящая партизанская страна, – с гордостью отзывался о своих родных местах Майкл на обратном пути к городу.

– Однажды отрядам ИРА, которые в начале 1920-х годов вели ожесточенные бои с англичанами, понадобились грузовики, чтобы перебросить людей и оружие к Дублину, – повествовал мой спутник. – Командование решило позаимствовать транспорт у американской фирмы "Форд", обосновавшейся в Корке. Администрация попыталась отказать, ссылаясь на непричастность США к англо-ирландскому конфликту. Командир отряда не счел нужным ввязываться в беспредметный спор, что-то быстро набросал на клочке бумаги и небрежно вручил его управляющему. Оторопевший бизнесмен прочел: "ИРА объявляет войну Соединенным Штатам Америки". После чего грузовики реквизировали на законном основании.

– Не удивительно, – заключил Майкл, – что именно в графстве Корк есть небольшой, но задиристый городок Макрум, возможно, единственный в своем роде на земном шаре. Его жители без ложной скромности заверяют, что Макрум не породил ни одного дурака.

Столь же лестные отзывы о земляках можно услышать и в других районах Ирландии, чаще всего в графстве Керри, которое играет роль главного поставщика государственных и партийных деятелей, высших чиновников полиции и таможенной службы, профсоюзных боссов и руководителей рекламных контор. Столкнувшись с изворотливым человеком, в совершенстве владеющим искусством "бларни", в Ирландии сухо замечают: "Должно быть, вы из Керри?" и редко ошибаются. А если иностранец отличится острым словом или деловой хваткой, собеседники в Дублине похвалят: "Настоящий человек из Керри".

Чего никак не скажешь о Майкле О'Риордане. В его взгляде искрилась легкая хитринка, часто встречающаяся у ирландцев, но он никогда не пытался построить свое благополучие за чужой счет. Ладный, широкоплечий мужчина с теплыми глазами и добрым сердцем, Майкл отличался скромностью в быту и поведении, мыслил и говорил логично, умел выслушать собеседника до конца, не перебивая, и доказать свою точку зрения, никого не обидев. Его уважали и ему симпатизировали люди, на дух не переносившие "красных". О'Риордан заслужил такое отношение своей высокой принципиальностью, убежденностью в правоте марксистского учения и большим мужеством.

В его время (он был ровесником Октябрьской революции в России) только воистину храбрые люди вступали в коммунистическую партию Ирландии. Это не сулило им привилегий и быстрой карьеры, как в СССР, а строго наоборот. Коммунисты подвергались преследованиям, гонениям, увольнению с государственной службы, а самых упрямых бросали за решету. "Простая серая домашняя мышь – хороший человек. Она все понимает, только сказать ничего не может", – вспоминал, мягко улыбаясь, Майкл, который провел не один месяц в одиночной тюремной камере после того, как еще юношей ушел добровольцем воевать против фашизма в Испании.

По приезде в Дублин я сознательно не спешил выходить на контакт с ирландскими коммунистами. В основном, из опасений, что это может им навредить. И без моего присутствия их постоянно обвиняли в слишком тесных связях с Советским Союзом, называя "рукой Москвы". О'Риордан сам меня разыскал после моего выступления по ирландскому телевидению, договорились о встрече и надолго засели в пабе.

– Я где-то задержался в тот вечер, домой пришел поздно и вижу, семья собралась перед телевизором, – рассказывал Майкл. – Жена не зовет, как обычно, на кухню ужинать, а приглашает сесть рядом. Смотрю, на экране прилично одетый молодой человек, совершенно незнакомый. Говорит по-английски с акцентом выпускника частной школы, но мысли высказывает, на взгляд, скажем, моих соседей, непотребные. Прислушался. Батюшки! Да это корреспондент ТАСС в Дублине. Признаться, не ожидал, что ты выстоишь под огнем провокационных вопросов ведущего. Он свое дело знает. А ты молодец! Значит, нашего полку прибыло. Это ж надо такому случиться, чтобы по ирландскому телевидению беззастенчиво вели советскую пропаганду!

Мы не просто познакомились, а подружились, бывали в гостях друг у друга, по возвращении из командировки в Дублин пару раз я встречался с Майклом в Москве, когда он приезжал в дни праздников покрасоваться на трибуне для почетных гостей во время демонстрации на Красной площади. О`Риордан не скрывал симпатий к Советской России, но больше любил бывать в Литве, небольшой стране с проблемами, чем-то напоминавшими ему родину.

Радушные хозяева, по русскому обычаю и с затаенным чувством превосходства, старались напоить гостя до потери пульса, но не на того напали. Майкл мог высушить одну бутылку водки, другую, и ни в одном глазу. К пиву, сваренному по советским рецептам, относился неуважительно и называл "конской мочой". Без должного энтузиазма воспринимал идею "дальнейшего углубления связей братских партий", а когда мы познакомились поближе, и он решил, что мне можно доверять, как-то пояснил: "У нас нет ни малейшего желания сменить британского льва на русского медведя". После чего я проникся к нему еще большим уважением.

* * *

Ирландцы – народ любознательный, живой и непосредственный. Им чуждо показное равнодушие и некоторая отрешенность, которые обычно демонстрируют англичане, чтобы подчеркнуть дистанцию между ними и окружающим миром. Однажды мы с женой и сыном пошли в зоопарк и задержались перед клеткой с обезьянами, обмениваясь впечатлениями, естественно, по-русски. И тотчас вокруг образовалась небольшая толпа, разглядывавшая нас с явно большим интересом, чем забавных зверушек.

В супермаркете можно простоять с покупками не один десяток минут в очереди у кассы, пока кассирша и покупательница не обсудят в мельчайших деталях последние животрепещущие новости и капризы ирландской погоды. В Москве, в лучшем случае, кассиршу бы уволили без выходного пособия, а в худшем – болтливых дам линчевали бы на месте. В Дублине люди устало переминаются с ноги на ногу, не ропщут и чутко прислушиваются к разговору: авось, узнают что-нибудь интересное или полезное. А еще говорят, будто русские – самый смиренный народ в мире. Вот начальство, действительно, готовы терпеть любое, но с обслуживающим персоналом не церемонятся. В Ирландии опять же – строго наоборот.

В большинстве крупных магазинов продавцы обычно поглощены занимательной беседой друг с другом или безответственным трепом по телефону, что не имеет никакого отношения к их прямым обязанностям, и покупатели бродят из зала в зал по воле волн. Но если вам посчастливится привлечь внимание продавца, он будет бесконечно рад новому собеседнику, с готовностью покажет все, что требуется и не требуется, мимоходом выведав все ваши семейные тайны, и будет приятно поражен, если вы решите что-нибудь купить до того, как расстанетесь закадычными друзьями.

Очереди разбухли в феврале 1971 года, когда страна перешла к десятичной денежной системе, чтобы отвечать европейским стандартам. Раньше было недосуг, да и привыкли к архаичному счету, делившему ирландский фунт по примеру Англии на двадцать шиллингов, которые состояли из двенадцати пенсов каждый. Иностранцы вечно путались, а местные жители не жаловались. Фунты стерлингов и даже звонкую мелочь охотно принимали в магазинах и пабах Дублина один к одному. В Лондоне ирландскую валюту, если обменивали, то по более низкому курсу. Теперь новые времена и нравы, чуть ли не единая Европа, и ирландский фунт стал равен ста новым пенсам. Исчезли привычные шиллинги, и в обращение были выпущены новенькие разменные монеты с изображением птиц и зверей.

Этого дня ждали в Ирландии с чувством обреченности и недобрыми опасениями. К нему готовились загодя. Еще в конце 1970 года все семьи получили по почте брошюры, доходчиво иллюстрировавшие различия между старой и новой системами. К разъяснительной кампании активно подключились газеты, радио и телевидение. За несколько дней до ввода новых денег закрылись банки и почтовые отделения, чтобы привести в порядок свои дела и переучить служащих. Повсюду появились плакаты и таблицы с обозначением выходящих из употребления шиллингов и их новых эквивалентов.

Объединенными усилиями удалось избежать повальной неразберихи, но 15 февраля жители Дублина явно чувствовали себя не в своей тарелке. Люди замирали перед витринами знакомых магазинов и растерянно глядели на ярлыки с ценами товаров, что-то судорожно подсчитывали, беззвучно шевеля губами. У прилавков то и дело вспыхивали споры, и покупатель с продавцом беспомощно перебирали непривычные глазу монеты.

Домашние хозяйки пребывали в состоянии тихой паники, и многие запаслись продуктами на неделю вперед, чтобы оттянуть необходимость очередного похода по магазинам. Среди пассажиров в городском транспорте царило нездоровое возбуждение, а кондукторы двухэтажных зеленых (в отличие от красных в Лондоне) автобусов даже грозили забастовкой, отказываясь дважды пересчитывать для каждого пассажира стоимость его проезда.

Правительство приняло решение о переходе на десятичную систему, избавившую Ирландию от футов, миль и унций, вслед за Англией, когда определились планы добиваться вступления в Европейское сообщество. Если и раньше эта идея не пользовалась должной популярностью среди ирландцев, то после денежного нововведения она стала еще менее привлекательной. Кроме всего прочего, новые деньги принесли падение уровня жизни. Промышленные и торговые компании использовали "округление" цен для увеличения стоимости товаров и услуг. То же самое произошло после введения евро в январе 1999 года.

Чрезвычайное событие еще долго дебатировалось в домах, пабах и на улицах, дав пищу для нескончаемых споров о достоинствах и недостатках приобщения к "большой Европе". Но не будь этой злободневной темы, ирландцы всегда найдут объект для жаркой дискуссии. Они очень любят поговорить, способны говорить без остановки, и перерыв на обед служит лишним поводом для пересудов.

Незнание предмета никогда не является препятствием, а молчать им просто невмоготу. Собеседника дослушают в лучшем случае до половины, вторую на ходу додумают и сразу же начинают отвечать, лишая его возможности довести мысль до конца. Всегда находишься под впечатлением, что твои слушатели все знают заранее. За словом ирландцы в карман не полезут, но и каждое свое слово взвесят и отшлифуют, попробуют на вкус и звучание, прежде чем возникнет новая фраза.

В лондонских автобусах гнетет гробовое молчание, если они идут по маршрутам, которые минуют кварталы, заселенные темнокожими британцами, а в общественном транспорте ирландской столицы царит атмосфера, напоминающая массовый выезд на природу московского учреждения. У некоторых пассажиров разложены на коленях вечерние газеты, начинающие выходить после полудня, но читать некогда, потому что вокруг происходит нечто донельзя интересное. Все заняты разговорами со случайными попутчиками и старыми знакомыми по прежним поездкам.

Кондукторам, собирающим деньги за проезд, нелегко проделать извилистый путь по двухэтажному салону автобуса и вернуться на свое законное место до конца маршрута, так как нужно перемолвиться словом с каждым клиентом. Их спасает лишь отсутствие стоящих пассажиров, потому что на остановках из очереди заполняются только сидячие места, но в часы "пик" разрешается и постоять в проходе на первом этаже. В результате столь бурного всестороннего общения все знают всех и каждого, и новый человек – событие, которое склоняется на все лады. А уж попадаться на острый язык ирландцев просто не рекомендуется.

Вспоминаются такие случаи. На аукционе в пригороде Дублина Доки, где была выставлена на продажу черная кастрюля, аукционер приметил в зале протестантского пастора и возгласил, обращаясь к священнику: "Эта прекрасная круглая кастрюля послужит вам чудесным колоколом". "С вашим языком внутри", – невозмутимо предложил пастор. Или – знакомый видит новые кожаные перчатки у приятеля, сорвавшего большой куш на скачках, и ядовито замечает: "Не странно ли, что когда человеку приваливает удача, у него начинают мерзнуть руки". А на вопрос, свежие ли сливки, глубоко оскорбленная в лучших чувствах официантка ответила: "Если бы они были свежее, я бы подала вам траву".

Для молодежи предмет наиболее горячих дебатов – перспективы подыскать работу на родине, равно как преимущества и тяготы жизни за границей. Далеко не всем выпускникам ирландских университетов удается найти себе применение в своей стране. Под влиянием эмиграции и других экономических факторов ирландцы поздно женятся и выходят замуж. Среди них высок процент холостяков и "соломенных вдовушек", мужья которых вынуждены трудиться за морями и океанами.

В сельской местности старший сын обычно остается на ферме помогать родителям, но он не приведет в дом молодую жену, чтобы не подрывать авторитета матери, не создавать сутолоку на кухне и не вызывать кухонные раздоры. По официальной статистике, среди ирландцев в возрасте до двадцати лет женятся только три процента, в двадцать пять – тридцать пять лет – сорок семь процентов и в возрасте свыше сорока лет – сорок процентов. Молодые люди могут проходить в женихах и невестах не один год, жить гражданским браком, но за это время непременно накопят денег, чтобы оборудовать свое жилье отдельно от родителей. Молодая семья скорее залезет в большие долги, чем поселится в одном доме со старшими.

Статистика находит в средней ирландской семье больше трех детей, но я был знаком с людьми, перекрывшими средние показатели в четыре раза. Это объясняется как влиянием католической церкви, запрещающей искусственный контроль над рождаемостью, так и ненасытной любовью к детям. Они окружены всеобщей заботой и вниманием, и каждому ребенку находят полезное занятие: мальчишки разносят и развозят газеты, девочки помогают матери по хозяйству, и все при деле, что помогает профилактике подростковой преступности. Для студентов не считается зазорным работать во время каникул продавцами или официантами. Правда, в новом тысячелетии, с ростом благосостояния, рождаемость несколько снизилась, но Ирландия не достигла черты "стареющей нации", как некоторые страны Западной Европы.

У дублинского порта возле шумной магистрали стоит необычный дорожный знак с надписью "Осторожно! Мы любим наших детей. Пожалуйста, сбавьте скорость!" А по окончании уроков на шоссе время от времени выходит представитель школьной администрации или кто-то из родителей со знаком "Осторожно, дети!" или "Стоп!" Он поджидает, пока возле него соберется группа ребят, а потом останавливает подходящие машины, чтобы дать дорогу спешащим домой школьникам. И как бы ни рвался до этого на части водитель, пугая встречных и поперечных скоростными выкрутасами, он будет смирно сидеть за рулем и радостно улыбаться детям.

Ирландская семья отличается спаянностью и нерушимой дружбой, и какие бы ни возникали разногласия, семейные связи стоят выше всего. Никто не бросит на произвол судьбы старого отца и мать, и часто можно встретить в домах стареющих дядей, теток и прочих родственников. Однако "института бабушек" в Ирландии нет, и некому, сидя на скамейке у подъезда дома, воспитывать чужих детей на расстоянии. После первых родов молодая женщина расстается с мечтами о собственной карьере, если муж достаточно зарабатывает, и не возлагает надежд на помощь своей матери или свекрови. По дому хлопочут жены, и они же гуляют с детскими колясками, в редких случаях – начинающие отцы. Опытные папаши всегда находят предлог, чтобы отвертеться от семейных обязанностей.

Когда заходит речь о связях их семьи с прошлым Ирландии, все ирландцы немножко снобы. Это история, скажем, гражданской войны начала 1920-х годов, которую, однако, перетрясают до сих пор. Ирландцы твердо помнят, на чьей стороне сражались чьи родители, и люди, только что мирно беседовавшие за общим столом, наотрез отказываются сесть в одну машину с недавним собеседником. "Его отец был полицейским в двадцатые годы", – сообщают они мне по секрету. Но чаще это история очень давняя, когда выясняется, что мои новые знакомые не просто ирландцы, а разделяются на "англо-ирландцев" и "чисто ирландцев", то есть потомков английских колонистов и коренных жителей острова. К тому же, оказывается, есть еще "западные британцы" – презрительная кличка тех, кто ратует за самые тесные связи с Англией, горячо отстаивая мысль о том, что "без Англии Ирландия ничто".

Все это, не считая разделения по религии. Даже привычка засиживаться допоздна в гостях (редко кто покидал мой дом раньше двух – трех часов ночи, а многие вспоминали о своем доме только на рассвете) – признак религиозной принадлежности в Дублине. Если человек ложится спать поздно, он католик, а если рано – протестант. Более того, именно протестантам, деловым и озабоченным, приписывают присказку о ранней пташке, которая всенепременно съест своего червяка. Причем ирландцы обладают удивительной способностью с первого взгляда определить религию незнакомых людей, и затруднение вызывает только встреча с атеистом, которого всегда относят к протестантам.

Один из моих коллег, работающий в "Айриш таймс", мог безошибочно указать, когда мы сидели в пабе, кто из наших соседей католик и кто протестант. А когда мне однажды случилось ехать в одной машине с тремя католиками по улице в протестантском квартале Белфаста, прохожие останавливались, демонстративно плевали на землю и грозили нам вслед кулаками, из чего я заключил, что у меня много общего с католиками. Стоило нашей машине застрять в уличной "пробке", как тут же собралась недоброжелательно настроенная толпа. Пришлось разворачиваться в нарушение всех правил дорожного движения и уносить ноги.

Подобная ситуация, впрочем, может возникнуть только в Белфасте, где власти веками разжигали межрелигиозную ненависть. В республике ничего похожего нет, и говорить о каком-либо притеснении протестантов не приходится. Хотя их численность на Юге сократилась втрое с середины XIX столетия до ста тысяч человек, экономическая мощь протестантской общины почти не пострадала. Около трети директоров компаний, управляющих и секретарей – протестанты. Им принадлежат почти двадцать процентов ферм с наделом более восьмидесяти гектаров, а также многие промышленные и торговые компании.

* * *

На ирландских фермах выращивают зерновые и пасут скот, щедрые поля и пастбища обеспечивают почти все потребности страны в продовольствии, разнообразие овощей и фруктов на рынках и в магазинах радует глаз. Все, что советские люди могли лицезреть только в "Книге о вкусной и здоровой пище", все, что требуется искусному кулинару, чтобы порадовать самого искушенного гурмана, все это под рукой. Не удивительно, что в стране издается масса книг с рецептами соблазнительных национальных кушаний.

Но абсолютно бесполезно надеяться на знакомство с ними в ирландских домах, даже когда приходишь в гости к одному из самых популярных авторов кулинарных пособий. Единственное, на что отважилась хозяйка, – это пышный омлет, разукрашенный зеленью. "Омлет у меня получается не хуже", – подытожила наши впечатления моя супруга по дороге к дому. Она опасалась, что после этого визита я начну придираться к ее готовке. Зря опасалась, как выяснилось.

Еда для ирландцев – не удовольствие, а суровая необходимость. Приготовление пищи – не искусство, требующее вдохновения и творческого порыва, а будничная обязанность, от которой нет спасения. Поэтому ирландцы едят все, что подано на стол, не привередничая и не перебирая. Так они приучены в спартанских домашних условиях. Вот только когда моя жена однажды поставила на стол жареные грибы, собранные нами в лесу, гости вначале отказывались верить, что "это можно класть в рот". Но, посмотрев на хозяев, уплетавших грибы за обе щеки, вздохнули, решились, а потом долго нахваливали "русскую предприимчивость". До этого они ели только немощные шампиньоны, вымоченные и замученные до неузнаваемости.

Ирландская хозяйка, как правило, не станет колдовать у плиты, стараясь произвести на свет нечто сверхъестественное из мяса и свежих овощей, а просто высыплет в кастрюлю с водой некий порошок, суп из пакета, изготовленный фабричным путем, размешает, вскипятит и тем порадует семью. На красочных обложках пакетов названия разные, но способ доведения содержимого до съедобной кондиции и его вкус примерно один и тот же. Исключаются пристрастия и капризы, экономия времени и сил бесспорная, польза сомнительная, налицо воспитание в духе "ешь что дают".

Назвать ирландскую хозяйку ленивой нельзя, обвинить ее в том, что она не желает угодить мужу и детям, – глупо. Остается предположить, что она слишком избалована изобилием продуктов, и ей не приходится изобретать, как часто случается в России, щи, котлеты и компот из одного кочана капусты. К счастью, нет правила без исключения. Недалеко от Голуэя на западе Ирландии в семье врача-анестезиолога мне довелось отведать нечто, по всем статьям напоминающее настоящий украинский борщ, приправленный звучным ирландским названием. Правда, такая удача может выпасть разве что за пределами столицы.

В Дублине хозяйке раньше не приходилось возиться со вторым блюдом. Достаточно было на скорую руку поджарить кусок сочного мяса или красной рыбы. Но после приобщения к ЕС и введения евро, всколыхнувшего розничные цены, экономные жены вынуждены постоянно повышать уровень своих знаний и кулинарного мастерства, проявлять находчивость и изобретательность, чтобы прокормить семью. Канули в вечность времена сравнительно дешевых продуктов, выросших естественным путем. Им на смену пришли достижения современных технологий, выдающих на гора количество и мало заботящихся о качестве. Помидор выглядит, как помидор, а на вкус почти не отличается от редиса или огурца.

Несмотря на большие перемены в политической и экономической жизни, внешне, на улицах, все остается по-старому. Все так же перебегают друг другу дорогу пешеходы и машины, и никто никуда никогда особо не спешит. Иностранца сразу опознают по озабоченному виду и ускоренной походке. Первый встречный с видимым удовольствием остановится, если спросить у него дорогу, и не только детально объяснит, как и куда нужно идти или ехать, но и успеет между делом выспросить, к кому и зачем едешь, а заодно о семье, близких и знакомых. А если выяснится, что вы гость в Ирландии, то к месту назначения в тот день можно и не попасть, просидев с новым приятелем в пабе до глубокого вечера.

Даже в международном аэропорту Дублина, где кто-то всегда опаздывает на самолет, другие безуспешно разыскивают пропавшие в дороге чемоданы, а третьи смиренно ждут очереди к таможеннику, никакого ажиотажа нет и в помине. Широко улыбающийся таможенник всматривается в мое лицо и восклицает: "Постойте, я вас где-то видел". У меня сердце падает, думаю: "Еще спутает с контрабандистом, и устроят мне личный досмотр с пристрастием по полной программе". А он улыбается все шире и шире, за пределы возможного, хлопает себя по лбу, и его осеняет: "Так вы же выступали по телевидению в программе Гея Берна. Первый русский в Ирландии! Проходите, пожалуйста. Удачного вам дня". А когда потребовалось помочь корреспонденту "Правды", собравшемуся в Дублин с ознакомительной поездкой, получить визу, мы с иммиграционным чиновником затратили больше времени, перебирая общих знакомых, чем на бумаги.

Визит моего коллеги из Москвы был омрачен странным происшествием. Из аэропорта я доставил гостя к гостинице, долго искал парковку, потом сумел втиснуть машину среди других, прижавшихся к кромке тротуара, и мы пошли в отель оформляться и занести чемодан. На сигнализацию я машину не поставил. Во-первых, долгого отсутствия не предвиделось, да и находились мы в самом центре города, где неприятностей не ожидаешь. А во-вторых, противоугонные устройства еще не достигли нынешнего совершенства. Тогда они зачастую подавали сигнал тревоги без видимой причины, просто чтобы напомнить о своем существовании, и приходилось извиняться перед хозяевами, вскакивать из-за стола и бежать на улицу, чтобы угомонить раскричавшийся клаксон.

Короче говоря, посмотрел мой гость свой гостиничный номер, остался доволен, и мы поспешили к машине: нас поджидала моя супруга с ужином. Машины на месте не оказалось, и ее поиски ("Может, ты ее запарковал не здесь?") ничего не дали. Вернулись в отель, и под сочувствующие вздохи портье я позвонил по телефону в полицию, где сообщение об угоне автомобиля приняли, как если бы речь шла о перемене погоды. Из чего можно было заключить, что мне предстоит покупать новое средство передвижения. Однако я не терял надежды и связался с человеком, имевшим отношение к военной разведке. "Нехорошо получается, – внушал я ему. – Плохая реклама для Ирландии. Единственный советский журналист в Дублине, и у него угоняют машину. А если он об этом растрезвонит по всему миру?"

Через день позвонили из полиции и предложили забрать моего "форда". Он практически не пострадал, только было выбито стекло со стороны водителя. Исчезли, естественно, пальто и фотоаппарат, а на заднем сиденье и на полу были разбросаны сухие грибы и конфеты из посылки, которую передали с оказией мои родственники. Нетронутыми остались и две бутылки водки. По-видимому, воры проявили осторожность: их смутила "бескозырка", жестяная нашлепка на горлышке бутылки, а неизвестная (этикетка-то на русском языке) прозрачная жидкость могла оказаться чем угодно. "Вам повезло, – подвел итоги сержант полиции. – Обычно машины крадут, чтобы продать в Северной Ирландии, а там ищи ветра в поле. В вашем случае, думаю, ребята решили просто покататься, а когда кончился бензин, бросили тачку на пустыре".

Мой незваный гость из "Правды" придерживался иной точки зрения и списывал инцидент на происки спецслужб. К его мнению следовало прислушаться, так как, по моим сведениям, он получал зарплату в двух местах, в том числе на Лубянке. Возможно, он был прав. Когда я благодарил своего ирландского благодетеля за действенную помощь и дал высокую оценку работе компетентных органов Ирландии, он воспринял это как должное, не стал отпираться и юлить, кивая на заслуги полиции.

В отличие от сдержанных и молчаливых англичан, втайне убежденных, что они призваны украсить собой человечество, ирландец с готовностью первым вступит в разговор и обязательно пригласит в гости. Не беда, если забудет оставить адрес, – это можно простить для первого знакомства. А к югу от столицы в горах Уиклоу проезжего человека, интересующегося исключительно дорогой, не только зазовут в дом, усадят у камина, но и заставят пригубить душистого ирландского виски. Во многих селах на дверях ферм не существует запоров, и хозяева всегда искренне рады залетному гостю. Радушие и гостеприимство Ирландии дали ей имя "страны тысячи приветов".

Если же не хватает времени и сил забраться в глушь и хочется просто погулять вдали от шума городского, на пути к осуществлению этого скромного желания могут возникнуть непредвиденные трудности. По обочинам шоссе и вдоль проселочных дорог идут сплошные заборы в человеческий рост и выше, навалены груды камней, посажен непролазный кустарник, щетинятся ряды колючей проволоки либо торчат на видных местах сердитые таблички с охранной надписью "Частная собственность. Нарушители привлекаются к судебной ответственности". Земля, особенно в районе Дублина и других крупных городов, ценится очень высоко и каждая пядь кому-то принадлежит, а уж этот кто-то за свою пядь костьми ляжет. Автомашина пробирается как бы по туннелю, и некуда ступить в сторону от дороги, даже когда подпирает нужда.

Частная собственность на землю, которую горячо отстаивают депутаты Государственной Думы России как путь к процветанию нации, в Ирландии становится на пути прокладки новых шоссе и улиц, ведет к вздорожанию жилищного строительства и росту квартплаты. Собственник норовит диктовать свои условия к личной выгоде, и его мало волнует, что другие люди могут от этого пострадать. С рыбалкой тоже не разгуляешься, потому что самые богатые рыбой озера и реки находятся в частном владении. Не приходится удивляться, что борьба ИРА против частной, прежде всего иностранной, собственности на землю и воды пользуется поддержкой в народе.

При многочисленных ограничениях, вынуждающих семьи располагаться на пикник возле не огороженных обочин шоссе под обстрелом выхлопных газов, встречаются и места, доступные всем и каждому. Одно из самых привлекательных – Глендалох, долина двух зеркальных озер среди гор Уиклоу, густо и беспорядочно поросших лесом. Естественно, Глендалох не обошелся без своего святого – святого Кевина, настроившего массу церквей и дожившего, если верить преданиям, до ста двадцати лет, что легко объяснить воздержанием и здоровым образом жизни, равно как отсутствием вредных привычек. Развалины церквей и тысячелетняя круглая башня соперничают с озерной форелью в борьбе за внимание туристов, стекающихся в эти места по выходным дням. На ферме при въезде на территорию заповедника жена лесничего торгует серыми буханками хлеба домашней выпечки, напоминающими по вкусу наш черный хлеб, но с едва уловимой кислинкой.

Вдоль крутого берега, куда и козы взбираются с опаской, петляет извилистая предательская тропка, а по сторонам в дремучих зарослях могучего папоротника полным полно отборных белых грибов. Ирландцы их не собирают, наивно полагая, что к еде непригодно все, что растет в лесу само по себе, без участия человека, и в магазины не попадает. За час–другой при московской сноровке, выработанной острой конкуренцией в лесах Подмосковья, можно наполнить не одну корзину тугими боровиками с шоколадными шляпками, среди которых попадаются экземпляры весом в килограмм и тяжелее.

Когда мы впервые увидели этих красавцев, стоявших на опушке открыто и гордо, то дружно отказались верить своим глазам. "Раз их никто не трогает, значит, они ядовитые или с какой-то затаенной порчей", – смело предположила моя жена. Но искушенный в грибной охоте сын настоял, чтобы грибы взяли с собой. "Не пропадать же добру!" – Согласился я и стянул с себя майку, из которой смастерили мешок, потому что корзины у нас, конечно, не было. Дома грибы долго нюхали и пробовали на язык, не горчит ли, а потом хозяйка дома решилась на поступок, сравнимый с подвигом Александра Матросова, который закрыл грудью вражеский пулемет. "Сейчас я пожарю грибы и отведаю, – сказала моя отважная супруга. – Ждем два часа. Если не придется вызывать скорую помощь, значит, и вам грибов достанется". Так и сделали, после чего Глендалох стал нашим любимым местом отдыха и одновременно источником поступления бесплатных деликатесов.

<