Большая скука в Малых Улетах

 

Человек приспосабливается ко всему. Вон у самых первых людей вообще ничего не было – одни камни да деревяшки. И ведь как‑то приспособились!

Приспособился и Костя. Он же не хуже всех. И получше многих.

Летом в деревне работы хватает. И главной задачей для Кости стало сделать что‑нибудь полезное и ничего при этом не сломать.

В первую же неделю мальчик научился колоть дрова – да так, что долго потом не мог остановиться. Ведь чтобы остановиться – это тоже характер нужен!

В Малых Улетах жили шестнадцать старух и два старика – Европеич и Азиатыч. Жихарев‑младший всех обеспечил топливом на несколько зим. Причем полярных.

Еще он научился топить печку, варить кашу, пасти маленькое здешнее стадо, кормить кур… Даже корову доить – только бы об этом в школе не узнали! Засмеют ведь!

Он поправил все ворота и заборы. Вырыл огромную яму для мусора, но туда первым делом чуть не свалилась корова. Пришлось закопать.

Постоянно искал, нельзя ли чего‑нибудь еще благоустроить, но деревня была уж больно маленькая.

Патрикея Маркидоновна оказалась вовсе не такая страшная, а просто очень строгая, но вот уж к этому Косте было не привыкать.

И на всякие шкоды его здесь тоже некому было подбивать. Правда, не дожидаясь ночи на Ивана Купалу, дед Азиатыч уговорил Жихарева‑младшего для смеху затащить на крышу избы деда Европеича телегу, летнюю печку и кабину от бывшего трактора. Ябеда Европеич пожаловался Патрикее Маркидоновне. Бабаня Грозные Очи велела Косте выломать хворостину подлиннее да лечь на лавку…

Приговаривала при этом, как в сказке:

– Хороша ли, дитятко, моя ювенальная юстиция?

Не так больно было, как обидно.

В Костиной школе на стене висел особый телефон: в него можно было пожаловаться на родителей, если шоколадку не купили или наградили подзатыльником. За это злодеев могли лишить родительских прав, а жалобщик с радостными криками отправлялся в детдом.

Здесь такого телефона не было.

Но нет худа без добра: порка, все‑таки хоть какое‑то развлечение!

А то скучно в Малых Улетах было так, что не передать! Что же тогда творилось в Больших Улетах?

…Поднимаются в деревне рано, и до темноты можно все дела на сто рядов переделать, а дальше что? Телика нет, музыка сдохла, на ноутбук впору чайник ставить. Или даже утюг.

Соберутся старики и старухи на посиделки к прабабушке – поболтать при керосиновой лампе, так нынешнему школьнику и не понять, о чем они толкуют. Что такое «закон о колосках»? Кто такой Никитка‑кукурузник? Когда это мы с финнами воевали – при Петре Первом, что ли? И как можно «сгореть от водки»?

А песни старушечьи слушать вообще тоска. Никакого драйва. И слов не разобрать, потому что они незнакомые.

Если бы Костя был пообразованнее, он бы понял, что у него информационный голод.

Пробовал приспособить двуглавого филина к почтовой службе, как в кино про Гарри Поттера, но Кузьма‑Демьян то ли не понимал Костю, то ли делал вид, что не понимает. Да ведь и письма писать Костя был не мастер! В городе он даже SMS‑ки для друзей не сам сочинял, а списывал из книжечки «Пошли друзьям прикольную SMS‑ку». Они ему отвечали из той же самой брошюрки. Так что было прикольно, но совсем неинтересно…

Бедный парень от тоски до того дошел, что однажды обратился к Патрикее Маркидоновне:

– Бабаня! А у тебя нет ничего это… как бы почитать…

И смутился, словно похабщину какую сморозил. Потому что у них в классе книжки читал лишь один ботан Филимонов по прозвищу Джульверн.

Но тут и сама Бабаня Грозные Очи смутилась:

– Вот беда! Я‑то думала – ребенку отдохнуть от чтения надо хотя бы летом, разгрузить мозги… Видно, не шибко‑то ты их в школе грузил, друг любезный! А книжки мои еще в прошлом году увезли Федя да Серега, в детский дом отдали… Кабы знать, кабы ведать… Ага! Вспомнила! Есть одна книжка у соседки, Аллы Титовны! Под горшком с геранью!

Пошли к соседке. Под геранью книжка малость отсырела и разбухла. Называлась она «Былины». На обложке в кольце от блюдца можно было различить силуэт могучего всадника с копьем наперевес.

– Отпад, – сказал Костя. – Про богатырей – это как бы прикольно, я мультики видел… И пращур наш…

Он открыл книжку наугад, и…

– Сто пудов нечестно! – заревел мальчик. – Половина слов по‑нерусски написаны! Бабаня, я ничего как бы не понимаю! Почему береза «покляпая»? Почему копье «мурзамецкое»? Почему меч «харалужный»? Вообще нескладушки какие‑то…

– Ну, написано‑то как раз по‑русски, русее некуда, – сказала Патрикея Маркидоновна. И добавила ехидно: – Не понял – погугли… Или картинки смотри, дитятко!

Ух как обидно стало Косте Жихареву! Так обидно! Хуже ювенальной хворостины!

– С вами погуглишь, – только и проворчал. – К печке, что ли, подключаться?

Правда, обижался ребеночек недолго. Вместо того, чтобы вдуматься в былинные слова, стал и впрямь рассматривать картинки.

Не сказать, чтобы Костя был полноценный дурак. Нет, за обедом он подносил ложку точно ко рту, а не совал ее в ухо, как некоторые. Просто сама жизнь его убеждала, что при наличии широких физических возможностей умственные отступают в глубокий тыл и пребывают в резерве, словно законсервированные разведчики в тылу врага… Зато когда позовет труба…

Пришли сумерки – зажег свечку. Пламя колебалось, и тогда нарисованные всадники вроде бы оживали, кони мчались на месте, а девицы в кокошниках взмахивали рукавами…

И Костя размечтался о красивой богатырской жизни в древние времена… Поединки, пиры, некурящие царевны… Могучие кони, острые клинки… И никто тебе замечаний не делает! И ничем не грузит! И жить не учит! И врачи бороться не запрещают: врачей вообще нету! И учителей нету! И тренера! И родителей!

…Филина Кузьму‑Демьяна следовало на ночь выпускать, чтобы поохотился. Когда люди спят, точного времени им не нужно. Да и есть кому на дворе прокукарекать побудку…

Костя вышел из дома и прямо с крыльца подбросил увесистую птичку в воздух. Кузьма‑Демьян свечой пошел вверх, и на белом круге полной луны выглядел очень солидно.

– Надо будет выпросить его у бабани, – сказал Костя сам себе. – В городе все обзавидуются…

Но потом все‑таки сообразил, что в городе двуглавой птице хорошего житья не будет – это же не воробей‑побирушка, а реальный боевой филин! Так что не окончательный дурак был Костя.

Посопел досадно, пошел в постель и быстро уснул – в деревне хорошо спится!

 

Тайна старого глобуса

 

Обычно Костя поутру открывал глаза и сразу видел дремлющего на часах филина. Налетается Кузьма, наохотится Демьян – и отдыхают целый день. И часы отмечают бубуканьем, не приходя в сознание!

Но сегодня птицы на привычном месте не было.

Со двора доносился командный голос прабабушки – она за что‑то крепко выговаривала курам, срамила заодно и рыжего петуха, потерявшего контроль за личным составом.

Костя поднялся, вышел во двор, пожелал Маркидоновне доброго утра (вышколила она внучка), умылся из рукомойника.

– Бабаня, – сказал Костя. – Филина нашего как бы нету. Вдруг его ночью съели?

– Он сам кого хочешь съест, – сказала старуха. – Нету – значит, дела у него. Ладно, управляйся тут, как знаешь, а я к соседке пойду, у меня тоже дела…

Костя спустился в погреб, взял там крынку молока, а хлеб испекли только вчера, и он был мягкий и душистый.

После завтрака юный силач прилег на бревна, лежавшие во дворе. Он бы лучше на старую телегу прилег, на сено, но телега могла его и не выдержать. Так что пришлось обходиться бревнами. Тоже неплохо.

Небо было безоблачным. Жаль. Ведь когда там ходят облака, а еще лучше – клубятся тучи, можно увидеть много удивительного: неприступные замки, далекие горы, атакующие драконы, глуповатые великаны…

«Если человек долго не смотрит в телевизор, у него и голова как‑то по‑другому начинает работать, – понял Костя. – Как же я раньше этого неба не замечал? Сколько там водится интересного – и днем, и ночью!»

Малый не знал, что от информационной голодухи у человека включается воображение – если, конечно, проклятый ящик еще не спалил это свойство дотла…

Костя чуть не задремал, когда на лицо его легла тень, а щеки обдало ветерком. Совсем невысоко над ним висел Кузьма‑Демьян, хотя филин и не жаворонок, чтобы на одном месте зависать.

В когтях двуглавый хищник держал нечто круглое, вроде футбольного мяча.

Костя даже не успел сообразить, что бы это такое могло быть, как филин разжал свои страшные крючья, и шарообразная добыча полетела парню прямо в лицо.

Реакция у Жихарева‑младшего была хорошая – он успел схватить птичью бомбу раньше, чем она расквасила бы ему нос.

Он вскочил и тут же расчихался – столько пыли полетело.

– Ты больной, да? – заорал мальчик на филина. – Чего кидаешься?

Кузьма‑Демьян виновато развел крыльями, потом сложил их – и спикировал в открытую дверь избы, на свое привычное место.

– Больной на обе головушки, – проворчал Костя. Подошел к телеге и положил птичий подарочек на сено, чтобы рассмотреть.

Перед ним был глобус. Не нынешний – легонький, пластмассовый с подсветкой и проводом, а массивный, на бронзовой подставке и с бронзовым же шпеньком на вершине, где Северный полюс.

Если бы на месте Кости Жихарева был ботан Филимонов по прозвищу Джульверн, он бы понял, какая дорогая и древняя вещь перед ним.

Ботан Филимонов сразу же увидел бы, что наклон земной оси на этом глобусе не соответствует нынешнему, а расположен под прямым углом. Что очертания континентов не всегда совпадают с привычными нам. Что нету сетки параллелей и меридианов, зато есть изображения всяких невиданных существ и бородатые головы с надутыми щеками. Что полустертые надписи выполнены какими‑то неизвестными знаками…

И крепко задумался бы несчастный Джульверн, и долго бы маялся потом, стараясь разгадать тайны старого глобуса. Поскольку от ума бывает только горюшко…

Зато Костя в счастливом своем невежестве решил, что глобус просто как бы очень прикольный. Что именно это поганое слово означает, никто не знает, зато все его употребляют.

Костя взял у рукомойника полотенце, намочил его и тщательно вытер пыль с поверхности глобуса. Хорошо, что прабабушка этого не видела, а то бы она внучку напинала! Полотенце ведь для лица, а для пыли есть тряпка!

Тут малому показалось, что по глобусу пробежала дрожь. Костя от неожиданности чуть не выронил птичий подарок.

Но все‑таки выронил, когда услышал дребезжащий голосок:

– Выпусти меня!

Ну, Костя и выпустил.

Вообще‑то говорящие глобусы и карты существуют уже довольно давно. Еще никаких компьютеров не было, а в музеях и в хороших школах местные умельцы мастерили такое диво. Ткнешь указкой в обозначенную точку, замкнешь контакт – и сразу следует рассказ о том, что в этой точке находится: или город, или месторождение, или молодежная стройка. То есть включается магнитофонная запись.

Но вот чтобы глобус просил выпустить…

– Идиот! – возмущался голосок. – Твое счастье, что я на сено упал! Выпусти меня, говорил, а не брось оболочку!

– Типа как выпусти? – сказал Костя и снова взял глобус в руки.

– Шпенек наверху видишь?

– Вижу…

– Откручивай!

– Ну да, – сказал Костя. – Если я чего‑нибудь разберу, меня всегда ругают… Хворостиной…

– Тебя еще поленом не ругали, – сказал внутренний голос глобуса. – Откручивай, не пожалеешь. Будет тебе счастье.

И тут Косте, как маленькому, полезли в голову разные сказки.

– Ты что – типа как бы джинн?

– Ага. Старик Хоттабыч. Трах‑тибидох. Выпускай меня, скучно мне тут… Надоело…

– Мне тоже скучно, – с пониманием сказал Костя и стал откручивать шпенек.

– Не сломай! – командовал голосок. – Осторожно! А то я тебя знаю! Плоскогубцы возьми – там от времени резьба уже совсем пригорела…

Ботан Филимонов вот уж точно не смог бы справиться с этим делом, напортачил бы выше крыши. Но у Жихарева были очень сильные пальцы, так что управился и без плоскогубцев…

– Теперь ось вытаскивай!

Когда Костя вытащил позеленевшую от времени ось, глобус распался на две половинки.

Но не повалил дым, не грянул гром, не сверкнула молния – обнаружился совершенно круглый человечек в малиновом пальтеце… Да нет, не человечек… Людей таких не бывает, и нелюдей тоже…

– Ты… ты кто? – сказал Костя.

– Жак‑Ив Кусто! – рявкнул круглый. – Лиловый негр в манто! Невежда! Дети малые – и те знают, кто такой Виссарион Глобальный! Можно просто – Глобальный…

– А Глобальный – это кто?

– Про домового знаешь?

– Да бабаня уж нагрузила! Когда я его блюдце с молоком в темноте опрокинул…

– Так вот Глобальный – почти то же самое, только в мировом масштабе!

Но Костя не впечатлился масштабом и сказал:

– Ну и что мне теперь с тобой делать?

– Ха! – сказал Глобальный. – Тут вопрос – что я теперь с тобой сделаю. Могу за освобождение наградить, могу и это… Покарать…

– Ну ты, – сказал Костя. – Не больно‑то тут… Каратель нашелся! И вообще я тебя где‑то как бы видел… Типа сто раз уже…

– Явно ты меня с кем‑то путаешь, – сказал Глобальный. – Ну ладно – выкладывай свои три желания, да я дальше покачусь… Только не тяни!

Костя много чего хотел. Собственный спортзал, например, со всеми положенными тренажерами, домашний кинотеатр, огромный аквариум с морскими рыбами…

– Голова садовая, – сказал Глобальный. – Квартирка‑то у вас небольшая, куда это все поместится?

– А ты откуда про нашу квартиру знаешь? – изумился Костя.

– Я все знаю. Я, брат, информацию прямо из Космоса черпаю. Да и убогие какие‑то у тебя желания, даже неинтересно… Мечтать надо широко, высоко и глубоко! И даже в четвертом измерении! Ну‑ка соберись, напрягись и…

Костя собрался, напрягся и неожиданно для себя выпалил:

– Хочу стать как бы богатырем типа на коне, в смысле с мечом, при всех делах и со всеми прибамбасами!

– Принято!

Грянул какой‑то приглушенный гром, потемнело у паренька в глазах, потерял он себя на миг, а когда очнулся – увидел, что сидит на детской пластмассовой лошадке, держит в руке пластмассовый же коротенький меч, на голове у него картонный шлем, а картонные латы обвешаны какими‑то подозрительными бубенцами…

– Обман! – заорал Костя так сильно, что у лошадки его отвалились колесики. – Так нечестно!

Он вскочил и пнул бедную лошадку. Она перелетела через плетень и приземлилась только через три соседние усадьбы, прямо в клубнику старика Европеича. Бубенцы на доспехах как‑то очень противно задребезжали.

– Все честно, – возразил Глобальный. – Я все в точности выполнил. Теперь ты как бы богатырь, под тобой был типа конь, рука твоя сжимает в смысле меч, ты при всех делах, да еще и с прибамбасами – вон как славно звенят! Грамотно формулировать надо! Так что продолжай желать! А то мне некогда – ждут великие дела!

Костя сорвал с себя позорные картонки с бубенцами, порвал с досады пластмассовый меч, напряг все мозги, сколько их было, и, наконец, надумал:

– Хочу стать реально таким, как наш славный пращур в углу!

– Принято! – сказал Глобальный и улыбнулся, сверкнув золотыми зубами.

Руки у Кости вытянулись по швам, тело налилось страшной тяжестью, он хотел было двинуться – но не смог…

– Я же сказал тебе – формулировать свои желания следует аккуратно, – поднял пальчик Виссарион Глобальный. – И конкретно! Нужно тебе, бабка, новое корыто? Будет тебе новое корыто. А ты… Что, сладко тебе, болвану каменному? Вижу, что несладко. Хочешь опять в люди выйти? Если хочешь, моргни глазами… Хотя и в таком состоянии есть свои плюсы…

Костя с огромным трудом опустил гранитные веки и понял, что поднять их теперь сможет только с посторонней помощью.

– Принято, – сказал круглый мучитель. – Лимит желаний исчерпан.

Оживший Костя подвигал руками‑ногами, сел на бревна и вдруг заплакал. Ведь он был еще маленький, хоть и не совсем…

Этот Глобальный оказался обманщиком, как все взрослые. Пусть катится, гад такой!

Никогда еще Костя не чувствовал себя таким одиноким и глупеньким. Надо же, додумался – в богатыри захотел! С пращуром сравняться пожелал! Лучше бы заказал горный велосипед с рамой из титана, чтобы не сломалась никогда… И еще разревелся – вот стыд‑то! Ладно, хоть никто не видит…

Он вытер слезки могучими кулачками и огляделся на всякий случай.

Глобальный никуда не укатился. Маленький обманщик все еще сидел на телеге, свесив крошечные ножки, и о чем‑то толковал с Кузьмой‑Демьяном, который присел рядом. Потом свалился с телеги и подкатился к бревнам.

– Так ты Жихарев?

– Ну, – только и молвил Костя.

– Так что же ты сразу не сказал, что потомок? Хотя… Ну да! Все сходится! И каменная баба была в честь него поставлена в юбилейном незапамятном году! То ли скифы ее воздвигли, то ли байкеры… Да! Геройствовал твой пращур под моим началом, водил я его в сражения, наставлял в трудных испытаниях, немало своего личного ума ему вложил… Словом, путеводил его по рельефу жизни… Даже на Луне пришлось нам побывать! Изрядный был богатырь, хоть и не без недостатков… Роковых и пагубных…

– А… как его звали? – спросил Костя.

– Ты что – не знаешь? – Глобальный вытаращил глазенки.

– Ну… Батя говорит: имя его неизвестно, судьба загадочна, деяния непоправимы…

– Батя говорит почти правильно, – согласился Глобальный. – И судьба загадочна, и деяния непоправимы – вот ты, например, на свет появился в конечном счете… Но уж насчет имени‑то могли бы и догадаться! Если ты – Жихарев потомок, то как предка зовут?

– Иван Егорович, – уверенно сказал Костя.

Глобальный схватился за себя, поскольку он весь был голова:

– Думай лучше! Предок не в смысле отец, а в смысле пращур! Дальний‑предальний!

Костя наконец догадался и сказал:

– Таких имен не бывает, чтобы Жихарь!

– А чтобы Добрыня или Вольга, бывает? Это такое же древнее и славное имя. Про наши с ним деяния даже знаменитая книга написана. Правда, за долгие века ее текст был сильно искажен. Половцев каких‑то приплели, княгинь рыдающих, князей плененных… И вот, в память воспитанника и наперстника своего Жихаря‑Многоборца, я решил принять в тебе участие…

Костя недоуменно уставился на круглое диво.

– То есть крышевать тебя буду, невежда! – рявкнул Глобальный. – Вижу ведь, что без моей помощи ты по жизни пропадешь! Рассказывай, что там у тебя, пока бабка не пришла!

Костя всхлипнул:

– Вот все говорят «юный богатырь», «юный богатырь», а я на самом деле слабовольный и легко внушаемый…

– Это хорошо, – сказал Глобальный. – Ведь я‑то тебе только позитивное буду внушать…

И Костя рассказал, как уж мог, о своих проблемах. О родителях. О бандитах с мыльного завода. О силовом экстриме. Получалось коряво, зато правдиво….

– Ничего, – сказал Глобальный. – Любое горе следует размЫкать, а размыкивать чужое горе я умею лучше всех на свете… Ну что, пошли?

– Куда?

– Куда и я! В богатырские края! Ума набираться, с науками знаваться, нужные знакомства приобретать, все на невыросший ус мотать… Если повезет, то и богатыристику тебе выправим!

– Чего выправим?

– Богатыристику. Это такой документ. Справка, что ты действительно русский богатырь, а не культурист, не бодибилдер какой‑нибудь позорный, гора мясная…

– А какая от нее польза – как от почетной грамоты, что ли? Так их у меня…

– Большая польза! Во‑первых, родители убедятся, что ты человек уже взрослый и самостоятельный. Во‑вторых, братья над тобой потешаться перестанут. В‑третьих, по этой справке тебя всюду пропустят – хоть в кино до шестнадцати лет, хоть через любую границу…

– Да ну?

– Вот и ну. Погранцы с таможенниками как только увидят богатыристику с печатью и подписями Большой Тройки, так враз испугаются, окарачь поползут!

Уговаривать Костю что на хорошее, что на плохое дело и впрямь было недолго:

– Тогда пошли, – решительно сказал он, но вспомнил про хворостину. – Только надо у бабани отпроситься…

– О том не печалься, – сказал Глобальный. – Сколько бы мы с тобой в неведомых странах ни скитались, а воротимся точно в эту же минуту. Если с плетня вон та крынка упадет, то даже разбиться не успеет…

– А почему?

– Потому что – долго ли умеючи! – горделиво сказал Глобальный. – Первым делом нам надо через речку перебраться…

– Так батя лодку увез, – сказал Костя. – Придется вплавь… Я сумею…

Глобальный даже подскочил.

– Нельзя мне вплавь! – взвизгнул он. – Я сухопутный странник! Не матрос какой‑нибудь мокроштанный!

– Пойдем тогда в обход, – сказал Костя. – Через город Вкуснятин. Там сто пудов есть мост.

– Нет, – сказал Глобальный. – Речку надо перейти в точно определенном месте, иначе ничего не получится.

– Почему это?

– Потому что речка ваша не простая.

– Это Кислица‑то непростая?

– Вот именно. Почему она так названа, знаешь?

– Да как бы знаю! В честь ягоды кислицы!

– А другое название у ягоды кислицы какое?

– Какое? – повторил Костя.

– Смородина! – сказал Глобальный и многозначительно поднял пальчик.

 

За Калиновым мостом

 

Голому собраться – только подпоясаться, говорила бабаня. В дорогу Костя взял лишь рюкзачок – не прежний брезентовый гигант, а небольшой, школьный. Сунул туда пачку печенья да книжку – по указанию Виссариона.

– Вместо путеводителя будет, – сказал Глобальный и весело покатился за калитку. Костя последовал за ним и все соображал – где же и когда видел он это удивительное существо.

Они шли по знакомой тропинке к реке, только вот по знакомой ли?

Что‑то на этом пути поменялось. Вместо легкомысленных березок вдоль тропки поднялись угрюмые, черные с проседью, ели. Между деревьями поднялись огромные яркие мухоморы, и по их смертоносным шляпкам совершенно безнаказанно бродили большущие мухи…

Прежняя речка Кислица была в пяти минутах ходьбы. Зато до речки Смородины пришлось идти почти час…

Но речка не только имя поменяла. В этой самой новоявленной Смородине и вода бежала какая‑то черная, и страшно дымилась эта вода, словно вытекала из какого‑то огромного котла. Она и пахла, как в бойлерной. И даже булькала да пузырилась.

А вот лезть в эту воду никакой охоты не было.

– Мыльный завод ночью вредные отходы сбросил, – определил Костя. – Мне что‑то облом в эту типа канализацию лезть…

– И нельзя, – сказал Глобальный. – Ты там сгоришь за милую душу…

В доказательство шаровидный проводник подобрал с земли какую‑то веточку и швырнул ее с берега коротенькой лапкой. Веточка все же долетела до воды, занялась огнем и пропала.

– Нужно строить мост, – сказал Глобальный.

Костя оглянулся. Черные ели остались позади, а у самого берега росло лишь какое‑то тощее деревце…

– Придется типа вернуться, – сказал Костя. – Вырву пару стволов, ветки обломаю, будет в смысле мост…

– Нельзя ломать заветные ели, – сказал Глобальный. – Худо будет…

– Что же делать?

Глобальный подкатился к тощему деревцу. Ветки деревца были усыпаны раскидистыми пучками алых ягод.

– Полезай наверх! – скомандовал он.

Жихарев поглядел на хлипкий ствол, на могучего себя – и засомневался.

– Лезь, лезь! – командовал шаровидный.

Косте приходилось лазать и по канату, и по шесту – но тут другое дело…

– Сто пудов обломится! – сказал он. – А зачем лезть‑то? Чтобы типа дали оглядеть?

– Чего думать – лезть надо! – отвечал Глобальный. – Постой, постой, а как же я? Меня‑то возьми!

Костя двинулся в неведомый поход бездумно, как был – в кроссовках, в «бермудах» со множеством карманов и в футболочке с портретом форварда «Зенита» Аршавина, высунувшего язык.

– А куда я тебя? В рюкзак?

– На шею! – сказал Глобальный. – Я буду деликатно держаться, не задушу небось!

«И на том спасибо», – подумал Костя.

Он подсадил Глобального себе на шею и полез по голому стволу. Лапки у существа были неожиданно сильные…

Да и деревце оказалось крепче, чем он думал. Уже метра два до земли, три, четыре…

Костя закрыл глаза. Вот сейчас раздастся треск, и полетят они прямо в дымящуюся вонючую пакость…

– Вперед, вперед! К новым вершинам! – подбадривал седок.

Выглядеть трусом юному богатырю ну никак не хотелось, особенно перед этим… Таким знакомым… Можно сказать, с младенчества знакомым…

– Все! Отпускайся! – скомандовал Глобальный.

Костя открыл глаза, разжал руки и обрел под собой почву.

Деревце попробовало распрямиться, но до конца не смогло – так и перекинулось коромыслом над берегами речки Смородины…

– Это и есть Калинов мост, – сказал Глобальный.

– Да ну, – сказал Костя. – В сказке‑то на Калиновом мосту как бы дерутся… Ой, без «как бы»…

– То‑то, – сказал грамотный шарик. – Видишь ли, Калинов мост – он у каждого свой…

– Здесь что‑то не то… – сказал Жихарев. – А! Врубился! На настоящей калине ягоды только осенью бывают! Вспомнил!

– А тут ваши законы не действуют, – сказал Глобальный. – Тут главное – чтобы покрасивше было… Правда, калинушка теперь навек покляпая останется, но так даже романтичнее…

– Покляпая – значит, гнутая? – сказал Костя.

– Сообразил! – сказал Глобальный. – Ну, тогда вперед!

Они сделали только несколько шагов, когда Костя услышал, что кто‑то положил ему на правое плечо тяжелую руку. Так и есть – Кузьма‑Демьян. Видно, Бабаня Грозные Очи наказала филину приглядывать за правнуком‑стрикулистом.

– Ты чего? – спросил Костя.

Двуглавый филин что‑то пробормотал в ответ, но Костя не понял. Зато понял Глобальный:

– Говорит, скучно ему там. Возьмем его с собой, не помешает. Наоборот – увидят тебя с филином на плече, да еще с таким особенным, и подумают, что ты ученик чародея. Лишний раз связываться не станут…

– Птичка не батин рюкзак, – сказал Костя. – Как‑нибудь справлюсь…

– А я тебе еще и помогу! – сказал Глобальный. – Подсади‑ка меня на другое плечо, для равновесия! Правда, так ловчее?

«Паразит», – подумал Костя, но ничего не сказал.

– Да и собеседник мне нужен, – продолжал наглый шарик. – Не с тобой же мне толковать – с двоечником! Твое дело – слушать да на невыросший ус мотать!

– Я троечник! – обиделся Жихарев. – И нечего мне про усы напоминать…

– Это потому что учеников нынче приказано жалеть! – сказал Глобальный. – Вот учителя и не ставят двоек, иначе сами окажутся виноваты, что плохо учат…

– А филин – не попугай, он словами не выражается! – подковырнул Костя своего путевода в отместку за жестокие правдивые речи.

– Не беспокойся. Филин знающий.

– Чего он там может знать, – скривился Костя.

– Мало ли что! – раздался совершенно незнакомый скрежещущий голос.

Костя вздрогнул и едва не стряхнул филина с плеча.

– Кто это?

– Кузьма, – сказал Глобальный. – Или Демьян. Не имеет значения. В данном случае… Итак, молодой человек, мы с вами находимся в абсолютно ином пространстве и в совершенно условном прошлом времени… Тут животные тоже меняются… Мы уже, мягко говоря, не в Канзасе!

Жихарев огляделся – пространство как пространство: леса да поля. Потом посмотрел на часы с календарем – время как время: половина десятого, тридцать первое июня…

– Разницы пока не вижу, – сказал он. – Богатырей…

– Тем более! – прозвучал вдруг тяжелый бас.

– Это – тоже он? – Костя приподнял плечо, которое с филином.

– Больше некому, – сказал Глобальный.

Костя начал всерьез уважать филина.

Под ногами была уже не тропинка, а хорошая дорога, хоть и немощеная, зато наезженная. Только ездили по ней, как показывали следы в пыли, не на автомобилях, а на лошадях и телегах…

– А вот и люди! – обрадовался Костя, увидев чуть в стороне маленький пестрый домик.

– Зоркий! – похвалил его шарик. – Слушай, сходи‑ка туда да посмотри, что к чему, а мы с филином тебя во‑он в том лесочке подождем… Узнай, что там и как…

– А с вами‑то почему нельзя? – сказал Жихарев. – Потому что стыдно?

– Потому что нежелательно, – объяснил Глобальный и скатился с плеча в траву. – Кузьма‑Демьян, за мной!

«Подставляет меня, козел! – решил Костя. Потом подумал как следует: – Нет, все правильно. Я же из нас самый сильный, с меня и спрос. Да и что там может быть опасного? Баба‑Яга? Так она рядом с Патрикеей Маркидоновной отдыхает…»

Домик был замечательный – с высокой двускатной крышей, с резными и расписными ставнями. Как на детской площадке во дворе. Вместо детей там обычно взрослые в бутылочку играют …

В сказочном окошке виднелись два круглых личика.

Костя подошел ближе и увидел, что это старичок и старушка – оба с румяными щечками и ласковыми глазками.

– Здорово, дед да баба! – сказал Костя и даже слегка поклонился – Бабаня Грозные Очи внушила ему, что в деревне следует приветствовать даже незнакомых.

– Здоровей видали, – мрачно сказал старичок. – Проходи себе, куда шел.

Жихарев такого приема никак не ожидал: уж больно благостными казались старички. Такие должны, по идее, даже маньяка Чикатилу накормить, напоить и спать уложить…

– Я вам чего такого сделал? – спросил он. – Вы же меня первый раз видите!

– Может, и первый, – сказала старушка.

– А может, и не первый, – сказал старичок.

– Может, это как раз ты в тот день шел мимо, да и… – старушка заплакала.

– Да и прихватил! – закончил старичок и наставил на Костю острый палец.

– Чего прихватил? – удивился Костя.

Но дед и баба его, кажется, не слышали.

– Из последних сил‑возможностей… – сказал старичок.

– По углам, по сусекам… – сказала старушка.

– На сметане мешали…

– На окошке студили…

И синхронно сделали ручками этакое круговое движение.

– Так и не полакомились, – сказал старичок. – Пришлось, как обычно, кашу с молоком есть.

– А наш дед как налопается каши с молоком, – пожаловалась старушка, – так сразу серчает и дерется – хлоп по пузу кулаком!

Все говорили, что Костя Жихарев – тормоз. Но тут и он догадался, по ком сокрушаются старички. И кто прикинулся всезнающим Виссарионом Глобальным…

– Вспомнил! – радостно вскричал он и, не попрощавшись, побежал в сторону леска, где была назначена встреча.

– Все про тебя знаю! – вскричал он, тыча пальцем в сторону бывшего глобуса. – А понты‑то корявые предъявлял – глобальный, глобальный…

– Мало ли что! – откликнулся филин.

– Ну да, – печально сказал рассекреченный Колобок. – Я думал, ты раньше догадаешься… И как они там без меня? Тоскуют?

– Все глаза проплакали, – сказал Костя. – Особенно дедуля.

– Тем более, – сказал Кузьма‑Демьян.

Колобок опрокинулся ничком и замолотил ручками и ножками по траве. Правда, ручки и ножки были коротенькими и до травы не доставали.

– Ведь это ж те самые дед и баба! – рыдал Колобок. – Криэйторы мои родненькие! Тварь я, тварь подколодная! Бросил их на произвол судьбы! И как только изюминка внутри меня не разорвалась! Нет мне прощения!

Слезы его сыпались на траву панировочной сухарной крошкой.

– Мало ли что! – утешил его филин.

Жихареву тоже стало жаль Колобка. Хоть он и выдрючивался со своим глобализмом, а по сути‑то ведь свой, родной, нашенский…

– Не парься, Колобочек, – ласково сказал он. – Если бы ты ножки с окошка не сделал, так схомячили бы они тебя… С молоком… И никакой сказки бы не было…

– Тем более, – удостоверил его слова филин.

Колобок перестал рыдать и откинулся назад.

– Правда ваша, мальчик и птица, – сказал он. – Ведь останься я с ними – так во что бы превратился? Стыдно сказать. Нет, родной дом нужно покидать вовремя…

– Вот и правильные пацаны с мыльного завода всю дорогу меня напрягают на то же самое, – сказал Костя.

– Стоп, – сказал Колобок. – Чтобы об этих разбойниках больше не вспоминал! Тут своих хватает!

– Тем более, – сказал филин.

– А‑а! – крикнул Костя. – Я с Кузьмой‑Демьяном все понял!

– Мало ли что! – обиделся филин.

– Он только два слова и знает!

– Не два слова, а две фразы, – поправил Колобок. – И знаешь, этого вполне достаточно, чтобы поддержать любую беседу на любом уровне. Проверено веками…

И надолго задумался бывший глобус.

Костя посмотрел вокруг.

Все было так, как обычно, но в то же время не так.

Трава была, например, зеленее, чем положено.

Небо – голубее, чем обычно.

Цветы росли ярче открыточных.

А на солнце, хоть и сияло оно изо всех сил, можно было явственно различить чью‑то бодрую физиономию…

– Закрой рот, – посоветовал Колобок. – Это сказочный сектор, мы тут не задержимся… Или ты сестрицу Аленушку желаешь повидать? Семерых козлят?

– Я не маленький уже, – обиделся Костя.

– Так я с тобой и говорю, как со взрослым, – сказал круглый. – Хотя богатырей можно и в сказках встретить, но мы‑то с тобой договаривались разобраться с былинами…

– Мы пока как бы и не договаривались… – сказал юный Жихарев.

– Тем более! – подтвердил Кузьма‑Демьян.

– Значит, будем договариваться сейчас, пока не зашли слишком далеко. Так! Меня слушаться во всем, как отца родного и даже лучше! Если я прикажу в землю закопаться – закапывайся! Прикажу прыгать в воду – прыгай! Тут места неспокойные! Зато потом будет чем перед друзьями похвастаться… Был, мол, у меня вожатый… Может, о тебе тоже книгу напишут – «Слово о Колобке и Жихареве», второй том…

– Вожатый… Обсмеют меня друзья, – уныло сказал Костя. – Скажут: а, типа Колобок тебя водил? А почему не Чебурашка?

– Потому что Чебурашек не бывает, – сказал Колобок. – Это плод вымысла.

– А ты‑то чей плод? – сказал Жихарев. – Как будто ты не из сказки!

– Я, брат, если хочешь знать, не из сказки. Бери выше – я из мифа! Я солярный символ!

– У тебя что – типа дизель внутри?

– Невежда! Солярный – значит, солнечный! У всех древних народов обязательно был праздник Солнца. И в честь нашего уважаемого светила они пекли разные… разных… Даже блин, хоть он и плоский, обозначает Солнце! А я‑то вообще! С моей‑то биографией!

– Мало ли что! – брякнул филин.

– Не мало ли! Когда случалось солнечное затмение, люди думали, что светило сожрала какая‑то тварь…

– А! Крокодил наше солнце проглотил! – вспомнил Костя детскую книжку.

– В Африке – да, на крокодила грешили, – сказал Колобок. – Или на змея Апофиса. В каждой земле свои гады. Теперь самое главное, усвой сразу: от долгого употребления любой священный миф ветшает и превращается в детскую сказку. Или загадку. То есть сперва люди плачут, кричат и бьют в барабаны, чтобы хищник солнышко выпустил, а потом, когда миф забудется, детям загадывают – кто, мол, круглый, румяный, от волка ушел, от медведя ушел? А там и до сказки рукой подать. Понял? Никакая сказка для пустого развлечения не придумана, за каждой какая‑то древняя правда стоит…

– Тем более! – значительно добавил Кузьма‑Демьян.

Честно говоря, Костя мало что понял. Сказки ему в детстве читали, мультики он сам видел, но твердо знал, что все это пустяки. И с друзьями они сроду про сказки не говорили, а все больше про бицепсы, трицепсы, калории… Несолидный какой‑то у него экскурсовод!

– Сто пудов ты гонишь! – закричал он. – Тебя же лиса слопала! Я помню!

– Ага, – сказал Колобок. – Не бегите, детки, из дому, а то и с вами так будет… Но такой воспитательный финал уже потом присобачили – ведь в жизни‑то солнце всегда возвращается! Ладно, мы к этому еще подойдем. Ну, потопали, путь далек… Подсади‑ка меня!

Понравилось ему на чужой‑то шее!

– Обожди, – сказал Костя. – На дороге какая‑то непонятка валяется…

– Это подкова, – сказал Колобок.

Костя нагнулся, подобрал непонятку и подбросил ее на ладони.

Так вот ты какая, легендарная подкова, забава силачей прежних веков!

Костя тут же, как полагается, завязал ее узлом, гордо огляделся и пожалел, что никто из знакомых не видит.

– Ну и болван каменный, – сказал вожатый. – П<