Экипировочка богатырская да аксессуарчики молодецкие

 

Западный рыцарь сильно уважал свой меч и поэтому давал клинку собственное имя.

У Беовульфа, победителя чудовищ, меч носил имя Нэглинг.

У драконоборца Зигфрида – Нотунг.

У короля Артура – Экскалибур, знаменитый «меч в камне».

У императора Карла Великого (от его имени и пошло слово «король») – Жуайез.

Рыцари Карла – граф Роланд и Оливье ле Дан – владели мечами Дюрандаль и Альтеклер.

Даже мелкий хоббит Бильбо Бэггинс, и тот нарек свой клиночек Жалом. И сработало.

Уважай и береги оружие – тогда и оно тебя уважит и сбережет.

Русские богатыри тоже относились к своему оружию с должным почтением, но имен мечам не давали. Во всяком случае, былины об этом молчат, хотя описывают вооружение своих героев подробно. Меч был для них прежде всего инструментом воинского ремесла.

У слесаря может быть любимая отвертка, но не назовет же он ее Снежаной, Кристиной или Тамарой Прокопьевной!

Рыцарский меч хранится в вертикальном виде – воткнут ли он в камень или висит на стене. Потому что меч для рыцаря – это еще и христианский крест! Роланд перед гибелью помолился на свой Дюрандаль (крест!), а потом сломал его, чтобы не достался врагу (меч!).

У богатырского клинка деталь, защищающая руку, тоже именуется крестовиной. Но меч этот обычно лежит где‑нибудь под камнем, под колодой, под отрубленной башкой великана, потому что он – Кладенец. Он потаенный, он спрятанный, он достанется только достойному.

Древние греки и римляне своим клинкам имен не давали – видимо, ремесленники производили их массово. Гладиус римского легионера вообще был оружием довольно среднего качества, их поставляли в армию оптом, целыми связками.

Зато потом, когда мастерство оружейников возросло, меч стал штучным, индивидуальным. Как и прочее боевое снаряжение.

В былинах мечи часто именуются «харалужными». Что это слово означает? Способ обработки или выплавки металла? «А вот кому кастрюли паять, точить ножи‑ножницы, мечи харалужить?»

Некоторые ученые полагают, что «харалужный» – это искаженное «каролингский». Именно при Карле Великом и его потомках‑каролингах в Европе утвердился образец одноручного меча, его примерная длина и вес (около 56 сантиметров, не считая рукояти, и вес от одного до двух килограммов). В основе меча – сердечник из твердого железа, а вокруг накован более мягкий металл.

Карл и его министры‑капитулярии строго запретили продавать такие мечи славянам и прочим варварским, по их мнению, племенам. И уж тем более технологию производства. Военная тайна существовала во все времена.

Но… у хорошего кузнеца глаз‑алмаз. Ему не всегда и образец нужен. Достаточно взглянуть да в руках повертеть. А про балансировку он и сам знает. Кроме того, на всякий запрет найдется продажный торговец. Или привезет знакомый богатырь такой клинок в качестве трофея. И готово дело.

А иностранные слова да имена в былинах еще и не так искажаются – мама родная не узнает! Кто бы догадался, что русский Сухман‑богатырь – это германский Зигмунд, отец Зигфрида? А сравнишь сказания – да, очень похожие истории…

Но об этом позже.

Богатырскому коню и снаряжению былины уделяют очень большое место. Действия может быть с гулькин нос, зато описанию всяких прибамбасов простор!

Вот выезжает на оперативный простор славный Дюк Степанович:

 

А и конь под ним как бы лютой зверь…

…Он и сам на коне как есен сокол,

Крепки доспехи на могучих плечах.

………………

Что куяк и панцирь чиста серебра,

А кольчуга на нем чиста золота;

А куяку и пацирю

Цена лежит три тысячи,

А кольчугу на нем красна золота

Цена сорок тысячей,

А и конь под ним в пять тысячей.

Почему коню цена пять тысячей?

За реку он брода не спрашивает,

Которая река цела верста пятисотная,

Он скачет с берегу на берег…

 

Еще Дюк владеет луком:

 

А цена тому луку три тысячи.

Потому цена луку три тысячи –

Полосы были серебрены,

А рога были красна золота,

А и титивочка была шелкОвая,

А белого шолку шемаханскова.

И колчан с пошел ним каленных стрел,

Всякая стрела по десяти рублев,

А и еще есть во колчане три стрелы,

А и тем стрелам цены нет,

Цены не было и не сведомо.

 

Почему не было цены трем стрелам? Потому что привозные, из Нова‑города. Выструганы они из «трость‑дерева», проклеены клеем «осетра‑рыбы», а оперены перьями сизого орла, привезенными «из‑за Камы» с синего моря. Ну, дерево, клей, перья – не диво… В чем же дело?

 

Почему те стрелки дороги?

Потому оне дороги,

Что в ушах поставлено по тИрону по каменю,

По дорогу самоцветному;

Подле ушей перевивано

Аравицким золотом…

 

Ушко – выемка, где наконечник крепится к древку. Но зачем украшать стрелу – расходный матерьял – каменьями и золотом? И что это за камень – тирон?

А вот зачем и что за камень. Наш Дюк выехал на охоту – стрелять гусей, лебедей да «перелетных серых малых уточак»…

 

Он днем стреляет,

В ночи те стрелки сбирает:

Как днем‑та стрелачак не видити,

А в ночи те стрелки, что свечи, горят,

Свечи теплются воску ярого;

Потому оне, стрелки, дороги.

 

Вот какое буйное воображение у сказителя! Начал описание с прайс‑листа или каталога оружейного супермаркета, а закончил чистой фантастикой! И камня такого нет в природе, и тактика у Дюка нескладная: днем стреляет, ночью стрелы подбирает… А спит когда?

Но ни слова про меч. Он Дюку и не нужен – после охоты богатырь едет «ко князю Володимеру» и там на пиру начинает раскидывать пальцами – у него‑де в доме и «ества» вкусней, и печка в изразцах («муравлена»), и под в печи медный, и вообще князь перед ним голодранец…

Владимир возмутился и поехал к Дюку лично – проверить, так ли оно все на самом деле. Там для князя «накрыли поляну», да такую роскошную, что Красно Солнышко остался доволен. Он‑то хотел «описать» дом Дюка Степановича – считай, ограбить, да «отложил все печали на радости». Впрочем, увез оттуда гору подарков.

Совершенно не богатырская история. Никаких тебе боев‑подвигов. Спор хозяйствующих субъектов.

Больше для нынешних «братков» да олигархов подходит.

 

 

Во кузнице молодые кузнецы

 

Да, и в кузнице Костя оказался самым молодым. Но там никакой дедовщины не было и близко, потому что все занимались делом.

Не смущали Жихарева ни беспрерывный грохот, ни раздувание огромных кожаных мехов («кислородное дутье» того времени), ни тяжелые полосы раскаленного железа – их приходилось держать щипцами, пока Людота работал своим тяжким молотом. И ни разу у Кости заготовка не вылетела из щипцов!

Ему даже разрешили самому отковать ножичек.

Боялся он одного – не стать бы похожим на кузнеца. Не в смысле мастерства, а в смысле одноглазия. Вылетит искра покрупнее, угодит в око – и привет. Пример перед глазами, пока еще парными.

А жмуриться каждый раз как‑то в лом. Хотя замечаний пока не делают. Наоборот, Людота его жизни учит:

– На что тебе эта богатыристика, Костянтинушко? У тебя рука твердая, глаз верный – учись кузнечному делу! Тогда эти кровопийцы, феодалы проклятые, сами к тебе будут приходить, кланяться – откуй клинок, смастери бармицу, сплети кольчужку, сделай милость! А ты им – в очередь, таракановы дети, в очередь! Много вас таких тут ходит! Много вас на шее народной сидит! Вот ужо поднимется мускулистая рука рабочего класса, и поползете вы окарачь, тунеядцы‑захребетники…

– Они ведь нас защищают… – заступился Костя за богатырей.

– Защищают они! – Людота гневно сверкнул уцелевшим оком. – Раз в десять лет всемером хромого берендея заборют – а шуму, а славы! От них убытку больше, чем защиты… Мы сами, рабочий народ, всякого врага одолеем, так учат карлы немецкия, бородатыя! На нас, людях труда, все держится!

Костя подумал, что Людота, как и давешний скоморох, тоже не очень‑то былинный персонаж, но тут крупная искра клюнула его в щеку. Под левым глазом.

«Хватит. Пора с этим делом завязывать», – решил Костя.

После работы он пошел на склад и выпросил у завхоза Потанюшки Хроменького кусочек оконной слюды. Потом сбегал в березовую рощу и срезал с поваленного дерева кусок бересты. Из бересты смастерил что‑то вроде маски сварщика с прорезью для глаз. Взял в оружейке рыбьего клея (не из осетра, а уж какой был) и закрыл окошечко слюдой. Мутновато, но все видно.

– Это что за баловство? – насупился было кузнец на следующий день, но призадумался, повертел маску в руках…

– Никто ее у тебя не видел? – спросил Людота страшным шепотом, оглянулся и запер дверь в кузню.

«Ох, что‑то я снова накосячил!» – испугался Жихарев.

– Да нет, – сказал он. – Кто за мной тут сечь будет?

– Вот и не показывай никому, – сказал Людота. – Дай‑ка ее мне, в сундук положу. Потом такую же для меня смастеришь – тоже тайком. И надевать только перед самой работой. У каждого кузнеца свои тайны есть, и хранить их следует крепко‑накрепко! Эх, где же ты раньше был?

– Ноу‑хау, ясен пень, – сказал Костя. – Промышленный шпионаж и копирайт… А как же другие кузнецы?

– У всякого в кузне свой огонь, – сказал кривой. – Вот погоди, когда я тебе свои секреты передам, ты их тоже хранить будешь пуще глаза, как я…

– Это точно, – сказал Костя.

Когда Людоту позвали зачем‑то к старшим богатырям, в кузницу вкатился Колобок – протиснулся под дверь. Здесь, в жаре, ему нравилось – видно, вспоминал свою родимую матушку‑печку.

– По сердцу работа? – спросил вожатый.

– Устаревшие способы производства, – сказал Костя. – Нет, я все понимаю, но зачем заклинания‑то читать при ковке и закалке?

– Ну, кузнеца всегда за колдуна считали, – сказал Колобок. – Это мастерам даже на пользу было, когда от них держались подальше. И заклинания читают не просто так, а для дела…

– Не надо меня разводить, – сказал Костя. – Ты же не Пинай какой‑нибудь сопливый, а Виссарион Глобальный!

– А я и не шучу. В металлургии важно соблюдать, кроме прочего, временной режим процесса…

– Так ведь по цвету полосы видно – пора, не пора…

– Не только по цвету, но и по времени. А хронометра с таймером нету, и не скоро подвезут! Вот кузнецы и отмеряют нужное время, проговаривая свои, так сказать, гримуары…

Что такое гримуары, Жихарев спрашивать не стал (вернусь – погуглю) и сказал шепотом:

– Да это фигня! А вот у Людоты крыша едет, как у деда Европеича! На классовую борьбу меня и других ребят напрягает! Даже самого Илью Ивановича называет генератором и экскаватором…

– Ренегатом и эксплуататором, должно быть, – сказал Колобок. – Ну, тут уж ничего не поделаешь. В былинах встречаются только богатыри, князья да их враги, а кузнеца толкового не сыщешь. Вот и пришлось переманить Людоту из старого учебника истории. Он, кстати, реальным человеком был, от него даже личное клеймо осталось – не то «Людота ковАл», не то «Людота‑кОваль», то есть опять же кузнец. Олицетворяет рабочий класс своего времени. Ему по учебнику положено бороться за свои права…

– Да перед кузнецом и так тут все на цырлах бегают, – сказал Костя. – Берегут, как он свое последнее око, разве что Красным Солнышком не зовут…

– Ну конечно. Другого‑то нету. Это князей – как грязи…

– Он меня к себе на постоянку взять хочет…

– Ну, ничего не выйдет. Техминимум по оружейке пройдешь, и будет с тебя… Кольчугу починить сможешь?

– Давно не вопрос, – гордо сказал Жихарев. – Для детишек работа.