Gray Matter (Серое вещество)

 

– «Спинной мозг состоит из двух симметричных половин, отграниченных друг от друга спереди срединной щелью, а сзади – соединительной тканной перегородкой. На свежих препаратах спинного мозга видно, что его вещество неоднородно. Внутренняя часть – серое вещество (лат. substantia grisea), периферийное – белое вещество (лат. substantia alba). Серое вещество на поперечном сечении мозга представлено в виде бабочки, а его выступы принято называть рогами…» Да, рогами принято называть… – Святослав Сериков, одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, уроженец города Саранска, Республика Мордовия, а ныне русский на ПМЖ в городе Торонто, Канада, вдумчиво читал медицинскую энциклопедию. – Так, понятно… «Впервые спинной мозг появляется уже у бесчерепных…», – бесчерепных, это не про него, – так, дальше, «… у большинства позвоночных выражены…», так, кровеносная система, при чем‑то тут эпидуральное пространство, – а он всегда считал, что это бывает только у беременных. – Поехали дальше… ага, вот оно: «Повреждение спинного мозга называется миелопатией и может привести… к параплегии или квадриплегии…».

Он отложил книгу и задумался о прочитанном. Какие страшные слова. «Квадриплегия…» Надо будет на английском прочитать, возможно, будут разночтения. На врачей полагаться нельзя, безнравственные шарлатаны, и тут ничем не лучше, чем в России. Вот Гена, царство ему небесное, тоже все ходил к этим гиппократам от коммерции, они его все утешали, что кашель его, дескать, это аллергия на пуховые грязные подушки. Гена два года чуть ли не каждый месяц новые подушки покупал, а потом взял и умер от рака прямой кишки. А наверняка его опухоль в прямой кишке была метастазой, а рак‑то был у него в легких. А его, вместо того чтобы болезнь лечить, подушки заставляли покупать.

У Святослава Серикова тоже недавно заболело под лопаткой, и безнравственные гиппократы Торонто сказали после изучения томограммы, что боль вызвана возрастной деформацией шестого позвонка. Надо, мол, делать зарядку и регулярно плавать. Но Сериков привык во всем разбираться сам и сейчас пытался понять, что именно должно быть найдено в эпидуральной гистологии для того, чтобы уличить шарлатанов, что те не потрудились распознать рак спинного мозга. Он‑то точно чувствовал, что дело серьезное.

Вообще жить в Торонто было несладко и непросто. Это там, в России, дуракам кажется, что за бугром все медом намазано. А тут от налогов одних с ума сойдешь, кругом велосипедисты сумасшедшие, воздух, конечно, почище, чем, к примеру, в Уфе или Стерлитамаке, но зато гораздо сильнее угроза терроризма. Скоро на Канаду перебросятся маргинальные иммигранты из Америки, потому что в Америке этой реформой здравоохранения окончательно подорвали социальную защиту и латиносам рассчитывать не на что, поэтому они пойдут дальше, на север, в Канаду. Из Европы начнется наплыв мусульманской культуры насилия над белым населением. Или насилия мусульманской культуры над белым населением? Не важно. Там, в Европе, с ее гнилой демократией, с этими гей‑парадами, всех распустили, понапускали к себе турок, урок, всяких других лиц кавказской национальности. А те оттуда, конечно, скоро в Америку потянутся, подхарчившись на европейских пособиях. В общем, чума, спокойной жизни тут нет, в этой Канаде. А еще скучно. Какая же скука кругом, хоть вой. Ничего замутить невозможно, кругом все какие‑то такие… в общем, ну… В России все же бизнес как‑то отвлекает. В сущности, интересное это дело. Тут покрутился, там подсуетился, на разборку сходил, стрелку забил, к губеру с понтами подъехал, слупил там чего. Налоговой отбашлял, ветеранам войны оплатил возложение венков к памятникам, опять же церковь, заседания в общественных советах. Все это стабилизирует, отвлекает от тревожных мыслей о глобальном потеплении, о всеобщей криминализации и невидимом мировом финансовом правительстве. А тут, в Канаде, от этих дум не спрятаться. Тут все как на ладони, в этом так называемом обществе благоденствия и все пороки видны так ясно, что не дают покоя.

Он бы, конечно, в России жил, но о дочках надо думать прежде всего. Их юные души тут лучше воспитывать, что и говорить. Хорошие девочки, талантливые. Старшая на фортепьяно играет, младшая картины пишет маслом, в тринадцать‑то лет. Что значит дети, в любви зачатые и выращенные! Воспитанные в образцовой семье, с детства видящие только любовь и уважение родителей друг к другу. И церковь опять‑таки. Да и жене в Канаде нравится. А жена его, Вера, прекрасная женщина. Друг и близкий человек. Но не только. После двадцати лет брака все еще красива и привлекает, ну, в смысле секса. Да, это редкость вообще‑то. Не все в этом так прямо признаются, а между тем так оно и есть, ну, в смысле секса… Короче, семья – это приоритет, для нее приходится душевным равновесием жертвовать тут, в Канаде. Бизнес же в России партнеры неплохо ведут, главное, что они люди честные.

Честные люди – это большая редкость, и он вправе поставить себе в заслугу, что без нервяков может партнерам доверить все три своих компании. Ведь кругом одни жулики. Куда ни посмотри, везде партнеры друг друга кидают, разводят, каждый только о себе… Но они сразу как‑то так правильно договорились: своих нае…ывать – ни‑ни. Мы их – да, а они нас – нет! Не разведут они святое наше братство на вере, на крови, на чем там еще.

Россия, что и говорить, хоть и великая, но уж больно коррумпированная страна. Уж он‑то, Сериков, всегда с коррупцией неистово боролся. Нравственность народа надо поднимать для этого. Пока народ не осознал, не поднялся до этого, законы не работают и работать не будут, поэтому в бизнесе мародерство, уж Серикову ли этого не знать, самому ежедневно приходится этим мародерам платить. А как иначе? Он не может жить вне общества и в одночасье поменять мир. Чтобы мир поменять, надо сначала разбудить общество. Если бы другие хоть вполовину по сравнению с ним боролись рядом, уже бы горы свернули. Но никто особо не борется, всем наплевать на моральные устои, вот и живем в говне. Поэтому и едут лучшие люди, вроде него, Святослава Серикова, кто в Канаду, кто еще куда, скучают, тоскуют тут, а что поделаешь? А ведь если бы все сообща, как говорится, то сколько пользы можно было бы в своей стране произвести? Сколько всего приумножить можно было бы! И для людей, и для себя. Но несознательные у нас граждане, не просвещенные.

Ну что поделаешь, Россия еще страна отсталая, ей коррупцию можно простить, уж больно непростая у нее история. Вот, ветераны так и говорят, как соберутся, эх, если б Сталина вернуть… А пожилых людей уважать надо. Их опыт ничем не перебить. Конечно, многого они не понимают в сегодняшней жизни, с их правильными чистыми взглядами. Не понимают, к примеру, что при Сталине никто бы так не раскрутился, как теперь. Не понимают, что страна отсталая, и никогда не поймут. С отсталой страны‑то что требовать? Другое страшно! Ведь не в одной отсталой России сплошь коррупция. Это мародерство как зараза, как рак ползет, понимаешь, по миру, заползает туда, где должен быть храм, образец морали и нравственности. То, что в правительства тут так же бабло заносят, этим никого уже не удивить даже тут, но когда он такие же нравы и в международном масштабе углядел, просто страшно стало. Сильно это тогда его силы и веру пошатнуло… Ничего святого!

В позапрошлом годе они с партнерами задумали кредит получить от Инвестбанка в Лондоне. Дело для них новое, все не как у нас, поэтому взяли консультанта, чтобы понять, что к чему. Консультант, понятно, русский, хоть и в Америке крутится. Вот и пойми, по каким правилам жить. С одной стороны, консультанта понять можно – ему много кому в России надо откатить, кто‑то же помог ему в Америке подняться, не сам же он такой шустрый. С другой – как таких людей к Инвестбанку подпускают? Такой бозя‑мозя, что ты, в натуре! Косит под интеллигентного, усики тоненькие. Ну, чтоб парень особо пальцы не крючил, они с партнером сначала его заставили самим себе откатить, все‑таки отмусолили чуток от оборота, без налогов. Им же тоже по меркам Канады жить как‑то надо, с налогами. А потом еще и консультанту недоплатили, облезет. С кредитом‑то они раздумали в итоге. Накладно выходило с этим Инвестбанком, только что ярлык от них, лычка, вроде как знак качества тебе поставили, а по деньгам не выгодно. Консультант окоротился, понял, что с русскими дело имеет. Но чтобы консультанты, которых он потому и нанял, что они с Инвестбанком давно работают и при нем как бы уже аккредитованы, откаты требовали, это вообще как? Куда теперь‑то податься, если уже и там все то же самое? Говорят, глобализация. Чего глобализация‑то? Коррупции? Эта глобализация кого хочешь до шизофрении доведет. То вроде по правилам России играешь, а то раз – и наоборот. И все время перевертыши. Нестабильный инвестиционный климат. Не в одном, так в другом подставишься.

Вот он и подставился канадской налоговой. А там такие же бандиты, как и русские. Сначала наехали на него, причем не по‑детски, а потом сами и предложили, как откупиться. Ничего святого! Но как‑то он сумел из‑под них малой кровью уползти. Хотя, конечно, все это одно лицемерие. Ведь, если вдуматься, с ума недолго сойти. Вроде должны были взять его в оборот по‑серьезному, он уж даже прикидывать начал, не стоит ли ему обратно в Россию податься. Но ведь перед дочками отцовский долг есть, девочек надо тут воспитывать. Пришлось искать с налоговой компромиссы. А те только того и ждали, даже не кочевряжились. Никаких принципов, только корчат из себя. Налоговой нужно было до этой женщины русской из Инвестбанка добраться. Зачем канадской налоговой та баба – это не его рюкзак, это их дела. Хотя, может, они на своем фронте тоже борются, тут он их готов понять. Может, и впрямь, для борьбы с коррупцией приходится иногда руки‑то марать. Это он про налоговую. Ведь не бабло они с него потребовали, а чтобы он ту бабу на чистую воду вывел. Это же совсем другое дело. Может, это и правильно? Он же может в эту борьбу свой нравственный вклад внести. По‑любому же от канадской налоговой отмазываться. Все одно к одному.

Странная эта женщина была. Ему велели к ней обратиться, вроде как новый кредит от Инвестбанка он получить хочет. Он сводил ее в ресторан. Она о себе слишком много понимала. Сразу было видно, и это его прям‑таки заело. Он вмиг разглядел, что человек перед ним неискренний, не наш. Туману напустила, щеки раздула, а так и не сказала, может чем помочь или нет. Говорили точно на разных языках, Сериков ее не понимал, да и понимать было нечего, жизни‑то она не знала. Но противно, когда такие, прости господи, из себя тут строят.

А канадская налоговая попросила его заявление про нее еще в Инвестбанк повторить. А что им до Инвестбанка? Где налоговая и где Инвестбанк? Вот кто после этого может утверждать, что нет теневого мирового финансового правительства, если все заодно?

Сериков отложил медицинскую энциклопедию. Тот случай уже почти год не шел у него из головы. Что‑то внутри свербело, не было покоя душевного. Сначала эта Гонзалес перекошенная, из банка, его тягала, потом к ней жид‑консультант подключился. Сериков, как жида в Гугле пробил, так и увидел, что тот фэбээровец, мент по‑нашему. Но Сериков за свой базар всегда отвечал, это был его принцип. Поэтому как с налоговой договорился, так все и сделал. Все повторил под запись этого жида из ФБР, что указал в заявлении для налоговой. Но его собственный адвокат, который ему это заявление на английском писал, уж больно переживал по этому поводу. Вот тут, в этой же комнате, у этого же окна с ним сидели, когда адвокат его все отговорить пытался:

– Святослав, вы святой человек, а я обязан вас предупредить, что эти американцы вас во что‑то могут втягивать. Вы уверены в том, что говорите? Вас не привлекут потом за клевету?

– Да нет, так мы не договаривались. Да и зачем канадской налоговой меня кидать?

– А зачем вы тут пишете, что готовы были ей заплатить? Вычеркните это немедленно. Вы же на себя наговариваете, что вы сами коррупционер.

– А вот этого не надо. С моей историей борьбы с коррупцией только вы, юристы, буквоеды, такое можете тут вычитать. Я же ей не заплатил? Нет. А мало ли чего я хотел. А она, что, прямо мне так и сказала, что ли, что она деньги брать не будет? Она все темнила и цену себе набивала. Я в итоге‑то добро или зло сотворил? Добро. Ты в корень смотри.

– Святослав, дайте мне хоть над формулировками поработать. Я не хочу сказать, что вы чего‑то не понимаете или что вы несколько легкомысленно к этому относитесь, не думайте, но…

– Как это я не понимаю чего‑то! Чего тут понимать! Налоговая просила? Просила. Крюк у них на меня есть? Есть, к сожалению, а то бы я их, конечно, послал. Мне самому противно сионистам из мирового правительства помогать. Но послать их я не могу, ясен перец. Если они в жесткач пойдут, мне штрафом тут не отделаться, могут и под депортацию конкретно подвести. А заявление я вообще в Лондон пишу. Кому потом надо будет все концы вместе вязать? Хочешь посмотреть формулировки, смотри, а ко мне не приставай.

– А что вы на словах этому человеку из ФБР говорили?

– Да то же самое и сказал, что тут написано. Он хоть и еврей, но толковый мужик‑то. Сам же сказал, что я могу это заявление поправить, если что не так. Вот и правь. Нормально же все?

– Святослав, вы должны были меня вызвать до того, как говорили с ним и с этой дамой, Марией Гонзалес. Как вы могли со мной не посоветоваться? Я, конечно, этот документ поправлю, но меня беспокоит… Если вы этому, как его, Шуберту, говорили именно так, как вы тут написали, вы, мягко говоря, себя в плохом свете выставили, вовсе не как борца с коррупцией, а скорее наоборот.

– Так что, это, считаете, подстава? А Шуберту это зачем? Это же все внутри банка будет вариться, чудной вы человек. У вас, прям, паранойя, что ли? Я на банке, если хотите, свои очки заработал. Мне сейчас их кредит не нужен, но если возникнет тема, теперь буду знать, куда пойти. Мне второй раз консультанты не понадобятся. Мария же Гонзалес у них за репутацию отвечает, а я с ней договорился, что если потребуется, она мне поможет. Это же прямой ход в банке к руководству. И бабла не надо будет заносить. Чудной вы человек, таких простых вещей не понимаете. Эх, вам бы в России поработать, чтоб понимали, как жизнь устроена. Говорю вам, это нормальный ход.

Так они тогда и препирались с мудилой этим, адвокатом его, – прости, господи, слова такие. Но Серикова до сих пор беспокойство это тревожило, не отпускало. Хоть и больше полугода прошло. Вот и мучайся, вот и не спи ночами. А тут еще и позвонок, и эти медики‑шарлатаны. Тревожно и беспокойно все это.

Жена позвала Святослава ужинать. Святая женщина, его Вера. Надо с ней и с девочками куда‑нибудь на Карибские острова съездить, как каникулы начнутся.

Ночью темно, а он на сон грядущий справочников медицинских начитался. В темноте мысли самые дурные в голову лезут, как упыри. Сегодня на улице даже показалось, будто мужик за ним идет. Иными словами, уже при свете дня чертовщина мерещится. От переутомления. От мыслей, постоянных гнетущих забот. В России что‑то губер в последнее время начал взбрыкивать, тут налоговая, мутота эта с Инвестбанком, адвокат с его страхами надуманными, чтоб только денег из него, Серикова, вытянуть. Опять же болезнь тяжкая, муторная, аж крутит все плечо. И это все днем. А ночью, в темноте‑то, вот они все обступают. И жид этот уже который месяц тут по ночам крутится, и адвокат его собственный подпевает из угла, за его же собственные деньги ему спать не дает. И эти, в белых халатах, как в саванах, улыбаются лицемерно, а на рожах‑то написано «рак у тебя, Сериков, рак, не выпустим теперь из лап‑то, замучаем, как Пол Пот Кампучию». Какой уж тут сон. Сериков вышел из спальни на цыпочках, чтобы Веру, не дай бог, не разбудить. Спустился вниз, зажег свет в гостиной. Выпил жадно стакан кваса, что всегда, прикрытый аккуратно полотенцем чистеньким, стоял на столике кофейном. Хорошо пошел квасок, оттягивает. Нет, Верка молодец, даже в Канаде квас научилась варить. И где только дрожжи берет? Глянул на книжные полки. Почитать что‑нибудь, что ли, чтоб эту чертовщину отогнать, отвлечься, а там, глядишь, и заснуть? Надо что‑то правильное, верное, из классиков, не муру современную, голливуд этот для дураков зазомбированных. Взяв том Достоевского, Святослав наугад открыл «Братьев Карамазовых»: «…будирую и скрепя сердце исполняю мое назначение: губить тысячи, чтобы спасся один. Сколько, например, надо было погубить душ и опозорить честных репутаций, чтобы получить одного только праведного Иова, на котором меня так зло поддели во время оно! Нет, пока не открыт секрет, для меня существуют две правды, одна тамошняя, ихняя, мне пока совсем неизвестная, а другая моя», – шепотом вслух читал себе Сериков. Кто же это говорит‑то? Это Иван с чертом разговаривает, а слова‑то чьи, Ивана или черта? Неужто прав был адвокат, и его, Серикова, тоже поддели эти черти, и есть две правды, их, неизвестная, и его собственная? Ведь не померещилось же ему, что днем за ним этот чертов мужик шел? Сериков даже книжку отложил, так его эта мысль прошибла, аж вся спина по́том покрылась. А ведь точно, не померещился ему мужик тот. Слежку к нему подослали, это к бабке не ходи. А кто? Канадская налоговая или братки из России?

Утром Сериков решил вдоль реки пройтись. Гулять ему было необходимо, особенно для позвоночника. Но в глубине души он признавался себе, что еще больше ему охота посмотреть, не нарисуется ли вчерашний мужик опять. И когда мужик тут же и нарисовался, не скрытно, как накануне, а открыто, даже вызывающе как‑то, Сериков почувствовал страх. Мужик был крепкий, не вертлявый, стоял на углу улицы, курил и тыкал пальцами в свой телефон, а когда Сериков, обойдя его и пройдя дальше метров тридцать, обернулся, то мужик поднял от телефона голову и, совершенно не стесняясь, прямо на него посмотрел. Даже, похоже, улыбнулся, черт его подери. Потом в парке у реки он Серикову пару раз на глаза попался и тоже, похоже, не таился. Это кто же его послал? С виду не поймешь, русский или что? Сериков даже подумал, не заговорить ли с ним, чтоб проверить, но страх мешал. Страх путал в голове все мысли и рождал какие‑то потусторонние образы.

Вернувшись домой, Сериков набрал своего партнера в России:

– Слышь, Членов, как там у вас дела?

– Нормально, Слава, все своим чередом.

– А чего не звонил три дня?

– А чего звонить, все путем. Мы с Шарипом крутимся целыми днями.

– А там у нас все в порядке? На всех трех объектах? Ничего такого не происходит?

– Да ничего не происходит, сказал же. Все как обычно. Крутимся, как всегда. На Няндому четыре вагона недогрузили, Шарип с ними разбирался, Вася туда съездил, окоротил их. А на севере, ну, сам понимаешь где, мэр опять деньги потребовал, туда я сам смотался, поговорил с мужиками, теперь вот с Шарипом прикидываем, давать или нет.

– А на что теперь‑то ему давать, мы же по кварталу с ним рассчитались?

– А его второй номер на уголовку налетел. По двести девяностой прим. Это его Сема подставил, мэр так считает. Надо вытаскивать по‑быстрому, пока по «приму» за самого мэра не взялись.

– Так что ж ты не звонишь? Твердишь, все нормально, а у вас там проблема на проблеме…

– А что тут особенного? Первый раз, что ли? Или, ты чего, считаешь, не давать?

– Давать, не давать… козел. Мы не помогаем взяточникам, Членов, заруби себе это на носу. Это наш принцип, сам, что ль, не знаешь?

– Слав, да брось ты. Это же наш чувак, какой он взяточник. Что я мэру скажу: тебе, мол, платим регулярно, всегда вместе, то ты нам помогаешь, то мы тебе, но тут, мол, не можем, потому что принцип?! У мужиков же конкретно может сейчас бабок не быть. Сам знаешь, Сема замутит так, что менты по мэру уже сверху все команды получили и бабок требуют немало. А потом еще судей в расчет прими, те тоже зубами щелкают. Мы сейчас мэру поможем, для нас это деньги посильные, так он потом всю жизнь нам…

– Идиот! – завизжал Сериков. – Совсем башню снесло? По телефону… мать, говоришь, по международному к тому же.

– Так я и говорю, у тех пацанов, значит, может быть, вполне конкретно дров не хватает. По их меркам, конечно. Куда им податься, как не к нам? А мы можем им допоставить. Например, в счет следующего квартала отгрузить.

– Молчи! – теперь зашипел в ярости Сериков. – Вообще лучше ни одного слова не произноси. Если нет мозгов, то и не будет. Не буду я им потакать. Это ты с Шарипом у них на поводу все время ходишь. За моей спиной не отгрузили уже чего часом?

– Нет, наоборот.

– Что, наоборот? Ты по‑русски научишься когда‑нибудь правильно говорить?

– Кончай, Слав, не заводись. В том квартале мэр, помнишь, тоже просил совсем о другой цифре, по дровам‑то, а ты сказал «нет». Мэр уже тогда нахохлился. С учетом этого я и думаю, что сейчас, может, лучше сгладить? Ты пацанов конкретно расстраиваешь.

– Не надо брать, тем более от Семы, – меньше будет расстройств.

– Ты там далеко сидишь, а мы с Шарипом тут рядом. Ты все‑таки, Слава, не прав.

– А что, они, правда, сильно завелись?

– Я об этом и говорю…

– Нет, я все сказал. Переводи, если что, на меня стрелки. Мол, я инструкций не давал.

– Ну, смотри сам. Нет так нет.

Святослав нажал «отбой». Переводи стрелки… А может, они уже и перевели? Может, эти, которые мэра в Москве крышуют, того мужика и подослали? Нет, фигня. Зачем им так мудрено наезжать? Мэр мог бы просто сам позвонить, переговорить по‑доброму, если у него там крайняк. Не было же у него с Сериковым договора его дружков фондировать. Была твердая цифра, за все про все. А это новый базар, значит, должен был сам как‑то обозначиться, попросить по‑человечески. По телефону не хотел бы, прислал бы кого. Но не этого же, который кругами тут ходит. Прислал бы с конкретным разговором, так, мол, и так…

На журнальном столике зазвонил мобильный. Сериков посмотрел на дисплей: «номер не определен». «Хэлло?» На другом конце был незнакомый русский мужской голос:

– Святослав Сергеевич, меня зовут Михаил Александрович, здравствуйте. Удобно сейчас говорить?

– А кто вы?

– Мы с вами не знакомы. Я специально приехал в Торонто, потому что меня попросили с вами поговорить. Мы могли бы встретиться?

– А вы от кого?

– Я при встрече расскажу. Ничего особенного, не волнуйтесь. Просто пару вопросов обсудить надо не по телефону. Как насчет того, чтобы в центре, в подземном торговом центре встретиться? Скажем, на первом этаже у магазина Borders Books&Music, скажем, через часик, удобно?

– А что это вы так понтово подъезжаете? Что я сейчас все брошу и к вам поеду?! У меня что, других дел нет?

– Ну, если вам через час неудобно, скажите когда.

– Да нет, собственно, я так и так по врачам в центр собирался ехать, – соврал Сериков. – А все‑таки?..

– Тогда до встречи, – телефон собеседника отключился.

Чертовщина какая‑то. Не успел подумать, так они тут же и позвонили. Серикова уже била крупная дрожь. Это от мэра человек? Кто же все вокруг него кружит? Это что, крыша мэра? Это тот мужик, который ходил за ним два дня? Конечно, он, кто же еще! Может, не надо встречаться? Но надо же разобраться, что за оборотни вдруг нарисовались.

– Вера! – закричал он. – Мы есть сегодня будем или что? Что ты тянешь, мне по делам ехать пора.

Через полчаса он выскочил на улицу. Выезжая из гаража задом, увидел в боковое зеркальце, что давешний утренний мужик опять стоит на углу у соседнего дома. «Это что же означает? – лихорадочно соображал Сериков. – Значит, тот… не этот, что ли?» Поравнявшись с мужиком, притормозил:

– Are you looking for something?

Это как раз нормально, в Канаде все так спрашивают, вроде помочь хотят.

– No, thank you. Just having a walk.

– I saw you here earlier.

– Maybe. I am hanging around here for quite a while already.[52]

У Серикова не хватило мужества продолжать разговор, да и что он, в сущности, мог добавить… Он тронулся с места, подняв оконное стекло. Мужик точно был не русский, английский вроде родной, но с каким‑то нездешним выговором. Англичанин, что ли? Значит, не тот, который звонил. Но он с ним в паре, с тем, к которому Сериков сейчас зачем‑то едет. Или нет? Ну, как же нет. Если они порознь, тогда этот от кого? А тот? Как это все связано? Чего они от него хотят? Мэр же не подошлет англичанина. Значит, тот русский мужик не от мэра? А может, у мэра крыша уже теперь новая или крыша англичан нанимать стала? Денег‑то нахапали и решили для понта англичанами обзавестись. Но зачем это мэру? Или мужик не англичанин вовсе, выговор он мог и перепутать. Но ведь не русский, это‑то точно.

Серикову, пока он переулками выезжал на магистраль, уже в каждом прохожем чудился вурдалак. Каждый только и ждет, чтобы присосаться к нему, Святославу Сергеевичу, человеку Веры, который всегда знал, что есть добро и что есть зло, и который шел по жизни, творя добро и воздавая каждому по заслугам – что браткам, что мэру, пока знал, что такое правда, его правда, а не какая‑то ихняя. Но вот теперь адские силы, которых и не ухватишь, вырвались на простор, налетели смерчем и кружат вокруг него уже который день. Кружат все быстрее и быстрее, да так, что обступившая его толпа бесов и их челяди проносится вихрем перед его взором, а он не может их ухватить, ибо слишком велика толпа, а смерч вращает Серикова все быстрее.

Уже на магистрали на подъезде к светофору его почти подрезала шедшая справа «тойота», которая только что не ткнулась в бок его «лендкрузера». Сериков даже не поразился, с каким‑то обреченным смирением решив, что это лишь еще одна ухмылка дьявольского заговора. Но в последний момент «тойота» притормозила, пропустив его. Сериков проехал вперед и встал перед светофором. «Бес какой‑то», – подумал он и посмотрел направо. «Тойота» медленно ползла по соседнему ряду к светофору, и тут Сериков увидел в ее окне костлявую волосатую руку, лежавшую на руле. Она была такой огромной, узкой и костлявой, что редкие, но длинные волосы на ней, – а они шли по костяшкам всех пальцев до самых ногтей, – означали нечто совершенно омерзительно потустороннее, нечеловечье. Сериков не мог отвести глаз от руки. Она же все тянулась и тянулась вперед, а ее пальцы, казалось, все удлинялись, и Сериков понял, что волосы‑то растут не на коже, а прямо из кости… Его сердце, обреченно ухнувшее мгновение назад в солнечное сплетение, теперь билось там как шарик для пинг‑понга, мелко, дробно и суетно. Еще через несколько секунд «тойота» поравнялась с его машиной и остановилась. Сериков вжался в сиденье, понимая, что еще миг – и из «тойоты» появится нечисть по его душу, и вот на этом‑то все и кончится… И тут же увидел наконец, что это не волосы на костяшках вовсе, а лишь набежавшая на руку минуту назад тень, которая теперь исчезла. Да и рука‑то принадлежала не оборотню и не упырю, а обычной, средних лет блондинке, которая что‑то жевала и смотрела прямо перед собой с мечтательно‑скучным выражением лица.

«Вот он, пришел мой час, – уже без страха, с каким‑то злобно‑азартным торжеством даже, подумал Сериков. – Знал я, что придет время и до меня дотянутся силы зла, готовил я себя к этому часу и теперь покажу им, что не сломать им меня и не опутать. Не взять им меня, кем или чем бы они ни были. Не дамся им, сам всегда решал и решать буду, где правда».

Машина тем временем въехала в подземный гараж молла в центре города, и внезапная смена солнечного дня на прохладную сумрачность обступивших Серикова бетонных серых стен показались ему обрушившейся на него тьмой, мраком. Он резко нажал на тормоз и сидел с полминуты, не шевелясь, чувствуя на затылке липкую теплую испарину. Взяв себя в руки, зарулил на один уровень вниз и припарковал машину. Выйдя, оглянулся вокруг. «Ох, не нравится мне этот пустынный подземный гараж. Надо было на улице парковку найти и с улицы же и войти, через магазины, где люди кругом». Заперев машину, направился к входу в молл: «Если сейчас ничего не случится, то дальше‑то уж моя возьмет». С ним не случилось ничего, лишь две толстые тетки, выходившие из дверей молла, нагруженные бумажными пакетами с покупками, шарахнули его этими пакетами. Сериков хотел было огрызнуться, но не успел, потому что справа его приложила стеклянная дверь, которая автоматически стала закрываться после прошествовавших теток. Сериков сунул ключи от машины в карман пиджака, вытащил другой рукой платок и, отирая потный затылок, поспешил, озираясь, к эскалатору на верхний, наземный уровень. Так, где этот книжный магазин? Вон, впереди, вывеска цвета красного вина. Сериков решил все же осмотреться и, остановившись, сделал вид, что загляделся на витрину спортивного магазина. Левым глазом покосился на вход в Вorders Books и тут же приметил высокого худого мужчину, прогуливавшегося у входа. «Не тот вовсе, другой совсем, – решил про себя Сериков. – Значит, их все же двое. Один у дома пасет, другой тут караулит. Забили они, значит, Серикову стрелку. Похоже, что все же это братва мэра. Но тут людно, это хорошо». Он все стоял, не в силах отклеиться от витрины с кроссовками, а тем временем худой мужчина прямиком двинулся к нему неспешно. «Ну, иди сюда, черт», – Сериков собрался до предела и повернулся к незнакомцу.

– Здравствуйте, Святослав Сергеевич, – на чистом русском языке сказал подошедший. – Спасибо, что приехали. Хорошая сегодня погода, не правда ли? – мужчина незаметно глянул по сторонам, но это не укрылось от Серикова, все чувства которого обострились как у зверя в опасности. – Пойдемте, может быть, чаю выпьем вон там в кафе на углу? Время полдника.

Чутье Серикова хоть и обострилось, но именно как у зверя, и он не отметил это странное слово «полдник». В голосе же мужчины сквозило такое дружелюбие, что, сколь бы ни обманчиво оно могло быть, оно принесло Серикову облегчение, он впал в какое‑то безотчетно веселое настроение, беспричинно засмеялся:

– Здравствуйте. Погода, говорите, хорошая? Это под землей‑то? Ха‑ха, шутник вы, однако, ха‑ха. Уморили прям. Приехали, значит, чаю со мной попить? Ха‑ха, умора… Что у вас там чаю не наливают? А что наливают? А как ваше имя, еще раз?..

– Михаил Александрович.

– Ну что же, Михаил Александрович, пойдемте, поговорим, раз приехали. Вы из Москвы через Нью‑Йорк летели или как?

– А почему вы решили, что я из Москвы?

– Тогда откуда? Не из Няндомы же, ха‑ха?

– Из Няндомы? Интересная мысль… Нет, не из Няндомы. Давайте все по порядку обсудим. Вы мне про Няндому, если захотите, расскажете, а я вам… Вы какой чай будете? Я только английский черный признаю, крепкий и с молоком…

 

* * *

 

– Здравствуйте, Дарси. Да, звоню из Канады, извините, у вас почти ночь. Вчера вел наблюдение весь день, в принципе ничего существенного, но есть некоторые моменты, которые предлагаю обсудить при встрече. Сегодня, как наметили, я обнаружил себя объекту «СС», тот занервничал, заметался. Час назад поприветствовал меня у своего дома, крайне агрессивно и нервно. Завтра‑послезавтра начнется, думаю, некоторый ступороз, и он непременно вызовет своего адвоката.

– Right, a bit too technical, but I see.[53] Вы продолжаете наблюдение, не так ли? Я прилечу завтра вечером, самолет садится без пяти семь. Позвоню из отеля, поужинаем вместе, обсудим, надеюсь, к тому времени вы установите адрес адвоката.

– Сейчас он на встрече в центре города в кафе. Собеседника, конечно, установить не могу, но, проходя мимо, слышал, что говорят по‑русски. «СС» в крайней нервозности.

– Это может быть как хорошо, так и плохо. Спасибо, это все. До завтра.

 

* * *

 

Святослав Сериков не помнил, как он ехал до дома от этого чертова молла. Сначала вроде ехал вдоль реки, потом почему‑то оказался на кольце. Сумерки сгущались, в голове царил хаос и туман, но он чувствовал злобную решимость одолеть их всех и неотчетливую уверенность, что он им не дастся, хоть и тупик кругом. Этот разговор окончательно все запутал, не было в нем правды ни на грош. Мало того что этот пидор все время и канадскую налоговую, и Шуберта с Гонзалес поминал, он почему‑то и за его, Серикова, концы в гамбургском порту решил подергать. Так, прокинул влегкую, не был ли Сериков в Германии. А Сериков там был, причем неоднократно. Он так в анкетах и писал «неоднократно». Они там с Членовым до Канады шуровали будь здоров… Как все это вместе вязалось, было непонятно, понятно только, что это наезд. И крупный. Хоть пидор все чай прихлебывал и шутки шутил, но угрожал, причем нешуточно. Кто его подослал, под конец полностью запуталось, но ясно, что так просто он не отвяжется. Сказал, чтобы Сериков до утра подумал. Может, зря он послал его к такой‑то матери? Это ж не налоговая, а либо братва мэра, либо вообще не пойми кто… Господи, что делать‑то?

Спустилась темень, сквозь облака проступал диск луны, когда он подъехал к дому, а там, по‑прежнему приклеившись к углу, стоял все тот же давешний мужик. Да что же это такое? Один там, а другой тут. Уж сказал бы хоть, чего он от него хочет, чего он тут вынюхивает, выжидает уже который день. Сериков так и не понял, тот пидор из молла, он с этим заодно или как?

– Есть не буду, отвянь, – рявкнул он Верке, сунувшейся было к нему с ужином. Прошел в кабинет. Закурил, хотя и бросил с год назад. «Вот суки… И так херня, и наоборот такая же. Какой клубок сплели. Шкурой чувствую, беда». Сериков вернулся назад на кухню. Вера обиженно молчала, поджав губы. «Дура полная, живет у меня, как у Христа за пазухой, и еще губы надувает», – подумал Сериков, но ничего не сказал. Проходя мимо жены, как бы нечаянно задел ее плечом, так что та ткнулась животом в свои кастрюли, черт бы их побрал. Открыл шкафчик на стене, достал бутылку виски, плеснул в стакан.

– Славочка, что‑то не так? – спросила Вера.

– Отцепись, что ты понимаешь.

– А что ты от ужина отказался? Я баранины натушила. Что ты виски‑то натощак пьешь. Поел бы как человек…

– Ты заткнешься или нет? Что вы меня все извести, что ли, задумали? Выпить нельзя в собственном доме. Где мои таблетки?

– Какие, Славочка?

– Сама знаешь какие, дура полная. Таблетки, говорю. Целый день дома сидишь, ни хера не делаешь, а в доме бардак, ничего не найдешь, где, говорю, таблетки?

– Вон в том ящике, слева. А как же ты таблетки с виски‑то?

– Умная больно. Заткнись, сказал.

Серикова колотило. Он судорожно рылся в ящичке с лекарствами. Вытащил нужную коробку и заглотнул в один присест три таблетки сильнейшего транквилизатора, который врачи ему год назад прописали, когда думали, дураки, что у него нервная болезнь какая‑то. Запил глотком виски. В голове мгновенно захорошело. Вот так‑то лучше. Сериков еще плеснул в стакан.

– Славочка, это ж сильные таблетки. Их курсом надо, по одной в день, а ты… да еще с виски… Что случилось‑то? – продолжала верещать Вера.

– Думаю я, вот чего… Этого тебе не понять. А скажешь еще слово, вообще прибью, ясно. Жрать не буду, чего ты тут на кухне под ногами вертишься, глаза б мои тебя не видели. Иди отсюда, ясно? Уже ночь на дворе, спать ложись. Иди наверх к себе в спальню и сиди там тихо. Не мешай мне думать.

Вера испуганно посмотрела на мужа, вытерла руки о полотенце и тихонько вышла. Так‑то лучше. Сериков сделал еще круг по кухне. Сейчас, сейчас. Хорошо от виски отпускает. В голове дурман приятный растекается. Главное, чтоб не случилось никаких депрессий от этих упырей. Кстати, можно еще и антидепрессанта выпить. Не помешает. Надо еще плеснуть, не квасом же запивать. Со стаканом в руке Сериков проследовал в гостиную. Нет, сейчас не до чтения. Он покружил по гостиной бесцельно, хотел поставить стакан на стол, но стол куда‑то вдруг отодвинулся, и стакан разлетелся осколками по полу. Ну и хер с ним, со стаканом. Сериков отправился к себе в кабинет. Сел за огромный, красного дерева письменный стол. Голова была тяжелой, и почему‑то было трудно дышать…

Деньги… У всех только деньги на уме. Занес – плохо, не занес – опять плохо. А тут и не дал, и давать не собирался, а так, разводил лохушку пожиже, как просили, так опять кому‑то не угодил. И Гамбург вообще не понятно к чему приплели. Все наизнанку выворачивают, да еще с угрозами нешуточными. Все сами везде берут и дают, жизнь так устроена, везде все