Борхес новелла «Дом Астерии».

Аналогичная травестия героического мифа. Взят мотив лабиринта, Минотавр и Лабиринт. Опять переосмысливание – Минотавр оказывается пленником, который ждет решения своей участи. Тезей преследует его. Таким образом происходит деструкция и деконструкция ценностей, которые заключены в этих формах. Настоящее искусство не дистанцируется от содержания, от семантики. Речь идет не просто о голых, пустых формах, которые можно было бы наполнить любым содержанием, речь идет о восстановлении идеологических отношений между содержанием и сознанием. Это работа с сознанием. С разными сознаниями. Соответственно резко повышается уровень сознательного восприятия произведения, читательской осознанности, требуется более высокий уровень читательской культуры, способности читателя распознавать текст, размышлять, переживать приключение.

Осознавать приключение в ходе чтения. Избавление от предрассудков. Посмотреть на привычное с новой стороны. Элемент остранения – как один из важнейших элементов техники дегуманизации.

Преодоление герметизма, который был свойственен во многом модернистской культуре, изотерическая закрытость произведения. Произведение заключает в себе некую тайну. Я должен ошибаться, расшифровывать эту тайну. Это для меня загадка. Атмосфера тайны, сакрализации тайны бытия – до ПМ. Здесь последние загадки жизни раскрываются – это десакрализация произведения играет очень большую роль. Эта техника десакрализует произведение, жертвуя изотерической составляющей, замкнутостью. Соответственно, разрушается иерархия высоких, интеллектуальных жанров и жанров массового чтива. В принципе, все это оказывается формы сознания. Этот принцип иерархического мышления размывается на всех уровнях. Можно в этом видеть и демократизацию культуры, можно и новый взгляд на формы мышления человека. Все эти формы оказываются необходимы, все они должны быть равноправны, все они участвуют в создании большой целой культуры. Поэтому художник часто тяготеет к тому, чтоб использовать низкие, массовые формы культуры, чтива.

Проблема десакрализации не такая простая. Элемент сакрализации художественного произведения, как бы перемещается в другой план - в план игры, который обладает принципиальным смыслом, до которого еще нужно подняться. Смысл игры. Мотив игры часто сам становится специальным предметом изображения. Например, Фаулз «Волхв» - 1 из важнейших постмодернистских романов. Игра, которую ведет герой, которая разрушает все его представления о жизни, помогает понять иллюзорность. Границы между иллюзией и реальностью совершенно размываются. То есть, это игра, которая перемалывает буквально человека. Это в общем трагическая игра. В конце романа герой кажется абсолютно раздавлен и сломлен. Игра, изотерический смысл – это уже определенная философия, которая связана с рядом имен в ПМ философии. Смысл игры означающих друг с другом, означающих между собой – этот смысл нужно разгадывать, до него нужно добираться. Все это связано с тем, что здесь происходит радикальное развитие тенденции к децентрации художественного процесса. В образе, в произведении. Например, кубистический принцип позволяет это увидеть воочию, конкретно вполне процесс децентрации. Смысл децентрации здесь важен. Принцип децентрации связан теперь с ценностной перестройкой мышления человека. Децентрация в искусстве, образов, произведений, связана с тем, что на уровне философии мыслится как критика западного богоцентризма. Т.е. опять таки представление, что есть мир универсальных ценностей, которые должны регулировать жизни. Универсальные начала, добравшись до которых мы все можем понять и познать. В ПМ происходит отказ от поиска этого универсального начала, от этого универсального принципа, основополагающего, который даст отгадку на все загадки. Соответственно, ценностью становится неоднородность, нецелостность. И не целостность, где все тяготеет к тому, чтобы стать инобытием другого, тем же самым фактически в другой форме. Принципиальным становится интерес к разнородности, ко все возможным различиям, дифференциациям. стремление к целостности начинает оцениваться как тоталитаристское, подчинить все единичное общему, целому. Идеи целостности поэтому подвергается критике даже в литературоведении. Возникает ситуация неприятия целостности. Хотя совсем не обязательно это отрицать, поскольку это уже некое упрощение. Соответственно, идея целостности, центра мыслится как идея насилия. Идея целостности восходит к идее мифа. И происходит деструкция представления о мифе, и он мыслится как источник террора, как реализация террора. «Миф как террор!» - характерная формула, которая возникает еще в 60-70-ые годы. Идея мифа, начиная с романтизма, была идеей духовного основания человеческого общества, как преодоление всей раздробленности, которая стала ощущаться еще в 18в. в связи с развитием национализма, миф теперь поворачивается другой стороной – тоталитарное общество и реализация его идей. Соответственно, философия Платона тоже подвергается суровой критике. Потому что здесь нужно видеть тоталитаристкие идеи. Ну а уж тем более Гегель! Многие современные философы утверждают, что Гегель – страшная фигура. Общие цели, общие идеи и подведение всего под единое основание – мыслится как радикально антидемократическая тенденция. А Гегель – это государство. А государство мыслится воплощением идеала, дисциплины и проч.

Ролан Барт – 1 один из радикальных практических критиков мифа. Ходил на баррикады в 1960-х, -участник молодежного движения 60-х гг., которое должно было разрушить капитализм, для этого нужно было освободить сознание человека от мифов, которые порождены традиционной культурой. Раскрепостить сознание. Миф у него оказывается силой, порабощающей сознание человека. Здесь миф – это террор, идеологический, политический, общественный. Это период культурных революций. (см. следование схеме и муки несоответствия ей). Ценностью становится не иерархия, а рядоположенность, принцип пространственной организации культуры – все рядом, все обладает своей собственной свободой, языком и требует признания. Кстати, литературоведческая идея пространственности в начале 50-х возникла, когда начинается постепенное формирование всех ПМ принципов.

Нужно разобраться со спорными явлениями:

Например, роман Джойса «Улисс». Достаточно часто можно встретить его трактовку как постмодернистского произведения, в котором все формы жизни, художественного мышления отрефлектированы, изображены. В качестве ПМ произведения многие литературоведы стали рассматривать роман Т. Манна «Доктор Фаустус» - работа с мотивами, работа с формами, игра с персонажами, взятыми из разных сфер. Но здесь нужно очень внимательно присмотреться, чтобы не делать скоропалительных выводов. Дело в том, что уже в период Джойса остро осознавалось то, что переживает ПМ - отдельность всех форм жизни, самостоятельность всех форм жизни, свои смыслы. НО! Джойс искал единства – это его концепция. Не даром все-таки миф лежит в основе всей концепции романа. Также дело обстоит и с Т. Манном, конечно, он работает со всеми языками и со всеми формами, но его фигура – это тождество и Ницше, и Чайковского, и Бетховена, и Вагнера. Это опять таки идея единства, она здесь господствует и еще преодолевает разноречия. Он ищет синтеза, он еще ориентирован на миф. Нужно осмысливать приемы. Были попытки преодолеть эту возникающую рядоположенность, разрозненность, которые воспринимались как утверждение релятивизма везде и во всем. Нужно преодолеть его, нужно находить истинные ценности, которые сумеют преодолеть весь этот разброд и релятивизм. Но происходит постепенная переориентация в культуре и релятивизм оказывается ценностью, поскольку он освобождает другие ценности, которые мы не видели. Он дает голос другой реальности, другой жизни. Интерес к другой жизни, к другой культуре – характерный интерес ПМ. Конечно, этот интерес появился еще в 19 веке, еще в романтизме, особенно французском, английском. Все это появлялось, но в целом смысле поиск другой жизни, признание ее, в романтических произведениях, не означало ее ценности. Чужая жизнь была желанной, как противовес нашей жизни. Хотя, строго говоря, можно везде все найти, если будешь искать. В культуре тысячи возможностей, это наше сознание все пытается подверстать под готовые формы. И сама культура склонна так себя выставить. Она решает свои проблемы, создавая некий свой образ для себя самой, вырабатывает какую-то модель, иерархию ценностей. Она сама виновата. Ее многообразие оказывается подавлено этим ведущим образом, который культура сама искала и вырабатывала.

Все эти тенденции мы видим и на уровне проблемы «произведение и текст». Идея произведения противопоставлена идее текста, субъектом которого является не авторское сознание, а язык. Т.е. это конечно, не значит, что авторского сознания нет, оно просто становится неинтересно. Открытие того, что сознание субъекта неоднородно. И то, что мы мыслим, как единый целостный субъект на самом деле может оказаться конгломератом чужих представлений. Идея смерти автора у Барта очень важный момент(!). это интересная метафора, открывающая новое отношение к произведению. Т.е., эта метафора заключает в себе как бы очень простую сначала мысль: автор умер, мы его не знаем. Мы имеем представление только о тексте. Что этот текст значит, нам судить, нам автор не скажет, что он хотел сказать в этом своем произведением. Вопрос, что автор хотел сказать теперь наивным, т.к. произведение теперь обладает своей собственной жизнью, многое рождается под диктовку самого произведения. Читатель читает текст, интерпретирует его, открывает там смыслы, принадлежащие языку, заложенные языком. Он читает его в системе интертекста. Культура и литература мыслиться как интертекст, т.е. текст, который естественно и неизбежно будет отсылать нас к другим текстам, потому что все слова, все образы и мотивы, они где-то в языке живут, они всегда или почти всегда где-то были, и вот они в этом тексте появляются. Я могу открыть в тексте смыслы, которые принадлежат не автору, а языку. Я провожу деконструкцию этого текста именно на этой основе. Я могу читать его в разных контекстах. Рецептивная эстетика! Она говорит о роли читающего исходя из его общественного, эстетического, морального и т.д. положения. Для которого обладают значимостью достаточно индивидуальные моменты в этом тексте.

Р. Барт считает своим долгом на уровне идеи показать возможность нашего освобождения, освобождения сознания читателя от того, что ему пытается навязать произведение, пережить свою свободу, творить этот текст, играть с ним. Философия игры здесь везде присутствует. Она эксплицирована в философию постструктурализма. Это философская основа ПМ как художественного направления. Это идеи Дериды, Гватари, Локало, Фуко, Барта, Кристевой. Философия постструктурализма отталкивается от философии структурализма. Здесь можно говорить о структурализме и постструктурализме не только в философии, но и, например, в литературоведении. Постструктурализм критикует концепции структурализма. Постструктурализм, так же как и структурализм – это направление внутри семиотического понимания искусства. Он исходит конечно из семиотического понятия культуры и искусства, НО другого понимания текста. Но другое понимание текста Структурализм применял различные семиотические методы для анализа культуры и литературного произведения, для обнаружения глубинной структуру в этом тексте – будь то текст культуры или литературы, глубинной упорядоченности. Они непосредственно нам не даны. Они открываются через анализ. Можно увидеть неочевидную упорядоченность – увидеть определенную систему оппозиций а разных уровнях произведения, которая раскрывает внутреннюю структуру этого текста, упорядоченность текста его внутреннее организующее начало. Работа структурализма – поиск этой глубинной структуры. Постструктурализм тоже рассматривает культуру и искусство как тексты, НО принципиально, как тексты, которые состоят из бесконечного множества текстов, дискурсов, восходящих к разным типам, разным культурам, разным формам деятельности. И каждый из них обладает своими собственными упорядоченностями. Любой текст заключает в себе это множество истин. Множественность кодов, культур, соответсвенно представление о тексте как о ризоме. Само понятие ризомы – это корневая система, переплетение в котором нельзя найти ни конца, ни края, ни начала, ни середины. Текст – есть ткань, переплетение бесконечного количества волокон. постструктурализм рассматривает текст так, и соответственно весь мир рассматривает как бесконечный интертекст, вся культура рассматривается как бесконечный интретекст, как библиотека, книги в которой отсылают к другим текстам и т.д., все переплетено. Этот текст предшествует всем формам жизни.

Транс Майер «Последний мир» (подзаголовок – «роман с овидиевым репертуаром»).

В конце этого романа освящен репертуар – известное семиотическое понятие – набор знаков, символов, из которых состоит определенный код. Репертуаром являются мифы, которые описал Овидий в своих «Метаморфозах». Книга Овидия была уничтожена по решению императора Августа. Метаморфозы – это вечные превращения, вечные изменения, и императорской властью эта идея вечной неустойчивости была уничтожена. Герой романа ищет самого Овидия, и оказывается, Овидий уже умер, и находит мир, который восходит к текстам Овидия, но это и современный мир (много анахронизмов). (см. как у Барта). Доисторическая действительность перекликается с современной. Это текст текстов, который реализуется в бесчисленных количествах самых разных форм. Человек живет внутри текста культуры, у которой тоже нет центра. Нужно прочитать эту книгу книг, нет центра, все метаморфозы.

В постструктурализме происходит деструкция знака (означающее отделяется от означаемого). любое изображение есть повторение ранее сказанного. Любой текст – репродукция, перевод другого текста. Все копия копий. И вопроса об истине, начале всего быть не может.

Симулякр – знаковая реальность, которая заменяет действительную реальность.

Философские идеи более интересны, чем произведения искусства, но это несколько преувеличено.

Классика ПМ – Умберто Эко «Имя розы».

Энциклопедия ПМ мотивов. Многие мотивы обрабатывались неоднократно, образуя новое целое. Это семиотический роман – герой семиотик, который читает знаки, следы. Жизнь в романе – чтение знаков и следов. В центре – библиотека (от Борхеса мотив вавилонской библиотеки).

Этот роман – репродукция других текстов, восходящих к средневековью. Тема копирования, переписывания (см. опять Барт). Мотив поиска книги, которая обладает исключительной ценностью. Инверсия, переворачивание, карнавал. Идет бесконечный процесс деструкции, деконструкции всех мотивов. Культура показана здесь как процесс бесконечных инверсий, переоценок. Можно прочитать как благочестие, а можно наоборот. Единого центра, единой точки измерения нет. Важно, что эта библиотека еще и сгорает в конце, она утрачена навсегда. Может быть и можно было в них найти какую-то истину, но этих книг теперь нет.