Литературе послевоенной Германии

Победа СССР и стран антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне побуждала немцев к очищению от скверны нацизма, к осмыслению его корней и последствий. Однако подавляющее большинство немцев восприняло окончание войны не как освобождение, но как национальную катастрофу, за которой последовала пожизненная расплата. Общественное настроение оказало существенное влияние на творчество историков. «Немецкая катастрофа» — под таким названием вышло в 1946 г. сочинение старейшего германского историка Фридриха Майнеке[121]. Это, по словам А.И. Борозняка, «был толчок к новому осмыслению коричневого двенадцатилетия»^[122].

Достоинства работы Майнеке видны при сопоставлении «Немецкой катастрофы» с появившимися в 1946-1948 гг. публикациями представителя консервативного течения историографии Герхарда Риттера, который видел в нацистской диктатуре только воплощение «дьявольской воли» Гитлера и «слепого случая», но никак не «итог развития прусско-германского государственного разума»^[123].

Идея единоличной ответственности Гитлера за катастрофу и непричастности к его преступлениям генералов вермахта легла в основу книг бывших военачальников, на два-три десятилетия вперед определивших главную направленность западногерманской историографии Второй мировой войны. Постепенно формируетсяя легенда о «чистом вермахте», которая как нельзя лучше отвечала ситуации, сложившейся накануне и в период вступления ФРГ в НАТО. К перечню элит, якобы не связанных с гитлеризмом, впоследствии были добавлены высшие государственные чиновники, предприниматели, юристы, дипломаты.

В атмосфере «холодной войны» историческая наука ФРГ «оставалась доменом консерватизма»^[124] и все больше ориентировалась на установки, по существу оправдывавшие нацистский режим, игнорировавшие выводы Нюрнбергского трибунала. Не случайно Риттер, ставший председателем Союза германских историков, в 1949 г. резко выступил против создания Института современной истории в Мюнхене, научная проблематика которого была связана преимущественно с периодом «третьего рейха». Риттер опасался, что институт — в отсутствие «опытных специалистов» правого толка — станет «центром политических разоблачений»[125].

Открытые реакционеры в это время не проявляли активности в историографии так же, как и в политической жизни. Некоторые деятели фашистской диктатуры выступили тогда со своими воспоминаниями, выдавая себя, однако, за «принципиальных противников гитлеризма». В первую очередь это —Я. Шахт, Г. Дирксен и Е. Э. Кордт.

Этот зигзагообразный путь немецкой историографии лег в основу написания многих учебников по новейшей истории Германии. Раскол общества историков на два лагеря: неонацистов и демократического крыла историков, привело и к замешательству в преподавании истории в школе.

Школьные учебники 1945-1946 годов выходили с громкими и многозначными названиями глав, посвященных войне: «Пути народов», «По дороге на Восток» и т.д. Эти пособия стали продолжением гитлеровской пропаганды, только завуалированной среди изложения исторических фактов^[126].

Послевоенное немецкое общественное сознание, по словам В.П. Любина, «долгое время маргинализировало все, что связано с коричневым двенадцатилетием»^[127].

Вся история Второй мировой войны, включая описания сражений не выходит за рамки пятнадцати-двадцати страниц. Битва под Сталинградом в школьном учебнике вместилась на несколько строк, в которых автор пишет о советском лидере и о мужестве русских солдат: «Как только немецкие войска летом 1942 года предприняли наступление на Сталинград и заняли часть города, Сталин заявил, что отступление далее невозможно; теперь либо победа, либо смерть...Сопротивление советских отрядов с помощью демократических союзников, объединенных государств и Великобритании, существенно усилилось»^[128]. Мужество и патриотизм русского солдата подчеркивается авторами в контексте, возникающго в ответ на это мужество, серьезного сопротивления на пути немецких военных частей, не просто выполняющих приказ Гитлера, а идущих по правильному и справедливому пути.

Дискуссии об отношении немецкой исторической науки к приходу национал-социалистов к власти и о роли историков в «немецкой катастрофе» начались к концу 40-х годов. Большую роль сыграла упомянутая книга Ф. Майнеке «Немецкая катастрофа».

Историки Германии не могли пройти мимо вопроса об исторической ответственности немецкого народа перед человечеством. В первой главе школьного учебника по истории «Средства и методы войны» автор пишет, что «основной целью было тотальное уничтожение противника; нужна была не просто победа, а борьба до последнего живого человека»[129]. При этом не указываются имена военачальников и тех людей, которые эти цели ставили. В сознании подрастающего поколения вина за войну легла на Гитлера. Более важное место отведено информации о наличии различного рода вооружений, брошенного на выполнение задач. Если вернуться к Сталинградской битве, то основной причиной поворота военных действий является «исключительно большие поставки военных средств, оружия, сырья, продуктов питания,одежды и медикаментов Советскому союзу»[130].

Проблема же ответственности всего народа и отдельных его представителей заняла достаточно большое место с конца 40-х гг. В учебнике 1949 года авторы описывают действия гитлеровской Германии как «чудовищное нападение, презирающее человеческие чувства и мысли»[131]. Но все равно остается место для скрывания некоторых фактов. На фотографиях, помещенных на страницах учебников, живые и мертвые узники концлагерей евреев, бегство немецкого населения от наступления советских войск, разрушенный авиацией союзников Кёльн. Если смотреть только на фотографии, то все это правда. Но подписи под ними сообщают ученику, что перед его глазами преступления, совершенные всеми участниками войны: немцами, русскими, американцами, англичанами и т.д. В учебнике не сказано, что немцы, сжигавшие в печах евреев, совершали преднамеренное преступление против человечества, и что русские оказались на территории Германии с целью завершения разгрома врага-агрессора. Таким образом, нетрудно заметить тонкость в манипулировании правдой[132].

Открытие университетов, школ проходило параллельно с процессом денацификации. В своих зонах державы-победительницы после 1949 года начинают преобразование системы образования и выпуск новой учебной литературы. Именно тогда окончательно закрепилась в ФРГ сегодняшняя классификация школ: главная школа, реальная школа, гимназия и уже немного позднее общая школа. В Восточной Германии в это время было создано центральное учебное управление в виде Министерства Народного Образования. Обе части Германии имели разные профили и направления, и даже учебники.

В ГДР появляется Единая школа. Каждый год для каждого класса писались новые ученики, которые подгоняли ученую информацию под политическую обстановку. На Западе образование находилось в руках КМК (Конференция министров культуры, количество которых соответствовало количеству земель, то есть 11). Постепенно возникает огромное количество конкурирующих издательств, которые подавали заявки в КМК на написание учебных пособий.

В отличие от других сфер общественной жизни, университетские и школьные корпорации получили определенную самостоятельность в деле «денацификации». Так, «Риттер, освобожденный в мае 1945 года из тюрьмы советскими войсками (где он находился за участие в заговоре 20 июля 1944 года), активно сотрудничал во Фрайбурге в одном из комитетов по денацификации»[133].

Отстранённые ранее от преподавательской деятельности уже в 1951 году смогли вернуться на свои места. Как отмечает А. Хряков, «за исключением одиозного Имперского института по истории современной Германии под руководством В. Франка, ни одно из исторических учреждений не прекратило своего существования[134].

Для школьных трудов конца 40-х - начала 50-х годов характерны более или менее последовательная критика Гитлера и других нацистских лидеров, частичное признание выдающейся роли коммунистов и левых социалистов в немецком Сопротивлении.

Учебники ГДР, в свою очередь, серьезно отличаются от пособий по истории ФРГ по информационной загруженности и призывам.

Прослеживается отчетливое разделение на западногерманскую буржуазную и истинно немецкую историю: «Пролетариат должен осознать свою историческую миссию и пройти, предписанный Марксом и Энгельсом, истинный путь и взять на себя в интересах немецкого народа ведение 100- летней борьбы за Единую Германию»[135]. Окончание войны, ознаменовавшееся разделением Германии на четыре оккупационных зоны, сильно повлияло на сознание восточных немцев. Школьная литература по истории Второй мировой войны в ГДР полностью подчинена требованиям Советского Союза. «Буржуазия находится в ожидании спасителя извне и полностью готова к разделению Германии и к господству западных союзников на своей территории»[136].

В этот период начинают свою деятельность в специальной группе исторического отдела главного командования американских вооруженных сил в Европе 150 генералов и офицеров германского генерального штаба, в том числе и профессиональные военные историки[137]. Из-под пера этих высших офицеров вермахта, впоследствии вышли книги, составившие основу немецкой реакционной литературы о второй мировой войне. Уже в первые годы деятельности немецкой группы часть её работ была опубликована в швейцарском и ирландском военных журналах[138].

Начало пятидесятых годы в западногерманской историографии характеризуются засильем открыто реакционной литературы, в том числе и неофашистской. Это в основном отражало явления, происходившие в экономической и политической жизни ФРГ: восстановление военных монополий, возрождение реваншизма, вступление ФРГ в НАТО, но не означало, разумеется, полного исчезновении нереакционных направлений в исторической науке. В числе книг либеральных историков, опубликованных в эти годы, можно назвать работы Г. Вейсенборна и Г. Хальгартена[139].

Политическому духу «эпохи» Аденауэра наиболее полно соответствовали исторические концепции Г. Риттера, которого в ФРГ называли после смерти Майнеке в 1954 г. «самым актуальным немецким историком последнего десятилетия

Тезис о «всеобщей вине» Гитлера он обосновывает уже в первых своих послевоенных работах: «Демонизм власти», «О нравственной проблеме власти» и др.^[140] Гитлеризм, по мнению Риттера, является антитезой прусской традиции. Риттеровскую концепцию движения Сопротивления в Германии в годы войны, развитую им в книге о Гёрделере, до сих пор разделяют в принципе многие историки ФРГ. Прежде всего, это — тезисы о неучастии в антигитлеровском Сопротивлении народных масс, о миролюбии и демократизме «чистого идеалиста» Гёрделера и других консервативных лидеров оппозиции 20 июля 1944 г., утверждение об антинациональном характере коммунистических организаций.

Риттер недвусмысленно считал историческую науку «фактором политического значения». Многие консерваторы, будучи специалистами, по истории средних веков, стали исследовать проблемы новейшего времени.

Из многих школьных учебников были изъяты сведения о преследовании евреев, о концентрационных лагерях, а также материал о борьбе немецких антифашистов. Вся полоса гитлеровского господства многими учебными пособиями сведена к одной фразе: «затем последовали 12 лет, которые принято называть периодом третьей империи». До середины 50-х годов учебные пособия отличается скудностью информации, они ограничиваются, как правило, изображением военных операций. В них мало текста, который сообщает об уничтожающем характере военных нападений на Советский Союз. Позднее в издания этих же книг, выходивших в середине шестидесятых годов, были внесены содержательные изменения.

Длительное время они разрабатывали преимущественно историю военных действий на советско-германском фронте, в Западной Европе и Северной Африке, меньше — дипломатическую историю войны.

Учебники заполнены информацией о вооружении и направлениях движения войск^[141]. В центре внимания авторов учебников были причины германского поражения, а также искусственно сконструированная проблема: Гитлер — генералы. Историки ФРГ преувеличивали вклад западных держав в разгром гитлеризма, но довольно часто они сравнительно объективно писали об исключительном значении операций Советской Армии^[142].

Тревожное ощущение деформации исторической науки и исторического сознания волновало серьезных ученых. Гёттингенский профессор Герман Хеймпель, выступая в январе 1956 г. с докладом на съезде историков ФРГ в Ульме, говорил о «нависшей над современностью жестокой опасности забвения» гитлеризма, он призывал ученых выработать «необремененный тягой к оправданию взгляд на историю», помочь излечить «болезнь нашего времени», «преодолеть непреодоленное прошлое». Именно тогда формула «преодоление прошлого» вошла в Германии в широкий обиход^[143].

В процессе «преодоления прошлого» большие изменения коснулись школьных программ, в которых подчеркивалась «многоплановость изучения человеческой истории». Впервые было прописано, что «исторические и политические факты в школе можно преподавать и обсуждать объективно. Ребенок, находящийся в школьном возрасте по настоящему готов к преодолению предубеждений. Учитель при этом не имеет права политизировать. Он должен помогать осознать порядок в демократическом правовом государстве как основу нашего духовного, экономического и политического существования. Учитель несет ответственность за политическое воспитание молодежи. Конференция министров культуры утвердила значимость политического воспитания учащихся». Особое место в преподавании истории получает «изложение споров о тоталитаризме, который является важнейшей задачей политического образования нашей молодежи. Учителя всех видов школ обязаны достоверно ознакомить учеников с отличительными чертами тоталитаризма, большевизма и национал-социализма, как основных тоталитарных систем XX века»^[144]. Авторы школьных учебников не скупятся на критику; одной из отличительных черт немецкого тоталитаризма называют «презрение человеческого достоинства».

Значительная часть молодых немцев стремилась разобраться в истории своих отцов, овладеть знаниями, необходимыми в борьбе против нацизма и неонацизма. Идеология этих антинацистских акций носила достаточно путаный характер^[145].

Уровень освещения тоталитарного прошлого исторической наукой вряд ли можно было назвать удовлетворительным. Многие архивные фонды вплоть до 60-х годов продолжали оставаться недоступными для исследователей. Картина тоталитарного периода оставалась мозаичной. Ни один учебник не давал целостную картину тоталитаризма. Практически отсутствовали основательные научные дискуссии по указанной проблематике. В массовом сознании превалируют экономические и бытовые проблемы^[146].

Несмотря на это, школьные учебники начинают публиковать на своих страницах цифры погибших русских солдат и оккупационную политику Гитлера, направленную на военнопленных. Автор учебника по новейшей истории Ф. Шульц писал: «Захваченные области на востоке и западе, а также на северном и южном направлениях управлялись нацистскими методами. Ужасное насилие применялось по отношению к каждому жителю оккупированной территории; кто соглашался работать на нацистов, использовались как помощники против своего же народа. Население всех оккупированных государств, которые после захвата становились нейтральными или продолжали враждебную политику, использовалось для обеспечения жизнеспособности немецких военных частей. Женщин и мужчин заставляли работать на Германию во всех областях. Тысячи были «переправлены в Германию и использовались, как пленные или преступники. Доказано, что «режим» беспощадно относился к чувствам и эмоциям людей и нарушал права человека»^[147].

Качественный сдвиг в ходе научного познания истории «третьего рейха» произошел в ФРГ в 60-е годы, что было связано с накоплением эмпирического материала периода нацизма.

Обогатились источниковая база, инструментарий, технология исследований. Шло формирование социально-критической школы. Вокруг профессоров Билефельдского университета Ханса — Ультриха Велера и Юргена Кокки объединились, по словам их сотрудника Лутца Нитхаммера, «толковые специалисты, принадлежавшие к социально-либеральному лагерю» и «завершившие свое образование после 1960 г.». На базе творческого развития научных установок Маркса Вебера, признавая определенные достоинства методологии Карла Маркса, они ратовали «за комплексный подход к прошлому, за интерпретацию прошлого как совокупности развивающихся процессов и структур, за учет органической взаимосвязи экономических факторов, форм политического господства и социокультурных феноменов»^[148].

Историческая наука вступила в прямое соприкосновение с «обыкновенным фашизмом», с жизнью простых людей, которые не столько творят историю, сколько страдают от истории. Начала осуществляться мечта Вальтера Беньямина — немецкого мыслителя-антифашиста, трагически погибшего в начале Второй мировой войны: «Необходимо реконструировать историю, рассматриваемую с точки зрения жертв, приговоренных к молчанию»[149].

Большинство школьных учебников по истории XX века, таким образом, в очередной раз оказались под давлением новых тенденций. Основная часть пособий состояла из четырех хронологических частей, последняя включала современность, то есть 60-е годы. Новейшее историческое развитие стало охватывать все больше проблем, сместились приоритеты с одних исторических десятилетий на другие. Еще с 50-х годов на занятие по истории отводилось два часа в неделю. Такое временное ограничение оставляло еще меньше времени на изучение такой темы как Вторая мировая война. Но уже с начала 60-х годов комплекс тем, посвященных национал-социализму, составлял, как правило, 20-25% содержания учебника, а представление Второй мировой не менее 50%. Сокращение этого материала произошло только в 70-ых годах, так как увеличилось основательное изучение «третьего рейха»^[150].

Во второй половине 60-х годов в ФРГ заметно рос уровень теоретического осмысления феномена национал-социализма. Серьезные обобщающие труды по истории «третьего рейха» выпустили Карл Дитрих Брахер и Мартин Брошат. Эрнсту Нольте принадлежала первая в ФРГ монография, содержавшая сравнительный анализ истории фашистских движений и диктатур в странах Европы^[151]. Вышли в свет исследования, посвященные политической структуре гитлеровской диктатуры, роли НСДАП и органов насилия и контроля над обществом, экономической политике режима, его внешней политике накануне и во время Второй мировой войны^[152]. Вся эта информация незамедлительно попадает и на страницы учебной литературы.

Школьные пособия начинают наполняться исчерпывающей информацией о причинах нападения на Советский союз.

Непосредственный текст учебников сокращался в пользу различных документов, достоверных источников и фотографий, подписи под которыми, в отличие от учебников конца 40-х годов, являются достоверными. Так же были сформулированы задания к тексту. Действия гитлеровской Германии в мировой войне, направленные на уничтожение любого противника, прямо или косвенно доказывались новой источниковой базой, которую использовали не только отдельные историки в своих монографиях и исследованиях, но и повсеместно включали в пособия для детей. Но, в отличие от 50-х годов, дополненные школьные пособия после 60-х годов уже не требовалось переиздавать с исправлениями, добавлялись только новые факты современности^[153].

Именно учебная литература стала окончательным доказательством того, что немцы, включая послевоенное поколение, полностью осознали чудовищные действия своих предков. И именно с середины 60-х годов признание национальной вины за катастрофу XX века и попытки ее искупления занимают основополагающее место в сознании немецкого общества.

Параллельно с изысканиями историков-профессионалов по проблемам истории повседневной жизни в Германии 1933 -1945 гг. развернулось движение историков-любителей, было создано объединение локальных «исторических мастерских». «Через ландшафт исторической науки, — отмечали активные участники движения Ханнес Геер и Фолькер Ульрих, — пронесся свежий ветер. Во многих городах любители истории начали самостоятельно открывать прошлое. Они хотят изучать «историю снизу», с точки зрения тех, кто ее пережил и выстрадал».

Постепенно продолжала меняться ситуация в школьном преподавании истории. В школу пришло новое поколение учителей. Свою роль сыграло также сотрудничество образовательных учреждений Германии с мемориалами и музеями на территории бывших концлагерей, где особое место занимает Мемориальный центр Дахау^[154].

Немалую роль в постижении правды о национал-социализме сыграли пробуждавшие у западногерманских юношей и девушек чувство вины и ответственности произведения талантливых писателей Генриха Белля, Рольфа Хоххута, Вольфганга Кеппена, Альфреда Андерша, Зигфрида Ленца, Гюнтера Грасса, Петера Вайсса^[155].

Вопреки противодействию консервативных сил были открыты мемориалы на месте бывших фашистских лагерей смерти в Нойенгамме (на окраине Гамбурга), в Флоссенбурге (близ Регенсбурга), Вевельсбурге (недалеко от Падерборна)^.[156].

С 1963 г. в ФРГ проводятся ежегодные конкурсы индивидуальных и коллективных работ школьников по германской истории. Член СДПГ Густав Хайнеман предложил основывать эти конкурсы на идее демократических традиций в Германии.

Хайнеман нашел союзника в лице своего друга, гамбургского промышленника, изобретателя, владельца машиностроительного концерна Курта Кербера (1909-1992), основавшего благотворительный фонд, выделяющий для проведения конкурса ежегодно около 500 тысяч марок.

Результаты первого конкурса — вопреки скептицизму многих учителей и журналистов — превзошли ожидания организаторов. На суд компетентного жюри было представлено более 7 тысяч сочинений.

В сентябре 1968 г. была объявлена тема конкурса школьных сочинений: «От краха Веймарской республики до Второй мировой войны». Через два года задание было продолжено: «Повседневная жизнь во время нацистской диктатуры: годы войны»^[157].

Первоначально ряд педагогов и известных историков, входивших в кураторий и в научный совет Фонда Кёрбера, сомневались в успехе проекта. Они предполагали, что учащиеся окажутся жертвами политических манипуляций^[158].

Результаты конкурсных туров оказались, «столь же значительными, сколько и неожиданными». В двух этапах конкурса участвовало около 19 тысяч школьников, которые коллективно или индивидуально представили 3340 работ. Тематика сочинений была чрезвычайно разнообразной: судьбы отдельных людей (нередко родственников авторов проектов) в 1933-1945 гг., концлагеря, преследование еврейских граждан, локальные организации Сопротивления, церковь и школа, молодежные организации в условиях «третьего рейха».

Ученики гимназий, реальных школ, ремесленных училищ узнали о том, о чем не было ни слова в их учебниках: «о том, что рассказанный анекдот стал роковым в судьбе тогдашнего учителя, о соседнем доме, принадлежавшем ранее семье евреев, об уничтожении детей-инвалидов в их родном городе, о находившемся в предместье концлагеря, о котором никто не хочет вспоминать...»^[159].

В 1973 году в ФРГ по инициативе Густава Хайнемана, избранного в 1969 г. федеральным президентом ФРГ, эти конкурсы получили дополнительную поддержку от западногерманского государства^[160].

В 1973 году в рамках проведения общегерманского конкурса школьных сочинений темой конкурсного задания стала «Повседневность при национал-социализме». Немецкие подростки должны были понять о том, как жилось рядовым немцам во время нацистского государства. С этой целью в школьную программу по литературе было обязательно включено прочтение «Дневника Анны Франк»^[161].

Эти решения стали результатом изменения отношения к данной проблеме в Германии, а также результатом научных исследований тематики «Третьего рейха», и связано с ростом освещения нацистского прошлого в массовой культуре. Для участия в данном конкурсе школьники работали в местных архивах, изучали локальную прессу, опрашивали очевидцев и участников событий, просматривали документальные и художественные фильмы, а также посещали музеи памяти. Данная возможность самим увидеть и столкнуться как с живыми свидетельствами нацистских преступлений, так и с документами тех лет заставили школьников переосмыслить данный период истории страны.

«Преодоление прошлого» стало существенным фактором послевоенной жизни Германии, связанным и с переходом к демократии, и с противоречиями этого перехода.

Извлечение уроков из нацистского прошлого, при всей противоречивости и незавершенности этого процесса, мы можем назвать значимой победой независимой гуманитарной мысли[162].