Глава 2. Рецепция западной методологии исторической науки в альманахе «Казус. Уникальное и индивидуальное в истории»

Альманах «Казус», впервые появившийся в 1996 году, является уникальным для российской историографии изданием. Во многом наследующий альманаху «Одиссей», он, тем не менее, порвал с предпринятыми ранее в альманахе «Одиссей» попытками глобального охвата теории исторического знания, и стал примером для организации подобных ему изданий (таких как, например, «Адам и Ева»), концентрировавшихся на одном направлении исторической теории.

«Казус» зачастую представляют как «постмодерное» издание [186], во многом наследовавшее «Одиссею», но в то же время привнесшее в образ исторического альманаха существенные новации. Довольно подробно аспект понимания микроистории авторами данного альманаха затрагивался в статье М. М. Крома [187], который отметил, что микроистория понималась авторами статей в альманахе «Казус» достаточно превратно и скорее использовалась в иллюстративных целях [188].

В период 1998–2002 годов вышло всего четыре выпуска данного альманаха (1996, 1999, 2000 и 2002 год). Основной костяк редакции и постоянные авторы альманаха были представлены учеными, сгруппировавшимися вокруг фигуры главного редактора альманаха — Юрия Львовича Бессмертного.

В 1987 году при Институте всеобщей истории возникла группа по изучению исторической демографии под руководством Ю. Л. Бессмертного. С 1990 года она называется «Новая демографическая история» [189], в 1994 году сообщество получает название «История частной жизни и повседневности» [190]. Собственно это небольшое сообщество исследователей и стало основой будущей редколлегии альманаха. Это были такие ученые как Ю. Л. Бессмертный, М. А. Бойцов, П. Ш. Габдрахманов, С. И. Лучицкая, О. И. Тогоева, А. А. Котомина. Бессмертный, Бойцов и Тогоева стали наиболее часто печатавшимися авторами в начальный период существования альманаха. После смерти Юрия Львовича Бессмертного в 2000 году, О. И. Тогоева и М. А. Бойцов переняли бразды правления в редакции. Также активно печатались в альманахе и авторы докладов на семинаре «Индивид и частная жизнь в Европе до начала Нового времени»: П. Ю. Уваров, И. С. Свенцицкая, О. Е. Кошелева, А. И. Куприянов [191]. Как и в случае с альманахом «Одиссей», «Казус» был изданием, организованным сплоченным сетевым сообществом исследователей. Формировалось данное сетевое сообщество на основе личных связей между исследователями. Внутри него существовали как связи «учитель — ученик» (например Ю. Л. Бессмертный и П. Ш. Габдрахманов) так и равноправное сотрудничество исследователей, ученых-единомышленников, объединенных приверженностью одной методологии.

Приверженность единым научным идеалам — одна из отличительных черт данного сообщества исследователей. Их объединяла уверенность в том, что именно итальянский вариант микроистории сможет стать моделью, которая поможет преодолеть наметившийся кризис в развитии исторического знания. Например, сходство своих позиций с взглядами М. А. Бойцова отмечает в первом выпуске альманаха Ю. Л. Бессмертный:

«Нетрудно заметить близость общих подходов М. А. Бойцова к тем, которые формировал сегодня и я. Это и сделало возможной нашу совместную работу над альманахом “Казус”. Мне хотелось бы не столько спорить с соображениями моего соредактора, сколько несколько развить их, отмечая попутно те высказывания, которые я предпочел бы формулировать по-другому» [192].

Таким образом, вокруг альманаха была сформирована сеть исследователей, подобная уже сложившейся до этого в «Одиссее».

Центральный вопрос, который интересует меня в связи с появлением данного альманаха: почему именно микроистория стала столь важна для российского историка в середине 1990-х годов? Почему предпочтение было отдано именно практикам микроистории, а не английской Local History или немецкой Alltagsgeschichte? Ведь уже на конференции, посвященной микроистории, которая прошла в 1996 году [193], поднимался вопрос о правомерности игнорирования практик локальной истории.

Что же касается Alltagsgeschichte, то отказ от нее на станицах альманаха был обусловлен скорее научной ориентацией большинства исследователей: костяк сетевого сообщества историков, печатавшихся в альманахе, составляли медиевисты, или ученые, изучавшие раннемодерный период: Ю. Л. Бессмертный, М. А. Бойцов, О. Е. Кошелева, И. Н. Данилевский и другие. Естественно, что они отдали предпочтение итальянской микроистории, не раз обращавшейся к средневековым сюжетам, а не Alltagsgeschichte, которая обращалась к сюжетам новейшей истории, и во многом базировалась на методах устной истории.

Ответ на вопрос, почему авторы статей в альманахе предпочли микроисторию local history можно найти в высказываниях исследователей, прозвучавших на конференции 1996 года. На вопрос О. Е. Кошелевой о причинах отсутствии в тексте статьи Ю. Л. Бессмертного [194] рефлексии об английской историографии микроистории, хотя в статье представлен серьезный разбор французской, итальянской и немецкой школ микроистории, сам главный редактор альманаха отвечал, что в данном вопросе он не очень хорошо ориентируется, так как тема относительно свежа и плохо разработана в историографии:

«Об англо-американской истории. Ее специфика нуждается в дополнительной проработке. Требует специального анализа полемика французских и итальянских историков против микроаналитических подходов Клиффорда Гирца и так называемой символической антропологии. Оправдан уже начатый у нас анализ современной англо-американской просопографической историографии (“библиографической” или “персональной”). Своеобразие микроанализа, используемого в этой историографии, на мой взгляд, пока не совсем уяснено» [195].

Ю. Л. Бессмертный в данном ответе все-таки не полностью выразил причины отказа от английского понимания local history. Причины рецепции французско-итальянского варианта микроистории были намного сложнее и многограннее. Отказ от методов локальной истории, на мой взгляд, был обусловлен не незнанием англоязычной литературы — на страницах альманаха ссылки на англоязычную литературу встречались не реже, нежели на французскую историографию. Скорее неприятие английского варианта микроистории вызвано иным, а именно, функционалистским характером данной методологии. Ю.Л. Бессмертный ссылаясь на Б. Лепти [196], говорил, что микроистория — направление «антифункционалистское». Локальная история рассматривает объект исследования все-таки в рамках того сообщества, в котором он существовал. Таким образом, объект становится включенным в некую локальную систему, в рамках которой он функционирует. Как несложно заметить, данный подход своей цельностью, вниманием к производственным и социальным практикам, но взятым в меньшем масштабе, обязан влиянию того варианта социальной истории английских историков-марксистов, которые группировались вокруг журнала New Left Review. Это были Перри Андерсон, Э. П. Томпсон, Джон Сэвилл и многие другие. Сходство между практиками микроистории и практиками истории «увиденной снизу» в изложении Э. Р. Томпсона отмечал в своей статье и Ж. Гренди [197].

Таким образом, тот факт, что исследователи, печатавшиеся в альманахе, были поборниками именно итальянского варианта микроистории можно объяснить следующим образом. Обращение к микроистории и небрежение английской локальной историей демонстрировало радикальный разрыв историков, входящих в сообщество альманаха «Казус», со своим марксистcким background`ом. Решение это было связано с тем, что именно в это время, в 1995–1996 годах, происходило активное восприятие постоянными авторами альманаха «Одиссей» теоретического наследия французского постструктурализма, что выражалось как в использовании специфической терминологии («дискурс», «нарратив», acteur), так и в попытках развить некоторые специфические направления неофициальной советской гуманитаристики.

Также сыграло свою роль то обстоятельство, что на данную группу исследователей влиял весь предыдущий опыт их научной работы. Микроистории предпочтение было отдано, видимо, потому, что в глазах исследователей, печатавшихся в альманахе, она была как бы продолжением и развитием идей неортодоксальной советской гуманитаристики. Неофициальная советская гуманитарная наука, в отличие от основной массы сочинений исследователей-марксистов в СССР, внимание уделяла не социальным структурам, макропроцессам в экономике и обществе, но скорее культуре и индивидуальности, тому, что можно назвать «человек в истории». Как известно, позднесоветская историография обращалась к теме личности и индивидуальности [198]. Микроистория же авторам альманаха, представлялась именно продолжением той же тенденции, что особенно ярко проявилось в дискуссиях по поводу казусного подхода, которые активно печатались в выпуске 1996 года [199].

Уже в вопросах, которые задавали Ю. Л. Бессмертному участники упомянутого семинара, посвященного микроистории, ощущается, что вопросы изучения индивидуума для историков-участников семинара были отнюдь не праздными. Например, Г. С. Черткова задала вопрос о том, только ли девиантное поведение является мерой индивидуальности [200]. Слово «индивидуальность» в задаваемых вопросах звучит едва ли не чаще, нежели все остальные термины, а некоторые исследователи, как, например, О. А. Кривцун, вообще рассматривали отдельный исторический случай, казус, как своеобразную вспышку, которая освещает своеобразие индивида [201].

Но не только рядовые авторы альманаха испытывали интерес к индивиду. Отвечая на вопрос П. Ш. Габдрахманова об отличии российского «казусного» подхода от того, что делается во французской микроистории, главный редактор альманаха Ю. Л. Бессмертный ответил:

«…В этой связи я бы обратил внимание прежде всего на наш специальный интерес к возможностям и функциям отдельного человека в разные эпохи и к соответствующим казусам, в которых выявляется противостояние конкретного acteur и окружающей его социальной среды» [202].

То есть главной новацией казусного подхода для авторов альманаха, по замыслу Ю. Л. Бессмертного, должно было стать именно внимание к индивиду и личности. Подтверждают это наблюдение и дальнейшие высказывания главного редактора альманаха. Сверхзадачей авторского коллектива он считал, прежде всего, исследование проявлений свободной воли индивида и попыток противостояния групповым стереотипам [203]. Как существенную особенность российского понимания микроистории, которая будет представлена в данном альманахе, Ю. Л. Бессмертный обозначал именно тщательное изучение индивидуального опыта взаимодействия с принятыми стереотипами. Другие исследователи, например, М. А. Бойцов и Г. С. Черткова также были согласны с мнением главного редактора альманаха.

Предыдущий опыт научного развития в рамках неофициальной советской гуманитаристики оказывал влияние на рецепцию западной методологии авторами статей в альманахе. Однако на рецепцию влияла также и тематика, которая преимущественно разрабатывалась данным сообществом историков. Авторы альманаха, участвовавшие в семинаре «История частной жизни и повседневности», рассматривали микроисторию как метод, который позволит им по-новому подойти к проблематике «частного» и «личного» в истории.

Об этом, например, прямо заявляет А. И Куприянов, когда отмечает, что понятие «ментальность» не позволяет в должной мере понять важность темы, затрагиваемой им в статье «Пагубная страсть…» московского купца» [204] — проблемы истории сексуальных меньшинств. Именно микроистория, по его мнению, является той самой методологией, что поможет историку успешно приступить к данной проблематике [205], являясь самой, что ни на есть, «историей частной жизни». Именно «истории частной жизни» необходимо, по мнению автора, уделять повышенное внимание, так как она не менее важна, нежели политическая или экономическая история [206].

Таким образом, выбор микроисторического подхода и сознательный отказ от теоретических приемов новой локальной истории и истории повседневности во многом были обусловлены и попыткой окончательного разрыва с марксизмом, и продолжением традиций неофициальной советской гуманитаристики. Микроистория авторами альманаха рассматривалась как новый, радикальный заменитель традиции изучения «человека в прошлом».

Альманах ориентировался на новаторскую терминологию, причем она появлялась в равной степени, как в статьях постоянных авторов издания, так и в переводных статьях. На станицах альманаха мы находим понятия «девиантность» [207], «девиантное поведение» [208], «когнитивные процедуры» [209], «научный дискурс» [210] и так далее. Использование этой терминологии говорит о сильном влиянии на авторов зарубежной историографии, причем в основном той, что была транслирована в течение 1990-х годов. Привычные для раннего «Одиссея» термины, заимствованные из трудов третьего поколения Школы Анналов, такие как «менталитет» практически отсутствуют на страницах альманаха «Казус».

Серьезное место в альманахе уделяли проблемам теории истории. Частично это решалось посредством перевода статей, посвященных, как микроисторической методологии [211], так и сходным течениям в историографии [212]. Также печатались на страницах альманаха статьи российских авторов, посвященные обзорам новейших тенденций в мировой историографии [213].

Однако декларируемое стремление к использованию исключительно микроисторических методов исследования не всегда реализовывалось на практике. Следует отметить, что на страницах альманаха часто появлялись работы, не использующие «казусный подход». Например: в четвертом выпуске, выведшем в 2002 году, после смерти Ю. Л. Бессмертного, присутствует целый блок статей под общим названием: «О счастье и несчастье во все времена». Все статьи из этого блока объединяло одно: отсутствие микроаналитической терминологии и внимание к истории массовых представлений. Например, статья И. С. Свенцицкой [214] повествует о массовых представлениях древних греков, которые автор иллюстрирует большим количеством примеров. Хотя данные примеры и можно в определенной мере считать «казусами», все же они занимают в работе вторичное положение. Основное внимание Свенцицкая уделяет все-таки тому, что ранее, в конце 1980-х — начале 1990-х годов называли термином «ментальность» или «менталитет», то есть неосознанным паттернам индивидуального поведения. При этом сам термин «ментальность» в статье так и не прозвучал. Довольно сходны с данной статьей также работы П. Ш. Габдрахманова [215], И. Н. Данилевского [216], хотя в этом блоке имеются в наличии работы, которые используют и микроаналитическую методологию [217]. В целом эти статьи реконструируют ментальность человека прошлого, и это, на мой взгляд, было обусловлено, прежде всего, тем, что микроистория воспринималась зачастую как нечто связанное с историей ментальностей, и той методологией что предлагала «Школа Анналов».

Другим примером статьи, которая тоже не является микроаналитической, является статья А. Л. Хорошкевич [218], посвященная образу Московского царства на рубеже XVI–XVII веков, сложившемуся у автора-иностранца. Построение статьи, детальное описание источника и внимание к некоторым экономическим аспектам (таким как, цены на основные товары в Москве времен Бориса Годунова) говорят о том, что автор находился под сильным влиянием традиций советской историографии. Автор скорее создал работу не микроаналитическую, а посвященную социальной истории, а «казусы», описанные иностранцем, служат скорее источником примеров, способных проиллюстрировать авторскую мысль.

Микроистория часто рассматривалась авторами «Казуса» как продолжение истории ментальности на «микроуровне», хотя терминология, присущая такому направлению исторической антропологии как «история ментальности», при этом в их статьях не использовалось. Выражалась данная тенденция скорее в интересе авторов к исследованию паттернов поведения человека прошлого и его представлениям. Часто определенный микроаналитический сюжет, как, например, в статье Ю. Л. Бессмертного «Это странное ограбление» [219] оказывался иллюстрацией, на примере которой автор имеет возможность лучше изучить особенности менталитета и индивидуальных стратегий поведения человека прошлого. Именно такая иллюстративная функция разбираемых в статьях казусов зачастую становилась в альманахе основной.

Вообще сохраняющаяся приверженность «макро» зачастую, на мой взгляд, становилась едва ли не главной особенностью восприятия отечественными историками микроаналитических методик исследования. Например: в третьем выпуске альманаха состоялось обсуждение статей П. Ю. Уварова [220] и Н. Е. Копосова [221]. В своей статье Н. Е. Копосов разбирает недостатки и слабые места микроисторического метода. По его мнению, микроистория возможна только и исключительно потому, что она соотносится с макроисторической проблематикой [222]. Микроистория в глазах данного исследователя — всего лишь одна из техник макроистории, сам уровень «микро» вне своего контекста (то есть «макро») не представляет для историка вообще никакого интереса.

Н. Е. Копосов категорически отвергает то, что микроистория есть тот субстрат, на котором может взрасти новая историческая парадигма [223]. Микроистория, по его мнению, прекрасно вписывается в логику распада и упадка социальных наук, при этом не привнося по сути ничего нового: она имеет крайне малые шансы задействовать ресурсы, не использованные уже макроисторией [224]. Основную же мысль самой статьи можно выразить словами: нет микроистории без макроистории.

Характерно, что столь радикальный критический заряд статьи в принципе остался без особых замечаний со стороны участников дискуссии. Л. М. Баткин высказал мысль (в принципе довольно сходную с рассуждениями Н. Е. Копосова) о том, что необходимы поиски генерализирующей теории, а разнообразие методов не вызывает ничего, кроме усталости [225], и констатировал, что микроистория — не более чем часть макроистории [226] и никак не может претендовать на отдельное существование, не говоря о главенствовании в мире исторической методологии. Мнение Л. М. Баткина было показательно для авторов альманаха — статья Копосова не встретила отпора, в основной своей массе историки, сгруппировавшиеся вокруг альманаха «Казус» в принципе были согласны с утверждением о главенствующей роли макроистории и исторических обобщений. Годом ранее, в публикуемом в альманахе обсуждении статьи М. А. Бойцова «Вперед к Геродоту!» [227] высказывались довольно похожие по тону мысли. Например: М. Л. Абрамсон считала, что занятие всеобщей историей необходимы, и забросить занятия ею в пользу изучения конкретных фактов нельзя [228]. И. С. Свенцицкая и Л. П. Репина обозначили свои позиции еще более радикально. И. С. Свенцицкая прямо высказалась, что «осколки» [229] истории, отдельные исторические факты не являются сколько-нибудь ценными. Важными они являются лишь потому, что они части целого, и изучаться должны исключительно лишь в данном контексте [230]. Л. П. Репина высказалась в пользу отказа от противопоставления генерализирующей и локальной истории, так как локальная история не подходит для изучения определенных «крупных» структур, таких как самосознание общества [231]. Высказывания остальных участников обсуждения также говорят о том, что концепция М. А. Бойцова не была принята коллективом авторов альманаха.

Таким образом, направленная против микроанализа как метода статья Н. Е. Копосова встретила более сдержанную реакцию и даже частичное одобрение коллектива авторов альманаха, в то время как статья М. А. Бойцова, отстаивающая как раз необходимость придания «казусного» и «фрагментарного» характера современному историописанию, отвергнута? Как это могло произойти в альманахе, отчетливо декларирующем свою ориентацию на микроисторический подход, и, по мнению некоторых исследователей, имевшем отчетливо «постмодернистский» характер [232]?

Ответ на данный вопрос можно дать, если понять целеполагание авторов большинства статей. Микроанализ не являлся самоцелью для авторов статей альманаха. Прежде всего, их интересовала макроистория, что выражалось в выводах большинства статей, в которых «казусы» использовалась исключительно как иллюстрация.

В полном соответствии с целями семинара, вокруг которого сформировался авторский коллектив «Казуса», основной целью авторы статей все же полагали всестороннее изучение частной жизни человека прошлого, а значит приоритетным для них продолжал оставаться именно макроуровень. Микроистория была воспринята и начала использоваться именно с целью лучшего понимания истории жизни отдельного индивида, но никогда при этом, в глазах историков, авторов альманаха, она не претендовала на роль «панацеи» или универсального спасителя от кризиса историографической теории. Варианты микроисторических исследований представленные на страницах «Казуса», можно рассматривать как дальнейшее продолжение традиции научного интереса к личности и индивидуальности, зародившейся в неофициальной советской гуманитаристике.

Таким образом, рецепция западной методологии исторической науки в «Казусе» приобрела специфические черты. С одной стороны, обращение к новаторской теории микроистории было обусловлено background`ом исследователей, находившихся под влиянием неофициальной советской гуманитаристики и собственной исторической тематики, разрабатываемой ими — историей частной жизни. Отбор методологий осуществлялся не только с оглядкой на данные особенности научного развития авторов альманаха, но также и на попытки порвать отношения с марксисткой исторической парадигмой, что выражалось в отказе от английской «локальной истории».