Производственные и распределительные отношения феодальной группы.

Повышение производительности труда привело к такому возрастанию размеров общественно организации, что средневековая община нередко измеряется уже не сотнями, а тысячами человек. В тоже время условия земледельческой техники вызвали некоторое раздробление производства в пределах такой группы.

Уже в крупной патриархально-родовой группе замечалось частичное расслоение на семьи; оно продолжалось, как было указано, невозможностью для патриарха единолично выполнять всю организаторскую работу, необходимостью переложить часть её на других, более мелких организаторов; однако, самостоятельностью эти мелкие организаторы обладали лишь в ничтожной степени, а производство всей общины характеризовалось значительным единством. При господстве оседлого земледельческого производства мелкие экономические единицы – семьи приобретают большую независимость в хозяйственной жизни. Для выполнения земледельческих работ обыкновенно вполне достаточны силы отдельной семейной группы, – о общей кооперации всей группы нет надобности; мало того, мелкое семейное производство в этом случае более производительно, так как при грубых способах земледелия небольшая группа, сосредотачивая своё внимание на небольшом участке, способна полнее использовать его естественные свойства., чем многочисленная группа, раскидывающая свою деятельность на обширном пространстве.

Таким образом, земледельческая община на на границе феодального периода состояла из множества родственных друг другу по происхождению семейный групп, которые вели каждая в значительной степени отдельное земледельческое хозяйство. По размерам своим эти группы представляли нечто среднее между патриархальным родом древности и современной семьёй; они соответствовали приблизительно славянским «большим семьям» в несколько десятков человек, которые сохранились кое-где и до нашего времени.

Однако, остались ещё довольно значительные производственные связи между семейными группами. Во многих случаях, когда силы отдельной семьи оказывались недостаточными, ей деятельно помогали соседние семьи, а то и вся община. Так бывало нередко при постройке жилища, при расчистке из-под леса нового участка под пашню и т. п. В скотоводстве выгоды совместности являлись настолько значительными, что общинный скот с весны до осени почти всегда соединялся в одно стадо, которое паслось на нераздельных общинных пастбищах под надзором общинных пастухов; к числу нераздельных пастбищ принадлежали, между прочим, все поля под паром и поля, с которых уже снята жатва, так что каждый участок поля служил отельному производству семейной группы только в продолжение чисто-земледельческих работ. Косьба на общинных лугах, по большей части, выполнялась коллективно, а затем сено делилось между семьями пропорционально их полевым участкам.

Кроме того, даже пользование пахотной земли обыкновенно регулировалось в известных пределах общиною: семейное производство не оставалось связанным с определённым участком земли; при этом каждое хозяйство получало либо участок прежней величины, только в другом месте общинных пашен, либо изменялись и размеры участков, сообразно с величиной семей, с их рабочей силой и т. п. Подобные перевёрстки и переделы происходили вначале, может быть, каждый год, потом – через несколько лет. Они имели то значение, что ими уравнивались выгоды и невыгоды происходившие от неодинакового плодородия различных участков земли. Впрочем, уже с довольно ранних времен общины перестают пускать в передел те земли, которые были расчищены из лесов и пустошей трудом исключительно отдельной семьи. Следовательно, в общинных переделах выражается тот факт, что первоначальное завладение общинной землёй было произведено совместным трудом всей общины, был ли это труд расчистки новых невозделанных земель, или просто труд завоевания.

Надо прибавить, что в различных случаях трудовая совместность отдельных семей сохранялась не в одинаковых формах и не в одинаковой степени, смотря по местным условиям, природным и историческим.

До нового времени местами сохранились следы земледельческого коммунизма в форме «общинного земледелия» в Швейцарии, южной Германии, Пиренейском полуострове, у южных славян и т. п.

В наибольшей степени земледельческой коммунизм сохранился там, где существовали какие-нибудь особенные условия, ставившие земледелие в зависимость от коллективного труда. Так, в некоторых областях Ост-Индии всё земледелие основано на искусственном орошении, на сложной канализации, которая необходимо является делом обширной группы, а не отдельной семьи; именно там ещё в недавнее время можно было наблюдать земледельческий коммунизм в его наиболее чистых формах. В этих общинах вся обработка земли производится совместным трудом, и потом общий продукт делится между семьями. Однако, пряжа, тканьё и многие другие работы выполняются уже каждым семейством в отдельности, как домашние побочные занятия. Община имеет своих ремесленников (кузнец, плотник, горшечник, цирюльник, прачка и т. д.) и должностных лиц (старшина, бухгалтер, надзиратель за водоёмами, жрецы и др.), те и другие назначаются общиной и, не занимаясь земледелием, содержатся на общественный счёт. Организаторский труд (должностные лица) не только отделены от труда исполнительского, но разделен между несколькими людьми, – однако ещё находится под контролем всей общины, что опять-таки зависит от необычной сплочённости общинного целого, порождённой необычной земледельческой техникой. Благодаря этой сплочённости, группа сохраняет ещё ясно выраженный родовой характер; единство происхождения продолжает определять собой рамки экономических связей.

 

В земледельческой общине начала средних веков есть ремесленники, но по большей части они не специализируются в своём ремесле, а соединяют его с земледелием. Да и каждое семейное хозяйство выполняет собственным трудом некоторые работы ремесленного характера, главным образом – пряжу, такньё, приготовление одежды. Там, где семья не в состоянии справиться собственными силами, она делает заказ ремесленнику, при чём обыкновенно доставляет ему сырой материал; нередко ремесленник работает на дому у заказчика. Общественное разделение труда вообще слабо развито и выражается почти исключительно в соседском обмене и работе ремесленников на заказ. Этому соответствуют и неразвитые формы кредита; кредит денежный представляет почти исключение.

С течением времени общественное разделение труда принимало более резкий характер, ремесло отделялось от земледелия. Раньше всего обособились из ремесленников кузнецы, местами – мельники. Уже в очень раннюю эпоху изучаемого периода кузнец и мельник нередко являются общими для нескольких соседских общин, чем создаётся, хотя слабая, производственная связь между общинами.

Возрастание размеров общины и значительное обособление семейных групп привело к тому, что мало-по-малу исчез и был забыт родственных характер первоначальной связи между отдельными хозяйствами: связь чисто производственная и вытекающая из неё связь политическая уже является основным цементом, скрепляющим общинное целое.

Там, где развитие феодальной группы из земледельческой общины шло наиболее постепенно и наиболее типически, там последовательность этого развития является в таком виде:

Вначале строение общины отличается сравнительно большой однородностью – разница в размерах отдельных хозяйств была не так велика, чтобы обеспечить наибольшим из них решительное экономическое преобладание надо остальными. Дела, касающиеся все общины, решались советом старейшин – хозяев; для коллективных предприятий, требующих единого организатора (главным образом – в случае войны), совет старейшин избирал из своей среды вождя, который выполнял эту роль только временно, пока была надобность. Когда войны велись – как обыкновенно и бывало – не одной общиной, а племенным союзом, тогда мелкие вожди дружин избирали, в свою очередь, общего временного вождя.

Однако зародыши экономического неравенства уже существуют. Один из этих зародышей представляет, хотя бы даже временное, выделение организатора общий предприятий; другой зародыш заключается в том, что, кроме общей собственности на землю существует и частная. Земли, расчищенные собственным трудом отдельной семьи, представляют её полную собственность; точно так же земли, приобретённые военным путём, раз они распределены между участниками войны, обыкновенно уже не переделяются более.

Как нельзя более понятно, что хозяйства, несколько выделяются из среды остальных большой экономической силой, должны были при таких условиях и развивать эту силу быстрее остальных. Во-первых, таким хозяйствам легче было расширять площадь их частных владений путём расчистки новых незанятых земель; во-вторых, лица, принадлежавшие к этим более крупным хозяйствам, занимали вообще более видное положение в организации военных предприятий, а следовательно, получали более значительную долю из военной добычи – движимой и недвижимой. Не мешает помнить, что к движимой добыче относились и рабы, так как земледельческая община унаследовала от патриархальной группы, между прочим, отношения рабства в их мягкой форме.

Таким образом, неравенство хозяйственных единиц всё более возрастало и мало-по-малу подрывало прежнюю однородность общины. Влияние наиболее богатых семей на ход общинной жизни всё более усиливалось и упрочнялось благодаря тому, что экономическое превосходство позволяло им поставить все остальные хозяйства в некоторую материальную зависимость от себя: крупные хозяйства брали на себя устройство таких предприятий, которые оказывались не по силам для всех остальных, например, устройство больших мельниц, пекарен и т. п. Будучи гораздо более устойчивыми, большие хозяйства гораздо меньше страдали от всяких экономических потрясений, от голодовок и других стихийных бедствий, столь нередких при неразвитой технике; поэтому нередко большие хозяйства оказывали мелким помощь из своих запасов; а за неё мелкие крестьяне, обыкновенно, расплачивались отработками, что позволяло богатым значительно расширять свои запашки и вообще всё производство.

С течением времени фактическая сила наиболее богатых семей дошла до того, что из их среды избирались организаторы военных дружин; и естественно, что эти семьи воспользовались своим экономическим влиянием на общину, чтобы закрепить такое положение дел; они энергично боролись против всяких отдельных попыток изменить эту систему и постепенно добивались того, что обычный факт превратился в право – власть вождя стала наследственной в его семье, временный организатор войны превратился в постоянного.

С этого времени можно считать начало собственно феодального периода. Крупный землевладелец, выделившийся из общины, прочно присвоивший себе военно-организаторскую роль, а также иными способами поставивший общину в экономическую зависимость от себя, есть уже типичный феодал.

В иных случаях выделение феодала среди группы совершалось гораздо быстрее ещё в эпоху превращения кочевой патриархальной общины в оседлую земледельческую; это случалось там, где приобретение земли для оседлости стило особенно долгой и упорной борьбы, так что война очень рано наложила сильный отпечаток на строение общины.

Феодальные отношения быстро развивались и крепли: возрастала и становилась более постоянно, с одной стороны, положительная общественно-полезная роль феодала в жизни крестьянской общины, с другой стороны – экономическое и юридическое подчинение ему крестьян.

Феодал строит укреплённые замки, где крестьяне, находящиеся под его покровительством, укрываются в случае нападений со стороны врагов. Феодал заботится об устройстве дорог, мостов и т. п. в своей общине. Во всех случаях, когда крестьянские хозяйства не могут управиться своими средствами, феодал приходит к ним на помощь; он организует систематическую поддержку для них на случай неурожая, разорения от войны и т. д. На всё это необходимы были средства, и, конечно, феодал не склонен был даром жертвовать для своих крестьян доходами собственного хозяйства. За все заботы феодала крестьяне с избытком расплачивались своим трудом.

Феодальная эксплоатация имела две главных формы: во первых, основная и более ранняя форма – отработки; во-вторых, производная – оброк. Когда феодал был почти только богатым крестьянином, тогда отработки существовали, как обычная расплата за долги; когда власть феодала упрочнилась, отработки сделались постоянной повинностью крестьян, превратились в так называемую барщину: определённое число дней в году крестьянин обязан был работать на своего феодального сеньора в его хозяйстве. В иных случаях для феодала оказывалось удобнее получать повинность не в виде труда, а в виде готового продукта, – это был так называемый оброк. Оброку подлежал по преимуществу, и чем дальше, тем в большей степени, ремесленный крестьянский труд. Размеры оброка так же, как и барщины, раз установившись, охранялись обычным правом. Разумеется, в случае надобности, сеньор легко добивался увеличения повинностей.

В формах барщины и оброка эксплоатация является в самом простом и открытом виде: барщина – это прямое и явное и присвоение прибавочного труда, оброк – прибавочного продукта.

Основываясь на барщине и оброке, хозяйство сеньора было, подобно мелкому крестьянскому хозяйству, почти исключительно натуральным. Конечно, феодал в большей мере, чем крестьянин, мог пользоваться обменом для удовлетворение своих утончённых потребностей, но всё же и для феодала это было вначале исключением – таким слабым оказывалось тогда развитие обмена; большую часть всего необходимого для себя сеньор получал от своих крестьян.

Насколько хозяйств феодала оставалось натуральным, потребительным, настолько величина оброка и барщины ограничивалась размерами потребностей феодала. Поэтому вначале тягости зависимого населения были относительно невелики; они, естественно, возрастали с прогрессом обмена, благодаря которому потребности феодала развивались.

Отношения между феодалом и подвластными ему людьми были не вполне однородны: одна часть крестьян находилась в большей экономической зависимости, несла большие тягости, и соответственно этому была в большей мере подчинена феодалу юридически; другая часть находилась в сравнительно более выгодных условиях; обычай охранял эти различия и переносил их поколение за поколением на потомство крестьян.

Такие различия зависели отчасти от самого характера повинностей: какой-нибудь кузнец, доставляющий господину только определённый оброк и почти не имевший с ним других дел, естественно, оказывался менее стеснённым в своей экономической и правовой жизни, чем земледелец, который отбывал барщину и, следовательно, на известные промежутки времени становился в положение раба. Отчасти различие в повинностях определялось исторически сложившимися отношениями: позднейшие поселенцы, которых феодалы сами приглашали к себе на льготных условиях, были, по большей части, закрепощены в меньшей степени, чем старые общинники.

Некоторые из подданных феодала жили в господском двое для личных услуг, не занимаясь, по большей части, производительным трудом; их зависимость достигла наибольшей степени, потому что они жили исключительно милостями господина; это были домашние рабы – дворовые.

Только наиболее зависимые из подданных феодала лишены были свободы передвижения, не имели права уходить из-под его власти; многие другие могли делать это, если желали; но тогда они лишались своей земли и всего недвижимого имущества. Чтобы логика таких отношений стала понятна, надо принять во внимание следующее:

Наиболее общее положение экономической зависимости населения от феодала выражалось в том, что феодал считался владельцем всей земли, на которой жили его подданные. Когда земледелие играло такую громадную роль в производительной жизни общества было очень естественно, что феодал стремился присвоить себе верховное господство надо землею, что означало также господство над людьми; а при экономической силе феодала стремления эти не могли не увенчаться полным успехом. В те неспокойные времена очень часто бывало, что свободный крестьянин-собственник сам передавал свою землю соседнему феодалу из-за того, чтобы пользоваться его покровительством, а затем тотчас же получал эту землю в лен, т. е. в зависимое владение. Вообще, звание верховного собственника земли ещё не означало произвольного распоряжения этой землёй: феодал фактически подчинялся в своих действиях обычаю.

Итак, феодальная группа имела характер поместья с натуральным типом хозяйства. Собственнику земли принадлежала организаторская роль в коллективных предприятиях всего населения; в отдельном хозяйстве поместья роль эту выполнял глава семьи, а в делах, касавшихся только крестьянских хозяйств в их совокупности, организаторская деятельность была оставлена за общинным советом или сходом и его выборными лицами. В соответствии с этим сложились распределительные и правовые отношения: сеньор получал в установленных обычаем формах барщину и оброк со своих подданных и был верховным судьёй поместья и его законодателем; в вопросах, не касавшихся феодала, напр., относительно распределения земли между крестьянскими хозяйствами, относительно частных столкновений между общинниками, решение зависело обыкновенно от всей общины, а исполнителями являлись её уполномоченные.

Происхождение феодального строя нередко объяснялось, как результат завоевания одного племени другим. В иных случаях, действительно, в роли феодалов выступали завоеватели, а в роли подчинённого населения – побеждённые; и очень понятно, что при таких условиях легко происходило резкое разграничение двух сословий; но чтобы создать феодальные порядки в завоёванной стране, победители должны были иметь их у себя раньше, как это и было во всех подобных случаях.

 

 

б) Между-групповые отношения феодального общества.

Экономическая самостоятельность феодального поместья была очень значительна, но не безусловна. Прежде всего, в сфере войны силы отдельной группы оказывались по большей части недостаточными для защиты от окружающих врагов, напр., от кочевых племён, которые не раз совершали набеги на феодальную Европу, или просто от более сильных соседей-феодалов.

На этой почве между феодалами складывались отношения, подобные тем, которые существовали в поместье между феодалом и его крестьянами. Если потребность в военной защите ставила крестьян под власть феодала, то она же принуждала более слабых феодалов подчиняться более сильным. Добровольно или после неудачной борьбы сеньор признавал другого, более могущественного сеньора своим господином и покровителем-сюзереном. Вместе со своей дружиной он сражался под его начальством на войне (своего рода «барщина»), а иногда платил также определённую дань – оброк. В известных случаях он подчинялся суду сюзерена. Во внутренние дела поместья своего данника (вассала) сюзерен, вообще говоря, не вмешивался.

Сюзерен в свою очередь, состоял обыкновенно вассалом другого, ещё более могущественного сеньора, и т. д. до короля. Последний, как будет далее показано, также состоял в вссальных отношениях к самому сильному феодалу тех времён – к католической церкви.

Король был только предпоследним звеном в цепи сюзеренов. Внутренних дел вассальных государств он не касался, да и во внешних его влияние было невелико. Совершенно независимо от него феодалы вели войны между собой, заключали договоры. Нередко власть королей, и вообще сюзеренов, существовала только по имени.

При такой дробности и слабой связи частей общественной организации, а главное – при неразвитой технике, которая постоянно создавала «абсолютное перенаселение», феодальный мир был обречён на постоянные войны. После земледелия война несомненно являлась наиболее крупной отраслью человеческой деятельности.

Говоря об «абсолютном перенаселении» феодального периода, следует заметить, что содержание этого понятия является здесь уже несколько изменённым. Перенаселение феодального периода выражается не только в том, что некоторой части общества не хватает основных необходимых средств к жизни, и захватывает не только низшие слои общества; это также перенаселение феодалов. Даже если бы семья феодала не размножалась, то благодаря застойной технике и размножению крестьянства становилось бы всё труднее для феодала добывать средства удовлетворения своих широких потребностей от крестьян собственных поместий; тем больше становятся затруднения, если размножаются сами феодалы. По существу, тут дело идёт по-прежнему о несоответствии между количеством средств потребления, какое возможно при данной технике добыть из данного пространства земли, и размером потребностей растущего населения, только принимать во внимание приходится не одни насущные потребности масс населения, но также и высоко развитые потребности класса феодалов. Так как высокие потребности феодалов определяются собственно, общественными отношениями данного строя, то перенаселение можно считать происходящим уже не от одной застойности отношений человека к природе, а отчасти и от характера сложившихся отношений между людьми (переход к «относительному» перенаселению последующих периодов, которое зависит почти исключительно от второй причины).

Военно-феодальная организация, таким образом не только не могла облегчать для населения Европы бедствия постоянных войн, которые страшным гнётом ложились на крестьянское население, но даже сама являлась до известной степени источником этих бедствий. Непригодна была она и для удовлетворения иных общих потребностей феодального мира. Абсолютное перенаселение в отдельных местностях, а также бесчисленные войны создавали массу обездоленного люда, которому было нечем жить, потому что на над чем работать; заботиться об этих несчастных феодалам в массе случаев не было никакого расчёта, потому что они не могли извлечь из них никакой непосредственной выгоды. Заботы о калеках, больных и т. д. тем более не входили в программу военных феодалов. Далее, они были не в силах хоть сколько-нибудь обезопасить меновые и всякие иные отношения между различными областями и странами, а сношения эти, хотя были слабо развиты, но всё же существовали и являлись экономически необходимыми, потому что феодальная группа, уже в силу своих малых размеров, не могла производить для себя всё ​ в чём нуждалась, и обходиться без всякой экономической связи с другими группами: металлы и орудия из них, соль, вино, некоторые ткани для одежды и другие подобные вещи невозможно было производить в каждом отдельном поместье. Словом, далеко не всем потребностям феодального общества способна была удовлетворять военно-феодальная организация; целый ряд потребностей общего характера порождал необходимость в иной организации, более сплочённой и единой для всего феодального мира.

Такой организацией являлась католическая церковь.

Она возникала в переходную эпоху, когда древний классический мир, разлагаясь, уступал место новым, средневековым формам жизни. Во времена упадка Римской империи деградация общественного производства привела к разорению громадных масс народа, и христианская церковь с самого начала выступила, как организация всяческой помощи и поддержки обездоленным элементам общества. Энергичная борьба отживающего языческого мира против христианской церкви только придала ей большую сплочённость и прочность. Чем глубже падало древнее рабовладельческое общество, тем шире разрастались и тем теснее организовалась католическая церковь. Тип объединения, в который отлилось её устройство, был строго централистический, подобный устройству армии; вся организация основывалась на подчинении низших членов высшим; верховная власть была сосредоточена в руках одного лица – папы. Такая форма организации наиболее приспособлена для борьбы; не даром сложилось она в непрерывной борьбе, вначале главным образом внешней, затем – преимущественно внутренней (против «еретиков»).

В средневековом мире общественная роль церкви продолжала возрастать в течение целого ряда веков. Силой вещей католическая церковь принуждена была взять на себя организаторскую деятельность в удовлетворении тех общих потребностей феодального мира, о которых некому было позаботиться. В средние века церковь часто продолжала выполнять свои прежние общественно-экономические задачи – те, которые приняла на себя в эпоху Римской империи; частью, новые задачи, порождённые новыми условиями жизни. Всё это было возможно и необходимо именно потому, что церковь являлась величайшей и наиболее сплочённой экономической силой того времени.

Как сложились такая громадная экономическая сила духовенства? Её основной причиной являлась благотворительная забота церкви о бедных, экономически угнетённых и экономический вырождавшихся элементах населения. Эта забота доставила церкви необычайное влияние на народные массы, влияние, с которым не могла не считаться господствующая сила Римского государства – императорская бюрократия. После тщетных попыток утопить силу церкви в потоках крови империя смирилась и стала искать союза с могущественной организацией. Тогда церковь, из гонимой сделавшись господствующей, стала быстро расти на свободе, и её сокровищницы наполнялись богатыми приношениями, притекавшими от всех слоёв общества. Императоры, а позже их – германские короли и герцоги, которые также не могли не считать выгодным союз с церковью, дарили духовенству громадные поместья в вознаграждение за разнообразные услуги. Услуги эти заключались не только в том, что своей заботой о беднейшей части населения и всем характером своего учения церковь содействовала общественному спокойствию и порядку. Уже в эпоху упадка империи церковь принимала значительное участи в политических междоусобиях и доставляла победу тому из противников, на сторону которого становилась. Уже тогда выполняла она своими силами не малую долю законодательной работы в обще-государственных делах. Когда же на месте империи водворились варвары, то духовенству пришлось вводить повсюду порядок и устройство: варвары решительно не в силах были выполнить эту задачу – не так их воспитала их вся предыдущая история, характеризующаяся экономической раздробленностью, массой войн и междоусобий; – духовенство же являлось опытным организатором, для него общественно-организаторская роль была вполне привычна. Таким образом, в законодательной деятельности, в устройстве администрации – во всё этом наибольшую часть работы взяло на себя духовенство.

Организаторский труд, осуществлённый церковью, естественно, доставил ей громадную долю в общественном распределении. Уже в начале средних веков церковь обладала громадными богатствами, заключавшимися прежде всего в земельной собственности; церковь оказывалась крупнейшим и богатейшим феодалом того времени – феодалом, владения которого были разбросаны решительно повсюду, но объединены централизованным управлением. Этим создавались все условия для дальнейшего расширения всеобщей организаторской деятельности духовенства.

С церковных поместий получалось гораздо больше продуктов, чем могло потребить само духовенство. При господстве натурального хозяйства громадные избытки нельзя было обратить в деньги и сохранить в этой форме. Для католической церкви всего выгоднее было употребить их на самую широкую помощь бедным, больным, старикам, т. е. продолжать, только ещё в больших размерах, то, что она делала и эпоху империи.

Далее, церкви пришлось бороться с тем глубоким упадком экономической жизни, который был вызван неурядицами и брожением переходного периода. И здесь варвары оказались вначале такими же бессильными, как и в деле государственного устройства: по развитию производительного труда они стояли неизмеримо ниже римлян. Монастыри начинают обучать их земледелию и ремеслам, становятся рассадниками технических знаний, материальной культуры.

Бесконечные войны внутри феодального мира представляли большие невыгоды с точки зрения церкви: не говоря уже о том, что имения и сокровища церкви нередко прямо страдали от военного разбоя и грабежа, войны, феодалов ещё в большее сильной степени, хотя косвенно, задевали интересы церкви, подрывая благосостояние народа, ослабляя источник её доходов; между тем, в качестве общей организации феодального мира, церковь была в состоянии возвыситься над узостью точки зрения отдельных феодалов и защищать дело общественного порядка даже там, где непосредственно её интересы и не затрагивались. Поэтому церковь употребляла своё влияние на то, чтобы поставить хотя некоторые границы разнузданной воинственности феодалов. Она нередко выступала в роли посредника при различных междоусобиях, и роль эта приносила ей, по большей части, даже прямые материальные выгоды, так как за услуги по улаживанию столкновений церковь не оставалась без вознаграждения. Далее, церковь устанавливала дни «Божьего мира», которые соблюдались, вообще говор, плохо, но всё же в известной мере соблюдались, и давали хотя относительный отдых измученному населению; она добилась и формальной, и практической неприкосновенности церквей, монастырей и монастырских поместий. Всё это не только уменьшало ужасы феодальных междоусобий, но и создавало хоть какую-нибудь охрану для меновых сношений в феодальном мире; монастыри становились меновыми центрами, дни «Божьего мира» – торговыми днями.

Общественно-экономическая роль церкви создала ей неслыханную власть над умами народных масс. Власть эта была в свою очередь средством для дальнейшего увеличения силы и богатства церкви. Духовенство установило в свою пользу всеобщий налог на земледелие «церковную десятину». Оно организовало обширную систему всевозможных поборов на благочестивые цели – поборов, которые с течением времени возрастали всё более. Пожертвования в громадных количествах стекались в руки духовенства; наиболее важными из них были пожертвования земельные, которые к концу средних веков сосредоточили в руках духовенства не менее трети всей земли; и это была не худшая треть.

Только церковь, укрепившая свой авторитет многовековой деятельностью, была бы в состоянии объединить весь феодальный мир на борьбу с общими врагами – народами Востока (крестовые походы). Вообще, во всех случаях, когда возникала необходимость организовать кооперацию в такой области, где светские феодалы не могли выполнить этого, или кооперацию более широкую, чем был для них привычно, – там выступала католическая церковь – общая политическая организация средневековой Европы.

В общем, экономическое строение феодальной Европы приходится представить в следующем виде. На почве мелкого, технически слабого земледельческого производства, из которого ещё не выделилась обрабатывающая промышленность, создались небольшие, но довольно сплочённые натурально-хозяйственные организации – земледельческие общины. В тех областях общинного производства, где существовала потребность в единой организующей воле, выдвинулась власть феодалов, которые с организаторской деятельностью в производстве соединили такую же роль в распределении. Потребность в более широкой военной кооперации создала сложную, непрочную организацию сюзеренитета, основанную на ограниченном подчинении одних феодалов другим. Целый ряд иных общественных потребностей, которым военно-феодальная организация не могла удовлетворить по своему специальному-военному характеру и слабой сплочённости, вызвал всеобщую организаторскую деятельность церкви, опять-таки не только в сфере производства, но и в сфере распределения. В то же время, заполняя собой пробелы всех этих организованных экономических связей, незаметную, но необходимую роль в общественной жизни играли неорганизованные меновые связи, большей частью в зародышевой форме соседского обмена, но отчасти и в виде обмена между различными группами, даже различными странами.

3. Основные черты общественной психологии феодального периода.

Положение личности в феодальной группе мало чем отличается от положения личности в патриархально-родовой организации. В крестьянской семье патриархальные отношения сохранились почти в чистом своём виде. Над личностью крестьянина – главы семейства – тяготел авторитет его общины, далее – авторитет феодала и, наконец, авторитет католической церкви. Сила этих авторитетов была громадна, и влияние их имело глубоко консервативный характер.

Община являлась верной хранительницей обычаев, завещанных предками, всех старых форм технических, экономических, идеологических. Всякие нововведения вызывали в ней ожесточённоую борьбу против себя, потому что они угрожали ломкой исконных основ общинной жизни, подрывом единства общины, которое она инстинктивно отстаивала всеми силами. Величайший консерватизм в технике земледельческого производства вытекал прежде всего в низкой производительности крестьянского труда; за удовлетворением насущных потребностей самого крестьянства и за вычетом той доли его труда, которая шла в пользу феодала, не оставалось свободного излишка трудовой энергии, который возможно было бы растратить на развитие способов производства. Далее, вся система пользования общинной землёй не допускала, по большей части, даже мысли о техническом улучшениях; тесное соседство участков и одновременное превращение полей после жатва общие пастбища заставляло каждого всецело сообразовываться с тем, что делали другие, а переделы и переверстки там, где они сохранились, делали невозможной индивидуальную заботу о повышении плодородия земли, так как участок находился лишь временно в руках каждого данного владельца. Консерватизм же в технике означал консерватизм во всех сферах жизни, ибо с технического прогресса начинается всякий иной.

Отрицательное отношение феодальной, светской и духовной организации к изменениям сложившихся форм жизни вытекало из того, что подобные изменения угрожали увеличить экономическую силу других классов и подорвать феодальное господство. Обе эти организации могли играть сколько-нибудь прогрессивную роль лишь до тех пор, пока их господство не упрочилось окончательно; лишь до тех пор и психология обоих групп могла быть сравнительно мало консервативной. Но с тех пор, как феодальные отношения сложились вполне, дали жизни всё, что могли, – с тех пор сила интересов сделала обе организации господства враждебными дальнейшему движению и застойными по психологии.

Забитый тяжёлыми жизненными условиями, подавленный всяческими авторитетами, крестьянин отличался неподвижностью духовного склада и тупой приверженностью ко всему привычному. Его психология представляла величайшие препятствия всякому развитию.

В несколько лучшем состоянии находился ремесленник. В своей производственной деятельности он не был скован рамками общинных форм; в ремесле не было таких препятствий техническому прогрессу, какие указаны для земледелия. Занимая, в силу своих занятий, несколько отдельное положение среди общины, ремесленник мог с меньшими затруднениями изменять свои способы производства; и даже феодальные авторитеты в этом случае в меньшей степени ограничивали его, потому что ремесленник, находясь обыкновенно на оброке, вообще имел меньше дела с феодалом, чем крестьянин, отбывший барщину. Мало того, искусство ремесленников во многих случаях поощрялось высшими классами, так как доставляло им более совершенные предметы потребления. В силу этих обстоятельств, весь духовный склад ремесленников представлял для развития гораздо меньше препятствий, чем духовный склад крестьян-земледельцев.

Что касается до количества и качества того познавательного материала, на который опиралось общественное развитие, то и здесь приходится отметить большое сходство с патриарха