Заявления и признания, сделанные Самуилом

Первое своё высказывание, указывающее на то, что он вспомнил жизнь Пертти, Самуил сделал, когда ему было примерно полтора года. На вопрос о том, как его зовут, он ответил: «Пелтти». (Он не сумел выговорить букву «р» в имени «Пертти».) Время от времени Самуил также говорил, что он «Пера», а так звучало прозвище Пертти^[57]. В то же время Самуил называл мать Марьей, а бабушку по матери, Аннели Лагерквист, – матерью. Он сказал Марье, что она ему не мать. Точно так же он называл иногда Пентти Хеландера просто Пентти, а иногда – папой^[58].

Когда примерно в возрасте двух лет Самуил увидел фотографию, на которой был запечатлён Пертти, лежащий в больнице с переломом ноги, он сказал: «Это я, у меня тогда ноги болели». (Он не сказал, что они были сломаны.)

Когда Самуилу было примерно два с половиной года, он неожиданно сказал: «Ко мне Луди пришла». Он сделал это заявление в тот день, когда умерла Лидия, двоюродная бабушка Пертти. (Её имя «Луди» было укороченным.) Самуил знал о том, что Лидия болела, возможно, подумал о том, что она умирает. Однако его замечание поразило Марью, потому что незадолго до того, как умер Пертти, Лидия купила могилу для себя самой; в ней и похоронили Пертти, а позже в неё положили и саму Лидию.

Когда Самуилу было года три или четыре, он листал альбом семейных фотографий и увидел на одной из них Пертти, снятого примерно в то же время, когда он лежал в больнице. Только на ней Пертти был запечатлён во время ходьбы, то есть уже после того, как с его ног сняли гипс. Самуил в разговоре с Аннели сказал: «Мама, на этой картинке я». Потом он сказал, что его ноги были в гипсе и что он лежал в больнице. Никто не спрашивал Самуила об этой фотографии; он сам заглянул в альбом, наткнулся на эту фотографию, а затем принёс альбом Аннели, чтобы показать ей. Я полагаю, хоть и не до конца уверен, что эта фотография отличалась от той, которую Самуил узнал в возрасте двух лет.

Когда Самуилу показывали фотографии Пертти, на которых тому было примерно 10 лет, он, бывало, говорил, что на них изображён он сам. Когда он видел фотографии Пертти, на которых тому было больше 10 лет, то ничего не говорил. Однажды, просматривая альбом с фотографиями, он вдруг сказал: «Я помню, как собака укусила меня за ногу». О том, как его покусала собака и как ему было больно, он говорил не только в тот раз.

Приблизительно в апреле 1979 года, когда Самуилу едва исполнилось три года, он сказал, что в прошлом он повредил спину и его увезли в больницу на машине скорой помощи.

В том же месяце Самуил сделал своё наиболее развёрнутое заявление. Он вспомнил о том, как очень давно зашёл с отцом в «киску» (так он называл киоск). На них были шляпы: на нём синего цвета, на отце – палевого. Они захватили с собой гитару. Один человек нёс ружьё. Дом рядом с киоском загорелся, и им пришлось уйти. Этот рассказ, как утверждала Марья Рите Кастрен, описывал событие, произошедшее в 1974 году, приблизительно за год до смерти Пертти. Его друг готовил вечеринку, которая должна была состояться в домике рядом с киоском у железной дороги. Чердак дома загорелся, и вечеринка сорвалась. (Марья не сказала, правильно ли Самуил указал цвет шляп.)

Самуил не всегда признавал Марью сестрой, а Аннели матерью. Однажды, увидев фотографию Пентти Хяйкио и Аннели, он сказал: «Вот папа, а с ним бабуля». Марья попыталась сбить Самуила с толку, сказав, что он неправильно определил их, но он просто повторил то, что уже сказал. В этом признании имеет значение то, что Самуил никогда не видел отца Пертти, Пентти Хяйкио.

Глядя на фотографию Пентти Хяйкио, Самуил сказал: «Это мой отец». Марья и Аннели считали важным то, что Самуил узнал на фотографиях Пентти Хяйкио, потому что второй муж Аннели, Рейнер Лагерквист, ревновал к Пентти, и Аннели никому не показывала его фотографии, чтобы не раздражать Рейнара.

У Пертти была гитара, он играл на ней. После его смерти её убрали в футляр и спрятали в шкаф. Никто не говорил Самуилу об этой гитаре, но он всё равно искал её, нашёл и заявил, что она принадлежит ему.

После смерти Пертти всю его одежду уничтожили, кроме вельветового пиджака, хранившегося в шкафу. Однажды Аннели и Марья открыли шкаф и (в присутствии Самуила) заговорили о том, не отдать ли кому-нибудь этот пиджак. Самуил закричал, что он принадлежит ему и что его нельзя никому отдавать. Но Аннели и Марья могли ранее говорить (хотя они об этом не сказали) о том, что этот пиджак принадлежит Пертти, поэтому мы не должны принимать на веру то, что Самуил узнал его. Однако мы можем придать значение тому, как громко и настойчиво он потребовал оставить пиджак, который назвал своим. Этот случай произошёл, когда Самуилу было примерно три года.

У Пертти были часы, которые сломались и лишились стрелок. После его смерти Аннели положила их в ящик, в котором хранился разный «хлам». Однажды Аннели открыла ящик в тот момент, когда рядом с ней был Самуил. Он увидел эти часы, схватил их и сказал, что они принадлежат ему. Завладев часами, он стал хранить их или под подушкой, или в ящике под своей кроватью^[59].

Аннели брала с собой Самуила на кладбище, где был похоронен Пертти. Увидев могилу Пертти, Самуил сказал: «Это моя могила». В другой раз, когда Марья взяла Самуила на кладбище, он сказал: «Мы идём к моей могиле».