Принятие того, что нельзя изменить

 

«Боже, дай нам спокойствие, чтобы принять то, что мы не можем изменить, смелость изменить то, что мы можем изменить, и мудрость отличать одно от другого». Недаром в начале этой молитвы (очень популярной у анонимных алкоголиков) идет речь о принятии своего прошлого и настоящего. Это основа для всего остального. Точно так же принятие собственной беспомощности – необходимая предпосылка для ее преодоления. Только признав свою беспомощность, можно решить, является ли она постоянной и с ней нужно смириться, или есть шанс изменить ситуацию.

Если от беспомощности невозможно избавиться, потому что, например, нельзя отменить разлуку, смерть, инвалидность или болезнь, то ее нужно принять. Если психическое расстройство или личную слабость не так легко победить, первое, что нужно сделать, – это полностью принять их. Только тогда речь может идти о том, как пережить эти события, найти возможности для сожаления, возможно, чему‑то научиться, обрести новые силы. Не отрицать собственную беспомощность мужчинам чрезвычайно трудно. Выше уже шла речь о «слепом акционизме», а также о повышении уровня самоубийств среди пожилых мужчин, что также может быть истолковано как попытка сократить последнюю фазу жизни, которая характеризуется растущей беспомощностью.

Психотерапевту не всегда легко справиться с беспомощностью своего клиента. Он должен быть осторожен, чтобы не увязнуть в интеллектуальных абстракциях, в любых предлагаемых решениях, чтобы отвлечь клиента, ведь специалист тоже не всегда может найти выход из ситуации. Нужно помнить о главном принципе: нельзя оставаться наедине с беспомощностью.

 

Завышенные требования

 

Задача научиться принимать то, что нельзя изменить, также содержит элемент завышенного требования: «Как это можно сделать, как я могу это сделать – я просто не выдержу!» Такие мысли возникают не только в судьбоносные моменты, но и в повседневной жизни:

 

…при оценке своих недостатков

 

Тяжелее, чем ситуации, которые в целом нельзя изменить, мы переживаем те, которые не можем изменить лично мы сами. Такая субъективная неизменность возникает, например, из‑за того, что человек не обладает соответствующими навыками, не может набраться необходимой смелости, не имеет нужных ресурсов или, по крайней мере, так считает.

 

В таких ситуациях, в момент беспомощности, снижается самооценка. Беспомощность воспринимается как выражение личной неудачи, провала.

В результате возникает чувство неполноценности. В лучшем случае это чувство удается принять и смириться с ним. Нет ничего плохого в реалистичной самооценке, но только при условии, что мы не ставим под сомнение нашу общую человеческую ценность из‑за неполноценности в определенных сферах жизни. Мужчине крайне трудно принять индивидуальную неполноценность. Из‑за этого собственное чувство неадекватности проецируется на других: он критикует своих детей, считает невежами коллег, высмеивает внешний вид партнерши. «Синдром гадкого босса/партнера/мужчины» проявляется снова и снова – и не только у мужчин с тяжелыми нарциссическими расстройствами.

Вегмайеру 22 года, и он посещает сеансы из‑за сильных социальных страхов. На одной из встреч он описывает свои трудности в общении с другими людьми, самопрезентации, заявляет, что другие просто не могут с ним общаться, в том числе из‑за его молчания. Я отвечаю:

– Они просто беспомощны. Как вы! Как и я иногда, когда общаюсь с вами!

Он задумывается и произносит:

– Так же, как моя мама!

Потом он долго молчит и неожиданно уходит в туалет. Через пять минут возвращается и заговаривает на совершенно другую тему. В конце сеанса я сообщаю ему, что сегодня он дважды спасался бегством, когда не знал, что делать и говорить дальше. Поскольку он предпочитает изъясняться письменно, я предлагаю написать текст о чувствах, от которых он сегодня сбежал во время терапии. На следующий сеанс Вегмайер приносит мне свой текст «Зов о помощи», в отдельных местах которого чувство неполноценности проецируется на других:

 

«Если мой страх разливается как большая волна, я должен каждый раз заявлять о себе. Люди не имеют ни малейшего представления, они просто насмехаются над другими, высмеивают их внешность, их характер».

 

«Что я могу сделать, чтобы люди перестали смеяться надо мной? Я так напуган. Так много разбитых душ рядом со мной, позади меня, передо мной!»

 

«Когда я говорю правду, я краснею и начинаю потеть. Я всегда говорю правду, я ничего не могу поделать. Но люди не хотят знать правду, они избегают меня!»

 

«Я разрыдался однажды. Все были против меня, и я был неудачником, которого можно высмеивать!»

 

Когда я осторожно говорю с Вегмайером о проекциях в этих предложениях, его бросает в другую крайность: он преувеличивает свои собственные недостатки. Его неполноценность по сравнению с другими настолько велика, что у него нет шансов на равные социальные контакты. Он снова демонстрирует смирение. Ему по‑прежнему очень трудно реально оценить свои слабые стороны, а также возможность действий и перемен.

 

ЮМОР МОЖЕТ «ЗАБРАТЬ» МУЖЧИН ОТТУДА, ГДЕ ОНИ ЗНАЮТ СВОЙ ПУТЬ И ЧУВСТВУЮТ СЕБЯ В БЕЗОПАСНОСТИ, БЛАГОДАРЯ ИХ СКЛОННОСТИ К ЭКСТЕРНАЛИЗАЦИИ, И ОТВЕСТИ ИХ ВО ВНУТРЕННИЙ МИР, ЧАСТО НЕДОСТУПНЫЙ ИМ.

 

 

…при борьбе с оскорблениями

 

Некоторые мужчины реагируют на собственную беспомощность в конфликтных ситуациях с помощью физического насилия. «Я не мог поступить иначе», – иногда говорят эти люди. Это надо понимать так: они не могли вести себя лучше в тот момент. Помимо бегства, насилие является одним из двух разумных способов поведения при физических атаках. Агрессивные мужчины часто отождествляют угрозу своей самооценке с физическими угрозами. Они реагируют на оскорбления их чести, их мужской личности или самооценки так же, как на физические атаки. Они переносят механизм преодоления в совершенно другую область конфликта, например конфликт с партнершей. У них просто нет конкретных механизмов преодоления, подходящих для этой новой ситуации. Они бьют, потому что они беспомощны. Этот внутренний процесс многократно обсуждали, когда Зинедин Зидан набросился на Марко Матерацци в финале чемпионата мира 2006 года[23]. На записи видно, как Матерацци что‑то говорит Зидану (что‑то грязное о его сестре, как он позже признался). Зидан замирает, на мгновение колеблется, ищет (вероятно, неосознанно), как справиться с этой ситуацией, не находит выхода, а затем наконец прибегает к механизму преодоления: он бьет Матерацци головой в грудь. Этого бы не произошло, если бы Зидан знал какой‑либо другой внутренний или внешний способ справиться с такой ситуацией: словесный выговор, ироническое или насмешливое замечание или просто внутренняя уверенность. Проблема не в беспомощности как таковой, а в недостаточном знании и признании этой беспомощности и неспособности выработать позитивные способы борьбы с ней.

 

…при открытых вопросах

 

Еще одна серьезная проблема – отсутствие немедленного ответа. Многие мужчины рассматривают социальные ситуации как своего рода задачу, которую они должны решить. Каждая просьба о помощи – это экзамен, каждый вопрос – тест. В том числе вопрос «как дела?» Поэтому у мужчин есть ответ на каждый вопрос. Имейте в виду, какой‑то ответ, не обязательно правильный! Потому что отсутствие ответа было бы поражением. Ответ «Я не знаю!» или, что еще хуже, «Я не знаю, что делать!» невозможен для мужчин. Или он маскируется в многословных формулировках. Я поднял эту тему на семинаре с отцами, и всем присутствующим мужчинам эта проблема оказалась очень знакома: волнение, когда тебе адресован личный вопрос, усиливающееся внутреннее давление. Ответ не сразу приходит тебе в голову: попытка спрятаться за ничего не значащими словами, чтобы преодолеть «неловкое» молчание, воспоминания об унизительном школьном опыте, когда ответа не было. Личные разговоры воспринимаются как проверка знания слов в школе: каждая заминка – это внутренняя неудовлетворительная оценка, каждое «я не знаю!» – внутренний удар.

Доступ к своему внутреннему миру становится более сложным. Потому что там, где открытые вопросы, неясности, двусмысленности и пробелы в знаниях не допускаются, а являются чем‑то ужасным, нет ни любопытства, ни интереса.

Мужчины отказываются от изучения самих себя, потому что это неизбежно создает беспомощность и незащищенность, которые идут рука об руку с открытыми вопросами, с амбивалентностью, с субъективными истинами.

 

…при разговорах с женщинами

 

В разделе «Страх перед женщинами» упоминалась неуверенность мужчин в отношении эмоциональной близости с женщинами. Эта неопределенность также проявляется в сложности общения для многих мужчин. В эмоционально окрашенных партнерских отношениях женщины обычно чувствуют себя в большей безопасности. Мужчины часто не знают, как ответить на эмоционально ориентированное замечание или вопрос, потому что не могут быстро установить доступ к своему внутреннему миру. В личных беседах они ощущают себя подчиненными, и «драма недостающего ответа» снова их настигает. «Мужское» чувство неполноценности немедленно отсекается: мужчина ищет убежища в насилии, поиске гармонии или молчании. Но побег только поддерживает или даже усугубляет коммуникативную неполноценность.

Коммуникативная перегрузка максимальна, если принять во внимание «невербальную речь» женщин.

Однажды я читал, что эскимосы могут различать 30 различных оттенков снега, тогда как мы, жители Центральной Европы, всегда видим просто снег. Примерно то же самое некоторые мужчины замечают в своих партнершах. Там, где он видит только ее молчание, она может различить 30 типов молчания: грустное молчание, злобное молчание, вызывающее молчание, скучающее молчание, завораживающее слушание, влюбленное молчание, оскорбленное молчание, беспомощное молчание, глубокое созерцание, взволнованная тишина, смущенное молчание, обиженное молчание, счастливое молчание, ожидающее молчание… Соответствующей дифференциации женщина ожидает и от своего партнера. Если он на это не способен, она обижается или возмущается: «Ты не замечаешь меня, совершенно не сочувствуешь мне, ты не заботишься обо мне!»

Это коммуникативное недопонимание между женщинами и мужчинами может быть истолковано на основе концепции «когнитивная/аффективная эмпатия».

 

«Когнитивная эмпатия» – это умственная способность проникать в чужую шкуру и определять, что чувствует другой человек. «Аффективная эмпатия» содержит эмоциональную реакцию на наблюдение за состоянием другого человека, поэтому она соответствует термину «сострадание» в строгом смысле. Важность этого различия становится очевидной, когда мы говорим о людях с психопатическим расстройством личности или формой аутистического расстройства. Психопаты испытывают когнитивную эмпатию и используют ее манипулятивно. Но они не способны на человеческое сострадание. Аутичные люди, с другой стороны, обладают способностью испытывать эмоциональную эмпатию, но им трудно распознавать признаки чувств в голосе, выражении лица или жестах других людей.

 

В свете тезиса Барона‑Коэна о том, что аутизм является лишь крайней формой мужского мозга, можно сделать вывод, что многие «нормальные» мужчины также имеют определенные проблемы с расшифровкой невербальных эмоциональных выражений. А вот с аффективной составляющей эмпатии у них проблем нет. Если эмоциональное состояние другого человека ясно узнаваемо, лучше всего выражено в устной форме, он, конечно, способен сочувствовать.

Мужская дилемма снова легко узнаваема. Способность сопереживать или желание этого живы внутри мужчин. Однако для сохранения мужской идентичности важно заблокировать это сострадание, чтобы не возникло конфронтации с собственными болезненными импульсами. В процессе социализации мужчина все дальше и дальше отходит от активного общения со своими собственными или чужими чувствами, переставая обращать внимание на соответствующие сигналы. У мужчин отсутствует не способность сочувствовать, а, скорее, готовность поставить себя на место другого человека. Хорошая новость: традиционная мужественность все‑таки ближе к аутизму, чем к психопатии!

Мужчины относятся к своим собеседницам как к взрослым, ответственным людям. Они предполагают, что женщины расскажут о том, что их волнует, если они действительно хотят этого. Но, конечно, это очень мужской аргумент, который считает истинным общением только вербальную, открытую коммуникацию.

У мужчин тоже бывает невысказанное. Но это молчание имеет совершенно иное качество. Чувства являются «явно невысказанными» по отношению не к собеседнику, а к самому себе. При этом большинство мужчин не ждут, что их тайные чувства и потребности будут приняты во внимание или учтены. Неудивительно, поскольку в детстве они замыкались в себе от обиды или яростно протестовали, а их либо игнорировали, либо наказывали за это.

 

…при «современной мужественности»

 

В третьей главе «Разделенная страна» уже рассматривался феномен современного двойного стандарта, противоречащего ожиданиям мужчин, и был ярко проиллюстрирован Акселем Хакке. Стремление быть привлекательным, не слишком вспыльчивым и заботливо‑чутким человеком – это задача, которая не по плечу большинству мужчин. Около 20 лет назад среди женщин проводился опрос, как выглядит для них идеальный мужчина. Первые три места заняли настоящий мачо, сыгравший главную роль в сериале «Частный детектив Магнум» Том Селлек (сегодня это был бы Джордж Клуни), мальчишески улыбающийся Роберт Редфорд (сегодня, вероятно, Брэд Питт) и Иисус! Хотелось бы увидеть мужчину, которого не впечатлили бы эти результаты.

Один мой клиент описал свою борьбу с современными требованиями мужественности так: в течение многих лет я пытался изучить потребности своих партнерш как «тайный агент, ищущий секретную информацию». Трудно спорить с тем, что агент – непростая профессия. И что такая односторонняя ориентация на женские желания способствует доступу к собственным импульсам не больше чем традиционная мужская роль.

 

 

Горе

 

Подобно любви, горе – это чувство, которое едва ли можно передать и отразить с помощью разума. Например, в то время как вина и стыд зависят от личных ценностей и нравственности, страха оценки риска или гнева на индивидуальном уровне, чувство скорби возникает, когда происходит утрата – близкого человека, дома, замыслов. Эти аспекты, потеря которых вызывает чувство скорби, обычно одинаковы для всех, независимо от культурных особенностей и пола: семья, друзья, здоровье, базовая материальная безопасность, будущие мечты, смысл жизни.

Отношение к скорби похоже на отношение к беспомощности: очень важно осознать и принять чувство скорби и его причины по‑своему, чтобы не остаться одиноким, если это возможно, найти утешение через обсуждение, плач, телесный контакт. Но эти виды преодоления чрезвычайно сложны для мужчин.

Обычно остаются только типичные для мужчин внешние способы борьбы с горем: молчание, рационализация, акционизм и избегание пауз, спокойствие и молчание. Многие мужчины так боятся своего горя, что избегают эмоционально волнующих ситуаций. Терапевтическое домашнее задание по просмотру фильма о трудных отношениях отца и сына или несчастной любви – невероятный вызов для многих.

Скорбь часто скрывается за всепоглощающим гневом. Связано это с тем, что чувства злости и гнева более совместимы с традиционным образом мужественности, и поэтому мужчинам легче их выразить.

Ксантену 53 года, он очень сдержанно и разумно выражает свои эмоции. Единственная эмоция, которую я вижу, – раздражение, когда он говорит о своем отце. Его мать умерла, когда ему еще не было года, воспитанием занимался отец. Когда я говорю Ксантену, что чувствую его злость, он быстро отрицает это и пускается в рассуждения, насколько трудно было его отцу. Я заставляю Ксантена поработать с двумя стульями: пусть он представит, что на втором стуле сидит его отец, и попытается связаться с ним. После короткого подшучивания мой клиент выходит из себя в «разговоре» с отцом, встает, кричит на него и бьет стул подушкой. Все происходит очень быстро, и я чувствую себя как в одном из тех голливудских фильмов, в которых психотерапию часто приравнивают к неконтролируемым вспышкам гнева и ударам подушкой. Не дожидаясь уничтожения моей подушки, я встаю и кладу руку ему на плечо. Он медленно успокаивается и смотрит на стул отца, затем начинает тихо рыдать. Во время следующей встречи мы обнаруживаем его желание обнять отца.

– Мне придется навестить его для этого и, возможно, просто обнять его, здороваясь.

Это не только выражение гнева, которое можно понять как возможный признак печали, которая прячется за ним. Даже если мужчина говорит что‑то, что изначально кажется бессвязным или странно бесчувственным, почти наверняка это страх или горе, которое он стыдливо скрывает. Но из‑за того, что это чувство скрыто, а важная информация умалчивается, собеседник не в состоянии понять все высказывание. Он, вероятно, просто проигнорирует эти слова – и мужчина снова почувствует, что его «мягкие попытки» раскрыть что‑то личное не будут услышаны и поняты. Поэтому если мужчина говорит обрывками предложений, скрывает информацию или выдергивает ее из контекста, то стоит переспросить, что же он имеет в виду. Такие высказывания нуждаются в эмоциональной «расшифровке»: что за этим стоит? Какие чувства не были названы и раскрыты?

 

Злость/Ярость

 

Злость и ее усиленная форма, ярость, – типичные чувства для мужчин. Злость символизирует силу, открыто предлагает варианты действий, позволяет охранять собственные границы и тем самым защищает мужскую идентичность.

 

Выражение злости

 

Большинство мужчин могут выражать злость прямо. Однако иногда мужская злость проявляется косвенным образом.

1. Некоторые мужчины беспрерывно ругаются, препятствуя общению и блокируя другие эмоции.

2. Другие мужчины скорее ворчат, становятся упрямыми, как дети, и оскорбляются, но только после того, как они подробно сформулировали злобу других людей.

3. Не менее распространенной формой выражения злости у мужчин является крайняя строгость и внутренняя жесткость – в выражении голоса и лица, во мнениях и суждениях, в отношениях с самим собой и другими.

4. Многие мужчины страдают от вспышек гнева, то есть отдельных разрядов, которые субъективно воспринимаются как неконтролируемые. Эти люди часто сами пугаются масштабов своего гнева из‑за ничтожности поводов (например, при контакте с их маленькими детьми).

5. Злость иногда приводит к физическому насилию над детьми, женщинами или другими мужчинами.

6. Другой формой является словесная агрессия, то есть оскорбления и унижение другого человека, а также сексистские комментарии.

7. Косвенным выражением собственного гнева является интеллектуальное унижение других людей. (Здесь мы уже находимся в зоне перехода к так называемой пассивной агрессии, о которой будет рассказано ниже.)

 

СТРАХ, КОТОРЫЙ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ИСПЫТЫВАЮТ МУЖЧИНЫ НА СОЗНАТЕЛЬНОМ УРОВНЕ, – ЭТО СТРАХ ПОТЕРЯТЬ СПОСОБНОСТЬ ДЕЙСТВОВАТЬ, РАБОТОСПОСОБНОСТЬ. С ЕЕ УТРАТОЙ МНОГИЕ ДРУГИЕ АСПЕКТЫ, КОТОРЫЕ МУЖЧИНЫ СОЗДАВАЛИ В ТЕЧЕНИЕ СВОЕЙ ЖИЗНИ, ИСЧЕЗАЮТ ИЛИ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, СИЛЬНО СТРАДАЮТ.

 

Вопрос, однако, состоит в том, испытывает ли человек действительно именно злость и ничего больше. Со злостью часто связаны совершенно другие чувства, которые менее совместимы с мужской идентичностью: подавленное чувство вины, проецируемое на других людей, чувство страха и беспомощности или горе. Поэтому, когда мужчина злится, то очевидно, что его что‑то волнует, но часто непонятно, что именно.

Юри 47 лет, у него проблемы с эрекцией и депрессия. Он судья – как по профессии, так и по жизни. Он судит, и судит, и судит – себя и других: бестолкового неблагодарного сына, не умеющую воспитывать жену, невестку‑интриганку. Когда он вспоминает свои споры с женой, его выражение лица и тон заставляют меня внутренне отпрянуть от него. Только после нескольких сеансов терапии я наконец‑то сообщаю ему о моей внутренней реакции. После долгого и большого труда удается обнаружить: его чувства грусти и беспомощности вызваны тем, что он не играет никакой роли в собственной семье, его мнения не спрашивают, его не воспринимают всерьез. Юри может пока остаться с этими чувствами и сформулировать сообщение для своей жены, выражающее его печаль, беспомощность и желания без какой‑либо словесной агрессии. Скоро мы к нему вернемся (продолжение следует).

 

Пассивная агрессия

 

Очевидно, что люди, выражающие свой гнев в непрямой агрессии, представляют собой особую проблему для своих близких (и терапевтов). Такие косвенные агрессии принимают форму:

1) доброжелательных инструкций;

2) кратко выраженных, а затем немедленно снятых критических замечаний;

3) обидных замечаний, маскируемых под «ироничные» или «веселые»;

4) едва заметного уничижения собеседника;

5) постоянно демонстрируемого превосходства.

Если пассивно‑агрессивным мужчинам сообщить об их агрессии, они начинают ее испуганно отрицать или заявляют, что их замечание – только «шутка» или «конструктивная критика». Поскольку эти люди на самом деле совершенно не осознают свой собственный гнев, они обычно могут очень достоверно сформулировать это непризнание гнева. Кроме того, они – действительно «хорошие парни», «современные мужчины», пользующиеся популярностью у женщин. Часто это также очень сострадательные и вдумчивые люди, которые пытаются понять действия других, поставить себя на их место.

 

Именно в этом и заключается существенная часть их проблемы: они не могут осознанно воспринимать и прямо выражать чувство гнева. У того, кто очень хорошо «понимает других людей», неизбежно возникают трудности с принятием собственного гнева. И если он постоянно преодолевает свое чувство гнева, которое указывает на нарушение границ, в дальнейшем это приведет к негативным последствиям. Тем не менее этот принцип отрицания широко распространен. Я нередко слышу такие высказывания от клиентов: «Но я не могу злиться, она ведь не имеет в виду ничего плохого!» Поэтому, если умный, красноречивый, сострадательный мужчина замечает, что его отношения с привлекательными, уверенными в себе женщинами терпят неудачу, это может быть связано с его пассивно‑агрессивным обращением с собственным чувством гнева.

Целик – невероятно привлекательный 26‑летний студент‑докторант по социологии, который говорит как Харальд Шмидт и выглядит как Антонио Бандерас[24]. Он приходит на терапию, потому что несколько недель назад он отклонил предложение женщины о браке в третий раз (!) и на этот раз он не знает почему. «Я обожаю свою девушку», – говорит он. И подчеркивает, что уже прочитал ряд книг по психологии и теперь надеется, что терапия ему поможет.

Я не очень хочу работать с Целиком. Не только потому, что не выгляжу как Антонио Бандерас или не могу пережить, что кто‑то прочитал книги по моей специальности, о которых я даже не слышал. Нет, прежде всего «причесанные» версии Целика остаются такими туманными, такими пустыми, такими… Такими чистыми! Когда я сообщаю ему об этом, он соглашается со мной, называет это явление специальным термином и… продолжает в том же духе. После десяти сеансов я не стал ни на йоту ближе к нему.

В конце одиннадцатого сеанса я опять заявил о его неприступности, и это в какой‑то момент его задело. Неделю спустя Целик не изменился, но сообщил, что хотел бы провести сдвоенный сеанс, потому что у нас налаживаются «очень теплые» отношения только через 50 минут. У меня есть свободный час, я соглашаюсь. Эффект этой меры заключается в следующем: в течение более длительного сеанса мой гнев и мое разочарование из‑за его неприступности увеличатся так, что их уже невозможно будет скрыть. И примерно через 90 минут Целик, возможно спровоцированный моими учащающимися вздохами, не сдерживается и демонстрирует пусть и завуалированную, но все же явно ощутимую агрессию. По сути, он дает мне понять, что очень сожалеет о моей «эмоциональной сдержанности» в терапии. Я на мгновение замолкаю и игнорирую его попытки отступить, чтобы обида набрала силу. А потом замечаю, как во мне растет гнев. У нас начинается настоящее противостояние. Заканчивается все тем, что мы говорим о гневе и уязвимости – и не только теоретически. Наконец, мы оба можем сказать, что вдруг между нами возникает чувство близости. Целик понимает: он почувствовал мою открытость, мою уязвимость в результате своей критики. Он понял, что я не некий неосязаемый авторитет, равнодушный к нему (как его отец), но я не сломаюсь от его агрессии (как его мать). После долгого молчания он вдруг говорит:

– Возможно, я хочу проверить ее!

– Кого? – спрашиваю я.

– Мою подругу! Я имею в виду, может ли она принять меня на самом деле. И терпеть.

– Даже если вы говорите глупости или совершенно иррационально сердитесь? Терпеть и принимать даже тогда?

Он молча кивает.

– Ну, отлично, – говорю я, – так что, если ваша подруга легко выдержит обиду из‑за того, что вы отклонили предложение о браке, она достаточно сильна для вас, но слишком неуязвима, слишком безразлична!

– А если она от обиды меня бросит, тогда я знаю, что она любит меня. Но слишком слабая для меня!

– И к тому же она ушла! – добавляю я.

– Точно, – говорит он, – как две женщины до нее!

Чтобы мы снова не ушли в теорию, я наношу удар и говорю:

– У вас суперсистема – со встроенной гарантией одиночества!

Он смеется, а затем уходит внутрь себя.

– Глупо, – бормочет он через некоторое время, – как глупо! Глупо, черт побери! Так много книг и такая глупость!

Теперь у Целика слезы на глазах. Я думаю, что иногда стыд и горе – это хорошие чувства.

Конечно, пассивно‑агрессивное выражение злости – это не исключительно мужская тема, наоборот. Однако существуют гендерные различия в отношении территорий, на которых ведется пассивно‑агрессивная борьба: там, где некоторые женщины склонны быть более виноватыми и лишенными любви, мужчины демонстрируют всезнайство и высокомерие.

 

Подавление злости

 

В основном оба пола страдают от «проглатывания гнева», то есть полного подавления любого его выражения. Соответственно и у женщин, и мужчин подавленный гнев рано или поздно вырвется наружу. Однако в тех формах, в которых в конечном итоге проявляется злость, могут отражаться определенные гендерные различия. Это особенно очевидно, когда злость направлена против самого себя, что приводит к различным типам самоуничтожения. Женщины чаще злоупотребляют таблетками или травмируют себя, мужчины чаще страдают трудоголизмом, страдают от язвы желудка, злоупотребляют наркотиками или стремятся к риску. Массовые фантазии о насилии также являются обычным явлением среди мужчин с подавленным гневом: агрессивные сексуальные сны, конкретные идеи о насилии по отношению к партнерше или мечты об эпических сценариях насилия в голливудском стиле. Сильная связь между мужественностью и насилием здесь очевидна.