Экскурс. Борьба с мужской агрессией

 

Мужская агрессия, будь то физическая, сексуальная или словесная, не является неизбежным следствием гнева. Насилие является признаком отсутствия адекватных навыков управления гневом. Но поскольку мужское насилие – это реальность, с которой сталкиваются многие, следует кратко описать, как бороться с мужской агрессией.

 

Первый основной способ реагирования на мужскую агрессию – это бегство, контролируемый уход с арены мужской борьбы: прекращение разговора, кратковременное или полное прекращение отношений с партнером, четкие границы. В горячем, агрессивном климате отношений некоторые проблемы просто невозможно решить или устранить. В таких случаях, безусловно, умнее, эффективнее и безопаснее самоустраниться из ситуации. «Побег» – это вариант, к которому нужно отнестись со всей серьезностью. Я хотел бы это подчеркнуть, потому что многие люди, имеющие дело с агрессивными мужчинами, похоже, вообще не видят возможности покинуть мужскую арену. В том числе многие женщины, которые не расстаются с избивающими их или угрожающими им агрессивными мужчинами, а также многие мужчины, которые считают бегство «потерей лица», «поражением», «поджатым хвостом».

Второй вариант: выйти на боевую арену, но без оружия. Если вы выбираете то же оружие, что и мужчина, и используете для своей защиты словесную или физическую агрессию, существует высокая вероятность того, что вас ранят еще сильнее. Скорее всего, вы проиграете. Возможна также долгая битва между равными соперниками, которая приведет к крупным потерям с обеих сторон (если она вообще закончится). Вы сможете ударить и поранить противника, и он ответит усиленной агрессией. Поэтому оба варианта не очень привлекательны – они примерно одинаковы.

Отвечая на мужскую агрессию борьбой, нужно защищать себя, не мирясь с агрессией, но и не травмируя мужчину всерьез. Учитывая, что вы только что получили травму от него, это, конечно, нелегко. Психотерапевтам‑мужчинам в таких ситуациях недостаточно защитить себя. Их задача – инициировать процесс изменения поведения. Поэтому специалист должен ударить мужчину и слегка ранить. Однако это необходимо сделать так, чтобы не только предотвратить эскалацию насилия, но и спровоцировать у клиента размышления о собственном агрессивном поведении и, в конечном итоге, также о чувстве гнева.

После того как Юри (помните судью, у которого проблемы с эрекцией и депрессия?) произнес несколько слов о своей печали, мы некоторое время молчим, а затем обмениваемся взглядами, в которых присутствуют близость, солидарность и правдивость. Однако внезапно он снова зажимается, сидит, сгорбившись, на стуле, долго молчит или говорит бесстрастным голосом. Я вижу, как депрессия постепенно набирает силу. За 10 минут до конца сеанса он садится прямо и снова говорит твердым голосом:

– И эта терапия абсолютно бесполезна. Когда я выхожу от вас, я всегда чувствую себя хуже, чем раньше.

Поскольку я не был готов к такому «приговору», то сначала потерял дар речи. В моей голове вспыхивает целая серия ассоциаций, одна из них связана с фильмом о суде, который я когда‑то посмотрел, где была фраза: «Согласен ли обвиняемый с решением?» Я явно возражаю и поэтому говорю:

– Ну же, господин Юри, не начинайте, пожалуйста! У вас появляются слабые чувства, грусть, беспомощность. Вы недолго переживаете их и погружаетесь в депрессию: смиряетесь, сдаетесь, падаете духом… И когда вы приходите в себя через три минуты или три месяца, в зависимости от ситуации, то снова наносите удар и нападаете на себя, на других: «Глупая женщина, глупый ребенок, чертов терапевт!»

Юри поражен моими последними словами: я, наверное, немного переборщил, не сдержал злость. Но теперь он долго и пристально смотрит на меня, чего раньше не было, и произносит:

– Верно!

Я замечаю, что расслабляюсь. Мы еще немного разговариваем о порочном круге «агрессия – настоящие чувства – депрессия – агрессия», и наконец Юри говорит:

– Спасибо! Я думаю, что мне нужен кто‑то, кто может меня отчитать. Мои братья и сестры и мои родители всегда возмущаются вместе со мной, когда я чем‑то недоволен, а когда я не в духе, они пытаются утешить меня, но это не помогает! Мне нужно, чтобы кто‑то сказал мне: «Боже мой, что ты творишь?»

 

 

Чувство вины

 

Чувство вины, как и любое чувство, также имеет свою значимость: оно предотвращает нарушение границ, насильственные нападения и в целом аморальное поведение. Это возможно и в форме существующего чувства вины после нападения, которое может предотвратить дальнейшие нарушения границы, и в форме ожидаемого чувства вины при простом рассмотрении аморального поступка. При этом «аморальный поступок» не обязательно должен быть активным действием, а может также принимать форму отсутствия помощи или поддержки.

Таким образом, чувство вины имеет свое эволюционное значение – оно регулирует сосуществование людей. Это не меняет того факта, что это крайне неприятная эмоция. Там, где гнев может восприниматься как могущество, а выражение горя или беспомощности встречает утешение или сочувствие, чувство вины… просто ужасно и больше ничего. Трудно найти что‑то положительное в вашей собственной вине. Вы обычно остаетесь в одиночестве. Вопрос, как с этим справиться, также чрезвычайно сложен. Наиболее очевидный вариант – честные и искренние извинения. Таким образом, жертва восстанавливает свое достоинство и право на границы, а виновный получает помощь в преодолении своей вины. Но что, если извинения невозможны?

 

ТРЕБОВАНИЕ БЫТЬ ВСЕГДА СЕКСУАЛЬНО СОСТОЯТЕЛЬНЫМ БОЛЬШЕ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ПОДСОЗНАТЕЛЬНЫМ. СЕГОДНЯ МУЖЧИН ОЧЕНЬ НАСТОЙЧИВО УЧАТ: ИХ ЗАДАЧА – ЧТОБЫ «ОН» ХОРОШО ФУНКЦИОНИРОВАЛ. МУЖЧИНЫ МОГУТ ВСЕГДА – А ЕСЛИ МУЖЧИНЫ НЕ МОГУТ, ТО ЭТО ИХ СОБСТВЕННАЯ ВИНА.

 

Альберту 32 года, и он приходит на психологическую консультацию, потому что во время ссоры сильно ударил свою подругу по лицу. Он «впервые совершил преступление» и сам ошеломлен своим поступком. Альберт образованный, интеллигентный человек, который ненавидит насилие – и, следовательно, теперь себя самого. Работать с ним несложно, учитывая мотивацию и способность Альберта к рефлексии. Он быстро изучает альтернативные способы борьбы со своими чувствами и может проработать в терапии более глубокие темы из своей жизненной истории. Но вина остается. Она тяжело давит на его плечи и сердце. Почти на каждом сеансе Альберт спрашивает, как с этим справиться. Он не может извиниться, его девушка ушла от него и отказывается общаться с ним.

В какой‑то момент появляется слово «исправление», которое принципиально невозможно, и он превращает его в «улучшение». Альберт хочет противопоставить что‑то хорошее плохому поступку, который он больше не может изменить. На следующей встрече он сказал мне, что когда вышел из мужского консультационного центра на прошлой неделе, то увидел рекламный щит с рекламой организации по оказанию помощи жертвам насилия. Когда он вернулся домой, то сразу же подал заявку на членство. В конце следующего сеанса я спрашиваю Альберта, как он относится к своей вине. Он отвечает:

– Я все еще чувствую себя виноватым, но в то же время я также чувствую, что могу совершать не только плохие, но и хорошие поступки.

– Как если бы вы могли бы многое простить себе? – спрашиваю я.

– Я попробую. Это нелегко, но я попытаюсь.

Учитывая тесную связь между мужественностью и активностью, властью и насилием, неудивительно, что многие мужчины чувствуют себя виноватыми. Эти чувства вины в значительной степени подавляются в повседневной жизни, потому что они очень неудобны и приводят к стрессу. Вина проецируется вовне, и вот преступник уже видит себя в роли жертвы, согласно девизу: «Виноваты всегда другие, я сам – бедная овечка!»

Иногда чувство вины прячется за автоматическими «исправлениями», смысл которых неясен виновному. Он вынужден совершать добрые деяния, иначе вина ворвется в сознание. Это прежде всего относится к старому чувству вины родом из детства, которое давно укоренилось в подсознании. Один клиент сказал мне как‑то, что навещал своего овдовевшего отца неделю за неделей в течение почти полувека, хотя он «честно говоря, терпеть его не мог» и регулярно страдал от отцовских унижений. Позже выяснилось, что клиент чувствовал себя виноватым во внезапной смерти своей матери от сердечной болезни 45 лет назад, так как она умерла всего через несколько недель после его переезда из семейного дома. Этот пример проясняет, что может быть (субъективная) вина без (объективной) вины, то есть без действительно аморального поступка. Однако женщины и мужчины страдают от таких «необоснованных» чувств вины, связанных с ценностями и нормами семьи или другого окружения – часто даже если они сами были жертвами аморальных поступков.

Феномен подавления других чувств, таких как горе и беспомощность, посредством субъективного переживания вины характерен именно для мужчин. При очень серьезной потере иногда легче чувствовать себя ответственным и виноватым, чем испытывать грусть и беспомощность, которые приносит такой удар судьбы. Настаивая на своей собственной ответственности за трагическое событие, вы создаете ретроспективную иллюзию, что вы не были беспомощны при ударе судьбы. Таким образом, можно сохранить весьма желанную уверенность в том, что вы никогда не будете беспомощными в дальнейшем, если будете принимать правильные решения. Возможность дальнейшего подавления горя дорого стоит, и цена ей – постоянная вина.

 

Стыд

 

Чувство стыда обычно возникает в ситуациях, когда мы сталкиваемся с нашим собственным несовершенством или нам угрожает публичное изобличение. Оно сигнализирует нам о том, что мы касаемся своего собственного предела интимности. Соответственно стыд возникает в сфере секса, когда все наши физические и поведенческие недостатки, а также сексуальные предпочтения и потребности предстают в обнаженном виде – во всех смыслах. Но наиболее типичной формой стыда для мужчин является другая: стыд перед лицом собственных «мужских чувств». Когда мужчины на самом деле переживают такие эмоции и больше не могут скрывать их от других, они часто испытывают стыд. Стыд – это чувство, от которого трудно избавиться. Поэтому мужчины пытаются отгородиться от него, например, проецированием на других, подобно чувству вины. Например, мужчина критикует партнершу за то, что считает постыдным для себя. Или что‑то во внешности партнера подвергается критике. Логика, стоящая за этим: «Если бы моя подруга была похожа на Скарлетт Йоханссон, то я мог бы гордиться, тогда мне не было бы стыдно». Поскольку такие проективные высказывания естественным образом затрагивают больные точки и стыд другого человека, все это перерастает в бесконечные споры с соответствующими травмами.

Идеологическая жесткость многих людей, то есть низкая терпимость к любым отклонениям от нормы, также является такой проекцией, которая должна вытеснить свои собственные постыдные мысли и чувства. Поэтому не случайно, что мужчины, которые пропагандируют очень жесткие убеждения или идеологические системы, нередко ведут себя крайне девиантно. Некоторые мужчины совершенствуют искусство подавления стыда, полностью забывая об аспектах стыда, полностью изгоняя из сознания. Вспомним о человеке, который оставил свою коллекцию порнофильмов там, где ее должна была найти его жена, и отреагировал с ужасом и сильным (в том числе внутренним) отрицанием, когда она упрекнула его.

Однако, если мужчины осознают свой стыд, они часто обращаются с ним довольно жестко: стыд должен безвозвратно уйти. Многие убийства, и прежде всего самоубийства, в конечном итоге основаны на чувстве стыда, субъективно преувеличенном до понятия «неисправимого стыда».

Существуют и другие, менее жестокие механизмы преодоления стыда, такие как разговоры о собственных недостатках как на «исповеди». Такое признание позволяет мужчине выступать в активной роли. Даже если он точно не знает, что произойдет и как отреагирует другой человек, он все равно описывает проблему.

Стратегия самоиронии также помогает различными способами справляться со стыдом. С одной стороны, она позволяет честно посмотреть на проблему и решить ее, сохранив при этом небольшую дистанцию. Кроме того, самоирония позволяет легче отнестись даже к очень неприятным и удручающим ситуациям. Не лишенному чувства юмора мужчине удается избавиться от ощущения слабости и перейти к укреплению самооценки: он активно справляется со своими трудностями и может даже получить признание и поддержку близких. В любом случае, он с любовью обращается к себе. Таким образом, адекватное восприятие и преодоление собственных чувств стыда и несовершенства имеет фундаментальное значение для отношения как к партнерше, так и к себе самому.

 

Желания

 

Когда мужчины уже привыкли к терапии, если они уже немного преодолели мужскую терапевтическую дилемму, экстернализацию, эмоциональное молчание, если они открываются и вступают в личный контакт, если они провели анализ проблемы, если они признали, что испытывают беспомощность, стыд или горе, они часто задают вопрос: «А теперь что мне делать, чтобы проблема, конфликтная ситуация, ее симптомы исчезли?»

Всем терапевтам непросто ответить на этот вопрос, потому что решение видится вовне, в немедленном действии. Мужчина по‑прежнему руководствуется страстью действовать, игнорируя необходимый процесс выяснения и признания своих желаний. В этом вопросе содержится как сохраняющийся скептицизм в отношении разговоров с психотерапевтом, так и недостаток терпения, чтобы остановиться и выяснить, чего же мужчина на самом деле хочет. Что хотят сказать ему симптомы? На какие скрытые надежды они могут указывать? Какие скрытые желания он испытывает? Поэтому открытие собственных желаний и стремлений в качестве мотивирующего ресурса играет особую роль в психотерапии с мужчинами. В соответствии с принципами, описанными на 4‑м этапе «Пути к самому себе», мужчине можно было бы ответить на его вопрос: «Перейти от долга к желанию!»

Но переход к стремлениям и, особенно к желаниям, не так прост, как кажется. Испытывать желания тоже нужно учиться. В то же время на уровне поведения многих (относительно) молодых людей можно наблюдать отказ от взросления и принятия ответственности. Взрослеть, среди прочего, означает принимать решения, прощаться с некоторыми мечтами и утопиями. Однако если мужчина даже не осознал свои собственные желания и, следовательно, не имел возможности устанавливать внутренние приоритеты, то с возрастом трудно отказаться от некоторых из множества вариантов.

Кроме того, стремления, которые остаются неосуществленными и неосознанными, могут привести к насилию. В конечном счете бо́льшая часть мужского насилия – это насилие в отношениях, за которым, помимо беспомощности, также скрываются желания, не воспринимаемые мужчинами: желания любви, уважения, заботы, свободы от унижения.

Важность осознания собственных желаний становится очевидной. Это означает не их немедленное выполнение, а возможность работать над ними. У многих мужчин вскоре проявляется интерес к самим себе. Возникает желание узнать себя поближе, исправить «вред» процесса мужской социализации, обратить вспять процесс, проникнуть извне внутрь: «Иногда мне хотелось бы узнать, кто я на самом деле!» В результате часто возникает желание общаться со своими внутренними побуждениями, чтобы делать то, что так долго казалось невозможным, потому что это не ощущалось и, следовательно, было немыслимо. Стремление наконец быть услышанным. И не потому что мужчина говорит громче, смешнее, умнее, чем окружающие, а потому что он рассказывает о себе.

Г‑ну Бербигу 41 год, и он страдает от депрессии в течение 20 лет. Он уже долгое время приходит ко мне на терапию, поэтому я написал несколько более подробную историю его болезни. Бербиг приходит на чтение фрагмента из этой книги, когда я и мой коллега Вольфганг в конце читаем короткое стихотворение под названием «Желание». На следующем сеансе г‑н Бербиг благодарит меня за приглашение.

– Вам понравилось? – спрашиваю я очень нетерапевтически. Забавно, что я сразу испытываю тщеславие, просто потому что написал несколько строк стихов – когда клиент говорит мне о книге по моей специальности, я начинаю обсуждать содержание и не спрашиваю его, понравилась ли ему книга.

Но г‑н Бербиг вовсе не хочет льстить моему тщеславию и хвалить мою поэзию:

– О, я не обратил особого внимания на стихи, – говорит он откровенно. – Просто… я хотел бы спросить… блондинка в первом ряду, справа от вас, это была ваша девушка?

Я киваю, и г‑н Бербиг продолжает:

– Ну, хорошо… когда объявили стихотворение… точнее, это было между заголовком и первой строкой… я имею в виду взгляд… когда вы прочитали «Желание», вы взглянули на вашу девушку, буквально на секунду, потом начали читать… Я, честно говоря, больше не слушал… но ваш взгляд… это было здорово, действительно здорово!

Г‑н Бербиг улыбается мне сияющими глазами. Я молчу, потому что я все еще поражен тем, что он меня так «поймал». Затем он рассказывает, что после чтения, на котором присутствовала его подруга, он набрался смелости и пригласил ее выпить пива в пивной.

– И мы разговаривали, пока они не выгнали нас в три часа утра. О наших желаниях и стремлениях и обо всем этом, – снова говорит он с сияющей улыбкой. – Я рассказал ей о вашем взгляде и о том, что я также хотел бы показать больше своих чувств, в том числе к ней, но я часто боюсь, что она… ну, вы все это знаете!

«Все это» я действительно знаю: в течение многих сеансов мы говорили о страхах г‑на Бербига, его трудностях в общении. Конфронтации, ролевые игры, работа с биографией – ничего не помогло, я был довольно измотан своей терапевтической заумью. Но такой полуосознанный взгляд на мою девушку…

 

Любовь и влечение

 

Можно писать романы о любви, стихи, сонеты, рассказы и даже специализированные и научно‑популярные книги. Но не об этом речь. Здесь можно много сказать о любви мужчин к родителям, детям, женам или подругам. Но так же как и в отношении некоторых других чувств (зависть, ревность, отвращение или удивление), я не могу назвать ничего типичного или нетипичного для мужчин в отношении любви.

Формы ее выражения, однако, иногда оказываются несколько разными у обоих полов. Я до сих пор помню клиента, который сказал мне следующее: «Вы знаете, моя жена всегда обвиняет меня в том, что я не показываю ей свою любовь, что она не знает, люблю ли я ее до сих пор. Я имею в виду, чего ей не хватает? Я же сказал ей, что люблю ее. Пока я не сказал обратное, она должна понимать, что ничего не изменилось!»

Совсем иначе дело обстоит с «влечением». Ни об одном человеческом чувстве не написано столько, что касается различий между влечением мужчин и женщин. В этом отношении мужское желание и мужская сексуальность – это (огромная) тема сама по себе, с соответствующим количеством книг: поиск на Amazon.de по ключевым словам «мужчины и секс» дает больше 330 результатов. Для сравнения: «Мужчины и горе» – 2 книги, «Мужчины и беспомощность» – 0!

Для того чтобы разобраться в этой куче пособий о сексе, книг об удовлетворении женщин и трехступенчатых программах своевременного семяизвержения, хотелось бы сослаться на две работы, ставшие классикой за эти годы: «Новая сексуальность мужчин» Берни Зильбергельда и «Роль принца» Дитера Шнака и Райнера Нойцлинга[25]. В своей книге Зильбергельд прежде всего рассматривает большинство популярных мифов о мужской сексуальности, чтобы затем показать американско‑прагматический способ решения различных сексуальных проблем. Шнак и Нойцлинг, в свою очередь, иллюстрируют сексуальное развитие мальчика в мужчине, рассматривая при этом основательно, чутко и всегда с большим юмором самые разнообразные затруднения на этом пути. В свете этих двух выдающихся научно‑популярных книг я хотел бы ограничиться несколькими комментариями на тему сексуальности, а также отказаться от описания различий между гетеросексуальными и гомосексуальными желаниями.

 

НАИБОЛЕЕ СИЛЬНЫЕ И НЕЗАВИСИМЫЕ ВНЕШНЕ МУЖЧИНЫ, КОТОРЫЕ ОБЕСЦЕНИВАЮТ ЖЕНЩИН И ЖЕНСТВЕННОСТЬ, ОТРИЦАЮТ СЛАБОСТЬ И БЕСПОМОЩНОСТЬ, ВОЗМОЖНО, ДАЖЕ ЗАБОТУ И НЕЖНОСТЬ, БОЛЬШЕ ВСЕГО НУЖДАЮТСЯ В СВОЕЙ ПАРТНЕРШЕ.

 

Часто говорят, что мужчины все время думают о сексе. Следует добавить: но не во время секса! Существуют (к сожалению) большое давление, страхи, неуверенность, гнев и стыд. Некоторые из этих чувств, конечно, в основном присущи обоим полам: мальчики и девочки должны справляться с гормональными изменениями в период полового созревания, иметь дело с социальными сексуальными нормами и ценностями и развивать позитивное отношение к своему телу. Вряд ли можно избежать чувства стыда и отсутствия неуверенности, а также страха перед все еще неизвестным миром сексуальности.

У мальчиков существует еще одна важная проблема в период полового созревания: они отстают от девочек в сексуальном развитии. Поскольку мальчики развиваются позже, чем их ровесницы, девочки больше интересуются юношами постарше. Мальчики того же возраста, которые еще недавно были товарищами по играм или друзьями‑одноклассниками, становятся неинтересными. Поэтому они чувствуют себя униженными. Таким образом, мальчики открывают свою собственную сексуальность в атмосфере отсталости и привыкают сочетать с темой секса чувства неполноценности, ранимости и гнева.

Поскольку такие чувства часто даже не осознаются из‑за отчуждения от своего внутреннего мира, механизмы компенсации создаются автоматически. Сексизм подростков хорошо известен. Они «расплачиваются» с девушками непристойными шутками, глупыми заигрываниями и обидными комментариями. Сексуальность более развитых девочек объявляется «дешевой», а одноклассниц, которым завидуют и в которых влюбляются, обесценивают, называя «проститутками и шлюшками». Это помогает превратить собственную беспомощность в силу, защититься от собственного чувства неполноценности. Девушкам, разумеется, это кажется только глупым и нелепым, поэтому они еще активнее интересуются мальчиками постарше. Тем не менее в коллективе мальчиков, в котором все страдают от одной и той же проблемы, с помощью уничижительных высказываний может создаваться и поддерживаться мужское чувство превосходства. Многие мальчики также рассказывают вымышленные истории, которые должны продемонстрировать, что они могут или уже смогли «поиметь любую девушку».

Благодаря интернету мальчики все раньше знакомятся с различной порнографией. Просмотр порно – еще один способ компенсировать чувства уязвимости, беспомощности и неполноценности. Объективно недоступное делается субъективно доступным. При этом юноши не замечают, что чрезмерная доступность женщин в классическом порно резко контрастирует с реальностью. Мужчины интересуются порнографией еще по одной причине: в ней все предсказуемо. В любой момент известно, что и как будет происходить. Одно и то же повторяется снова и снова. Зритель точно знает, чего ожидать, включая даже свою собственную реакцию.

Настоящая интимная близость, напротив, сложное явление, поскольку встречаются два разных человека с разными потребностями, чувствами, предпочтениями и опытом. По‑прежнему актуальна старая поговорка психотерапевта, что во время секса обычно в постели не два, а шесть человек – помимо двух непосредственных участников еще и их родители. Под этим подразумеваются не только сексуальные нормы семьи, но и детские конфликты, которые играют огромную роль во взрослой сексуальности. Кроме того, эта сексуальность заложена в потенциально беспокойной, эмоциональной и напряженной повседневной жизни. Если реальную сексуальность можно сравнить с кривой или уравнением с несколькими неизвестными, то порнография больше похожа на таблицу умножения. Реальный секс похож на поездку в отпуск, а обычная порнография – на чтение путеводителя за пять евро.

Но многим мужчинам нравятся путеводители. Они, вероятно, предпочитают принцип предварительно структурированного, ориентированного на схему подхода. Соответственно секс также должен происходить по определенному плану. Однако настоящая сексуальная игра не может быть спланирована и структурирована обычным способом. Она существует в основном в области фантазии и спонтанности. Правила игры заранее не обговариваются, даже игровое поле не всегда четко ограничено. В этом отношении совместное развитие сексуальных отношений – это то, что у мужчин получается не очень хорошо. Тем более что они часто выходят на сексуальную арену в состоянии неполноценности, незащищенности и травм.

Это становится особенно критичным, когда мужчина теряет возможность реализовать свой «план». Мы говорим о проблемах с эрекцией и преждевременной эякуляции – и, следовательно, о беспомощности. Пострадавший мужчина ощущает не только угрозу своей сексуальной идентичности, но и его основной мужской идентичности как мужчины из‑за «отсутствия достижений» и чувства беспомощности. Поэтому весьма вероятно, что он выйдет из сексуального диалога и пустится в бегство – в «мужской аутизм».

Маркусу Калински 46 лет, он ростом почти два метра и входит в кабинет с поникшей головой – как будто очень виноват передо мной. Низким голосом он говорит о «сексуальных затруднениях», которые, как выясняется, на самом деле являются проблемами с потенцией. У него всегда были «некоторые проблемы с эрекцией», из‑за которых он быстро расставался со своими партнершами.

– К сожалению, с моей нынешней девушкой вообще ничего не получается, – говорит он, – поэтому я решил, что пора что‑то предпринять.

Я хвалю Маркуса за его решительность и спрашиваю, действительно ли «вообще ничего не получается», чтобы на мгновение отвлечь его внимание от отсутствующей эрекции. Но он совершенно не слушает меня и продолжает рассказывать, что его девушка сильно страдает от его сексуальных проблем, что она чувствует себя нежеланной, нелюбимой, отвергнутой и часто плачет, если у него снова «не получилось».

– Как вы себя чувствуете, когда ваша подруга так реагирует? – спрашиваю я.

– Ммм, я могу ее понять! – говорит Калински и развивает эту мысль в течение нескольких минут.

– Хорошо, я тоже могу понять вашу девушку, – говорю я и делаю вторую попытку. – Но мне хотелось бы знать, как вы себя чувствуете, когда ваша девушка плачет из‑за отсутствия у вас эрекции.

Он не понимает мою мысль:

– Я всегда сначала пытаюсь объясниться с ней, а потом мы почти не обсуждаем это…

Одна коллега как‑то посоветовала мне не всегда «так сильно давить на людей», но я иногда все‑таки пользуюсь приемом конфронтации. Поэтому говорю Калински, который, очевидно, совсем не хочет отвечать на мой вопрос:

– Мы в кулуарах саммита?

Он смотрит на меня, замолкает, затем бормочет:

– Что… Саммит? В смысле?

– Не сердитесь на меня, но мне кажется, как будто передо мной один из политиков. Они ведь тоже никогда не отвечают на конкретные вопросы.

Теперь он весь внимание, просит повторить вопрос, затем молча кивает и думает, размышляет о своих чувствах. Наконец он тихо говорит:

– Плохо, я плохо себя чувствую, это все только ухудшает…

Мы на мгновение замолкаем, и внезапно Маркус говорит необычно громким для него голосом:

– Она меня мучает этим своим нытьем! Как будто я не хочу или что‑то в этом роде, просто блевать хочется!

Инстинктивно он кладет руку на рот и смотрит на меня испуганно. Я сам немного озадачен его «вспышкой», и мы смеемся, чтобы снять напряжение.

– Я никогда не говорил этого раньше, – запинается г‑н Калински: он все еще немного испуган.

– Вы бы предпочли проглотить и изобразить понимание? – спрашиваю я.

– Или замкнуться и расстаться, – отвечает он, и мы проводим остаток сеанса, обсуждая его последние отношения, которые он прекратил, потому что не мог вынести «безмолвного упрека» своей бывшей девушки. В конце сеанса он задумчиво говорит:

– Может быть, не было никаких упреков или, по крайней мере, были не только они – я никогда не обсуждал с ней это…

И последнее, но не менее важное: импотенция у всех на устах, потому что это идеальная метафора мужского кризиса, а именно неспособность успешно, результативно действовать. Для мужчин хуже, чем импотенция, обычно только кризис, связанный с работой (безработица, нетрудоспособность, серьезная неудача на работе), который может полностью выбить их из колеи. Здесь, в отличие от импотенции, «провал» к тому же публичен и виден всем.

Профессиональные кризисы, с другой стороны, дают следующее преимущество: можно найти других виновников вашего собственного «неуспеха»: некомпетентного начальника, вредных коллег, делового партнера‑мошенника или внезапно заболевшую спину (желудок, сердце). При импотенции эта возможность локализации проблемы во внешнем мире недоступна. Конечно, мужчины хотят, чтобы существовала медицинская причина. В конце концов, мы, люди, как правило, склонны считать, что медицинские проблемы, по сравнению с психологическими: а) легче поддаются лечению и б) не являются следствием собственного неправильного поведения. Однако если медицинское обследование не обнаружило каких‑либо причин импотенции, этот вариант поиска виновного отпадает. Психологически обусловленное бессилие говорит мужчине ясно и недвусмысленно: «Твоя мужская идентичность находится под угрозой. (Ты больше не полноценный мужчина, ты ничего не можешь!) И это как‑то связано с тем, как ты живешь. (И это твоя вина!)»

Однако хрупкость мужской идентичности, связанная с импотенцией, дает принципиально важную возможность развития новой мужской идентичности, которая основана на иных предпосылках, чем стремление к успеху и защита от эмоций. Мысль, которую больше невозможно отрицать – «Это как‑то связано со мной!» – пробуждает мотивацию для саморефлексии. И тогда возникает возможность плодотворного обсуждения и самопознания. Однако только если этот мужчина признает свою беспомощность и попросит о поддержке. Если этого не произойдет, ему, вероятно, потребуется «компенсировать» перенесенное нарушение его мужской идентичности за счет других сфер жизни, например за счет более активного стремления к успеху на работе.

Недостаточная эрекция может также прятать скрытое желание, такое как потребность в мягкости вместо жесткой непримиримости, в пассивности вместо активности, в заботе вместо стремления к результату, в отдыхе вместо постоянного стресса. Тем не менее эти потребности считаются женскими и отвергаются – что иногда приводит к импотенции или другим сексуальным нарушениям. При многолетнем отторжении исконных внутренних импульсов невозможна хорошая связь со своим собственным телом, с физическими ощущениями.

С раннего возраста мальчики систематически тренируются защищаться от ощущений своего тела. Многие из них хвастаются, что у них никогда ничего не болит. Поэтому работа над легендарным мужским «бронежилетом» начинается в раннем возрасте. Начиная с периода полового созревания единственным оставшимся социально приемлемым физическим контактом для мужчин является секс – за исключением похлопываний по плечу приятелей и дружеского обмена ударами. Собственный пенис движется в центр телесности, остальное становится бесхозной землей. Все вышесказанное распространяется и на занятия мужчин сексом. Таким образом, принцип экстернализации можно найти как в мужской сексуальности, так и в другом отношении мужчины к своему телу: внешние показатели перевешивают внутреннее удовлетворение. Внешняя твердость превалирует над внутренним возбуждением и благополучием. Именно поэтому бодибилдинг – это круто, а фитнес, наоборот, для девчонок. Сходить к врачу? Только через мой труп!

 

МУЖЧИНЫ ОТКАЗЫВАЮТСЯ ОТ ИЗУЧЕНИЯ САМИХ СЕБЯ, ПОТОМУ ЧТО ЭТО НЕИЗБЕЖНО СОЗДАЕТ БЕСПОМОЩНОСТЬ И НЕЗАЩИЩЕННОСТЬ, КОТОРЫЕ ИДУТ РУКА ОБ РУКУ С ОТКРЫТЫМИ ВОПРОСАМИ, С АМБИВАЛЕНТНОСТЬЮ, С СУБЪЕКТИВНЫМИ ИСТИНАМИ.

 

Тем не менее, несмотря на стремление к результату и дистанцию от тела, народная (женская) «мудрость» гласит, что мужчины «всегда хотят только одного». Но секс – это не «только одно», не просто волнение, удовольствие, удовлетворение, а множество вещей: физический комфорт, расслабление, доказательство принадлежности друг к другу, успокоение, связь без слов или надежный признак того, что ты не одинок. Мужчине трудно всего этого достичь, так как в западной культуре практически отсутствуют иные формы межличностного общения – за исключением секса. Так что, если мужчина хочет заниматься сексом, не очень понятно, чего именно он хочет. Жалобы женщин хорошо известны: «Он никогда не хочет просто обнять меня или прижаться ко мне, он всегда хочет спать со мной!» На самом деле он, может, тоже хочет пообниматься – это трудно сказать, потому что внешне, на поведенческом уровне, обе потребности проявляются совершенно одинаково.

 

 

Перспективы

 

Прежде всего я должен в некотором смысле «исповедаться»: я, как и другие мужчины, устал от устройства и вызовов современного общества. Я обычный человек, который и в своих отношениях, и в разговорах с расстроенными пациентами ищет в том числе и решение личных проблем. Я лишь заглядываю временами в мужскую душу, но не вижу широкой перспективы всего общества. Совершенно ясно, что ему требуются изменения. Нам явно нужно больше мужчин‑воспитателей, учителей в начальной школе. Отцам необходимо дать возможность принимать более активное участие в воспитании детей. Но о том, какие социальные институты необходимо создать и какие политические меры будут эффективны, другие люди знают гораздо лучше, чем я.

Любым действиям должно предшествовать желание что‑то изменить. И для начала самым необходимым для нас является общественное обсуждение вопроса: как правильно обойтись с закрепленными в законах и обусловленными социализацией различиями в гендерных ролях мужчины и женщины? Напрашиваются два варианта решения этой фундаментальной проблемы.

1. Мы можем задаться целью и устремиться к максимальному равенству полов в культуре с точки зрения когнитивных, эмоциональных и поведенческих черт личности. Для этого требуется обеспечить усиленную поддержку обоих полов, не только мальчиков и девочек, но и взрослых мужчин и женщин. Конечную цель этого пути можно было бы описать понятием «андрогиния», то есть достижением сочетания в человеке мужской инструментальности и женской экспрессивности. Частым аргументом против такого решения является утверждение, что любые попытки движения в направлении андрогинии обречены на провал из‑за биологически обусловленных и привитых в процессе социализации различий между мужчинами и женщинами. Однако психолог и социобиолог Дорис Бишоф‑Кёлер справедливо указывает на то, что индивидуальные поведенческие предрасположенности могут упростить обучение определенным поведенческим шаблонам, но ни в коем случае не являются для них непременной предпосылкой. В этом отношении применимо следующее: поведение, к которому у меня нет принципиальной склонности, мне сложнее усвоить, но оно не является невозможным.

2. Мы принимаем различия между полами, обусловленные биологическими и историческими причинами, без стремления от них избавиться. В этом случае мы должны признать равноценность мужчин и женщин, а также черт характера и шаблонов поведения, им приписываемых. По моему мнению, это должно происходить не только на личностном уровне, но и на общественно‑политическом: зарплаты женщин не должны быть ниже мужских, недопустимо пренебрежение по отношению к мужчинам – педагогам и воспитателям.

Оба подхода можно и нужно реализовывать одновременно. И в первую очер<