ЕСТЬ ЕЩЕ ЛЮДИ НА ЗЕМЛЕ И НИКОГДА НЕ ПЕРЕВЕДУТСЯ, ПО МНЕНИЮ МОСЬЕ НАДУВАЛЬЯНА

 

Великолепная стеклянная веранда бакинской гостиницы полна столиков и пальм. Оркестр гудит как раз настолько, чтоб нельзя было ничего разобрать.

За столом, отодвинув в угол князя и полковника, сидит мосье Надувальян, кушает котлету и беседует с двумя солидными людьми смуглой наружности. Один смахивает на татарина, другой — на грузина, но, по-видимому, общество мосье Надувальяна им дает гораздо больше, чем таковое князя и полковника. По крайней мере, оба они обращают на злополучных вельмож столько же внимания, сколько на спинки своих стульев.

Мосье Надувальян скушал котлету и взялся за зубочистку. Он подмигнул одному из собеседников, на что тот подмигнул в свою очередь. Мосье Надувальян показал полпальца, собеседник палец с четвертью. Мосье Надувальян потряс головой. Собеседник тоже. Мосье Надувальян поглядел на свои пальцы, отогнув три четверти мизинца. Собеседник поднял на свет мизинец целиком. Другой солидный человек, взяв портфель, сделал вид, что собирается уходить. Мосье Надувальян остался равнодушен к этому шесту и подозвал официанта.

Через полчаса, когда Вестингауз уныло сидел в своем номере, подводя итоги и проклиная злополучную доверчивость Европейской Лиги, раздался стук, и в комнату вошел мосье Надувальян. Он вел под-руки справа и слева двух в высшей степени солидных мужчин с портфелями и немедленно представил их банкиру самым задушевным голосом:

— Кароший человек — коммунист, помощник председателя Рогового треста из города Садахло. Тоже кароший человек, — директор Карабахского национального банка.

Пожми ему руку. Большой коммунист!

Банкир Вестингауз вздрогнул и в испуге уставился на мосье Надувальяна.

— Чего испугался? Товарищ Пикиришвили умный человек. Товарищ Усланбеков тоже умный человек. Пожми руку!

Кончив представление, он отер пот, повалился в кресло и заказал четыре бутылки коньяку с персиками и лимоном, за счет зангезурской концессионерской прибыли.

Вестингауз молча сидел на своем месте, выпучив глаза. В глубине души он подвел итог партизанской деятельности только князя и полковника. Что же касается мосье Надувальяна, то тут он не успел вывести заключений и сейчас склонен был думать о случае циркулярного помешательства. Но армянин, выпив рюмку коньяку и подлив своим спутникам, заговорил дружеским тоном, обращаясь к кончикам своих собственных сапог:

— Что нужно для умного человека — коммуниста? Процветание промышленности. А для процветания промышленности? Сбыт. И если у товарища Пикиришвили не поддающийся никакому учету остаток, а мы хотим его закупить, то он ударяет по рукам. Доставку же берет на себя товарищ Усланбеков, как честный человек — за свою цену, ни на копейку не больше.

— Да о чем же речь? — с изумлением воскликнул Вестингауз.

Мосье Надувальян подмигнул ему в высшей степени наставительно.

— А химический завод забыл? А военное снаряжение забыл? Я по контракту ничего не забыл. Вот товарищи войдут ко мне пайщиками нашего дела.

Непроницаемые лица помощника председателя и директора банка приняли ласковый оттенок. Беседа сделалась более теплой, и когда через час оба гостя вместе со своими портфелями удалились, банкир хлопнул мосье Надувальяна по плечу.

— Я доволен вами! — воскликнул он весело: — вы действуете по-американски. Так, чорт возьми, ваши люди помогут нам справиться со всей технической стороной дела! Молодец!

— Есть еще люди на земле, — скромно ответил армянин, осушая последнюю рюмку. — Когда полетим, скажи, чтоб делали остановку. В каждом городе умный человек найдет умного человека. Мы себе цену знаем.

И, действительно, не успели они пролететь средней Армении, намереваясь поворотить к Зангезуру, как у главного концессионера было уже двенадцать пайщиков, восемь членов правления, три завода и патент на весь транспорт, какой только пересекает землю, воду и воздух. Оставалось поставить все это на место и завести как надлежит.

Нико Курку реки презрительно кривил губы. Мусаха-Задэ мрачно выкатывал глаза. В таком состоянии они долетели до гористой части Армении, и тут лицо Надувальяна расплылось в широчайшую улыбку, глазки сузились, волосики в усах и бороде закурчавились.

— Зангезур! — произнес он мягким голосом, тыкая в стекло пальцем. — Ширванское вино! Хороший пилав и ширванское вино!

Под ними лежали теперь дикие голые кручи песочного цвета с острыми конусами вершин. Между ними, как синие брильянты, сверкали озера и змеились реки. Скудная растительность запестрела но ребрам, рытвинам и ущельям. Дикие пропасти неслись вниз с отдыхающими на горячих каменных выступах змеями. Вот, наконец, сизые струйки дыма и тяжелый, сырой запах болотистых котловин… Синие полосы, сине-зеленые, сине-зелено-серые полосы развороченных недр, — стоп. Машина снизилась. Они были где-то на дне мрачной, зловещей воронки.

— Катарские медные рудники, карошее место! — весело произнес мосье Надувальян, раскрывая дверцу кабины. — Разбудите того молодого человека, нельзя спать на закате, иначе он схватит карошую зангезурскую лихорадку!

Последний совет относился к виконту де Монморанси, смежившему себе глаза с такою силой, как если б он задался целью опеленать их веками на манер младенцев кочевого племени. Лакей Поль занялся их распеленыванием. Банкир Вестингауз вкатил в глаз монокль. Грэс прижала к груди кота и выскочила из кабинки, любопытно оглядываясь по сторонам. Положительно во всем мире не было места страшнее, пустыннее, глуше, ужасней, душней, зловещей, чем Зангезурские Катарские рудники!

 

Глава тридцать восьмая

В МИР ВЕЛИ МЕТАЛЛУ ТЕЧЬ!

 

— Ну?

Этот вопрос задал высокий сероглазый человек только что прибывшему Лори.

— Все в порядке, Ребров! — ответил Лори. — Мы можем начать разработку. Идемте к ребятам.

Узкая вьючная тропка, доступная только пешеходам и мулам, привела их в знаменитые медные рудники. Вокруг теснились сизые, мрачные скалы, покрытые красной и синей плесенью. Внизу гудел плавильный завод. Оттуда неслось дружное на разных языках:

 

Дутым, прокатанным,

резаным, колотым

Домною, валиком,

Зубьями, молотом

— Ух!

 

…Стократный удар молота бухнул в воздухе.

 

Через станки,

От рабочей руки,

Волю одну —

К чорту войну!

К чорту долой, долой и долой, долой войну!

 

Ребята заколотили по металлу с такой прытью, что Реброву понадобилось крикнуть им дюжину-другую раз, прежде чем они заметили его и остановились.

— Братцы! — начал Лори: — здесь сейчас знаменитый химик, доктор Гнейс. Он нашел, что разработка металла возможна. Он должен поставить вас, от имени концессионеров, на секретную выработку, заплатив вам вдесятеро против цены. Но дело-то мы повернули в нашу сторону, и вы будете работать на наш союз, поняли?

— Ладно! — в один голос отозвались рабочие А как насчет его пользы?

— Проверена! Металл сделает войну навсегда невозможной. Только его разработка повлечет за собой смерть. Надобно выработать тысячу грамм сиропа, что может быть при нашем оборудовании достигнуто в три недели. Между тем трехнедельная работа ведет за собой паралич. Двухнедельная — разрушение костяной ткани. Недельная тяжелую форму известкового истощения. И ни одного дня нельзя проработать без вреда для своих костей. Что вы на это скажете?

Рабочие переглянулись. Самый старый выступил вперед:

— Какое число рабочих необходимо для работы?

— Самое меньшее — восемь душ.

— Ну, так мы дадим восемь душ на смерть, — это умней, чем двести на безнадежную болезнь, при постоянном перерыве в работе.

— Правильно! — хором поддержали рабочие. — Дайте нам день сроку, мы сговоримся, кого поставить.

— И знайте, ребятки, что я в том числе! — весело воскликнул Лори, — меня поставили еще в Зузеле, на нашей конференции. Я первый лягу костьми, да зато и металл-то назвали в честь меня лэнием.

Ребров, добросовестно переводивший беседу на русский язык, флегматически добавил:

— Скостите со счетов двоицу. Лори выбран, а мне придется начать собой линию технического персонала. Доктора Гнейса мы бережем. Он нужен.

Суровые лица рабочих выразили недовольство. Обречь такую двоицу, как Ребров и Лори, им было жальче, чем десяток своего брата. Но делать было нечего.

— А теперь, — сказал старый рабочий, поднимая инструмент, — за работу, ну-ка!

 

Братцы, сбросим рабство с плеч.

Смерть былым мученьям!

В мир велим металлу течь

С тайным порученьем…

 

Лори зашагал рядом с Ребровым.

— Я должен узнать подробней, — проговорил Ребров, — каким образом дядя Гнейс показал им свои фокусы? Нет ли опасности снабдить их действительно разрушительным веществом? Проверено ли это, Лори, до самой что ни на есть точки?

Лори оглянулся вокруг, увидел тенистое местечко под огромным кустом кизила и сделал Реброву знак:

— Сядем, я вам скажу, в чем дело.

Они подошли к выступу скалы, нагретому до тридцати градусов, несмотря на то, что солнце было за облаками, сели и сунули головы под ветку кизила, кое-где усеянную крупными красными ягодами.

— Вы помните, Ребров, странные действия руды на металл? Доктор Гнейс выплавил из нее, как вы знаете, красный густой сплав, похожий на сироп. Природа этого сплава полярна. Он действует искажающе и ослабляюще, взятый в единственном числе, использованный односторонне, — и он разрушает, заключенный в двух контрагентах…

— Вам не кажется, что тут кто-то есть? — перебил его Ребров, прислушиваясь. Лори оглянулся во все стороны.

— Ветер! Где тут спрятаться?

— Может быть, — удивленно продолжал Ребров, — только мне почудился запах вина и чье-то дыханье. Продолжайте, Лори!

— Короче сказать, наш опыт у министра мы сделали с двумя контрагентами, лишь изменяя пропорции. Мы впустили по определенному количеству и в орудия нападения и в предметы обороны, то есть вооружили обе стороны. Отсюда — действие взрыва.

— А газ?

— То же самое. Мы кинули обезьянке, прежде чем впустить к ней газ, таблетку с сухим лэнием. В нем тотчас же развилась отрицательная магнитная сила по отношению к первой.

— Значит, они собственными руками обезвредят все свои орудия истребления?

— Да, поскольку эти орудия направятся против нас. Но если Лига передерется и начиненные жерла обратятся друг против друга…

— О! — выразительно свистнул Ребров: — это изумительно, Лори! Я не мог бы придумать ничего хитроумней!

Они встали и двинулись домой, задев густые ветки кизила. Солнце вылезло из-за туч и жарило немилосердно. Должно быть, поэтому ни Ребров, ни Лори не вздумали оборотиться еще раз и только ускорили шаги.

Когда они скрылись за поворотом, кизиловое дерево сильно чихнуло. Знаток запахов, принюхавшись к его чиханью, нашел бы, что оно ужасно как смахивает на ширванское вино.

— Гм! Гм! — произнесло кизиловое дерево: — драгоценный металл! Это-то я понял изо всей чепухи, что они мололи. Англичанин тоже говорил о драгоценном металле. Надо глядеть в оба. Этот дырявый старичок, доктор Гнейс, кажется, уже нацелился расторговать мое добро!

С этими словами дерево расшумелось, распахнулось, и из самой его середины, весь изодранный и выпачканный, выполз мосье Надувальян, только что хорошенько отдохнувший от первой встречи после многолетней разлуки — с ширванским вином.

 

Глава тридцать девятая

ТЕТКА МОСЬЕ НАДУВАЛЬЯНА

 

Жилое здание, принадлежавшее французской компании и когда-то погребшее в своих стенах семь управляющих виконта Монморанси, было отдано доктору Гнейсу под лабораторию. Крытые галлереи Надувальян приспособил под склады. А для банкира, его жены и виконта на зеленых горных склонах разбили палатки.

В первый же день по приезде банкир принял отчет доктора Гнейса и теперь стоял у своей палатки, не спуская крысиных глазок с дорога. Он смотрел до тех пор, пока не увидел танцующую тень мосье Надувальяна, шедшего не столько по прямой, сколько справа налево и слева направо.

— Это, конечно, очень экономный способ хождения! — проговорил Вестингауз, выкатив монокль и беря мосье Надувальяна за руку. — Если бы все железные дороги строились по принципу этого хождения, мы не имели бы, дорогой мой, ни единого населенного пункта, лежащего вне полотна железной дороги.

С этой речью он втолкнул мосье Надувальяна к себе в палатку. Армянин сел, вытер лицо носовым платком и сердито взглянул на банкира.

— Если ты думаешь, — произнес он в высшей степени трезво, — если ты думаешь, что я наклюкался, — ты прав. Но ты можешь лить в меня сколько угодно, а мозги Надувальяна останутся на высоте. Третий этаж наводнению не подлежит.

— Приятно слышать, — ответил банкир. — Будьте внимательны. Я имею сообщить вам огромную новость.

С этими словами Вестингауз оглянулся по сторонам и, не заметив никого, кроме Грэс, сосавшей шоколадку над брошюрами Пасифистского общества, спокойно продолжал:

— Мы открыли на вашей земле минерал. Он будет выплавляться тайком от Советской власти, которая, впрочем, и не имеет на него прав. Вы будете регистрировать общее количество выплавки и сдавать в закупоренных баллонах нашим агентам — ночью и под величайшей тайной. Мы предлагаем вам самому назначить цену за эту операцию!

Мосье Надувальян задумчиво покачал головой.

— Каков твой минерал на вид?

— Он похож на красный сироп. Хранить его нужно в сосудах из горного хрусталя. Каждый сосуд будет запечатан доктором Гнейсом. Но вы не бойтесь, мосье Надувальян, — отправка не грозит вам никакой опасностью.

— Надувальян ничего не боится! — сухо ответил армянин. — Надувальян думает, стоит ли этот товар, чтоб его отправлять?

— О! — воскликнул Вестингауз: — милейший мой, он стоит полмира. Он дает в руки нашей армии несокрушимую силу. Он вернет вам вашу родину в полплевка.

— Карашо, — ответил армянин, вставая с места и быстро справляясь с двумя этажами, пострадавшими от наводнения, — карашо. Будешь доволен. Цену я назначу. Сегодня поеду за своим человеком для дела, одному не обойтись.

С этою речью мосье Надувальян ринулся из палатки, похвально отпечатывая свои ноги на каждый точке пространства. Когда он, спустя полчаса неустанной ходьбы, поворотил, наконец, за угол, сделав колоссальное количество шагов, — говоря математически, двенадцать в квадрате, — ноги его подкосились, третий этаж свалился на два нижних, и мосье Надувальян в весьма неудобной позе занялся извлечением квадратного корня из создавшихся обстоятельств.

— Мало надежды, что этот плут отправится сегодня за своим человеком! — раздражительно произнес Вестингауз, опуская полог и подходя к жене. — Ну-с, крошка! Вы, кажется, стали умницей. Поль доволен вами, и я доволен вами.

Грэс приняла заигрывание банкира с самой милой гримасой. Когда он прошелся пальцем у ней под подбородком и намеревался несколько удлинить маршрут, Грэс мягко отвела его руки и посоветовала не напрягать свое сердце. Положительно, из нее выработалась дельная маленькая женщина. Если б не политика, он способен был бы уделить ей излишек своей энергии.

— Терпение, крошка! — воскликнул он игриво: — терпение! Неделя, две, три — и мы станем, наконец, твердыми ногами на землю. Социальные бредни исчезнут с лица земли. У нас будет время заняться… э… личной жизнью.

Между тем мосье Надувальян благополучно справился с математикой и был отнюдь не склонен подтверждать пессимистические выводы Вестингауза. Не прошло и получаса, как он добрел до своей палатки, вызвал туземца и плотно уселся на мула, которого означенный туземец повел под уздцы.

Мусаха-Задэ и Нико Куркуреки, проводившие свой первый рабочий день в палатке за составлением сметы, плана восстания и руководства гражданской войны, выставили головы за полог, провожая его завистливыми глазами. Этот пошлый человек орудовал без всякого плана. Тошно глядеть, как он сидел на муле, точно игрушечный паяц на медведе в витрине детского магазина. И, тем не менее, он орудовал.

В настоящую минуту — пятками, усердно утрамбовывая ими ту часть живота доблестного мула, которая делала его единственным на земле ангелоподобным существом, лишенным греховных атрибутов.

— Гражданин, не бей мула под брюхом, — посоветовал туземец, — не то он станет поперек дороги и будет стоять суток пять, если не больше.

Мосье Надувальян прекратил свои намеки, и мул затрусил вниз по головокружительным зигзагам. Путешественники останавливались в каждой деревне, где только водился овечий сыр. Известно, что овечий сыр подается не иначе, как на тарелке, которая прикрывает кружку — таков горный обычай, не терпящий засорения доброго ширванского напитка.

Туземец не вникал в намерения путешественника. Он только осведомился, что именно ему нужно, и узнал, что мосье Надувальяну до крайности нужна тетка. Впрочем, мосье Надувальян не был уверен, что нужная ему тетка существует, тем более, что у него никогда не было опыта по части теток, перемерших в ранней молодости.

Они миновали уже несколько деревень, виадуков, оросительных каналов, туннелей и виноградников, а туземец рассказал ему множество историй о процветании и возрождении его отчизны, как вдруг мул ударил задними копытами, взбесился и полез под мост. Под мостом он остановился, понурил голову и заснул.

— Плохая примета! — пробормотал туземец, залезая по пояс в воду и вскарабкиваясь на мула. — Если мул хочет промочить себя до колен, это значит, что он спасает от воды свои уши. Будет гроза!

Не успел он договорить, как молния иголкой поцарапала окрестность, загрохотал гром, и по мосту — что есть силы — забил град величиной с куриное яйцо. Мосье Надувальян и туземец плотно прижались друг к другу, в то время как градины падали с плеском в воду, напоминая настоящую бомбардировку.

— Нехорошо! — вздыхал туземец: — побьет виноградники и посевы. Сколько раз Советы собирались выписать из Италии градобитную пушку и не смогли! Денег нет.

— Гм! — крикнул мосье Надувальян.

Мул стоял под мостом около часу, покуда наши путешественники не промерзли до костей. Потом он вздернул хвостом и ушами, вылез из речки на дорогу и двинулся было дальше, как вдруг снова остановился. На мокрой, грязной дороге, еще усеянной крупными градинами, не успевшими растаять, стоял большой воз сена. В сене была дырка, а в дырке сидела толстая старая армянка с повязанным ртом. Она преспокойно ссыпала из сита к себе в подол целую кучу зернышек кукурузы, очищенной градом лучше всякой машинки.

— Гм! — снова произнес мосье Надувальян. — Старуха мне нравится. Это и есть моя тетка. Здравствуй, тетка!

Неизвестно, какой разговор произошел между ним и старухой, так как он велся вполголоса и даже туземец не принял в нем никакого участия. Но, когда банкир Вестингауз поздно вечером выкатил из глаза монокль, чтоб зевнуть и хрустнуть, как следует, собственными костями, на дворе раздался стук копыт и оглушительный хохот князя Куркуреки. Вестингауз лениво поднял полог.

По склону ехал мосье Надувальян, держа перед собой страшную черномазую ведьму, повязанную по самые ресницы. Он обращался с ней в высшей степени почтительно. Завидя банкира, он подмигнул ему левым глазом и крикнул: — Карошая тетенька! Займется хозяйством. Сам знаешь, без своего человека справиться невозможно.

 

Глава сороковая