Тоби. Праздник Змеиной мудрости

 

Год двадцать пятый

«День Змеиной мудрости. Луна в последней четверти». Тоби записывает название дня и фазу луны в розовый блокнот с подмигивающими глазами и губками, сложенными для поцелуя. Вертоградари говорили, что в этой фазе луны надо обрезать растения. Сажать при растущей луне, обрезать при убывающей. В это время и себе хорошо отрезать что‑нибудь лишнее. Голову, например.

– Шутка, – вслух произносит Тоби; надо запретить себе такие мрачные мысли.

Сегодня она подстрижет ногти. На руках и на ногах. Нельзя, чтобы они росли как попало. Можно и маникюр сделать: в салоне осталось огромное количество всяких припасов, целые полки. Скраб для лица «НоваТы – Роскошная гладкость». Питательная маска для лица «НоваТы – Сочная слива». Полная полировка тела «НоваТы – Источник юности». «Сбрось старую кожу и омолодись!» Но какой смысл покрывать себя лаком, питать лицо, омолаживаться? Никакого смысла нет. Но в том, чтобы этого не делать, тоже нет никакого смысла.

«Потому что ты этого достойна, – провозглашал когда‑то девиз салона «НоваТы», – Новая Ты».

Я могу завести себе целую новую себя, думает Тоби. Еще одну. Свеженькую, как змея. Сколько же разных меня получится в общей сложности?

 

Она взбирается по лестнице на крышу, подносит бинокль к глазам и озирает свои видимые владения. В сорняках на опушке леса кто‑то шевелится – может, свиньи? Если и так, то они маскируются. Вокруг дохлого кабана все еще толкутся грифы. Над кабаном трудятся мириады нанобиоформ; должно быть, он уже хорошо дозрел.

Вот что‑то новое. Чуть ближе к зданию пасется стадо овец. Их пять: три париковцы – зеленая, розовая и ярко‑лиловая – и две на вид обыкновенные. Длинные пряди париковец явно в плохом состоянии – свалялись в колтуны, в них запутались веточки и сухие листья. В рекламе эти волосы были гладкими и блестящими – овца встряхивала ими, а потом показывали красивую девушку, которая встряхивала такими же волосами. «Натуральные волосы от париковец!» Но, судя по всему, без парикмахера эти волосы не могут.

Овцы, сбившись в кучку, поднимают головы. Тоби видит почему: в сорняках припали к земле два львагнца, готовые к прыжку. Должно быть, овцы их чуют, но запах сбивает с толку: немного от овцы, немного от льва.

Лиловая париковца самая нервная. Тоби посылает ей телепатическое сообщение: «Нельзя выглядеть жертвой!» И правда, львагнцы выбирают лиловую. Они отрезают ее от стада, и погоня оказывается недолгой. Бедной овце мешают бежать волосы – она похожа на фиолетовый клоунский парик на ножках, – и львагнцы ее быстро настигают. Им не сразу удается найти горло под этой массой волос, и париковца несколько раз поднимается на ноги. Наконец львагнцы приканчивают ее и устраиваются обедать. Другие овцы, беспорядочно блея, неловко отбежали прочь, но теперь опять пасутся.

Тоби хотела сегодня поработать в огороде и нарвать зелени: запас консервов и сухих продуктов убывает, подобно луне. Но Тоби не идет, из‑за львагнцев. Все кошки устраивают засады: одна скачет на виду, отвлекая жертву, а другая бесшумно подбирается к ней сзади.

 

После обеда Тоби ложится отдыхать. Старая луна притягивает прошлое, говорила Пилар: все, что придет из теней, нужно приветствовать как благословение. И прошлое действительно приходит к Тоби: белый каркасный домик ее детства, обычные деревья, лес вдалеке, в голубой дымке, словно в мареве пожара. На фоне леса виден силуэт оленя – он стоит неподвижно, как садовое украшение, навострив уши. Отец копает землю у кучи штакетника; мать мелькает в окне кухни. Может, суп варит. Все спокойно и словно бы вечно. Только где же Тоби? Ее нет на картинке. Потому что это картинка. Она плоская, как те картины, что висят на стене. И Тоби в ней нет.

Тоби открывает глаза. На щеках у нее слезы. Меня не было на картине, потому что я – ее рамка, думает она. Это на самом деле не прошлое. Это лишь я. Я удерживаю все вместе. Лишь горстка гаснущих возбуждений в цепочках синапсов. Мираж.

Конечно, я тогда была оптимисткой, думает она. Тогда и там. Насвистывала, просыпаясь. Я знала, что в мире не все гладко, об этом упоминали, об этом говорили в новостях. Но все плохое творилось где‑то в другом месте.

Ко времени поступления Тоби в академию плохое придвинулось ближе. Она помнит ощущение удушья, когда все время будто ждешь тяжелых каменных шагов, стука в дверь. Все знали. Но никто не признавался, что знает. Если другие начинали об этом говорить, надо было делать вид, что не слышишь, потому что они говорили одновременно очевидное и немыслимое.

«Мы пожираем Землю. Ее уже почти не осталось». Нельзя жить с таким страхом и все так же насвистывать. Ожидание нарастает, словно прилив. Уже начинаешь хотеть, чтобы все кончилось поскорее. Ловишь себя на том, что обращаешься к небу со словами: «Ну давай уже. Покажи весь ужас, на который способен. Только пусть уже все кончится». Рокот близился, и Тоби во сне и наяву ощущала, как от него вибрирует позвоночник. Рокот никогда не утихал, даже когда Тоби жила среди вертоградарей. Особенно когда она жила среди вертоградарей.

 

Глава 44

 

Воскресенье после Дня Змеиной мудрости – День святого Жака Ива Кусто. Это был восемнадцатый год, год разрыва – хотя тогда Тоби этого еще не знала. Она помнит, как пробиралась по улицам Сточной Ямы в «Велнесс‑клинику», на очередное заседание совета Адамов и Ев. Заседания проходили в воскресенье вечером. Тоби не слишком радовалась предстоящей встрече – в последнее время они все чаще перерастали в ссоры.

На прошлом заседании они весь вечер убили на теологические вопросы. В частности, про зубы Адама.

– Зубы Адама? – выпалила Тоби.

И подумала, что нужно научиться себя контролировать: подобные удивленные восклицания могут быть восприняты как критика.

Адам Первый объяснил: некоторые дети расстроились, когда Зеб указал на разницу между кусающими, рвущими зубами хищников и перетирающими, жующими – травоядных. Дети потребовали объяснений: если Господь создал Адама вегетарианцем, в чем нет сомнения, почему у человека зубы смешанного типа?

– Не стоило об этом упоминать, – пробормотал Стюарт.

– Человек изменился после Падения, – радостно заявила Нуэла. – Эволюционировал. Как только он стал есть мясо, так сразу, конечно, и…

Говорить так – все равно что ставить телегу впереди лошади, сказал Адам Первый. Вертоградари стремятся примирить результаты научного познания со священными тайнами Жизни, а этого нельзя добиться, просто игнорируя законы Науки. Он попросил Адамов и Ев поразмыслить и предложить свои решения.

Затем они обратились к одеждам из шкур животных, которые Бог сделал для Адама и Евы в конце главы третьей Книги Бытия.[193] Эти «одежды кожаные» тоже стали источником смущения.

– Дети очень переживают, – сказала Нуэла.

Тоби могла их понять. Неужели Господь мог убить и ободрать кого‑то из Своих возлюбленных Творений, чтобы одеть человека? Если так, Он подал Человеку очень плохой пример. А если нет, то откуда же взялись эти кожи?

– Может, эти животные умерли своей смертью, – сказала Ребекка. – И Господь не хотел, чтобы их тела пропали даром.

Ребекка, заведующая кухней, всегда зорко следила, чтобы все недоеденные остатки шли в дело.

– Может, какие‑нибудь мелкие зверьки, – предположил Катуро. – Короткий жизненный цикл.

– Это одна из возможностей, – сказал Адам Первый. – Примем ее как рабочую гипотезу, пока не будет найдено более вероятное объяснение.

Как‑то, только став Евой, Тоби спросила, неужели теологические тонкости действительно важны. Адам Первый сказал, что да.

– По правде говоря, – объяснил он, – большинство людей не заботятся о других Видах, особенно в трудные времена. Людей больше интересует, что они будут есть завтра, и это вполне естественно; если человек не ест, он умирает. Но что, если Господь заботится? Человечество в своем развитии пришло к вере в богов, а это значит, что у веры есть какие‑то эволюционные преимущества. Строго материалистическая точка зрения – то, что мы являемся результатом эксперимента белковой массы над самой собой, – для большинства людей оборачивается холодом и пустотой и ведет к нигилизму. Мы должны воспользоваться этим и стараться сместить настроения публики в направлении, дружелюбном к биосфере. С этой целью мы указываем на то, как опасно прогневить Бога, не оправдав Его доверия, после того как он вручил нам бразды правления.

– Вы хотите сказать: если Бог участвует в сюжете, должно последовать наказание, – уточнила Тоби.

– Да, – сказал Адам Первый. – Излишне говорить, что в сюжете без Бога тоже присутствует наказание. Но в такой сюжет люди менее склонны верить. Если есть наказание, они хотят, чтобы был и наказующий. Безличностная катастрофа им неприятна.

Интересно, о чем мы будем говорить сегодня, подумала Тоби. Может, о том, какой плод съели Адам и Ева с древа познания? Это не могло быть яблоко, так как садоводство тогда было еще совсем не развито. Финик? Бергамот? Этот вопрос давно уже ставил совет в тупик. Тоби думала, не предложить ли землянику, но земляника на деревьях не растет.

 

Шагая по улице, Тоби, как обычно, была начеку. Несмотря на шляпу от солнца, она видела вперед и в стороны. Чтобы знать, что делается за спиной, она смотрела на отражения в стеклах окон или приостанавливалась в дверных проемах и оглядывалась назад. Но ее не покидало чувство, что за ней кто‑то идет – вот сейчас на плечо опустится рука, покрытая синими и красными венами, украшенная браслетом из детских черепов… Бланко не видели в Отстойнике уже давно. Одни говорили, что он все еще в больболе; другие – что он завербовался в наемники и воюет где‑то за границей. Но он был как ядовитый смог: в воздухе всегда висело хоть несколько его молекул.

За Тоби кто‑то шел – она чувствовала, ее словно кололо между лопатками. Она шагнула в дверной проем, повернулась к тротуару, и от облегчения у нее аж ноги подкосились: это был Зеб.

– Привет, детка, – сказал он. – Жарко, а?

Он пошел рядом с ней, мурлыча себе под нос:

 

Всем насрать,

Всем насрать,

Докатились, вашу мать!

Так как всем насрать!

 

– Может, лучше не петь, – нейтральным голосом заметила Тоби.

Привлекать к себе внимание на улице в плебсвилле не стоило никому, а особенно вертоградарям.

– Ничего не могу с собой поделать, – жизнерадостно заявил Зеб. – Это все Бог виноват. Он вплел музыку в самую ткань нашего бытия. Он лучше слышит человека, когда тот поет, так что Он и нас сейчас слышит. Надеюсь, Ему приятно мое пение.

Зеб вещал благочестивым тоном, передразнивая Адама Первого. Он часто так делал – правда, обычно когда Адама Первого не было поблизости.

Тайный бунт, подумала Тоби. Зебу надоело быть бета‑самцом.

Став Евой, она многое узнала о статусе Зеба среди вертоградарей. Все сады на крыше и ячейки‑«трюфели» управляли сами собой, но раз в полгода они все посылали делегатов на общий съезд, который проводился в заброшенном складе – каждый раз в новом, из соображений безопасности. Зеба всегда назначали делегатом: он умел пробраться через самые опасные плебсвилли и обойти засады ККБ, избежав ограбления, избиения, ареста и выстрелов из распылителя. Может, оттого ему и позволяли нарушать законы вертоградарей.

Адам Первый редко участвовал в съездах. Слишком много опасностей подстерегало на пути. Отсюда неявно следовало, что Адам Первый незаменим – в отличие от Зеба. В теории у вертоградарей не было централизованного управления, но фактически лидером был Адам Первый, всеми почитаемый основатель и духовный наставник. Его скромное мнение напоминало молот, обернутый войлоком: оно имело решающий вес на съездах; а так как Адам Первый на них присутствовал редко, этим молотом за него размахивал Зеб. Должно быть, перед Зебом стоит немалое искушение: что, если пренебречь мнением Адама Первого и вместо него выдвинуть свое собственное? Метод известный: так совершали перевороты и свергали императоров.

 

– У тебя плохие новости? – спросила Тоби.

Пение – верный знак: при плохих новостях Зеб всегда становился раздражающе бодрым.

– По правде сказать, да, – ответил Зеб. – У нас был свой человек в охраняемых поселках – мальчик‑курьер. А теперь мы его потеряли. Он замолчал.

Про мальчика‑курьера Тоби узнала, когда стала Евой. Это он отнес образцы тканей Пилар в лабораторию и принес ей роковой диагноз. То и другое было спрятано в банке с медом. Но больше Тоби о нем ничего не знала. Адамов и Ев информировали, но ровно настолько, насколько необходимо. Пилар умерла уже давно; за эти годы мальчик‑курьер, конечно, вырос.

– Замолчал? – спросила она. – Как это?

Неужели онемел? Конечно, Зеб говорит о чем‑то другом.

– Он раньше жил в «Здравайзере», а потом закончил школу и перебрался в институт Уотсона‑Крика. И перестал выходить на связь. Хотя о связи в данном случае говорить сложно.

Тоби ждала. Требовать у Зеба объяснений или выпрашивать подробности было бесполезно.

– Только между нами, хорошо? – сказал он наконец.

– Конечно.

Я лишь большое ухо, подумала Тоби. Верный молчаливый пес. Ямка в земле, куда можно шепнуть свою тайну. Больше ничего. После побега Люцерны – а это было четыре года назад – Тоби по временам казалось, что между нею и Зебом что‑то есть. Но ничего не происходило. Тоби решила, что она – не его тип. Слишком мускулистая. Наверняка ему нравятся женщины, которым есть чем потрясти.

– Совет об этом не знает, поняла? – сказал Зеб. – И пусть не знает. Нечего их зря волновать.

– Считай, что я ничего не слышала, – ответила Тоби.

– Его отец дружил с Пилар – она когда‑то работала в «Здравайзере», в генной инженерии растений. Он узнал, что они заражают людей болезнями через эти ихние биодобавки – используют как бесплатных морских свинок, а потом еще и деньги берут за лечение. Ловко устроились, дерут по полной за то, чем сами заразили. Его загрызла совесть. Так что он передал нам кое‑какие интересные данные. Потом с ним случился несчастный случай.

– Случай?

– Свалился с моста на скоростное шоссе в час пик. Кровавая каша.

– Очень живописный образ, – заметила Тоби. – Особенно для вегетарианца.

– Извини, – ответил Зеб. – Поговаривали, что это самоубийство.

– Врали, я так понимаю.

– Мы это называем корпоубийством. Если человек работает на корпорацию и сделает что‑нибудь ей наперекор, он покойник. Все равно что застрелился.

– Понятно, – сказала Тоби.

– Так вот, мальчик. Его мать работала в «Здравайзере» в отделе диагностики, он взломал ее рабочий пароль и запускал для нас кое‑какие программы. Гений‑хакер. Мама вышла замуж за большую шишку в «Здравайзере‑Центральном», и мальчик перебрался туда вместе с ней.

– Туда, где Люцерна, – сказала Тоби.

Зеб не обратил внимания.

– Он пробурился через их файрволлы. Завел себе несколько аккаунтов. И снова связался с нами. Какое‑то время он был на связи, а потом ничего.

– Может, ему надоело, – сказала Тоби. – Или его поймали.

– Может быть, – согласился Зеб. – Но он играл в трехмерные шахматы. Любит сложные задачки. Ловкий. И не боится.

– Сколько у нас таких людей? – спросила Тоби. – В охраняемых поселках.

– Таких хакеров у нас больше нет, – сказал Зеб. – Он единственный в своем роде.

 

Глава 45

 

Они добрались до «Велнесс‑клиники» и вошли в уксусную. Тоби обогнула три огромные бочки, отперла дверцу, за которой был шкаф с бутылками, и сдвинула его в сторону, чтобы открыть внутреннюю дверь. Слышно было, как Зеб втягивает живот, чтобы пролезть мимо бочек: он был не толстый, но крупный.

Потайную комнату почти целиком занимал стол, сколоченный из старых половых досок и окруженный разномастными стульями. На стене висела свежая акварель – святой Э. О. Уилсон от Перепончатокрылых – кисти Нуэлы, которую, похоже, опять посетило вдохновение. Солнце светило Уилсону в спину, окружая его сиянием вроде нимба. На лице святого была экстатическая улыбка, а в руке – банка с черными пятнами. Тоби предположила, что это пчелы. Или, может быть, муравьи. Как это часто бывало со святыми на картинах Нуэлы, одна рука Э. О. Уилсона была короче другой.

Послышался деликатный стук, и в дверь проскользнул Адам Первый. В свой черед явились и все остальные.

В кулуарах Адам Первый был другим человеком. Не совсем другим – таким же искренним, но более практичным. И более склонным к маневрам.

– Вознесем безмолвную молитву об успехе нашего совета, – произнес он.

Это было традиционное начало собрания. У Тоби не очень хорошо получалось молиться в тесноте потайной комнаты: слишком отчетливо было бурчание животов, посторонние запахи, скрип и ерзание чужих тел. Впрочем, у нее вообще не очень хорошо получалось молиться.

Молитва кончилась, словно по таймеру. Собравшиеся подняли головы и открыли глаза. Адам Первый оглядел комнату.

– Это новая картина? – спросил он. – На стене.

Нуэла просияла.

– Это святой Э. О., – объяснила она. – Уилсон, от Перепончатокрылых.

– Поразительное сходство, дорогая, – произнес Адам Первый. – Особенно… мм… Господь одарил тебя удивительным талантом.

Он едва заметно кашлянул.

– Теперь к делу. К нам только что прибыла совершенно особенная гостья. Она некогда проживала в «Здравайзере‑Центральном», но к нам она шла, если можно так выразиться, извилистым путем. Несмотря на все препятствия, она принесла нам в дар геномные коды, за что мы обязаны обеспечить ей не только временное убежище, но и надежное укрытие в Греховном мире.

– Ее ищут, – сказал Зеб. – Она совершенно напрасно вернулась из‑за границы. Ее нужно убрать отсюда как можно скорее. Через «Бенц» и на улицу Мечты, как обычно?

– Если путь открыт, – ответил Адам Первый. – Мы не можем идти на излишний риск. В крайнем случае можно подержать ее здесь, в комнате совета, если нет другого выхода.

Соотношение мужчин и женщин среди беглецов из корпораций было примерно один к трем. Нуэла сказала, это потому, что женщины более чувствительны к этике, Зеб сказал – потому что они более брезгливы, а Фило – что это один черт. Беглецы часто прихватывали с собой контрабандную информацию. Формулы. Длинные строки генетического кода. Секреты клинических испытаний, конфиденциальную ложь. Тоби подумала: что со всем этим делают вертоградари? Уж конечно не продают как плоды промышленного шпионажа, хотя какой‑нибудь зарубежный конкурент мог бы выложить за них большие деньги. Насколько Тоби могла судить, вертоградари просто хранят полученную информацию; хотя возможно, что Адам Первый лелеет надежду когда‑нибудь восстановить все вымершие виды с помощью сохранившихся кодов ДНК. Когда‑нибудь, когда на смену мрачному настоящему придет более этичное и технологически развитое будущее. Мамонта ведь клонировали, так чем остальные хуже? Не виделся ли Адаму Первому некий грядущий Ковчег?

– Наша новая гостья хочет послать весточку сыну, – сказал Адам Первый. – Она беспокоится, что сын очень тяжело перенес ее исчезновение в столь важный для его становления период. Сына зовут Джимми. Насколько мне известно, он сейчас в академии Марты Грэм.

– Открытку, – сказал Зеб. – Подпишем «тетя Моника». Дайте адрес, я ее перешлю из Англии – один человек из «трюфелей» туда едет на следующей неделе. ККБ ее, конечно, прочитает. Они все открытки читают.

– Она хочет, чтобы мы написали, что она выпустила его ручного скунота в диком лесу в Парке Наследия. И он теперь живет там свободно и счастливо. Его зовут… гм… Убийца.

– О Господи Исусе на воздушном шаре! – воскликнул Зеб.

– Не выражайся, пожалуйста, – обиделась Нуэла.

– Извини. Но до чего ж они, блин, обожают все осложнять. Это уже третий скунот за месяц. Так скоро до хомяков и мышей дойдем.

– По‑моему, это очень трогательно, – заявила Нуэла.

– У некоторых хотя бы слово не расходится с делом, надо отдать им должное, – сказала Ребекка.

 

Тоби велели взять шефство над новой беглянкой. Той дали кодовое имя Кувалда, потому что, по слухам, покидая «Здравайзер», она разнесла на куски компьютер своего мужа, чтобы скрыть масштабы хищения данных. Для этого она воспользовалась инструментами из «набора домашнего мастера‑на‑все‑руки». Она была худая, голубоглазая и очень дерганая. Как все беглецы, она считала, что до нее никто не отваживался на подобный судьбоносный шаг – бросить вызов корпорации. И, как все беглецы, отчаянно хотела, чтобы ее хвалили.

Тоби делала одолжение. Она превозносила храбрость Кувалды (действительно, такой поступок требовал храбрости), хитрость, с которой она запутала следы, и ценность похищенной ею информации. На самом деле Кувалда принесла только старые новости – давно известный материал по пересадке неокортекса от человека к свинье, – но сообщить ей об этом было бы жестоко. Мы должны широко забрасывать сети, говорил Адам Первый, пускай в них иногда и попадается мелкая рыбешка. И еще мы должны быть маяком надежды, ведь, если сказать людям, что они ничего не могут, они станут способны на худшее.

Тоби переодела Кувалду в темно‑синее платье вертоградарей и дала ей респиратор, чтобы скрыть лицо. Но женщина дергалась и нервничала и все время просила закурить. Тоби сказала, что вертоградари не курят – во всяком случае, табак, – и, если Кувалда будет курить, она разрушит свою легенду. И вообще в саду на крыше сигарет нет.

Кувалда бегала по комнате взад‑вперед и грызла ногти, и Тоби в конце концов захотелось треснуть ее хорошенько. И сказать: «Мы тебя сюда не звали, ты сама явилась, и теперь мы все рискуем головой из‑за крох устарелого дерьма». В конце концов она дала Кувалде ромашкового чаю с экстрактом Мака, просто чтобы та не мельтешила.

 

Глава 46

 

Назавтра был День святого Александра Завадского‑Галичанина.[194] Незначительный святой, но для Тоби – один из любимых. Он жил в неспокойные времена – впрочем, в Польше все времена были неспокойными, – но занимался кротким, и даже слегка не от мира сего, промыслом: составлял гербарий местных цветов, описывал виды жуков. Ребекка тоже любила святого Александра. В этот день она всегда надевала фартук с аппликациями‑бабочками и лепила малышам на полдник печенья в форме жуков, украшая каждое инициалами «А» и «3». Дети же сочинили песенку про святого:

 

Александра я спасу – жук живет в его носу!

Пусть он высморкает нос, сунет нос в букет из роз!

 

Было утро. Кувалда еще спала после вчерашней дозы Мака: Тоби явно перестаралась, но не жалела об этом – теперь у нее высвободилось время на другие дела. Она облачилась в шляпу с сеткой и перчатки, зажгла гнилушку в дымаре; объяснила пчелам, что собирается все утро выкачивать мед из сот. Но не успела она окурить первый улей, как появился Зеб.

– Паршивые дела, – сказал он. – Твоего дружка выпустили из больбола.

Зеб, как и все вертоградари, знал, как Адам Первый и хор «Бутоны и почки» спасли Тоби от Бланко. Эта история передавалась из уст в уста. Кроме того, Зеб улавливал страх Тоби. Но вслух они об этом не говорили. Ее словно пронзила ледяная игла. Тоби подняла сетку с лица.

– Правда?

– Он стал старше и злее, – сказал Зеб. – По нему, мудаку, давно грифовы кишки плачут. Но, похоже, у него есть волосатая лапа наверху. Потому что он снова менеджер в «Секрет‑бургере» в Отстойнике.

– Главное, чтоб он там и оставался, – сказала Тоби. Она старалась, чтобы голос не дрожал.

– Пчелы подождут, – сказал Зеб и взял ее за руку. – Тебе нужно присесть. Я разведаю. Может, он про тебя забыл.

Зеб отвел Тоби на кухню.

– Миленькая, ты плохо выглядишь, – сказала Ребекка. – Что случилось?

Тоби рассказала.

– О черт! Я сейчас заварю тебе «спасательного чаю», тебе явно не повредит. Будь спокойна, в один прекрасный день он сдохнет от своей собственной кармы.

Тоби подумала, что этот прекрасный день настанет еще очень не скоро.

 

Было послеобеденное время. Многие рядовые вертоградари собрались на крыше. Одни подвязывали помидоры и ползучие плети кабачков, разметанные необычно сильным порывом ветра. Другие сидели в тени и что‑нибудь вязали, плели, чинили. Адамы и Евы не находили себе места, как всегда, когда прятали беглеца. Что, если Кувалда притащила за собой хвост? Адам Первый выставил часовых. Он и сам стоял у края крыши в медитативной позе, на одной ноге, поглядывая вниз, на улицу.

Кувалда проснулась, и Тоби отрядила ее собирать слизняков с салата. Вертоградарям она сказала, что это стеснительная новообращенная. Вертоградари привыкли к новеньким – те приходили и уходили.

Тоби сказала Кувалде:

– Если кто‑нибудь придет, кто угодно, похожий на официальную инспекцию, натяни шляпу на глаза и продолжай заниматься слизняками. Сливайся с фоном.

Сама Тоби стала окуривать пчел, исходя из того, что лучше всего вести себя как обычно. Тут по пожарной лестнице с грохотом влезли Шеклтон, Крозье и юный Оутс, за ними – Аманда и Зеб. Они сразу бросились к Адаму Первому. Он повел подбородком в сторону Тоби, подзывая ее к себе.

– В Отстойнике вышла небольшая драчка, – сказал Зеб, когда они все собрались вокруг Адама Первого.

– Драчка? – переспросил тот.

– Мы только посмотреть хотели, – объяснил Шеклтон. – Но он нас увидел.

– Назвал нас гребаными воришками, – сказал Крозье. – Он был пьян.

– Не пьяный, а упоротый, – авторитетно заявила Аманда. – Он хотел меня ударить, но я сделала сацуму.

Тоби улыбнулась про себя: недооценивать Аманду было бы ошибкой. Она выросла высокой мускулистой амазонкой и прошла у Зеба курс по «Предотвращению кровопролития в городе». Как и два ее верных пажа. Точнее, три, если считать Оутса, но тот пока пребывал на стадии безнадежной влюбленности.

– Кто это «он»? – спросил Адам Первый. – Где все это происходило?

– В «Секрет‑бургере», – сказал Зеб. – Мы заглянули проверить – ходили слухи, что Бланко вернулся.

– Зеб сделал ему унаги! – выпалил Шеклтон. – Это было круто!

– Неужели так уж необходимо было туда идти? – с оттенком неудовольствия спросил Адам Первый. – У нас есть другие способы…

– Потом на него бросились «косые»! – возбужденно сказал Оутс. – С бутылками!

– Он вытащил нож, – продолжил Кроз. – Порезал одного или двух.

– Надеюсь, серьезных повреждений не было, – сказал Адам Первый. – Как бы ни было нам ненавистно самое существование «Секрет‑бургеров» и бесчинства этого… злосчастного индивидуума, мы не желаем насилия.

– Будку перевернули, мясо побросали на землю. Он обошелся порезами и синяками, – сказал Зеб.

– Весьма прискорбно, – отозвался Адам Первый. – Это правда, что нам иногда приходится себя защищать, и у нас не первый раз возникают проблемы с этим… человеком. Но в данном случае, как мне кажется, мы напали первыми. Или спровоцировали атаку. Верно?

Он нахмурился, глядя на Зеба.

– Он, сволочь, сам напросился, – сказал Зеб. – По‑хорошему мы медаль заслужили.

– Наш путь – это путь мира, – заметил Адам Первый, хмурясь еще сильнее.

– На мире далеко не уедешь, – сказал Зеб. – За последний месяц вымерло не меньше сотни видов. Их едят, блин! Мы не можем просто так сидеть и смотреть, как гаснет свет. Надо с чего‑то начинать. Сегодня «Секрет‑бургер», завтра тот сволочной ресторан. «С кровью». Давно пора с ними разобраться.

– Наша роль в процессе исчезновения видов – роль свидетелей, – сказал Адам Первый. – Мы должны хранить память об ушедших и их геномы. Нельзя бороться с кровопролитием, проливая еще больше крови. Мне казалось, мы пришли к согласию.

Воцарилось молчание. Шеклтон, Крозье, Оутс и Аманда смотрели на Зеба. Зеб и Адам Первый смотрели друг на друга.

– В любом случае уже ничего не поделаешь, – сказал Зеб. – Бланко в ярости.

– Он перейдет границу плебсвилля? – спросила Тоби. – Нападет на нас тут, в Сточной Яме?

– Судя по тому, как он разозлился, – без сомнения, – ответил Зеб. – Обычная плебмафия ему больше не страшна. Он больболист со стажем.

 

Зеб предупредил собравшихся вертоградарей, выставил наблюдателей по краю крыши и назначил самых сильных сторожей на пост у подножия пожарной лестницы. Адам Первый начал было протестовать. Он заявил, что подражать своим врагам означает опускаться до их уровня. Зеб ответил, что, если Адам Первый желает взять вопросы обороны на себя, это его право, если же нет, то пусть не лезет.

– Вон там что‑то движется, – сказала Ребекка‑наблюдательница. – Похоже, три человека идут.

– Делайте что хотите, только не убегайте, – приказала Тоби Кувалде. – Самое главное, не привлекайте к себе внимания.

Она подошла к краю крыши и посмотрела вниз.

Трое тяжеловесов пробивали себе путь по тротуару. У них были бейсбольные биты. Не распылители. Значит, это не ККБ, просто быки из плебмафии: карательная акция за разгром «Секрет‑бургера». Один из этих трех был Бланко – Тоби узнала его даже сверху. Что он собирается делать? Забить ее до смерти на месте или утащить с собой, чтобы сделать то же самое, не торопясь, где‑то еще?

– Что такое, дорогая? – спросил Адам Первый.

– Это он. Если он меня увидит, то убьет.

– «Будете иметь скорбь, но мужайтесь»,[195] – процитировал Адам Первый. – С тобой ничего не случится.

Это было не очень утешительно: Адам Первый всегда считал, что даже самые ужасные вещи неким непостижимым образом совершаются с человеком для его же блага.

Зеб сказал, что гостью лучше убрать с глаз долой. Тоби отвела Кувалду к себе в закуток и дала ей успокаивающее питье – большую дозу Ромашки и чуть‑чуть Мака. Кувалда уснула, а Тоби села рядом с ней, надеясь, что враги не окружат их. Она поймала себя на том, что озирается в поисках оружия. Наверное, можно их треснуть по башке бутылкой с маковым настоем. Но она не очень большая.

Тоби пошла обратно на крышу. Все еще в одежде пчеловода. Она поправила толстые перчатки, взяла мехи и опустила вуаль.

– Заступитесь за меня, – сказала она пчелам. – Донесите мою весть.

Как будто они ее слышали.

 

Схватка оказалась недолгой. Позже Тоби видела, как Шеклтон, Крозье и Оутс разыгрывают ее в лицах для малышей, которых Нуэла сразу увела подальше. Если верить братьям, битва была эпической.

– Зеб был вообще потрясный! – говорил Шеклтон. – Он все спланировал! Они, наверное, думали – мы пацифисты и все такое и можно просто прийти и… В общем, получилось как засада – мы отступили по лестнице, а они последовали за нами.

– А потом, а потом! – подхватил Оутс.

– А потом, на самом верху, Зеб подождал, пока первый мужик на него бросится, и перехватил у него бейсбольную биту и вроде как дернул ее, и тот мужик чуть не врезался в Ребекку, а у нее была такая двузубая вилка, и тут он как заорет и как грохнется с крыши, через край!

– Вот так! – закричал Оутс, хлопая руками, словно крыльями.

– А Стюарт полил другого из садового опрыскивателя, – сказал Крозье. – Он говорит, на кошек это действует. Аманда с ним что‑то такое сделала. Правда? – с нежной гордостью обратился он к Аманде. – Провела какой‑то прием, из «Ограничения кровопролития» – может, хамачи, или… не знаю что, но он тоже свалился через ограждение с крыши. Ты его в яйца пнула или что?

– Я его переселила, – скромно сказала Аманда. – Как слизняка.

– А третий тогда убежал, – сказал Оутс. – Самый большой. Его пчелы закусали. Это их Тоби на него напустила. Это было круто! Мы хотели броситься за ним в погоню, но Адам Первый не разрешил.

– Зеб говорит, что этим все не кончится, – сказала Аманда.

 

У Тоби была своя версия схватки, в которой все происходило одновременно очень быстро и очень медленно. Она зашла за ульи, и вдруг эти трое оказались рядом – возникли на крыше, со стороны лестницы. Бледнолицый с синевой на подбородке и бейсбольной битой, какой‑то «черный сом» в шрамах и Бланко. Бланко увидел ее сразу.

– Я тебя вижу, тощая сука! – заорал он. – Считай, что ты – мясо!

Он ее узнал даже под сеткой и шляпой пчеловода. Бланко вытащил нож. Он ухмылялся.

Первый из нападавших сцепился с Ребеккой и вдруг почему‑то с криком полетел через ограждение вниз, но второй продолжал надвигаться. Тут Аманда – она стояла поодаль, вся такая хрупкая и безобидная – подняла руку. Что‑то блеснуло: стекло? Но Бланко уже почти схватил Тоби: их разделяли только ульи.

Тоби принялась опрокидывать ульи: раз, два, три. Она была прикрыта сеткой, а Бланко нет. Пчелы хлынули из ульев, гневно звеня, и полетели на него, как стрелы. Он с воем ссыпался вниз по лестнице, хлопая себя руками. За ним, как дымный хвост, тянулся рой.

Тоби не сразу удалось поставить ульи на место. Пчелы были в ярости и покусали кое‑кого из вертоградарей. Тоби извинилась перед пострадавшими, а Катуро намазал их каламином и ромашкой. Но с гораздо большим жаром Тоби извинялась перед пчелами, сначала окурив их, чтобы они успокоились. Очень уж многие их сородичи пали в битве.

 

Глава 47

 

Адамы и Евы нервно совещались в тайнике за уксусными бочками.

– Этот урод без разрешения не напал бы, – сказал Зеб. – За всем этим стоит ККБ – они знают кое‑кого из тех, кому мы помогаем, и хотят заклеймить нас как фанатиков‑террористов. Наподобие исаиан‑волкистов.

– Нет, это личное, – сказала Ребекка. – Этот человек – чистая змея, при всем моем уважении к змеям. У него зуб на Тоби, вот и все. Он думает, если один раз засунул, она теперь евонная по гроб жизни.

Разгорячившись, Ребекка иногда вспоминала словечки из прошлого и тут же раскаивалась.

– Тоби, извини, я не хотела.

– Несомненно, самый явный повод мы должны искать в своих рядах, – сказал Адам Первый. – Молодые люди спровоцировали его. И Зеб. Не следовало будить лихо.

– Вот уж точно, лихо, – сказала Ребекка.

– Два трупа на асфальте – нам сложно будет убедить людей, что мы пацифисты, – сказала Нуэла.

– Это несчастный случай. Они упали с крыши, – возразил Зеб.

– И по дороге один перерезал себе горло, а другой выколол глаз, – сказал Адам Первый. – Любой следователь это заметит.

– Кирпичные стены очень опасны, – объяснил Катуро. – Из них торчат всякие штуки. Гвозди. Битое стекло. Острые предметы.

– А если бы погибли вертоградари, было бы лучше? – спросил Зеб.

– Если твое предположение верно и это – операция ККБ, – сказал Адам Первый, – не приходило ли тебе в голову, что этих троих могли послать именно для того, чтобы спровоцировать подобный инцидент? Вынудить нас к нарушению закона и дать им повод к репрессиям?

– А что, у нас был выбор? – спросил Зеб. – Позволить им раздавить нас, как жуков? Хотя мы и жуков не давим.

– Он вернется, – сказала Тоби. – Какие бы там ни были у него предлоги, ККБ или не ККБ, он вернется. Пока я здесь, я в опасности.

– Тоби, дорогая, – сказал Адам Первый, – я думаю, что в интересах твоей безопасности, а также безопасности нашего сада будет лучше, если мы переместим тебя в Греховный мир, в ячейку‑«трюфель». Там ты сможешь быть нам очень полезной. Мы попросим своих контактных лиц среди плебратвы распространить новость, что тебя с нами больше нет. Возможно, тогда у твоего недруга не будет мотивов, и мы будем избавлены от его агрессии – хотя бы на время. – Он обратился к Зебу: – Как скоро мы можем ее перевести?

– Считай, уже сделано, – ответил Зеб.

 

Тоби отправилась к себе в закуток и уложила самые нужные вещи – экстракты в бутылках, сушеные травы, грибы. Мед Пилар – три последние банки. Тоби оставила всего понемножку для того, кто займет ее должность Евы Шестой.

Она вспомнила, как когда‑то давно мечтала покинуть сад на крыше, как задыхалась от скуки в замкнутом пространстве, как мечтала о том, что называла собственной жизнью. Но теперь, когда она действительно покидала вертоградарей, это казалось ей изгнанием. Нет: больше похоже, как будто ее вырывают с мясом, ампутируют, сдирают кожу. Ей захотелось выпить макового отвара, чтобы приглушить боль. Нет, нельзя: надо быть начеку.

И еще одно не давало покоя: она может подвес