Фа Орлова, который общался с итальянским поэтом.

Здесь, на хребте Везувия бесплодном,

В сухой степи, где взор не веселят

Ни блеск цветов, ни бархат трав зеленых,

Где песни птиц веселых не звучат,-

Душистый дрок, один ты льнешь порою

К нагой земле невзрачною листвою...

О, верный друг покинутых полей,

Ты мне знаком: тобой я любовался

Среди равнин забытых и пустых,

Близ города, что некогда считался

Владыкою земли. О, сколько раз

Вид этих мест печальных в поздний час

В душе моей будил воспоминанья

О днях былых, о невозвратных днях

Погибшего могущества и славы.'

И вот опять в безжизненных песках,

Средь звонких плит окаменевшей лавы,

Где ползает в полдневный зной змея

И кролик от нее спасается пугливый,

Тебя я вижу вновь, и снова чую я

Твой аромат над степью молчаливой.

И будишь ты опять в душе моей

Забытую печаль минувших дней.

Увы, здесь был когда-то край счастливый:

Колосья сочные качались на полях,

Паслись стада на пастбищах привольных,

В тени садов, во мраморных дворцах

Богач имел приют гостеприимный;

Здесь на ковре невянущих лугов,

В венке из роз и гроздий винограда

Покоились жилища городов,

Что сожжены со всем живым созданьем

Везувия расплавленным дыханьем.

Приди сюда, взгляни на этот прах,

Величия людей певец неутомимый,

И на седых безжизненных камнях

Пропой свой гимн обычный и любимый.

Приди сюда,- здесь рок запечатлел

Величие и славу наших дел!

Да, пусть идет сюда, кто любит восхищаться

Тобой, о век кичливый и пустой!

Оставив путь великий и прямой,

Что мысль воскресшая тебе предначертала.

Ты воротился вспять, слепец, назад глядишь,

Но жалкой спеси полн, "вперед иду" кричишь!

О, пусть твои сыны, покорствуя судьбе

И над тобой смеясь, бесстыдно льстят тебе.

Но знаю я, что скорое забвенье

Удел того, кто, сердца не щадя,

Клеймит свой век заслуженным укором.

О, нет, я не мирюсь с тем, что зовут позором,

И прямо говорю: глубокое презренье

К тебе, мой век, в душе питаю я!

Что сделал ты? Мечтая о свободе,

Ты мысль поработил,- залог ее святой!

Ты цель сковал тому, что вопреки природе

Одно могло спасти мой край родной

Из мрака варварства и рабского косненья,

Одно могло поспорить с этой тьмой

И нам блеснуть зарею обновленья!

Суровой истины, что жребий твой убог,

Как жалкий трус, ты вынести не мог.

От веры ты бежал и трусом называешь

Того, кто служит ей, не слушая тебя,

И только одного великим почитаешь

Того, кто, не щадя ни близких, ни себя,

Всех остальных насмешливо поносит

И жалкий жребий свой до неба превозносит!

Больной бедняк, но с честною душой!

Себя ты не зовешь ни сильным, ни богатым.

Но нищий силою и доблестью святой

Открыто кажет нам убогий образ свой

И срама своего не только не стыдится,

Но даже им кичится...

Нет, не велик, а глуп в моих глазах,

Кто жизнь свою ходя на помочах,

Рожденный в немощи и вскормленный бедою,

Кричит, что избран он для счастия судьбою,

И счастье то сулит таким же, как и сам,

Униженным бессильным беднякам,

Которых бурный вздох разгневанного моря,

Ток воздуха, травленный чумой,

Иль глубины подземной содроганье

Могли б стереть, как прах, с коры земной,

Не сохранив о них воспоминанья!

О, нет, в ничтожестве земного бытия

Великого иным воображаю я.

В лицо судьбы вперив бестрепетное око

И презирая ложь, он правды не таит.

Открыто признает он смысл ее жестокий,

О мире зла свободно говорит.

В страданьи тверд, взаимною враждою

С людьми не множит он своих скорбей.

Он не винит людей

В страданиях своих, как братьев по страданью,

Но верный своему высокому призванью

И полн любви, на помощь к ним идет

В борьбе за бытие, в борьбе с природой дикой.

Когда же ты придешь, воистину великий?

Я иногда брожу по этим берегам

Ночной порой, печальной думы полный,

И вдаль гляжу, как черной пеленой

Последней и широкою волной

Прилив их окаймил, и спят и дышат волны...

А надо мной, в прозрачной глубине

Мирьяды звезд горят, и свет их льется в море.

Как в зеркале живом, в его просторе

Своей красой любуются оне.

Горят... горят, и нет конца их свету,

И силы нет их взорами обнять,

И нет ума их таинства понять!

И выше, выше все, от ярких и блестящих

До светочей едва-едва светящих;

От них - туда, в мерцающий простор,

В надзвездный мир спешит мой жадный взор,

Но тонет в облаках лучистого тумана,

Как утлый челн в пучине океана!

И мнится мне, что знаешь ты. Земля,

И ты, наш мир, что мы зовем Вселенной,

С твоей луной, со звездами, с твоим

Блистающим светилом золотым

Пред каплею единой океана -

Пред искрою лучистого тумана!

А ты, мой брат? Где гордый гений твой?

Твои мечты бессмертья и свободы?

Твои дела? о, бедный царь природы,

Смеяться мне иль плакать над тобой?

Как с яблони осеннею порою,

Под тяжестию собственных соков

Созрелый плод, сорвавшись сам собою,

Случайно падает на гнезда муравьев

И губит их, мгновенно сокрушая

Их жизнь, добро, спокойный их приют

И все, что дал им неусыпный труд,-

Так из жерла гремящего волкана,

Взрывая прах к далеким небесам,

Ночь ужаса со стоном урагана,

Как фурия, внезапно поднялась

И, страшная, на землю пролилась

Кипящими и мутными ручьями,

Потоками огня, горячими песками

И погребла под тяжестью своей

Сады и города, и пашни, и людей!

Века прошли с тех пор, как бедные селенья,

Погибшие в ту ночь, и города,

И тысячи людей исчезли без следа

И преданы, как старый сон, забвенью.

Забытые могилы их давно

Убежищем для новой жизни стали,

И новые селенья возникали,

Как гнезда муравьев, у моря, под горой.

Прошли века, но все еще порой

Бледнеет и дрожит крестьянин бедный,

Подняв глаза к вершине роковой...

Как часто по ночам, сон чуткий прерывая,

Испуганный, с постели он встает

И слушает, сдержав свое дыханье.

И если ветерок до слуха донесет

Зловещее глухое клокотанье

Иль вдруг вода в колодце закипит,

Он вне себя от ужаса кричит,

Зовет жену и, захватив с собою

Пожитки бедные, испуганных детей,

Бежит, как тать, с своих родных полей!

И часто обратись с тоской неизъяснимой,

Несчастный, он следит издалека,

Как, медленно катясь, горящая река

И топит, и палит волной неукротимой

И сад его, и кров его родимый!

Прошли века. Из недр земли на свет

Вернулась вновь усопшая Помпея,

Как бы землей извергнутый скелет...

На улицах ее народ, теснясь толпою,

Пленяется ее могильною красою,

Безмолвьем гробовым широких площадей,

Колоннами дворцов, резьбою галерей,

Театров и домов безжизненной громадой

И форума разрушенной аркадой...

Но отчего ж порой, как будто чем смущен,

Стоит турист под этой колоннадой,

Взор устремив на дальний небосклон?

Там на него сквозь длинный ряд колонн,

Дымясь, глядит, как призрак исполина,

Везувия двурогая вершина.

Ужасный зев по-прежнему раскрыт,

Еще кипят в жерле потоки лавы.

Безжизненным обломком древней славы

Чудовище по-прежнему грозит!

И в поздний час, когда его дыханье

Во тьме ночной запышет вдруг огнем

И отблески его разносятся кругом,

Как факелов зловещее мерцанье,

В извилинах аркад и галерей

Змеится свет блуждающих огней.

Таков закон таинственной природы:

Медлительной суровой чередой

Идут века, за ними вслед толпой

Изменчивых теней и царства, и народы.

Но перемен не знает лишь она,

Бесстрастная, всегда себе верна!

И ты, мой дрок, пустыни гость отрадный,

Придет пора, погибнешь здесь и ты.

Подземный жар спалит твои листы,

И огненный поток поглотит жадно

Последнюю красу нагих степей.

И все же ты счастливее людей.

Униженный, с трусливою судьбою

Пред будущим, как раз, ты не стоял;

Ты с гордостью безумной не мечтал

Парить орлом под небом над землею

И о бессмертии своем не помышлял.

Подражание. Стихотворение со смежной и перекрестными

Рифмами в строках 7-8, 9-12, 11-13, 10-14.

Считается, что написано оно весной 1827 года во время