ГлаваДЕСЯТАЯ. Подорогедекабристов

 

— Собирайсьсвещами!

Ятолькочтозадремал, подложивподголовухолщовуюсумкусостаткамибелья, нототчаспривычновскакиваю. Осторожнопотягиваюсь: сильноболятлопаткиикоститаза—успел-такиотлежать.

Насвкамеречеловекдвадцать—этапируемыхизразныхтюрем. Всемыможемсказать, откудапоступили, нонезнаем, куданасвезут. Так, гадаем…иждем.

Гремитзамок. Снадзирателем—корпуснойсосписком. Онспорогапривычночеткоиповелительноназываетнесколькофамилий. Никтонеоткликается. Чертыхнувшись, поспешноубегает. Дверьсновазапирают. Мыспешимулечься.

Сновакладусумкувизголовье, бережноубираюочкиидолгопримащиваюсь, чтобыменьшеврезалисьдоски.

Впотолкенеяркаялампочканаголомшнуре, окнаврешеткахнаглухозабраныкозырьками, неразберешь, деньли, ночьли. Яокончательносбилсясосчета, нокакоеэтоимеетзначение? Вотеслибыудалосьчасок-другойпоспать, былобыславно.

Необычноедлятюремотсутствиетишины. Нинаминутунезатихаетшумшагов: тогромкие, тоотдаленные, онираздаютсянадголовой, доносятсясбоку, какбудтослестниц; иногдатопотнаполняеткоридор. Людиспешатмимонашейдвери, почтибегут. Мызачем-топытаемсяопределить, сколькопрогналимимочеловек. Случается, кто-нибудьизпроходящихприльнетнасекундукглазку, что-товторопяхнеразборчивокрикнет—какую-тофамилию. Всенастораживаются.

Наступаетинашаочередь. Списокнаэтотразсовпадает, инасвыводятизкамеры; вкоридоребеглопересчитывают, ставятвпарыиуводят: одиннадзирательвпередипартии, второй—сзади, подгоняетотстающих. Вверх-внизполестницам, вдольдлинныхкоридоров, опятьлестница, сновакоридор—ужевдругомкорпусе. Надзирателькороткопереговариваетсяскоридорным, тотленивовстаетстабуретки, перебираетсвязкуключейиидетотперетьоднуизкамер. Мыбыстрозанимаемместа. Теженары, намордникинаокнах, лампочка, свисающаяспотолка, ипараша. Кто-торазвлекается, перечисляяномеракамер, вкоторыхужеперебывалзасутки…Ещенеконец!

Бывает, кого-нибудьотделяют—выкликнутодногоиуведут. Или, наоборот, подбрасываютновичка. Еговялорасспрашивают: откуда, давнолинапересылке? Ивовсенегневно: невстречаллитакого-то? Нетсмыслаинтересоваться. Бывает, покаперегоняют, переднийконвоирвдругзаматерится, всехостанавливаетигонитназадилирезвобежиткдверииеезахлопывает. Этозначит—напоролисьнавстречнуюпартию: перемешаемся, нескоропотомнасразберешь. Ночастенько, входяводинконецкоридора, видим, какисчезаетвпротивоположномхвостдругойпартии. Анамаршахлестницвсегдагулкоотдаются—внизуилинадтобой—топотног, стуканьедеревянныхчемодановитерханьемешковостены, возгласы, подхватываемыеэхомпролетов. Бывает, чтоскороткимсписком, чащесодной-двумяфамилиями, приходятвкамерупонесколькураз: этозначит—потеряли.

Такиепоискинамнаруку: чтобынапастьнаследзатерявшегосяэтапируемого, приостанавливаютформированиепартий, аименнодляэтогонастасуютиперетасовываютпокамерам, подбираявэшелоны, регулярноотправляемыескакого-нибудьиздевятимосковскихвокзалов. Нучтож, все-такипередышка: поспим.

Сколько? Этоникакнеопределишь—триминутыиличас. Всеравноневыспишьсякочередному "Соби-райсь!". Тольковсебольшебалдеешьотэтойкарусели: камера, коридор, лестница; камера, коридор, лестница.

Плохотем, укогоуцелелобарахло, тяжелаяодежда: броситьжалко, перетаскиватьмочинет. Даещестеречь! Темболеечтовсюэтугимнастикумыпроделываемкаксвязанные. Напересылкепервымделомотобралиремни, толькочтовозвращенныежелезнодорожнымконвоем.

Безнихсваливаютсяштаны, иихприходитсяоднойрукойподдерживать.

Хорошобызнать, чтосейчас—вечер, глубокаяночьилиблизкоутро: тогдабыраздалипайки, кипяток. Твердознаю, чтопривезлименясюдапримерновполдень: ямелькомвиделчасынаКурскомвокзале, поканасвыгружалиизстолыпинскоговагона.

Погородувезликакбудтонедолго, хотявэтихнаглухозакрытых, набитыхдоотказа "воронках" темно, нельзянисесть, нивыпрямиться, ивремятянетсякудакакдолго. ВМосквенас, правда, неупрессовывали, какслучалосьвдругихгородах, дюжиеразвеселыеконвоиры, врезавшиесясразбегаплечомвзастрявшихвзаднейдверимашины.

Огромный, тщательноподметенныйдвортюрьмы. Стрехсторон—ровныерядыкозырьковнаокнахввысоченныхстенах. Счетвертойегозамыкаеткарбас—кирпичнаяоштукатуреннаястенавтриэтажавысотой. Наславувыбеленыикорпусатюрьмы.

Наэтомдворенепрерывноедвижениемашин, громоздкихчерных "воронов" и "воронят". Однивыстроилисьуворот, сигналятдесяткупривратниковсосвисткамиикобурами, другиестоятудверейкорпусов: выгружаютдоставленныесвокзаловпартииилисажаютотправляемых. Всюдудеятельные, самоотверженные, носящиесярысцойнадзирателисоспискамиипачкамиформуляров, стажерывсиниххалатах—дляшмонов. Идетделоваякруглосуточная "отправка-приемка". Имноготенныестворкитюремныхворотвнепрерывномдвижении: впускаютивыпускают, впускаютивыпускают.

Такчтоводворекруглосуточно:

— Иванов?

— Я.

— Петров?

— Я.

— Иванова?

— Здесь.

— Петрова?

— Тутя.

Изоднихдверей, каксконвейеров, выходятивыходятлюдиобносившиеся, заросшие, серые, груженныемешками, обшарианнымифанернымичемоданами, узлами, ивыстраиваютсяумашин. Подгонятьненадо: ихтакнашустрили, пекаперебрасывалиизкамерывкамеру, сэтажанаэтаж, изкорпусавкорпус, чтоонисамипоинерциивседелаютбегом. Всеониследуюткместузаключенияилиотбыватьсрокссылки. Вдругиедверивтекаетсодворанепрерывный, норазбитыйнамелкиепартиипоток—этоосужденныеилиподследственныеизрайонныхилиобластныхтюрем. Краснопресненскаяпересыльнаятюрьмаобслуживаеттолькопровинцию—остоличнойжатвезаботятсяБутырскаяипрочиетюрьмыМосквы.

Дляпривозимых—обязательнаябаня, споследующимстояниемвочередизабарахлом, встопервыйразпрожариваемомввошебойках. Потомбеглаяпроверкаи—странствованиепоэтажампересылкисбросками, паузамииостановками.

Надзирателисбиваютсясног, хрипнутотмата. Заоградойиводворесигналят "вороны". Туткруговорот, чертовомут, Мальстрем, вбирающийсобластейручейкиипотоки, чтобы, перемешавирассортировав, сноваизвергнутьвон…Итакежедневно, безпраздниковивыходных, неделямиимесяцамиподряд. Длиннымигодами. Анародувсемного, какнипрожорливэтотспрут.

Долголитутзадерживаются? Дапо-разному: ктоотделываетсясутками, инойзастреваетнанеделиидажемесяцы. Мнекак-товсеравнозадерживатьсяздесьилиследоватьдальше. Разумеется, тутбеспокойно, одуряющаясуета, новедьивпереди—нероднойдом.

Теченияисквознякипересылкиподхватилиикружат—вглазахрябитотступенейижелезныхограждений, проволочныхсеток, решеток. Лязгигрохотдверейдоносятсяисквозьсон. Иногдаслышу, чтовыкликаютмоюфамилию, иоглядываюсь: почемуниктонеотзывается? Неттакого…Этоясовсемзакружился—доодурения.

Изредкакому-нибудьвкамеруприносятпередачу: родныеразыскали. Бываютисвидания. Ягадаю: могликтоизмоихузнать, чтоменявывезлиизобластнойтюрьмы? Врядли. ЕщевКалугеяузнал, чтоСофьяВсеволодовнавотъезде, тестьскончался…Такчто "ненадейсяинежди!", какпоетсявпесне. Темболеечтовсесытыпогорломоимиприключениями, несталомочименяопекать…Ивсе-такичервячокгложет: привсякомвызовеянастораживаюсь.

Лязгаютзамки, хлопаютрешетки, коридорыилестницыгудятоттысячног—подлиннаясимфонияленинизмавдействии! Иотлично, чтовсемоедостояние—полупустаясумкасбельем. Едвахлестнетизглазка "Собирайсьсвещами!", яподхватываюсьисажусьнакрайнарвбоевойготовности.

 

X x x

 

Калужскоемоесидениесложилосьнеслишкомблагополучно—япочтисразупопалвтюремнуюбольницуибольшуючастьвременипробылвней, —новсмыслеследственныхволненийоказалосьнепревзойденноспокойным. Едвалиневденьарестаменявызвалсмуглый, коротконогиймайорТабаков—ятвердозапомнилфамилию—старшийследовательотдела, ведущиймое "дело".

— Хочуссамогоначалапоставитьвасвизвестность, —любезносказалон, —чтомываснивчемнеобвиняем, нооставитьнаволенеможем: выповторник, имывынужденывасизолировать. Дадимвамсрок—онбудет, очевидно, минимальным. Немогупокасказать, будетлиэтолагерьилидальняяссылка—этоопределитМосква. Сколькопродлится? Затрудняюсьсказать: васведьмного…Норекомендую—наберитесьтерпения, вы—неновичок.

Яневзорвался, несталвопитьобеззаконии. Всамомделе, проводитсяпродуманнаягосударственнаямера—вылавливаютсявсебывшиезэки, постепеннопросочившиесявцентральныеобласти, иотправляютсяподавнозаведенномунаРусипорядку "dans le pays de Makar et de ses veaux", какковеркалещеуДостоевскогоСтепанТрофимовичисконнуюнашупоговоркуопределах, недоступныхдляМакараиеготелят. Дажеизобретенаформулировка "повторник"! Чемонауступает "пш" или "чсвн", какиеяприводилвсвоемместе? Уменязаплечамичетыресудимости, вполнесправедливовлепитьмнесрок, разявсенеугомонюсь, продолжаюбременитьземлю…

Иязаговорилосвоихделах—преждевсегоолечении. Потребовал, чтобыбылодоставленосквартирыиотданотюремномуврачулекарство—бесценныйпотомувремени, добытыйдляменясвеликимтрудомКорнеемЧуковскимиписателемТреневым, сыномдраматурга, пенициллин. Майорнеотказал, икмоейхозяйкебылотряженсотрудник, нодвадцатидрагоценныхампулнеоказалось: фельдшерица—увы! —зналаимцену. Тобылзавсюмоюдолгуюзэковскуюкарьерувсеговторой—послеисториисСыромятниковымвАрхангельске—изтрехслучаев, когдамоимбесправнымположениеммошенническивоспользовались. Третийоставилещеболеегадкоевоспоминание, потомучтоприсвоиласебемоиденьгифрондирующаядама, размножавшаянамашинкенеопубликованныестихиПастернака.

МаринаБарановскаясделаласьмоейприсяжноймашинисткой. Когдаоказалось, чтоиздательствонеможетзаключитьдоговорас "беспаспортным" напереведеннуюмною "ИсториюАцтеков" Брайяндта, япопросилМаринувыступитьвкачествеподставноголица. Сиздательствомвсеуладилось, онодажесогласилосьопубликоватькнигубезупоминанияфамилиипереводчика, исэтимя…селвКалужскуютюрьму. Этонепомешаломоимацтекамувидетьсвет, однако "les absents ont toujours tort" —отсутствующиевсегданеправы, инатитульномлистебыловыставлено "переводМариныБарановской". Ионажеположиласебевкарманвесьгонорар—докопейки! Сбрезгливостьювспоминаляпотомнервиче-ческиекапризыэстетствующеймашинистки, прикрывавшейигройвутонченностьчувствэлементарнуюподлость.

Ноэтояузналмногопозднее, изпрекрасногодалека, апокакороталднивгрязнойизапущенной, переполненнойобластнойтюрьме. Затеполгода, чтоявнейпробыл, комненеболеедвух-трехразприезжалследователь, что-тоуменяспрашивал, чтобысоздатьвидимостьследственногоделопроизводствавложитьвсоответствующуюпапкупротоколдопроса…Вделошлидаженашидиалогипоповодумесяцев, проведенныхСофьейВсеволодовнойвзанятомнемцамиМалоярославце, олввноянебылвтовремявлагере!

Пришелконециэтойигре, которуювели, кстатисказать, навысокомуровнезаконности: знакомилис "материалами" дела, предлагаливстречуспрокурором, заставлялирасписыватьсявсанкционированномюридическинадреромпродленийсрокаследствия…ЧекистскийбалаганзакончилсяпостановлениемОсобогосовещания, приговорившегоменякдесятилетнейссылкевотдаленныхрайонахССCP. Десяткабылавтегодыивправду "минимальным" среком!

Я, разумеется, обрадовался. Обстановкавтюрьмебылатяжелой, моисилытаяли. Вкамерахбесчинствовалиуголовники, начальствоиммирволило, ислучаинасилийииздевательствнепереводились. Престижстарогосоловчанинанесколькоограждалменяотшпаны, даиотбиратьбылонечего; нояслабел, хирел, иусловияпугали. СнезалеченнымтуберкулезомгортаниотправлятьсянаСевервыгляделострашновато, однаковомнетогдасталисноваоживатьнадеждынаодолимостьзла. Ибылоощущение, чтовопрекивсемуобомнепечетсяБлагаяСила. Такчтоявовсеневбезнадежномнастроенииотправилсянаэтап, окоторомзналтолько, чтопутьпредстоитдалекийитрудный.

ОнначалсясЯрославскоговокзала, гдесколоченныйсолидныйэтапболеешестисотчеловек—погрузиливтеплушки. Разумеется, итутотнасскрывалиместоназначения, номытеперьмоглидогадываться, чтопутьнашнаВосток, очевидно, заУрал.

Доставитьдоместанеторопились—везлисдневкамивовсехбольшихгородах, втюрьмыотводилипешимиколоннами, попроезжейчастиулиц. Конвоирыспри-мкнутымиштыкамисуровопокрикивалинетольконанас, ноинаглазевшихгорожан, замешкавшихсяотойтивсторону. Право, воскресникакой-нибудьполицейскийчин, отошедшийвлучшиймирещеприАлександре III, ипопадисьемунаоднойизбесконечнодлинныхпривокзальныхулицнашэтап, онбыпорадовалсяживучеститрадицийтюремщиков: всетеженестройныерядызатурканныхарестантов, тежебравыесолдатушкивсерыхшинеляхитежеокрикиикоманды, приправленныесочнойруганью. Онбыдажевосхитился (илиоторопел) разворотомдеятельностисвоеговедомства—такиемноголюдныепартииемувидетьнеприходилосьникогда. Но, можетбыть, отчастииогорчился: небылошашекнаголоиаккомпанемента—кандальногозвона.

Мышагали, погруженныевугрюмоесвоебезразличие, просебякляняканительсвысадкамиизвагонов, пыльныебулыжныемостовые, осточертевшиепроцедурыперекличек, обысков, санобработок. Инедосягаемоймечтоймерещилсяэшелонпрямогоназначения, которыймчалбыденьиночьдоместа! Нотакогодлярядовойсоветскойарестантскойскотинкинебыло, ияпобывалвтюрьмахвсехобластныхцентровЗападнойиСреднейСибири, вВологодскойиСвердловской. Имогбыпосвежимследамсоставитьславноеописаниеимевшихсятамтюрем—отстарых, сосводчатымикирпичнымипотолкамивкамерахисвыстланнымикаменнымиплитамикоридорами, перестроенных, обновленныхирасширенных, довоздвигнутыхтщаниемВедомства, рассчитанныхнанеиссякаемыемноготысячныепотокиарестантов, —многоэтажных, сгулкимколодцемибеспотолочнымикоридорами, обслуживаемымицентральнойвахтой…

Теперьвсеэтостерлосьвпамяти, отложилосьобщимтягучимвоспоминаниемодвухмесячнойдорогевтесноте, сутолоке, скруглосуточнымдерганиемвизнурительном, озлобляющеммноголюдий: ниоднойсекундынаедине! Ибылимывсенастолькообезличеныиобколоченыэтимибесконечнымитяготами, чтосталивсекакбынаодинпокрой: ордазабитыхнерассуждающихлюдейсвытравленнымчувствомсобственногодостоинства, ноживучихицепких, неспособныхвозмутитьсяипротестовать—развеналакейскийманерисподтишкапросебяогрызнуться…Былобыдаженевозможноответитьнавопрос: ктотакиеэтинабившиедвадесяткатеплушеклюди? Разныевозрасты, фигуры, масть, нодоскрытойобличиемэтапируемогоарестантасутинедоберешься…

Помню, какойнеожиданностьюбылоузнать, ужеподконецпути, всредневозрастномсоэтапнике, обряженномвочто-тозаношенноеимешковатое, ничемрешительноневыделявшемся, снеряшливойщетинойнаподбородке, московскогоинженера, сынапредводителядворянстваодногоизуездовТульскойгубернии!

Встроюнаперекличкеяуслышал, какстоящийрядомотозвалсянафамилиюСвентицкий, хорошомнезапомнившуюсяпоразговорускем-тоизстаршихдетейТолстого. Онирассказывали, что, назваводногоизлицвсвоемромане, отецвоспользовалсяфамилиейзнакомогоемупомещикаКрапивенскогоуезда, служившегоповыборам. Ярискнулспросить. Моядогадкаподтвердилась, хотяишепотом, хотяисоглядкой. СергейВладимировичпринадлежалтойпородевышколенныхсоветскихспециалистов, чтонаучилисьноситьмаскубезоговорочнойпреданностивождюипартии, никогданеоткровенничалии, какпозорноеклеймо, утаивалипринадлежностькпрежнему "благородному" сословию. Надобыло, должнобыть, съестьпудсолистакимСвентицким, чтобыраспознатьвнемследывоспитанности, некоторуюобщую, хотяиоченьповерхностнуюкультуру, запрятанныезагрубостьюманеривыражений, свойственныхпрорабу-строителю, деликатностьидажеостаткикастовойпредубежденности. Нампришлосьпрожитьснимнескольколетводномселе, иуменябылислучаиубедитьсявотзывчивостиэтогопорядочногочеловека, принявшегообличиесоветскогобурбона.

Красноярскаятюрьмаоказаласьпоследнимпунктомнашегожелезнодорожногопутешествия. Отсюда, послерастянувшегосябольшечемнамесяцожидания, меняотправили—ужепоЕниеею—наСевер.

Былонечтосимволическоевтом, чтонаминабивалитрюмыстарогоколесногопарохода, некогдадоставившегоЛенинавминусинскуюссылкуиносившегоимяУльяновых ("МарияУльянова"). Судно, сподобившеесяиметьсвоимпассажиромссыльногопоселенцаВладимираУльянова, етало, нерасставаясьсегоименем, вернослужитьделуобращенияСибиривгигантскуюкаторжнуютерриторию. СтавэтакойбаржейХарша, перевозившейвсуровыесеверныепределыбессчетныетысячинеприкаянныхдуш, целыегруппынаселения, даженародности, расправамискоторымивластьукрепляласвоюнепререкаемость…Подлинное, прежнееназваниесудна "СвятительНиколай" позжебылоемувозвращено, когдапароходсталэкспонатоммузеяреволюциивКрасноярске. Оностоитнаприколеугородскогопричала, выкрашенноеипустое, срусскимтрехцветнымфлагомнакормеивыведеннымзолотымибукваминазваниемнаносу. Ночудовозвращенияхристианскогоимени—увы! —несимволинеобещание: уженикогданевернетсянаРусьЧудотворецМирЛикийских…

Язадаюсьпразднымвопросом: открылисьбыусоветскихлюдейглаза, еслибырядомсзолотымибукваминазваниястоялицифры—шести-, авернее, семизначные, указывающиечислоневинныхлюдей, отправленныхнаэтомсуднезасталинскоевремявлагеряиссылку?

СплывалимыпоЕнисеюнесколькодней, новидетьвеликуюсибирскуюрекунепришлось—напалубунасневыпускали. Подобравшисьпонизкимнарамвплотнуюкиллюминатору, изогнувшисьподнависшимпотолком, можнобыло, прильнувктолстомумутномустеклу, увидетьЛИШЬкрохотноепространствоводы, своронкамииузорамистремительноготечения. Былотесно, смрадноитоскливо. Этотпоследнийучастокпутиказалсяособеннонуднымидлинным.

Инаконецсвершилось: пароходпришвартовалсяуочереднойпристани, инамскомандоваливыходитьсвещами. Вгустойтемнотеночи—этобыловисходесентября—запределамитусклоосвещенныхмостковдебаркадераничегоувидетьбылонельзя. Где-товкромешнойтьмеподногамивсплескиваластруя. Насзавеливпустыепассажирскиепомещенияпристаниитамоставилидоутра.

Торопившиесявосвоясиконвоирыподнялиэтапзатемнои, выстроиввпоследнийразипересчитавнапустырепротивпристани, повелипопустыннойулице, унылойинеприветливой. Темныеизбы, глухиеворотавбревенчатыхзаплотах, бродячиетощиесобаки, дощатыеузкиемосткибезединойживойдуши…Противодногоизэтихслепыхдомовпопросторнее, свывеской "комендатураМВД", насостановили, сгрудив, скомандовали "вольно", иконвоиры, отойдявсторону, закурилииповсемпризнакамприготовилисьждать. Занамипочтинеприглядывали, наснеодергивали, какбынапередзная, чтосбежатьтутнекуда, —крайсвета. Имыпорасселись, ктогденашел: покраяммостков, назавалинкахближайшихизб, вытащенныхизполенницчурках.

Незаставиласебяждатьиглавнаяперсонаожидаемогозаключительногодейства—местныйкомендант, которомупредстоялопоставитьподписьподактомприемкинесколькихсотссыльныхдуш. Этобылтщедушный, курносыйчеловечек, облаченныйвдлиннуюкавалерийскуюшинельдопят, сидевшуюнанемподрясником. Выступалон, впрочем, важно, сбольшимпальцемправойруки, по-генеральскизаложеннымзабортшинели, иразглядывалнассначальственнымприщуром.

Покавсехпоодномувыкликали, подводиликстолу, гдемырасписывалисьвознакомлениисобязанностямиссыльныхикарамизанарушениережима, вокругнассталисобиратьсяместныежители, обряженныевбольшинствекакнашбратарестант—втелогрейкиибушлаты. Появилисьипредставителилеспромхоза, смахивающиеналагерныхнарядчиков. Онитотчасприступиликотборурабсилы: снамиприбылиспискилиц, заранееназначенныхналесозаготовки…Небыливключенывнихединицы—втомчислеия. Толидляудобстванадзора, толиещедлячего, нонамбылоопределенооставатьсявселеисамимпвдьшаиватьсебезаработок. Свентиц-коготутжеувелссобойначальникрайоннойстройконторы, успевшийдажеподыскатьдлянегожилье: инженерытуткотирдвалиеь. Яспокойнопоглядывалнапроисходящее, сидявсторонкесосвоейкотомкой, решивдоверитьсяненаправляемомуходусобытий: впередицелыйнезанятыйдень, погодахотьпасмурная, номягкая, хлебвмешкеесть, можноничегонефорсироватьиждать, какраспорядитсясудьба…Такипроизошло. Когданасоставалосьсовсеммало—почтивсехувели, актоубралсясам, —комнеобратиласьженщина, предложившаяунеепоселиться; подошелпознакомитьсяиместныйврач, незабвенныйМихаилВасильевичРумянцев.

 

X x x

 

Наживуюниткусколоченнаястолярка—дощатаяпристроечкасземлянымполом, прилепившаясякодномуизподсобныхстроенийопытнойсельхозстанциинаберегуГалактионихи, впадающейуселавЕнисейречки, —заполненазаготовками: выстроганнымибрускамиспазомифальцем, саккуратнозапиленныминаконцахшипами. Наполу—ворохпахучихстружек; возлеверстакаонивспенилисьприбойнойволной, затопившейрабочееместо. Прикаждомдвижениифуганкаяснимаюснеготеплуюсвившуюсялентуисошвыриваювкучу.

Мнезаказалисвязатьнесколькодесятковпарниковыхрам. Работаспорится: яразмечаюрейсмусом, отпиливаю, строгаю, долблю, какзаправскийстоляр—оченьиочень "средней" руки! СблагодарностьювспоминаюурокиручноготрудавТенишевскомучилищевПетербурге, гдемнепришлосьвпервыевзятьврукистамескуирубанок; доброемеланхолическоелицонашегодеревенскогостоляраМихаилы, уверстакакоторогомы, мальчики, былиготовыпровестиполдня, дожидаясь, когдаондастнампобаловатьсясвоиминструментом. ИурокитучногоЯковаСеменовичавучилище, инаставленияМихаилы (дастлучковуюпилу, обхватитсвоейлапищейрукуиначнетводитьпозапилу, приговаривая: "Держикрепче, незаваливайвбок!" —итыкакпойманный. Икакжерад, когданаконецупадетопиленныйкусокдоски, ноигордбезмерно!) вкакой-томереспособствовалитому, чтоявоттеперьсгрехомпополамвяжурамы, табуреты, сооружаюприлавкииперегородкиврыбкоопе.

Столярнойработывселе, ксожалению, немного. Ия, стехпоркакменяпривезливЯрцево, ужепеременилнеоднупрофессию. Предполагающую, самособой, использованиемышципребываниенасвежемвоздухе: нивкакиеконторыссыльныхнеберут, развенайдетсявсесильныйблат! ПришлосьмнесторожитьплотынаберегуЕнисеяиработатьконюхомвлесничестве. Атаккаконорядилосьдоставлятьярцевскомуначальствуводу, тоясгодразвозилееподомам. Чтобывывезтибочкуиз-подбереговойкручи, приходилосьнетолькопонукатьлошаденку, ноипомогатьейизовсехсил, взявшисьзатяж. Многопозднееоднадама, милейшаяженадоктораРумянцева (этачетасильноскрасиламоеярцевскоежитьеипомоглавыжить), признавалась, чтослучалосьейпоплакать, увидевменя—вдворницкомфартукеизастираннойгимнастеркевосседающимнаколесняхсбочкойилинаполняющимочереднойхозяйкеподставленныеведра…Чегобы, кажется? Какразвипостасиводовозаявспоминаюсебябезособойгоречи: чистыестремительныеречныеструи, обтекающие, журча, островокмоихколеснейистоящуюпобрюховводелошадь; сверкающаяпротивсолнцагладьЕнисея, конек, скоторыммытакстарательноодолеваликручу, —словом, библейскойилиантичнойпростотыкартинки…Были, правда, ненастье, обмерзающийнаветручерпак, темнотаинедомогание, ноихвпамятиоттесниликакразидиллическиевоспоминания.

Пробоваляплотничатьидажепошелкак-товнапарникикрыжемуиражемукержаку, нанявшемусяпоставитькупленнуюСвентицкимстаруюизбу, подрубивнескольконижнихвенцов. Ностроителемнашхозяинбылискушенным, домставилдлясебяирубку "вохряпку", каконвыражался, непризнавал. Самозваныйплотникбылизобличениизгнан, чтоиположилоконецмоейдеятельностинаэтомпоприще. Впрочем, работапо-настоящемутяжелаябыламненепосилам: прежнейвыносливостинестало. Ияоченьскоропознакомилсясрайоннойярцевскойбольницей.

Правда, самасобойчудеснымобразомисчезлахрипота, скоторойнесправилисьлечениевтуберкулезноминститутеиКрым, носталавсенастойчивеебеспокоитьязважелудка; как-тодолгопродержаланабольничнойкойкежелтуха.

Чтобыболеенеупоминатьосвоихневзгодах, укажу, чтожилосьдолгоевремявЯрцевескудно: приходилосьивнемилостивыеенисейскиеморозыщеголятьвдраповомстаренькомпальто, небылоитеплойобуви, заработканевсегдахваталонасамыйнепритязательныйстолиоплатуквартиры. ПоселенябылвотгороженномтесовойперегородкойзакуткеизбыдояркиАнисьи, уведшейменяизкомендатуры. БылаАнисьявдовой, невестькакколотившейсясмалолетнимидетьми. Убедившись, чтонипастьбалошадей, ниподрядынатопорныестроительныеработынеспособнымало-мальскиобеспечить, япыталсявосстановитьпорванныесвязисмосковскимииздательствами, разумеется, черезподставныхлиц. Мечтал, какодержимый, одвухлистахпереводоввмесяц: онидалибымневпятеробольше, чемямогвыколотитьизнеподатливыхсибирскихработодателей. Нотутменяпостиглоодноизсамыхтяжкихкогда-либодоставшихсянамоюдолюогорчений. Почтадоставиламнеписьмодочери—еематеринебыловтупорувМоскве, —написанноекакбыотлицаивсехпрочихродичей, вкоторомчеткостояло, чтотрудноживетсятеперьвсем, укаждогосвоихзаботпогорло, такчтомненеследуетприбавлятьтяжестихлопотамиосебе: всякийдолженустраиватьсякакможет. "Такчтонеобессудь, заключалаонаедванесразившееменяпослание, —апомогайсебесам, какумеешь…" Чтож, заботыобомнеивпрямьдлилисьужетретьедесятилетие, порабыло, какговорят, ичестьзнать!

Посчастью, уменязавелисьдрузьявЯрцеве, ониивыручали. Никогданезабуду, какмоюкаморку—ялежалсвысокойтемпературой—заполонилабогатырскаяфигурадоктораРумянцева. Онпосидел, ободрил, выложилнастолкакие-толекарства, апотом, смущаясь, изавернутыйвбумагукирпичикбелогохлеба: "Шелмимопекарни, прихватил, ещегорячий, вамнельзясейчасвыходить…" —ипоторопилсяуйти. ВладимирГеоргиевичБер, попавшийвЯрцевопоследесятилеттайшетскойкаторги—петербуржец, мойровесник, ученый-энтомолог, скоторыммывпоследствиикороткоидружескисошлись, принесмнесшитыеизовчинчулки; Свентицкие (кСергеюВладимировичуприехалажена—дочьмоегосоловецкогознакомогоБуевского) повоскресеньямугощалименяобедом…

Я, крометого, сталпостепеннопереходитьнастезютраппера, тоестьрыбачитьиохотничать. Отвоеваниеправаэтимзаниматьсяшлооченьмедленно. Надобылополучитьразрешениекомендантаотлучаться, изсела—сначалавдневноевремя, потомсночевками, —завестиветку—долбленуюохотничьюлодочку. Атам—добитьсяправаходитьвтайгуи, наконец, разрешениенаружье. Ссыльнымнельзябылообзаводитьсяогнестрельныморужием, иядлительноевремяпромышлялондатруибелкукапканами, ставилпетлинарябчиковизайцев, настораживалвборахслопцынаглухарей. Новотзаготконторапремироваламенядвустволкойзаотличноекачествосдаваемыхшкурок. Туткомендант, посоветовавшисьсначальникоммилиции, вызвалменяксебе, подробновтолковал, какбытьдостойнымвыходящеймнельготы, имилостивовыдалудостоверениенапользованиеружьем. Современеммнеразрешилизавестиималокалибернуювинтовку, чтосравняломенясместнымипромышленниками. Иясталжитьсдачейпушнины, добываниемборовойдичидарыбнойловлей. Тобылизанятияподуше, итяготытаежнойжизниисейчасвмоейпамятиовеянынепреходящимобаяниемобщенияснетронутойприродой.

Огодах, прожитыхвярцевскойссылке, яуженеразписалвсвоихкнигах, изкоторыхредакторы, самособой, вымарываливсе, чтомоглоподсказатьчитателюистинныепричинымоегопоявлениянаЕнисее, любойнамекнассылку. Заэтимследилибдительно: наторевшаяцензуранаучиласьрасшифровыватьпотаенныйсмыслвсамыхневинныхподробностях. Издесьмненехочетсяповторяться. Яограничусьбеглымизаметкамиотом, чтоипомыслитьнельзябылорассказатьБлегальнойсоветскойпрессе.

Веснами, ещепольду, язабиралсянаостров, полностьюотрезанныйотмирапослевскрытиярекиивовремяполоводья. Ипокасюданазаимкунеперебиралисьпастухисостадом, ябылтутполнымхозяином. Владениямоипростиралисьверстнашестьвдлинуидве-тривширину. Якараулилвполузатопленныхтальникахгусей, стрелялнаразливахуток, перегораживалпротокисетями. Отсутствиелюдей—этоощущениеполнойбезопасности, недосягаемостидляихкозней.

Правда, инасележизньпротекаетсравнительномирноибестревожно. Распростертаянадстранойзловещаясталинскаятеньздеськакбыменеезаститсвет, немаячитнадтаежнымбезлюдьем; душныйтуманстраха, придавленностиинемоты, окутавшийсоветскихлюдейособенноплотностридцатыхгодовинеразвеянныйихподвигомввойну, этоттуманздесь, затысячикилометровотМосквы, какбыразрежен. Ссыльнымвдалекоменисейскомселекажется, чтоонихзабыли, нестанутбольшемытарить, иодниотчаянныепессимистыпророчатновыекаторги. НоРобинзономнанеобитаемомостровеячувствовалсебявполнойбезопасностиотвездесущих, явныхитайных, подлинныхимнимыхагентоввсемогущейгосбезопасности.

…Всвободноевремяихорошуюпогодумынередкопрогуливалисьпотропке, бежавшейвдольприбрежногоугоранадЕнисеем, сНиколаевымпотомственнымпетербургскимпролетарием, вступившимвпартиюещев 1903 годуииспившимдодначашутридцатьседьмого. Мнеприходилосьзамедлятьшаг, частоостанавливаться, чтобыдатьмоемуспутникуперевестидух. ЗдоровьеНиколаяПавловичаизруквонплохо, нооннеунывает—иэтопоследесяткивсамыхстрашных—Колымских! —лагерях.

— Вотувидите, мысвамиещевыберемсяотсюда—поневскимнабережнымпройдемся, поедемвМацестулечиться. Нашличтосказать—длямогилыместосебеоблюбовал! Янадобрыйдесятоклетвасстарше, итодумаюдомапобыть, родныеместаувидеть. Всевыдержали—теперькак-нибудьдотянем. Бытьтогонеможет, чтобыгангстерывродеБерии…

— Тишевы, неугомонный! —останавливаюегоя.

— Эквасвышколили! Что—рыбынасвЕнисееподслушают? Однимытутсвами.

ЯсчитаюНиколаеванеосторожным, ноневегонатуремолчать. Этотчеловекотдалжизньтому, чтосчиталправдой. Когда-тоонсамоотверженнооборонялПетроградотЮденича, вгражданскуювойнукомандовалчастямиКраснойАрмии, затемвозглавлялкрупныепредприятиявродномПитере. Бессменныйчлен, апотомисекретарьЛенинградскогообкома, Николаевзналомногом, чтотворилосьвгоды, когдастранасталазахлебыватьсявпотокеказней, расправинасилия. Непроизвольнонервничаяишаряглазамипопустынномуберегу, НиколайПавловичрассказывалпроубийствоКирова, очевидцемкоторогоемупришлосьбытьвСмольном. Ияпомню, какверилиневерилвизощренноевероломствоилицемериеубийцы, оплакивавшегодруга-соперника, убитогопоегозаданию.

— Менябольшегодалупилиследователивсехрангов. Догадывались, чтоявсезнаю. Добивалисьпризнания, чтобырасстрелять: ведьСталинследил, чтобыбылиуничтоженынетолькоорганизаторы, исполнителиисвидетелиубийства, ноите, ктовелпонемуследствие, потомите, ктоотправлялнарасстрелпервыхпалачей. Незнаю, какяуцелел…Думаю, небылоливсежеворганахлюдей, пытавшихсякое-когоспасти?

Николаевговорил, чтонепременнонапишетвоспоминания. Врядлиемупришлосьэтосделать—смертьнастиглаегопочтисразупослевозвращениявЛенинград. Ажаль—этобылабылетописьчестнопрожитойжизни! Человекэтотврядли "огдазапятналсебяпоступкомпротивсовести, былверенсвоимпредставлениямоправдеисправедливости. Николаевбылчленомпрофсоюзапечатниковсовремениегооснованиявначалевека, принадлежалкстаройрабочейинтеллигенции, иэтосквозиловегообличий, речахиповедении: тобылчеловектерпимый, внимательныйклюдям, скромныйиблагородный.

 

X x x

 

Далеконевесьподневольныйлюд, пригоняемыйнаЕнисей, умелприспособитьсяивыжить: Севервстречалсуровоинеприветливо. Многиеневыстаивали. Иненепременноюжане: наприезжихвлиялавсятяжестьусловийиобстоятельств—начинаяснепривычногоклиматаипищидопережитогодушевногопотрясения.

ВСоловецкийлагерьвконцедвадцатыхгодовпривезликак-топартиюякутов—человектриста. Этикрепкиесмуглыелюдиволеньихдоспехахбылинагруженывышитымисумкамииторбасами, ходиливлегкихпыжиковыхпаркахиунтах, словнотолькочтовышлиизтундры. Иэти-тожителивысокихширот, привычныеклютымстужам, невыдержализимовкинаострове: ихпригналивавгусте, аквесненеосталосьвживыхниодногоякута—всехскосилилегочныезаболевания. Поумиралионинетолькоиз-занепривычнойпищи—ихпогубилвлажныйморскойвоздух: сравнительномягкаябеломорскаязимаспостояннымиоттепелямиисырымиветрамиоказаласьдлянихроковой.

Странноижуткобыловидетьэтихвыросшихуполюсахолодалюдей, одетыхсногдоголовывмеха, чахнущихипропадающихсредиснежнойзимы, почтинатойжепараллели, чтоиЯкутск, наострове, освещенномтемижесполохами, чтоихстылаялиственничнаятайга!

НаЕнисеетажеучастьпостиглакалмыков.

Янезнаю, каковабылачисленностьэтогонарода, ноизприастраханскихстепейвывезливсехкалмыков, доединого, отмаладовелика. Ихцелымисемьямигрузиливвагоныиотправлялинавосток. Массоваяэтаоперациябылапроизведена, еслинеошибаюсь, в 44-мгоду, подгромочередныхсалютов.

ЧастькалмыковбылаотправленанаЕнисей—ихрасселялипорекевплотьдоТуруханскаиниже; несколькосотчеловекпопаливЯрцево. Трудоспособныхугонялиналесозаготовки, отдаваливколхозы, преимущественнонаработы, связанныесконями. Калмыкиумелоснимиобращались, нововсемостальномоказалисьтрагическинеспособнымиприменитьсякновымусловиям, пище, климату, укладужизни…

Бойкимисмуглымибесенятаминосилисьпервоначальноотчаянныекалмыцкиемальчуганынанеоседланныхинеобратанныхмохнатыхлошаденках, пригоняяихспастбищаиводопоя: сосвистом, гортаннымистепнымикриками, такчтотолькозавидовалиидивилисьместныеподростки, самиубежденные, лихиеконники. Авовсемаленькиекалмычатасживымичерными, какукуликов, глазамииплоскимилицамивыжидательносмотрелинаматерей, когдаонипойдутдоитькобылиципринесутпенистого, сострымзапахоммолока. Однако—недождались…Ктоскажет, отчегосталичахнутьипомиратьвприенисейскихселахкалмыцкиедети? Илиивпрямьнельзябылообойтисьбезпривычногокумыса? Илинехваталоимповеснесвежихцветущихлощинвтюльпанах, жаркогодушистоголета, напоенногопрянымиароматамивысушенныхсолнцемстепныхтрав?.. Всебольшедетей, апотомивзрослыхкалмыковсталипопадатьвбольницу. Нивнимательныерусскиеврачи, ниласковыесестрывбелыхкосынках, самизаброшенныеначужбину, апотомустаравшиесяпомочьотвсегосердца, ничегонемоглисделать…Калмыкилежалинабольничныхкойкахтихие, ужаснодалекиесосвоиммалоподвижнымлицомичужимязыком, гореливсильномжаруипомирали. Одногозадругимихвсех—детейиподростков, девушек, женщинимужчинврасцветелет, стариков—попереносилинаголыесибирскиекладбища, позакапываливземлю, такинепризнавшуюихзасвоихсынов.

Когдаменяв 1951 годупривезливЯрцево, трагедиякалмыковподходилакконцу. Вселеихоставалосьнаперечет. Вскореузналось, чтоиподругимдеревнямперемерливсестепняки. Инасталдень, когдавнашемЯрцевеуцелелавсегооднаЖенщина—последняякалмычка. Всееезнали, жалели, нопомочьейужебылонельзя.

Мыснейвместекараулилинаберегуплоты—онаотрыбкоопа, я—отдругойорганизации. Калмычкаприходиланадежурствосопозданием, неряшливая, разгоряченнаяинедружественная. Мыбылиоднимежбревен, устилавшихприбрежныйпесок, противпустыннойрекиичутьвидныхзагребнемяраконьковкрышсела. Онаменясловнонезамечала, усаживаласьгде-нибудьнаплотуипонуросиделасзасунутымиврукавателогрейкируками, потомзадремывала, свесивголову, обвязаннуюплаткомнепо-нашему. Такбылоподутро. Свечераонаобыкновенноскороговоркойнепрерывнобормоталачто-тонасвоемязыке. Нашонасовсемнезнала, выучилавсегонесколькослов. Калмычкаиногданегромкоинаоднойзаунывно-пронзительнойнотепела, долгоитоскливо, иэтопоходилонабезответнуюжалобу.

Моянапарницамногокурила, свертываласебенескладныецигаркиизгазетнойбумаги, просыпаяприэтоммахорку, глубоко, непо-женски, затягивалась. Акогдакончалсятабак, подходилакомнеихрипловыговаривала: "Куритьдай".

Преждеонаникогданепилаиисправноухаживалазаовцаминаскотномдворе. Поначалубудтобыинеоченьтревожилась, когдаумиралиеесоплеменники, редконавещалабольныхитемболеенеходиланакладбище. ЕепривезливЯрцевосостариками—родителямиубитогонавойнемужа. Иззамкнутойотчужденности—вдеревневсегдавсеизвестно, апотомуузнали, чтоонабезутешнапослепотеримужа—вывела, однако, вдовунеутратародных, аболезньчужогомальчика, материкоторогоонасталапомогатьзанимходить. Носилаемупарноеовечьемолоко, доставалачтомоглаизлавки. Мальчуганумер. Итогда "последняякалмычка" впервыеприбеглакспирту, понаущениюсердобольныхсоседок, давнозарившихсянадоставшиесяейотсвекрасосвекровьюсундукисшелковымиодеяламиипуховымишалями. Одинокаякалмычкаскоросбиласьскруга, забросилаработуискаким-тоожесточение<