ГлаваПЯТАЯ. Вкраюнепуганныхптиц

 

Некошеныйболотистыйлугспускаетсяпокосогорукреке, неоченьширокой, нополноводной, окаймленнойкустами: этоСвирь. Повыше, вжидкойопушкемелкоголеса, изосеннейлиствывыглядываюттоварныевагоны. Тамнеторазъезд, нетотупикветки, гденаснедавновыгрузили. Нанепримятуютраву. Вокруг—нималейшегопризнакастанционныхпостроек, платформы: пустынныйучастоклесногобезлюдногокрая, сословнослучайноздесьоказавшимисязаросшимитравойрельсами.

Распоряжавшиесявыгрузкойохранникиотвелинаснасотнюметровотопушкиначистыйлуги, тесносгрудив, приказалисадитьсянавещи. Внекоторомотдалениипоставиличасовыхсвинтовками. Доставившийнаспаровозушел, ивсезамерло. Оказалось, надолго.

Былобезлюдно, тихо; ветершуршалпожухлойтравой, рекаблестелапротивсолнца. Исредивсегоненаселенногопростора—серая, тусклаятолпапонурых, смолкшихчеловечков, обтерпевшихсяипочтиравнодушноожидающих, какраспорядятсяими. Никтонезнал, чегоикогомыдожидаемсядолгимичасами, подоткрытымнебом, помилостиБожией, яснымввидунеобозримораскинувшихсялесныхдалей. Каждогозанимало, гдепримоститьсясосвоимсидором, чтобыбылопосуше: чавкающая, податливаяпочванедержала, иподногамивыступалавода. Что-товсухомяткужевали; сразрешенияиподнадзоромпопкиотходилинадесятьшаговвсторонуиприсаживалисьвтраву; ленивогадали, гдемыикудапогонят. Смутнознали, чтовэтихместахразворачиваетсяМедвежка: новыелагерядляпостройкиканала. Ноеслитак, почемуневиднобараков? Колючейпроволоки? Следовезды?

Илишьподвечер, когдаселосолнцеиотрекипоползхолодныйтуман, откуда-топоявилосьнескольковоенных. Началисьпереклички, сортировка, разводвразныегруппы. Менявыкликнулипоследним, когдаяужеволновалсячтозатакуюисключительнуюучастьмнеготовят? Присоединилименякпартиичеловеквсорок; вседоодного—воры. Я, считавшийсебявсежеполитическим, оказалсяодинсредиотборнойшпаны—карманниковипрочейуголовнойшушеры, подростковивовсеюнцов, без "паханов", матерыхпреступников-профессионалов, диктаторствующихнадколлегамипоремеслу.

Моюпартиюповеликжелезнойдорогеипогрузиливклассическийтелячийвагон, красный, двухосный, скрепкозаколоченнымилюками. Пересчитали, убралидоску, покотороймы, балансируя, сразбегузабиралисьвнутрь, истрескомзадвинулидверь. Сделалосьтемно.

Понемногуоглядевшисьвпроникающемчерезщелисвете, началикое-чтовокругсебяразличать. Порассе-лись, апотомиулеглисьнаполу, прижатыедругкдругу, однаконетакплотно, каквтульскойтюрьме. Оценивположение, язаключил, чтомнеличноничегонегрозит, носдрагоценнымисвоимизапасамипридетсяраспрощаться.

Подозвавпацанаповзрослее, яотдалемудляраздачибезмалоговсесодержимоесвоегомешка: хлеб, сахар, сухари. Все, чтоудалосьвтоголодноерегламентированноевремя—япредставлялсебе, ценоюкакихжертвиусилий! собратьмоейроднеичтовсегдатакдорогозаключенномунетолькокакогромноеподспорьеисредствовыжить, нокаксвидетельствозаботыилюбви, олицетворениенепорваннойнитисотторженнымотнегомиром. Обэтихпередачах, предосудительных, компрометирующих—что, кромеподозренийипридирок, могнавлечьнасебяпомогающийосужденномуврагународа? собранныхживущимипо-нищенскиблизкимиидрузьями, обихподвижничестве, мужестведолжнабытьнаписанагероическаяпоэма…

Нодряннойнародецвокругменябылвсежеголодным, инельзябылоснимнеподелиться, какбымалосочувствиянивызывалауменяэтабратия. Увы, нехристианскиечувстваговориливомне, апонимание, чтолучшесамомуотдатьдобровольно, нежелибытьограбленным. Япостаралсяисампоужинатькакможноплотнее—взапас. Оставшиесякрохи—пригоршня-другаясухарей, несколькокусковсахара, ещечто-то—увязалвопустевшиймешокское-какимбарахлом, положилегосебеподголовуирастянулсянаполу. Наступилатемнота, инадобылоспать.

Вагондолгостоял. Из-затонкойобшивкидоносилисьшорохи—шелестдеревьевподневзначайнабежавшимветерком, возняежейилимышейвопавшихлистьях, неведомыешуршанияипотрескивания. Стоялливозленаскараул? Былопохоже, чтомывсвоемзапертомящикепогруженывовселенскуютемноту, окутавшуюмир, инетнигдениединойживойдуши…

Ясталзадремывать. И, ужезасыпая, почувствовал, какосторожновыдергиваютуменяиз-подголовымешок. Ясразудвинулкулакомкуда-товпотемки, угодилвочто-томягкое. Попыткичерезнекотороевремявозобновились. Япосылалударывникуда—иногдакого-тозадевал, чаще—впустоту. Впромежуткахборолсясодолевавшимсном.

Япроснулсяоттолчковидущеговагона, белымднем. Головамоялежаланаполу, рядомвалялсяопустошенныйдоднамешок. Ясновазакрылглазаидолголежалтакиз-забрезгливогочувства—неодолимогоотвращенияксвоимспутникам. Случившееся, правда, толькоподтверждаломойдавнишнийвыводнасчетвздорностилитературныхсужденийоромантикеиблагородстве, присущихбудтобыуголовномумиру, ивсе-таки…Ивсе-такибыломерзкодумать, чтосущества, способныеобобратьдониткиспящеготоварища, толькочтоподелившегосяснимипоследним, почитаютсялюдьми. Ивтесутки, чтотряскийнашвагонкатилсякцели—ужезнакомоймнестанцииКемь, —янемогсебязаставитьразговариватьсосвоимисоэтапниками, отвечатьнаихвопросы. Злыетогдавладелимноюмысли…ОтнашейвыгрузкивКемисохранилосьоченьрезкоеощущениесвоейвброшенностивворочающееся, беспорядочнопонукаемое, куда-тонаправляемоемноголюдие, тесноты, необходимостичто-товыполнятьподнепрерывныеокрикиибрань. Высаживалиизвагоновнетольконас, ноодновременноиздругихэшелонов, такчтовсевокругкишелолюдьмисмешками, сумками, деревяннымичемоданами, толпившимисявоцеплениисолдат, вооруженныхвинтовкамиспримкнутымиштыками. Насвыстраиваливпритыкдругкдругу, теснымирядамиподесятьчеловек. Когдасоставиласьколонна, погналикуда-топопустыннойдороге…

Начальникишлисторонкой, времняхиприпистолете, подтянутыеизаносчивые. Онитоиделопокрикивали: "Ширешаг!", "Нерастягивайся!" Этоприводилоктому, чтоусердствовавшиевхвостеколонныконвоирынасовывализадниерядынаидущихвпереди, людиоступались, роняливещи, падали…Иотрастянувшейсяпогрязномуосеннемупроселкунадобрыйкилометрколоннышелбеспорядочныйглухойшум, вмутномприбоекотороговдругчетковыделялсяокрик, отдельныйвопльиливычурноедлинноеругательствовБога, вмать, вжизнь…

Последлившегосябесконечноожиданияуобвитыхколючейпроволокойворотзоны—тутэтапыпринималацелаяватагалагерногоначальства, писариизУРЧсверялиспискисзаписямивформулярах, опрашивали, выясняли, —янаконецоказалсявбараке, широком, низкомидлинном, сдвумяпродольнымипроходамимеждутремяпорядкамикапитальносооруженныхдвухъярусныхнар…Итутснова—общеевоспоминаниеотолчее, брани, грязи, стояниивочередяхустоловойиуборной, перекличках, вызовах, драках, буйстве, слившеесязамноголетсдлиннойчредойоднородныхпередряг. Всеэтипересылкииэтапыболееилименеенаодинлад. Заключенныетуткакпересчитываемыевгуртеголовыскота: ихнадоподкормить, недатьвовсезапаршиветьвдороге, чтобыбылочтосдатьвконцеприемщику.

Какинарыдлязаключенных, всяпересылкабылапостроенапрочно, срасчетомнадолговременныйразворотдеятельности. Просторные, добротносрубленныебаракитянулисьвдольпрямыхулицсдощатыминастилами, называемыми, какупионеров-ленинцев, линейками. Вцентрепоселка, обтянутогоколючейпроволокойвнесколькорядов, свышкамиипрожекторами, находиласьуборнаяначетырнадцатьочков, сдежурившимикруглыесуткиуборщикамисметламииведрамиизвести. Зэкивыстраивалисьналинейкахнеодинразвдень—дляпроверок, привыводенаработу. Изнихтутжесоставлялисьпартиидлядальнейшегоследования.

Линейкислужилиидлямуштры. Темпыприемки-сдачи—жизньнезамираланинасекундукруглыесутки, этапыпринималисьиотправлялисьвовсякоевремя—недавалиохранникамразвернутьсяпо-настоящему, ноонивсе-такивыкраиваливремядляиздев. ательскихучений, атоидлярасправ.

Как-топодутроябылразбуженшумом. Содворадоносилсятопотмножестваногпогулкимдоскам, крики, изощренная, разнузданная, кощунственнаябрань. Явыглянулизтамбура. Внеясномпредутреннемосвещенииполинейкамгрузнобежали, водиночкуигруппами, серыетени, грохочабашмакамиизапаленнодыша. Вдольмостков, неподалекудруготдруга, стоялиохранникис "дрынами" —увесистымиберезовымидубинками, какимионисразмахулупилиотстающих, атоипростоудобноподвернувшихсязэков.

Этапгоняливкруговую, подвумпараллельнымлинейкам, одниитежефигурыпробегалимимовновьивновь. Инойпадал, отползалначетвереньках, кое-какподнималсяиустремлялсябежатьдальше. Натого, ктомедлилвстать, набрасывалисьвахтеры. Имелькалидрыны.

— Вишь, издеваются. Троеподорогесбежали, усамойзоны, вотонииотыгрываются, —пояснилстоявшийвозлеменяудвериодноногиймужикиз-подКалуги. —Этоневпервой. Навидался…Когдацелуюночьвоттакгуляют. Забиваютинасмерть, колипо-настоящемуразойдутся. Мне-токакбыть? Поднялсяидтивхлеборезку, дабоязносунуться—какразприхватят…

Охранникиразвлекалисьивнелагеря. Насбольшимипартиямивыводилизазону, чтобыпозабавитьсязрелищем, какошалевшаяотстраха, окриковиизбиенийтолпамечетсяистараетсявокругявнонелепогодела. Насзаставляливылавливатьвмелкомприбрежномзаливчикенанесенныетечениембревнаивытаскиватьихнаверхпокрутомусклонунакатище; нетолькочтолебедок, унасдажеверевокнебыло, чтобызачаливатьих. Мыартелямичеловекподесять-двенадцатьвручнуюкатиликаждоебревнопередсобой, оскользаясь, едваудерживаясьнаскате. Несправившись, бревноупускали, ионо, торасшвыривая, атоикалечанас, плюхалосьобратновводу.

Неудивительно, чтониктоизтех, скемпришлосьтогдасталкиватьсявКемьперпункте—спатьлинаоднихнарах, вместеучаствоватьвбессмысленныхавралах, вредкиетихиечасыпередсномобмениватьсяобрывкамиосторожныхречей, —никтоизтысячлиц, перевиденныхзамесяцслишним, чтоятампробыл, незапомнился: чересчурмимолетнымибылиобщения, незначительнымиматерии, окоторыхможнобылорискнутьзаговоритьпритакомповерхностномзнакомстве. Пожалуй, толькоодногоупомянутогодневальногоИльюПрохороваямогуназвать, итопотому, чтопришлосьвночной, успокоенныйчаспоговоритьснимзадушевно.

Наряженныйкак-тодневалитьвпомощьПрохорову, японесвместеснимхлебныйящикккаптерке, оказавшейсяназапоре. Ивотмы, сидявсторонкенаштабеленакатанныхбревен, внезапноразоткровенничались. Онгоревалобеспомощнойсемье, сберущимизадушуподробностямивспоминалотнятуюпашню, заботыолошади, теплоомшаникасотелившейсякоровой. Немогонснимирасстаться, вступитьвколхоз, из-зачегоибыл "раскулачен" изаключеннапятьлетвлагерь, хотяотродунедержалработниковичислилсясередняком. Рассказего, заурядныйискорбный, открывалвоболганномвраге—будтобыбессердечноммироедеикорыстномприобретателе—исконнуюивысокуюпривязанностькземлеикрестьянскомутруду, справедливостьвсужденияхипоступках, широтуитерпимость. Этообъясняломне, почемуотецмойтакбезусловноверилвкрестьянскуюправду, вмужицкиймир. Ивотчеловекизэтогомираотлученотполя, брошенвлагерныйбарак, дневалить—послетого, какпотерялногуналесоповале. Идажездесь, голодныйибезподдержки, больной, ондобросовестноделаетсвоедело—вручаетвсемпайкувнеприкосновенности, спришпиленнымидеревяннымипалочкамидесятиграммовымидовесками…

Именновтегоды, когданачалосьистреблениездоровогоядранашегокрестьянства, завершившеесяполнымкрушениемрусскойдеревни, онапонесланепоправимыйурон, оказавшийсядлянеероковым. Российскоеземледелиебылоподсеченоподкорень. Можетбыть, навсегда.

НаСоловкахоказалосьещеболеемноголюдно, чемнакемьскойпересылке. Пароход "ГлебБокий" курсировалмеждуКемьюиостровомбезостановочно. Соловецкоеначальствотерялоголову: кудараспределитьикакразместитьпополнения? Биткомнабитоезэкамисуднопришвартовывалоськпристани, ещенеосвобожденнойотпредыдущейпартии. Подхваченныйлюдскимпотоком, япослетемного, душноготрюмаоказалсясначалавгустойтолпеожидавшихнаберегу. Послебесконечногостояниябылвключенвочереднуютолпу, едваненарысяхотправленную (гналившею!) вкремль, втринадцатуюроту.

Тщетновсматривалсяявлица, прислушивалсякразговорам, опасливоприступалсрасспросамикместнымзэкам. Ниодногознакомоголица, ниоднойсозвучнойинтонации, ниодного "какже, знаю!" вответнаназываемыемноюимена. Кое-ктоотменяшарахается, подозрительноозираясь. Всевокругчужиеичуждые.

Мы, вновьпривезенные, отличаемсяотместныхзэков. Всесоловчанеобряженыводинаковыестеганкииватники, наголове—суконныебесформенныетреухи. Разницалишьвстепенизаношенности. Ивсеостриженыподмашинку, безбородые, сотросшейнаподбородкещетиной. Ноболееэтихвнешнихпризнаковвпечатлениеоднороднойбезликостисоздаетобщеевсемлицамвыражениеугрюмойсосредоточенности, неподвижностьчерт, словнокаждыйпогруженвкакие-тотягучие, серые, однообразныераздумья…

Изредказавнешнимгрязновато-грубымобличиемсмутноугадываютсяследыинтеллигентностиивоспитания, какая-тоелеуловимаясдержанностьманер. Новглазах—такоежеланиеостатьсяспрятанным, чтоостанавливаешьсянаполуслове. Ижгутмучительно-тревожныевопросы: гдеОсоргин? ОтецМихаил? ПочемусфельдшераминеприходитФельдман? Почемуниктонеспешитповидатьсясостарымсоловчанином, вернувшимсясновымсроком? —азадатьихбоишься.

Шличадныедни. Яютилсянакраюгрязныхтрехъярусныхнар, убоготорчащихподвеличественнымисоборнымисводами, шалелотбестолковойгонкинаустраиваемыхтоиделоавралах, притерпливалсякбезнаказаннойнаглостиуголовников, старалсякак-тонепотерятьсебя. Утвердитьсяналинииповедения, какаябы, насколькоможно, ограждалаотзасасывающегоирастлевающеговоздействиияусловий, толкавшихнаотказотпривычныхпонятий, норм. Лагернаяобстановкадиктовала: чтобыуцелетьивыжить, сделайсялюдоедом, умейстолкнутьслабого, подкупитьсильного, подладитьсякблатномумиру. Нокакбыть, есливсесуществотвоепротивится? Восстаетпротивматерщины, цинизмаотношений, подлостиинасилия?..

То, чтоменяобобралинаэтапе, теперьпослужилокоблагу. Блатарирыскалиишарилипонарам, отнимаянаглазахудневальногоидежурныхвсе, чтотолькоудавалосьобнаружитьвмешкахибаулаху "контры". Защитынебыло: добыча—барахлоисъестное—шлавнекийобщийкотел, участникамикоторогобылиначальственнаямелюзга, дневальные, заними—заслуженныеуголовники. Шакальейстае, совершавшейнабеги, доставалиськрохи. Нередкобылоувидетьдобротнуюшубуилиславносшитыесапоги, отнятыеусоседапонарам, надежурномполагпунктуи, конечноже, накаптере, владевшемсамойценнойобменнойединицей—пайкой.

Поднималинасдорассвета. Тутже, каквтюрьме, кормилиподнесеннойвушатахбаландой, ещевтемнотевыстраивалинаплощадипередсоборами, посчетупередавалинарядчикамиподконвоемгналикуда-нибудьзамонастырскуюограду. Иногдаяпопадалнакирпичныйзавод, гдецелыйденьтаскалснапарникомносилкисглинойилиформованнымикирпичами; чащеоказывалсянаобширномдровяномдворе, гдедолженбылвдвоемстоварищемнаготовитьиздолготьясколько-тошвырковыхдров—напилить, наколотьисложитьвштабель; иногданапристанитаскалигрузы. Ивсе—поднеусыпнымнадзором: отлучкиилиобщениесместнымизэкамиисключались. Ихявиделтолькоиздали.

Однаждылеснойскладобходилакомиссия. Распоряжалсявысокийчеловеквочках, одетыйпо-арестантскивбушлат, ночистыйиаккуратный. Ясразуугадалпообликунетолькоинтеллигента, нои "бывшего". Случалось, мелькомвиделлица, выправкаиманерадержатьсякоторыхвыдавалапрежнихвоенных. Нотобылиединицы—общуюмассусоставляликрестьяне, большейчастьюпожилые. Ивсюду—густовсякоговорья; немалобылонародутрудноопределимойкатегории—что-тообезличенное, стертоелагерем.

Приближаласьзима. Мывозвращалисьсработыпромокшимииозябшими. Спатьприходилосьвнепросохшейодежде; разношеннаяказеннаяобувьзнаменитыесоловецкие "коты", скроенныеизстарыхбрезентовыхрукавовишин, —неспасалаотгрязииталогоснега, амеситьихдоставалосьцелыйдень. Ивроте, гденасбылонесколькотысяч, становилосьвсебольшелихорадящих, бредящих, горячечных.

Оченьскороузналось, чтозаболеваютневоспалениемлегкихипростудой, авалитлюдейсногисконныйспутникнищеты, скученностиигрязи—сыпнойтиф. Завезенныйсматерика, онбыстрораспространился: веемыподолгунебываливбане, забылипрочистоебельеи, конечно, обовшивели.

Междутемвэтипоследниеднипередзакрытиемнавигациисматериказасылалиновыеиновыепартиизаключенных. Островобратилсявсерый, смрадный, кишащийбедлам.

Нечегоговорить, чтокборьбесэпидемиейСоловкиникакнебылиподготовлены. Сыпняккосилзэковневозбранно. Растерянноеначальствоприбегалокнепродуманным, торопливыммерам, подсказаннымболееопытомтюремщиков, нежелизнаниями. Насзапираливпомещении, никуданевыпускалинонанарахпродолжалибредитьиумирать. Изоляциянеудавалась: приходилосьвыпускатьвобщиеуборные, столовую, захлебом…Иобъявленныйнаканунестрогийкарантиннаследующийденьотменялся: нассортировализаново, перетасовывали, куда-токого-тоотправляли. Потомувходасноваустанавливалсяпост, невыпускавшийодних, разрешавший (поблату!) отлучкидругим, исмертностьвсерослаиросла. Кстатисказать, вэтотпериодмывовсеневиделиначальства. Напуганноезаразой, онопряталосьотзэковивырабатывалонепоследовательныемерыдлясобственнойбезопасности.

Водинизпредзимнихднейявместесбольшойпартиейбылнаряженнарытьемогил. Несколькоднейподрядмыкопалиуюжнойстенымонастыряогромныеямыиещенезакончилиработы, когдатудасталисбрасыватьтрупы, привезенныенадрогахвовместительныхларях-гробах. Одинизвозчиков, скоторымяподелилсящепотьюмахорки, указалмненавозвышавшуюсяневдалеке, подсамойоградой, порядочнуюземлянуюнасыпь: подней—останкизаключенных, убитыхздесьвоктябредвадцатьдевятогогода…

ТаквпервыеяуслышалподтверждениесмутнымслухамомассовыхрасстрелахнаСоловках. Онихпросочилисьсведениязаграницу, догадывалисьповнезапнооборвавшейсяперепискеродныеиблизкиепогибших. Ноширокопостраненезнали. Аеслибыизнали, этарасправа, привсейеебесчеловечности, немоглавтегодыпроизвестиособоговпечатления: казнишлиповсеместно, газетныесообщения "приговорприведенвисполнение" успелипримелькаться…

Этоизвестиеменяпотрясло. Былострашноузнать, чтонетболееГеоргия, нашихобщихдрузей—всех, когоянадеялсяздесьвстретить. Акакяторопилсясюда, какобрадовался, когдаменявыкликнуливКеминасоловецкийэтап…

Отменявтрехшагахрыхлолежалипоросшиетравойкомьяземли—наэтомместепалачи-добровольцысталкивализастреленныхвнаспехвырытуютраншею, неистовствовали, добивалираненых. Надомноюнаглухосомкнуласьглухаябеспросветнаясоловецкаяночь. Lasciate omnia speranza [Оставьвсякуюнадежду (итал.)].

ЛишьспустямноголетяузналдостоверныеподробностигибелиОсоргина, Сиверса, другихзнакомых, сотенсоловецкихузников. Тогдажемнетолькооткрылось, почемуяневижуникогоизпрежнихтоварищейпозаключению. Всеони, какписалТургенев, "умерли, умерли". Нет. Неумерли—аубиты, казнены. Истреблены.

…Насталдень, когдаменясутреннегоразводанепогналина "общие", аотослалиобратновротудожидаться "особогораспоряжения". Этоозначалокакую-топеременуи, разумеется, встревожило. Хотя, казалосьбы, чегоопасатьсянатомдне, кудашвырнуламенясудьба? Моглоличтобытьбезысходнееимрачнееэтойчредыднейвзаперти? Вгулкомпровалеполутемногокаменногоколодца, скишащейтолпойголодных, грязных, пришибленныхлюдей, поневолевраждебныхдругдругу? Каждыйвкаждомвиделисточникзаразыисмерти, откоторогохотелосьбытьзатридевятьземель, аобстановказаставляласпатьвповалку. Здоровыеподкарауливалибредящихиумирающих, чтобывоспользоватьсяпайкой, ухватитьобувь, теплыештаны, засаленнуюподушку.

Наэтотразсанобработкуделалиотнюдьнеформально. Мне, каквыяснилось, предстоялобыватьвместахобитанияначальстваивступатьснимвконтакт. Поэтомумыли, стриглиипрожаривалимоипожиткинасовесть. Остриженныйкругомподноль, ябылвпущенвбанюспорядочнойбанкойдезинфицирующегоснадобья, смыломиразрешениемнеторопиться. Абаня-тоещемонашеская! Просторная, смеднымищедрымикранами, полатямииособеннолегкимдухомподнизкимикаменнымисводами…

Затемяобрядилсявновенькоебельестесемками, брюкиигимнастерку, телогрейку—всехотьнепервогосрока, новыстиранное, прокаленноевсушилках. Изсвоегомнеоставилитолькообувь. Втакомоблагороженномвидеябылсданнарукидневальномуобщежитиялагерных "придурков" [Таклагерныеработягиназываликонторскихслужащих. (Прим. авт.)], ккоиммнепосчастливилосьбытьпричисленным. ВэтомпримыкавшемкпрежнемуРухлядномукорпусескельямибылипомещеныработникиУправления, уже, правда, нестольпросторно, каквпрошлоемоесидение: местомонашескихдеревянныхдивановзаступилиузенькиетопчанынакозлах, оставлявшиенесколькопроходов, едвадостаточных, чтобыкое-какпробиратьсябоком. Мойтопчан, посчетуодиннадцатый, былприткнутподвешалкой, удвери, бездоступасбоку. Затобылитощийтюфяксперетертойсоломойисуконноесероеодеяло, созданноекакбыспециальнодляарестантов.

Удача! Меняпроизвеливсчетоводылесногоотдела. Решениеукрепитьмноюбухгалтерскийаппаратлагерявызывалосьотнюдьнепреувеличеннойоценкоймоейквалификациивэтойобласти, авидамиодногоизначальниковнаиспользованиеменявкачестверепетиторанемецкогоязыкадляегодвухчад-школьников. Всеохватывающиесведенияизличногоделаоткрылиемумоюквалификациюпереводчика.

Забегаянемноговперед, скажу, чтопедагогическаямоякарьеранаэтотразоборвалась, такинеуспеврасцвести, из-заневзлюбившейменяспервоговзглядасупругиначальника. Этойнеобразованнойзаносчивойженщинелукаваясудьбаназначилаходитьвсоветскихбарынях, нискольконеподготовивеенаэтуроль. Новоявленнаядаманеупускаладатьмнепонять, чтоязанизкое, отверженноесущество, заслуживающеелишьрезкого, презрительногообращения. Онанепозволяладетямсадитьсясомнойрядом, амне—покидатьсвоегоместанакраюкухонногостола. Кнемуядолженбылшагатьпонарочнодляэтогорасстеленнойтряпке—прямоотдверихолодныхсеней, гдеяоставлялшапкуителогрейку. Иужевтретийсвойприходя, вдругвспыливиз-загрубогоееокрика—чегобы, кажется? называйкаквздумаешь, тольконеотнимайдобавочноеблюдо! —резкопредложилобращатьсякомнена "вы" иневмешиватьсявмоизамечанияееотпрыскам.

Изгнатьменяейзахотелосьстреском. Порассказузнакомогонарядчика, онафуриейвлетелавУРЧ, бурнотребуясослатьменянаштрафнойлагпунктза "грубостьиугрозы". Нотутвмоюпользусработалродкруговойпорукиподспуднодействующийзаконлагерногоблата, поройпересиливающийисамыекатегорическиераспоряженияначальства. Уменяужезавелисьзнакомства, кое-какиесвязи, пришлосьивовсепо-дружескискем-топеремолвиться. Такчтонашлисьдоброхоты, попростуубравшиеменясглазначальства. Ябылнаправленрабочимвлесничество, километрахвдвухоткремля, подначалоБасманова—тогосамоговысокого, обратившегонасебямоевниманиечеловека, распоряжавшегосяприемкойдровнаскладе.

ГлавныйлесничийБасмановбылпрофессоромПетровско-Разумовскойакадемии, апопроисхождению—изстаринногорода, числившегосредисвоихпредковопричникаИванаГрозного. ПослеоченьтяжелогоследствияегопривезлинаСоловки—примернозагоддоменя—сдесятилетнимсроком. Выгляделончеловекомпогасшим, нодобрыйблизорукийвзглядсквозьочкиговорилонеутраченнойблагожелательностиклюдям. Онустроилменятак, чтобы "невинностьсоблюсти", тоесть, какпредписывалось, держатьнафизическихработах, и "капиталприобрести" —подобратьзанятие, избавляющееотигабригадираиконвоя. И, зачисленныйвистопникииуборщикиприлесничестве, ябылпосажензавычерчиваниетаксационныхтаблиц. Акогдакто-товсе-такистукнул, чтоулесничегодневалитзэкпервой, "лошадиной" категории, которомутольковкалыватьнасамыхтяжелыхработах, заранеепредупрежденныйБасмановуспелменяперевестичернорабочимнасоседнююзвероферму. Тамяхотьине "кантовался" законторскимстолом, новыполнялработунетяжелую—кормилкроликов. Аглавное, жилневобщембараке, анаутепленномчердакеодногоиздомиковфермы, гдебылотихо, просторноичисто. Жилясдвумя "куркулями", крестьянамииз-подГуляй-Поля, махновцами, всвоевремяамнистированнымиизаключеннымивлагерьвколлективизацию. Тобыликрепкиеисмелыелюди. Разоренные, считавшиеделокрестьянпроигранным, онинесдалисьинепалидухом. Добросовестноходилионизасоветскими "овечками", каквеличалипорученныхихпопечениямондатр, тогдавпервыезавезенныхсМичигана, ухитрялисьстряпатьсытныеобеды, закоторымиэлегическивспоминалиборщи, заправленныепожелтевшимсалом, растертымсчесноком. Жилимахновцыспокойно, молчаливо, комнеотнеслисьдружественно. Бестревожныемесяцыназверофермевспоминаютсякакблагополучное, дарованноесвышеспокойноевремя.

Тутследуетпояснить, чтозаистекшиеспервогомоегоосвобожденияизлагеря (в 1929 г.) дваслишнимгодапроизошликрутыеперемены: уголовникиибытовикибылиобъявленысоциальноблизкими, пятьдесятвосьмая—социальноопасной, лишенадоверия, обвиненавовсехгрехахпериодапроизволаиобреченанаходитьсятольконафизическихработах. Такаясхемавчистомвидебыла, естественно, неприложима: ворыипреступникинеотказывалисьназыватьсясоциальноблизкими, ноработатьрешительнонехотели. Даинеумели. Итогоболее: нехотелиотказыватьсяотсвоегоремесла. Каптерки, кассы, склады, мастерскиенадобылоограждатьотних, какотчумы. Иприходилосьволей-неволейвновьусаживатьконтриковвканцелярииистоловые, насклады, назначатьглавбухамиизаведующимивопрекикатегорическойинструкции. Блатарейпробовалиставитьдневальными, зачисляливовнутреннююохрану, ноучастившиесяграбеживынудилииотэтогоспособапоощренияииспользованияблизкихэлементовотказаться: впервуюочередьобворовывалиськвартиры, магазиныискладывольнонаемных. Вэтойобстановкеначальствочуткореагировалонадоносы: любомууркебылодостаточнопожаловатьсяна "врага", "издевающегося" надсоцблизкимтрудягой, надоктора, отказавшеговосвобождении, —иделудавалиход. Инередкострагическимфиналом. Этимначальство, вероятно, предупреждаловозможныепоследствияобвиненийвпотворствованииконтреипритесненииродныхбы-товичков. Вдобавоконоотеческимирволилошалостямсвоихподопечных—пустьсеберебятушкипогуляют, развлекутся: тутвыхватятпосылкуунераскаявшегося "бывшего", тамизобьюткаптера, выдавшегопрогульщикуштрафнуюпайку, взломаютвещскладсотобраннойузэководеждой…

Звероферманаходиласьналесистомостровке, затерявшемсясредибесчисленныхбухточекимысков, изрезавшихизвилистыйберегглубокойМуксалмскойгубы. Небылотутниколючейпроволоки, ниохранников—мирнаятихаязаимкаслюдьми, дробящимиинарезающимикормвсякимзверушкам, убирающимивольеры, таскающимидровакпечам. Сельскиебудни, уводящиезатысячуверстотненавистничестваинапряжениялагернойжизни…Насотнееотгораживалпролив, черезкоторыйпереправлялисьналодке: мы, немногочисленныерабочие-звероводы, наряжалисьгребцамиигрузчиками. Нашиподопечныепожиралипорядочнокормов, такчтодоставалосьгрузитьиплавитьмешкискрупами, овощиидажевсякиеделикатесывродемеда, кураги, орехов, свежегомясаирыбы, предназначенныхсоболям. Дапростятмнезаднимчисломдрагоценныепитомцычекистскойзверофермы! Мынеудерживалисьотсоблазнаинескудноразнообразилиисовершенствовалисвойарестантскийстолзаихсчет, полагая, чтолишьвосстанавливаемпопраннуюсправедливость: снабженцыохотновключаливрационсоболейкурисухофрукты, отпускалиотличнуюговядинудлячерно-бурыхлисипесцов, тогдакакнашсухойпаексоставляли, помимоосновыоснов—хлебнойпайкивполторафунта (нормаработягивтотпериод), перловая; крупа, соленаявонючаярыба, квашенаямноголетняя: капустаисколько-тограммовпрогорклогорастительногомасладанесколькощепотейсахару.

Яраспоряжалсясвежимакорнеплодамиикочнамикапусты, махновцыимелидоступкмясу, соболятникивыделялинамурюк, рис, медвзаменнанашивесомыеприношения. Былананашемостровкебаня, такчтомыбылиогражденыоттрехосновныхбед, лагерника, еслинесчитатьначальства: скученности, грязиинедоедания. Смысльюозыбкостиарестантскогоблагополучия, донельзяхрупкого, способноговлюбуюминутуоборваться, сэтоймысльюмы—какпритерпливаете" человекклюбойневзгоде—сжились. Умелиотрешитьсяотсознаниявсечасновисящейнаднамивозможностибытьсхваченным, брошеннымпочьему-нибудьнаветувшизо—штрафнойизолятор, —истерзанномунадопросах, обвиненномувпреступныхзамыслах, заслуживающих "вышки"…

Вотдельномкоттеджежилнашединственныйначальник—заведующийфермойЛевГригорьевичКап-лан. Заключенный, оиносилполувоеннуюформуибыл, судяповсему, наособомположении—вероятно, благодарязаслугампередпартиейилизанимаемомунаволевысокомупосту. Былонкорректным, оченьзамкнутым., вмерутребовательным, распоряженияего—дельными, иснолнимым-иикасалисьтолькоработы. ВнашужизньКапланвовсеневмешивался, хотябылпроницательнымизналобовсем, чтоделалосьнаферме. Нечегоговорить, чтомызубамидержалисьзасвоюработуиухаживализазверькаминезастрах, азасовесть.

Инаезжавшимчастенькокомиссиям—ветеринарныминачальству—некчемубылопридраться.

Приходилось, самособой, ловчитьикомбинировать. Особенномнесквелымимоимикроликами-шиншиллами, плохопереносящимисыройихолодныйсоловецкийклимат. Виныемесяцысвирепствовалкокцидиоз—кроличийинфекционныйнасморк, —ималенькиекрольчатагиблицелымипометами. Янаучилсяблагоразумноподправлятьотчетность—вграфе "котныематки" проставлялменееполовиныожидавшихпотомствакрольчих. Такимобразом, падежудавалосьскрыть.

Впрочем, начальствовсезаботысвоиипопеченияобращалонасоболейзаболеваниеэтогозверькабылоЧП, окоторомдокладывалиначальникулагеряичутьлиневГлавноеуправлениевМоскве. Интересовалосьначальствоипесцамислисами.

ДлячегобылапредпринятаГУЛАГомпопыткаразводитьредкихпушныхзверей? Нестемли, чтобыкрупныебоссымоглибесхлопотнообряжатьвценныемехасвоихсупругилюбовниц?.. Вовсякомслучае, кроличьеплемяоставалосьвнесферывниманияначальства—вкрольчатниконоприпосещениифермыникогдапочтинезаглядывало.

Повечераммоисожителиобычноуходиликземлякувсоседнийдомик, велитамбеседынародной "мове", иногдавполголосапелисвоихохлацкиепесниособенно "РеветайстогнеДнипрширокий", трогавшуюихдослез. Аязажигалбольшуюкеросиновуюлампуизанималсязабытой "письменностью": переводилнафранцузскийТютчева, составлялнапамятьантологиюлюбимыхстихов. Словом, короталвремя: книгнебыло.

ИвотоднаждыкомнезашелКаплан. Этобылотакнеожиданно, чтоя, покаскрипелиступенькичердачнойлестницыподегошагами, непозаботилсяубратьсковородусуличающимиостаткаминеположенногозэкамблюда. Однаконачальникинеподумалиминтересоваться. Вежливопоздоровавшись, онприселкстолуисходуобъяснил, что, какниобособленномыживем, следуетостерегатьсядоносов, поэтомуоннеможет, какбынихотел, сомнойобщаться, перевестивкладовщикиилизавхозы, нопредлагаетосторожнокнемузаходить, порытьсявегокнигах…Мелькомупомянулосвоемфилологическомобразовании, желаниипотолковатьопредметахотвлеченных—иушел, дружескипожавруку. НолишькогдаЛевГригорьевич, зайдянакрольчатник, повторилприглашение, ярискнулкнемузайти.

Темнымвечеромятеньюшмыгнулвдверьдиректорскойквартиры. Наполунастеленыполовики, стоиткое-какаямебель. Письменныйстолосвещалаяркаякеросиноваялампа. Этаобстановка, даисамхозяин, умным, строговатымвзглядоминесколькочопорнойвежливостьюнапоминавшийрусскихпровинциальныхврачей, былитакимивнелагерными, чтоясебяпочувствовал, словнозашелнавеститьзнакомого. Пересталстеснятьсясвоейзамызганнойсрядыистряхнулскованностьлагерногоработягипередначальством.

Какнилюбезенбылмойамфитрион, ясразупочувствовал, чтооткровеннымбытьнеследует. Неиз-заосторожности—порядочностьКаплананевнушаласомнения, —нопоощущениюпринадлежностиразныммирам. Мирамснесхожимиидажепротивоположнымивзглядамииоценками.

Предоставивмнеосмотретьполкискнигами, Капланвышелнакухню, гдезакипалнакеросинкечайник. Ибеглыйвзгляднакорешкиубеждалвприверженностиобладателясобранныхкнигмарксистскойлитературе. Аонаужевтегоды, безпоследующегоисчерпывающегоопыта, представляласьмнезловещимталмудом, нагоречеловечествасоблазнившимумывторойполовины XIX века.

Но, помимоМарксаиПлеханова, нашласьцелаяподборкаанглийскихклассиковвоксфордскомакадемическомиздании!.. БайрониТеккерейворигиналахвовладениисоловецкогозаключенного—вэтомбылочто-тонесообразное. Даженелепое, какеслибывмешочнике, лихопродирающемсявосаждающейвагонтолпе, узнать…Чехова.

— Всенасамомзаконномуровне…Навсехкнигах, какнанашихписьмах, штамп "провереноцензурой", —усмехнулсявернувшийсяКаплан. —Ониполежали-полежаливИСЧивозвратилиськомне—скореевсегонепросмотренными: полагаю, тамниктоязыкаШекспиранезнает. Ноформальностьсоблюдена…Давайтечайпить. Ярасскажу, почемуочутилисьздесьэтикниги, да, пожалуй, исамя, чтобывыпересталисмотретьудивленно.

ГоворилосебеКапланскуповато, какбывзвешиваякаждоесообщаемоесведение. ОнвозвратилсявРоссиювместеспотокомэмигрантов, хлынувшихнародинупослесвержения "душившего" еесамодержавия. РосиучилсявАнглии, гдеоселиегородители, покинувшиеКиевещевпервыегодывека, когдапоМалороссиипрокатиласьволнапогромов. Каплан-отец, специалист-меховщик, осталсявЛондонеисделалсячем-товродеконтрагентанашего "Аркоса" ["Аркос" —англо-русскаяторговаяфирма]. Сын, бредившийреволюциями, ринулсявРоссию—помогатьстроитьновуюжизнь. Ненайдяприменениясвоимзнаниямвфилологии, перепробовалнесколькопрофессий, покавведомстве, гдепереводилтехническуюлитературу, нестолкнулсяслучайносновымитогдапроблемамипушногозвероводства. Вспомнилисьпоездкисотцомназверо-фермывКанаду, делоувлекло, ивскорепрежнийанглийскийфилологсделалсяпионеромиспециалистомразведенияпушныхзверей. Однакосвязьссемьейзарубежом, знакомствасредиреволюционеровразныхтолков, бытьможет, иодиозностьфамилии—пустьбылоисчерпывающедоказаноотсутствиекакого-либородстваспокушавшейсянаЛениназлодейкой, —всегоэтогооказалосьдостаточно, чтобыввергнутьвлагерьвчерашнегореволюционера-волонтера…Правда, напервыхпорах—вероятно, из-занадобностивегоотцепредоставивемунесколькосмягченныйрежим. Властьизолировалаегокакбыизпредосторожности, навсякийслучай, невнаказаниезавину. Позжедоменядошелслух, чтоКапланбыларестованвлагереиувезенсоспецконвоемвМоскву…

Враннейюностимнедовелосьслегкаприкоснутьсякподпольномумирупрежнихреволюционеровиполитическихэмигрантов. Внашемдомепериодическипоявлялсямолодойчеловек—типвечногостудента, —заросшийинеряшливоодетый. ФамилияегоКузнечик (наверное, партийнаякличка) нас, детей, забавляла. Мойотецопекал, пряталикуда-тоувозилэтогокарбонария.

Неразвиделявотцовскомкабинетеивысокого, грузногогостя, особеннозапомнившегосяиз-занерусскогоакцента. СедыеусыиэспаньолкаподчеркивалиегосходствосНекрасовым. ТобылнектоДворкович, революционервосьмидесятыхгодов, эмигрировавшийещевпрошломвеке. ОнотошелотподготовкимировогопожараинаезжалвРоссиюпобанковскимделам. Нопостаройпамятиещевыполнялкое-какиепорученияпрежнихсвоихединомышленников.

ЗаобедомДворковичбывалцеремонен, снерусскойучтивостьюобращалсякмоейматериинеупускалсирониейпередатьнелестныедляроссиянсообщенияисплетнианглийскихгазетонашихправителяхипорядках. Иугадывалисьзастарелаянеприязньипрезрениерассказчика—прежнегоэсераилибундовцаксвоейбывшейродине.

ЕслиперепрятываемыймоимотцомКузнечикбылфигуройконспиративной, скрывавшейсяотполиции, тоДворковичдержалсясолидноисамоуверенно. Внемчувствоваласьотчужденностьчеловека, перебравшегосявпокойный, безопасныйдоминезаинтересованноговпрежнемненадежномипостыломжилье. Моиродителивиделивэтоместественноеследствиепретерпленныхгонений; яосуждениечужакомдорогихмненациональныхпредставлений.

ВотивоЛьвеГригорьевичечувствоваласьмнезакоснелаянеприязнь—нонетольковотношениипрежнейРоссии, аикнароду, оказавшемусянеспособнымбезболезненноприспособитьсякснизошедшейнанегомарксистскойблагодати. Поэтомумы, несговариваясь, ограничилисвоибеседылитературой. Исудилиодостоинствахпереводовангличаннарусскийязык—предметмноголетнихзанятийКаплана. Тутпоявляласьеговеликолепнаяэрудиция. НемалорассказывалонинтересногоиоЗападе, откоторогоябылотключеннаглухо.

Мыпочтинеговорилиоте<